Мудрость прощения. Доверительные беседы

— Когда человеческие эмоции выходят из-под контроля, — говорил он, — лучшая часть мозга, в которой формируются наши суждения, не может функционировать правильно. Конечно, определенные противоречия, определенные различия всегда будут сохраняться. Но мы должны использовать различия в позитивном смысле, черпать жизненную силу и энергию из различных взглядов. Попытайтесь минимизировать насилие, действуя не силой, а пониманием и уважением. Вступить в диалог, учитывая интересы других и не скрывая своих, — вот способ когда-нибудь разрешить проблему.

Тибет очень сильно пострадал из-за китайской оккупации, поэтому, когда Далай-лама говорит о тщетности насилия, он говорит об этом, памятуя собственный, глубоко прочувствованный опыт и свою боль.

— Когда люди христианской веры воюют друг с другом, что тут скажешь? — продолжал он, обводя взглядом лица католиков и протестантов, стоящих вокруг него. — Глупость какая-то. Моей голове тяжело уразуметь ваши разногласия. Если сравнить буддизм и христианство, надо думать, найдутся большие отличия. Но между протестантами и католиками? Ничего! Вы и я — у нас больше отличий, чем у вас между собой. Но я желаю вам никогда не терять надежды. Я ничего не могу сделать за вас. Окончательное решение в ваших руках — в руках людей Северной Ирландии.

Заканчивая свою речь, Далай-лама спросил собравшихся:

— Есть ли от этого польза? Гул одобрения был ему ответом. Тогда он сказал:

— Если полезно, пожалуйста, запомните. Если нет, то... — он засмеялся, — тогда вы забудете.

С одной стороны от Далай-ламы стоял министр -протестант, с другой — католический священник. Далай-лама притянул их обоих поближе и обнял. А потом, с ехидным блеском в глазах, дернул их за бороды. Восхищению толпы не было предела. Далай-лама определенно неравнодушен к бородам: не может устоять, чтобы не дернуть за них.

Белфастский «Телеграф» на редакционной полосе опубликовал рисунок: три головореза пристально наблюдают за улыбающимся Далай-ламой, высаживающим саженец на Мирной линии; Далай-лама озадаченно спрашивает: «Так вы буддисты-католики или буддисты - протестанты?»

На  следующий  день  главный  шериф  Белфаста  сопровождал  Далай-ламу  в  здание муниципалитета — цитадель протестантов, пользующуюся дурной славой и известную как Ольстер-холл. Далай-лама тяжело упал на стул, вытянул ноги. Поездка в Дерри утомила его. Он вылетал туда на частном самолете сразу после утреннего заседания в Вотерфронтхолле, чтобы поговорить о прощении с католиками и протестантами, жертвами террористических актов, унесших за последние 30 лет в общей сложности 3600 жизней.

До следующего выступления оставалось минут пятнадцать, и Далай-ламе представилась возможность обсудить поездку в Дерри с отцом Аоурейсом, с которым он почти не разлучался последние несколько дней — общность взглядов и взаимное уважение притягивали их друг к другу.

Отец Аоуренс в традиционной белой рясе казался вполне бодрым. Если он и устал, то старательно не показывал этого.

— Вы помните того молодого человека в Дерри, Ричарда Мура? Он потерял зрение в возрасте 10 лет, — обратился отец Лоуренс к Далай-ламе.

— В перестрелке, — Далай-лама оживился, поерзал на стуле и выпрямился. — Но он полон идей, полон энтузиазма.

Отец Лоуренс повернулся ко мне.

— Вообразите, Его Святейшество — очень веселый человек, Мур, как оказалось, тоже, так что они вдвоем от души повеселились на этой встрече.

— Забавно. Вы спросили его... — Далай-лама запнулся и захихикал. Потом потер рукой лицо.

Прекрасно понимая, к чему ведет Далай-лама, отец Лоуренс подхватил:

— Ричард все-таки кое-что видит, у него перед глазами не полная темнота. Я спросил его:

«Что же вы видите?» А он говорит: «Ну, людей вижу, так, как представляю их». И тогда я поинтересовался: «Ну и как выглядит Далай-лама?» Далай-лама вскочил:

— Тогда я позволил ему прикоснуться к моему лицу, — он снова провел по лицу рукой. А потом схватил себя за нос. — И к моему носу. Мур сказал: «О, большой нос!»— Далай-лама хлопком сложил ладони и разразился хохотом, вздрагивая всем телом.

Отец Лоуренс продолжал:

— Да. Тогда вы спросили его, сколько времени ему потребовалось, чтобы смириться с потерей зрения.

— И он ответил: «Нисколько».

Такой ответ чрезвычайно меня озадачил. Если бы в шкуре Ричарда Мура оказался я, моя реакция была бы совершенно иной. Я не мог представить, что можно так быстро примириться со слепотой.

Через несколько месяцев после посещения Далай-ламой Северной Ирландии я позвонил Ричарду Муру в Дерри: то, что он так спокойно воспринял факт потери зрения, очень меня заинтересовало.

— Я действительно быстро смирился, и тому есть несколько причин, — сказал он. — Меня с первых дней поддерживали семья и друзья. Местные и общенациональные СМИ уделяли мне много внимания. Политические лидеры приходили к нам домой и всячески обхаживали меня. На следующий же день я стал знаменитостью и почувствовал себя важной персоной. И еще. Я рос счастливчиком: родился счастливым ребенком со способностью радоваться тому, что имею, и искать во всем положительные черты.

— Но все-таки какое-то время вы чувствовали себя подавленным? — спросил я.

— Через две недели после выхода из больницы, — сказал Мур, — мой брат вывел меня погулять во двор. Спросил, знаю ли я, что произошло. Я сказал, да, знаю, в меня стреляли. Он спросил, знаю ли я, к чему это привело. Я ответил, что не знаю. Тогда он сообщил мне, что я потерял один глаз и не смогу видеть другим. Той ночью я кричал от горя. Кричал потому, что понял — больше не увижу лиц отца и матери. Вот и все. На следующий день я принял свою судьбу.

Конечно, бывают трудные, болезненные моменты. Я присутствовал при рождении своих детей, но не смогу увидеть их. У них было первое причастие. Я отдал бы все на свете, чтобы увидеть это. И потом, рождественское утро каждый год... Это цена, которую платишь постоянно. Но я не позволяю этому обстоятельству стать доминирующим в моей жизни. Мой папа всегда говорил: «Не позволяйте одному облаку омрачить солнечный день».

Я поразился, сравнение простреленного глаза и проплывающего облака показалось мне странным.

— Как случилось, что вас подстрелили? — спросил я.

— 4 мая 1972 года — мне тогда было десять лет — на улицах начались беспорядки. Я присоединился к демонстрантам и бросил камень в сторону британских солдат. — Мур надолго замолчал. Затем продолжил: — А потом... Ну, в общем, я не помню, что случилось потом. Знаю, что солдат выстрелил резиновой пулей с близкой дистанции и попал мне в правый глаз. Там был мой учитель, но он не узнал меня, потому что мое лицо было обезображено. В машину «скорой помощи» вместе со мной сел отец. Он не пустил маму, не хотел, чтобы она меня видела. У нее брата застрелили в январе 1972 года, в «Кровавое воскресенье».

— А как вы относитесь к солдату, который стрелял в вас? — спросил его я.

— Я понимаю, это странно, — сказал Мур, — но я не испытываю к нему никакого ожесточения. Вообще-то, мне было бы интересно встретиться с ним. Знаете, вот что я вам скажу: думаю, больше всего помогло мне в жизни то, что я не затаил против него никакого зла. Я простил его полностью и безоговорочно.

Сила прощения Ричарда Мура изменила его жизнь. Несколько лет назад Мур основал организацию «Дети под перекрестным огнем», которая помогает детям, живущим в горячих точках Азии, Африки и Латинской Америки. Последний раз он побывал в Бангладеш, предоставляя помощь в рамках своей программы.

Я рассказал Муру, что его способность быстро восстанавливать физические и душевные силы и его работа произвели на Далай-ламу большое впечатление. И спросил, что он думает о Далай-ламе.

— После его выступления в Дерри меня пригласили на ланч, где я сидел рядом с Далай-ламой, — ответил Мур. — Он ухаживал за мной: положил на тарелку говядину под соусом карри и рис, поинтересовался, достаточно ли. Дал мне вилку и нож. Показал, где апельсиновый сок. Я ощутил исходящее от него тепло и еще — мощный поток любви. Ничего такого, что можно определить на ощупь. Просто мне было спокойно и почти подомашнему уютно.

После завтрака Далай-лама беседовал с каким-то журналистом. А Мур направился к его машине, чтобы попрощаться.

— Когда я вышел на тротуар, — рассказывал Мур, — то услышал, что кто-то бежит за мной. Это был Далай-лама. Он торопился перехватить меня; дыхание его сбилось. И он кричал: «Подождите своего друга! Подождите своего друга!» Потом мы вместе подошли к машине. Там он крепко меня обнял и уехал.

После проходившей в Дерри встречи с жертвами вооруженных столкновений Далай-лама вернулся в Белфаст, где выступил с короткой речью о необходимости согласия в измученном противостоянием католико - протестантском обществе. Двенадцатилетний Колин Мак-Крори подарил Далай-ламе букет цветов. Далай-лама схватил мальчика за руки и энергично потряс их. После окончания церемонии, все еще возбужденный общением с Далай-ламой, Колин решил вернуться в школу, в протестантскую школу «Хазелтон Интегрейтед». И совершил огромную ошибку. Ему следовало бы сесть вместе со своими друзьями в автобус. По дороге он наткнулся на группу подростков, которые потребовали, чтобы Колин назвал свою школу. Добившись ответа, они повалили его на землю и стали бить ногами по голове. Мак-Крори избежал серьезных травм только потому, что какая-то проходившая мимо женщина прекратила избиение.

Услышав об избиении Мак-Крори, Тэндзин Гейче Тетхонг сразу же сообщил об этом Далай-ламе. Далай-лама прекрасно осведомлен об ирландских проблемах: ему многое порассказал отец Лоуренс, кроме того, в Дхарамсале Далай-лама ежедневно слушает новости международной редакции «Би-би-си».

И все же он не был готов к тому, что столкнется с межконфессиональной ненавистью в такой неприкрытой форме. Ведь всего несколько часов назад двенадцатилетний мальчик дарил ему цветы и они обменивались рукопожатием! Такая злонамеренная жестокость сама по себе ужасно огорчила Далай-ламу, кроме того, он беспокоился о здоровье ребенка. До Белфаста он побывал в Будапеште, Братиславе и Праге. Нападение на юного Мак-Крори оказалось самым страшным и печальным событием из тех, с которыми Далай-ламе пришлось столкнуться во время поездки. Это нападение продемонстрировало труднопреодолимую косность мыслей и поступков, которые препятствуют разрешению ирландской проблемы.

Глава 4

Огонь в центре тела

Его Святейшество встречался с архиепископом. Тибетский монах в темно-бордовом одеянии и англиканский священник в черном костюме сидели, почти соприкасаясь головами и крепко сжимая руки друг друга. Они пристально смотрели друг другу в глаза, и всему миру напоминали двух безумно влюбленных подростков. В нескольких метрах от них на специально отведенном пространстве за бархатными ограничительными канатами толпились журналисты из разных стран. Не часто случается, чтобы тридцать три нобелевских лауреата премии мира собрались вместе в великолепном банкетном зале гостиницы «Холмен-коллен» в Осло. В честь столетнего юбилея со дня учреждения Нобелевской премии мира в декабре 2001 года в Норвегии состоялся самый представительный за всю историю съезд лауреатов этой премии.

До начала первого утреннего заседания юбилейного Нобелевского симпозиума у Далай-ламы и архиепископа Десмонда Туту было еще несколько свободных минут. Я стоял за их спинами и, низко склонившись к ним, пытался среди грохота затворов фотокамер уловить нить беседы.

— Я только что вернулся с севера Норвегии — университет Тромсо присвоил мне почетную степень, — рассказывал Далай-лама. — Впечатление необычное. Как-то я получал степень университета Болоньи в Италии, старейшего университета Европы. Там есть такая традиция: во время церемонии принято надевать не только красивую мантию, но и специальное кольцо. И вот, стоя перед собравшимися, я сказал: «Как буддийский монах, я не имею права носить кольца, но сегодня я это сделаю, поскольку кольцо — часть церемонии». И надел кольцо, ненадолго.

— Замечательно, — сказал архиепископ Туту. — Думаю, вы могли бы продать это кольцо и получить за него приличную сумму.

И  оба  захихикали.  Сначала  тихонько,  но  за  секунду  это  хихиканье  переросло  в  громкое уханье и всхлипывание. Глубокий баритон тибетца и высокий надтреснутый голос Туту. И будто от их несдерживаемого заразительного хохота распахнулись широкие створчатые двери большого зала. Мгновение — и взгляды всех присутствующих прикованы к смеющимся.

И тут меня осенило. Несмотря на различия в цвете кожи и возрасте (Туту старше на четыре года), эти двое показались мне однояйцовыми близнецами по характеру. У обоих была сверхъестественная способность полностью погружаться в ситуацию и легко, без стеснения отдаваться внезапно нахлынувшему веселью. Оба умели разглядеть в самых прозаических вещах нечто смешное.

Какая-то журналистка переступила через бархатный канат и подошла к ним; за ней, как привязанный, семенил оператор.

Она обратилась к Далай-ламе:

— Могу ли я задать вам вопрос?

— Откуда вы? — поинтересовался он, разглядывая ее.

— Норвежское телевидение. Ваше Святейшество, что было самым значимым для вас в 2001 году?

— Думаю, та страшная новость, тот шок, — ответил Далай-лама, — когда 11 сентября сообщили... и, главным образом, когда я увидел по телевидению гражданский самолет с невинными пассажирами на борту, который использовали как бомбу. Немыслимо. Когда я услышал о планах террористов, пусть не на годы, но по крайней мере на месяцы... Я осознал, каким бедствием может стать человеческий разум, руководимый человеческой же ненавистью. Архиепископ Туту энергично закивал.

— Так что на нас лежит особая ответственность — мы должны поощрять и поддерживать положительные человеческие эмоции, не правда ли? — спросил Далай-лама.

— Очень, очень правильно. Я полностью согласен с вами, — ответил Туту, похлопывая Далай-ламу по руке.

После утреннего заседания в центральном ресторане отеля «Холменколлен» намечался закрытый ланч для лауреатов и гостей симпозиума. В роскошный зал ресторана я вошел вместе с архиепископом Туту. Он знал, что я сопровождаю Далай-ламу, и любезно предложил мне присоединиться к нему за ланчем. Мы заняли ближайший от входа столик. Почти сразу к нам подсел Колм О'Кваначейн — председатель движения «Международная амнистия»[9], который был удостоен Премии мира в 1977 году. Его сопровождала Кора Вейсс — нынешняя глава Международного бюро мира, отмеченного этой премией в 1910 году. Подошел официант и спросил, какие напитки мы желаем заказать.

— Спасибо, большое спасибо, — ответил ему архиепископ Туту, — но я очень голоден.

Достаточное ли это основание для того, чтобы поскорее получить что-нибудь съестное?

— Я постараюсь обслужить вас как можно быстрее, — пообещал норвежский официант.

— Спасибо, спасибо, — у архиепископа Туту вырвался его характерный смешок.

Я немного нервничал в компании таких знаменитостей, однако все же вознамерился поговорить с архиепископом о его отношениях с главой Тибета.

— Какое впечатление произвел на вас Далай-лама? — начал я, и мой голос прозвучал неестественно громко. О'Кваначейн и Вейсс повернулись в мою сторону.

— Он замечательный человек. Я очень полюбил его, — сразу же ответил Туту. — Похоже, у нас обоих повышенное чувство юмора — как будто внутри каждого из нас живет ребенок, постоянно выскакивающий наружу. Иисус сказал: «Не пребудете как дети, не войдете в царствие небесное». Ребенок в высшей степени наделен способностью удивляться, — и Далай-лама тоже. Кроме того, в нем есть какая-то пронзительная святость. Один из его титулов — «Святейшество», и он действительно святой человек. Перед его обаянием невозможно устоять, особенно молодым людям. Ведь молодые очень остро чувствуют неискренность, быстро распознают, что перед ними — фальшивка. И они понимают, что Далай-лама настоящий.

— У вас с Далай-ламой редкая психологическая совместимость, — продолжал я. — Когда вы сходитесь вместе, то похожи на двух резвящихся мальчишек. Как вам удалось прийти к такому согласию?

— Не знаю, не знаю, — на секунду задумался Туту. — Как человек влюбляется? Это просто вдруг происходит. Есть люди, которые взаимопритягиваются; это просто как алхимия, ее нельзя понять до конца или объяснить. Почему мы ладим друг с другом? Видимо, это еще одна удивительная тайна... Давайте скажем так: благодать.

Архиепископ пробормотал короткую молитву, и как раз в этот момент на нашем столе появилась корзинка с хлебом.

— Вы столько знаете об апартеиде. А что вы с вашим опытом можете сказать о тибетцах и китайцах? — спросил я, когда мы уже попробовали норвежские рулетики.

— Важно то, что мы, черные южноафриканцы, истово верили в то, что победим, — ответил Туту.

Я почувствовал, что все сидящие за нашим столом стараются не пропустить ни слова из того, что он говорит.

— Вера... Вы знаете, иногда за нее приходится держаться зубами. Особенно в смутные времена... Когда смерть стала едва ли не обыденным делом. Нам повезло: южноафриканцы обладают удивительной способностью подмечать смешное. Они смеются даже в самых зловещих ситуациях. И над собой тоже. А теперь о китайцах. Знаете, в конечном счете они проиграют. И кроме того, лишатся остатков уважения, которое еще сохранилось в мире по отношению к ним. Далай-лама пользуется огромным авторитетом. Когда он выступал в Центральном парке, там собралось сто тысяч человек. Толпы! Китайцы должны покончить с этим позором и позволить тибетцам создать реальную автономию.

Подошел официант с большой тарелкой рыбы и овощей для Туту. Остальным он не принес ничего. Лицо архиепископа просветлело.

— Прекрасно, прекрасно. Да благословит вас Господь. Очень хорошо. — И тихонько шепнул мне: — Этот человек очень умен, очень. — А потом взорвался смехом; его широкие ноздри вздрагивали, маленькие глазки жмурились.

— Теперь все мое внимание вашим друзьям. Все мое внимание. — Официанта очень смутил этот неожиданный приступ веселья.

— Я использовал крохотное преимущество, как представитель власти, — я использую его в экстренных случаях. Внушил ему, что мои друзья тоже должны быть облагодетельствованы здешним гостеприимством, — объяснил нам Туту, продолжая смеяться.

— Однако мы все еще не облагодетельствованы, — заметил О'Кваначейн. Я услышал, как урчит у него в животе.

— Это вот-вот произойдет, вот-вот, — уверил его Туту, и тут как раз подошел официант с подносом, заставленным блюдами.

С 1995 до 1997 года архиепископ Туту был председателем Южноафриканской комиссии правды и примирения. В чем состояла его работа? Выслушать 21 000 свидетелей, живописующих факты нарушения прав человека и прочих злодеяний, совершенных во времена  апартеида.  Иногда  он  не  скрывал  слез,  слушая  рассказы  о  пытках,  о  людях-факелах, выстреливаемых в воздух. Каким было его решение? Ему пришлось простить преступников — ради того, чтобы поскорее затянулись раны.

— Как тогда говорили: чтобы раны не загноились, мы должны вскрыть их и промыть, — рассказывал Туту. — Умастить бальзамом. И, может быть, потом, когда-нибудь, они заживут. Прощение стоит недешево, и примирение — очень непростое дело. Но прощение открывает двери в мирную жизнь тем, кто, возможно, все еще скован прошлым, помогает разбить оковы прошлого и шагнуть в будущее.

В 2004 году Туту был вместе с Далай-ламой на форуме, проходившем в университете Британской Колумбии. Там он рассказывал о работе комиссии: В ходе заседаний комиссии мы прониклись глубоким смирением и почтением, ибо это великая привилегия — выслушивать людей, которые могли бы пылать совершенно справедливой яростью, чувствовать себя обиженными и вынашивать мысли о мщении. А вместо этого они полны желания простить. Людей нередко могут растрогать примеры людей, которым в жизни выпало много страданий, а они, вместо того чтобы требовать воздаяния, повели себя абсолютно необычайным способом.

Молодая чернокожая женщина пришла к нам и рассказала такую историю: «К нам пришли полицейские и забрали меня в полицейский участок. Они завели меня в комнату и раздели. Затем они схватили меня за груди и затолкали их в выдвижной ящик стола. После этого они несколько раз прижали ящиком мои соски, пока не потекла жидкость белого цвета». Теперь вы можете представить себе, насколько ожесточенным должен быть человек, который испытал подобное зверство, насколько огромную жажду мести он должен испытывать. Однако нередко такие люди, как эта женщина, готовы простить. Мы сидели и чувствовали себя глубоко смиренными, осознавая, что нам выпала честь выслушать людей, которые по праву должны чувствовать негодование, гнев и желание отомстить. Однако вместо этого они желают простить.

И еще. Было такое событие, которое называют резней в Бишо. Один из бантустанов, столицей которого был Бишо, решил сделать свою территорию свободной от АНК , а АНК решительно возражал против этого решения, организовав демонстрацию.

В тот день в Бишо собралось несколько сотен сторонников АНК. Солдаты сил безопасности открыли по ним огонь: 29 человек были убиты, 200 ранены.

Слушания проходили в огромном, битком забитом зале. Первым давал показания бывший глава сил безопасности. Он был по-настоящему подавлен, да, даже у меня вызывал сочувствие, хотя я пытался не показывать этого. Напряжение в зале сгустилось настолько, что, казалось, воздух можно ножом резать.

Следующими свидетелями были четверо военных — один белый и трое черных. Отвечал белый. Он сказал: «Да, мы, офицеры, отдали приказ солдатам открыть огонь». Напряжение сгустилось еще сильнее. А он повернулся к сидящим в зале и сказал: «Пожалуйста, простите нас. Прошу вас, простите меня и трех моих товарищей и примите их обратно в вашу общину».

И знаете, что произошло? Зал зааплодировал. Невероятно! Они аплодировали! А когда аплодисменты стихли, я сказал: «Пожалуйста, давайте сохранять тишину. Потому что на наших глазах происходит нечто святое. И правильнее всего в такой момент — снять обувь, ведь получается, что мы с вами стоим на освященной земле». Архиепископ Туту глубоко убежден в действенности прощения, с тех пор как испытал на прочность тысячелетнюю мудрость: африканцы уверены, что человек становится человеком, только взаимодействуя с другими людьми. Они называют это у бунту. Как сказал Туту в беседе с Далай-ламой в Ванкувере: «Мое человеколюбие неразрывно связано с вашим человеколюбием, и когда ваше человеколюбие усиливается, мое усиливается тоже. Точно так же, когда вы становитесь  бесчеловечным,  непреклонным,  я  тоже  становлюсь  бесчеловечным. Фактически, прощение — наилучшая форма защиты своих интересов».

Спустя месяц после встречи нобелевских лауреатов в Осло Далай-лама дал мне в Дхарамсале продолжительное интервью. Размышляя над концепцией прощения, он рассказал историю тибетского буддиста Лобсанга Тэндзина. С тех пор как Тэндзин научился истинному прощению, его духовное совершенствование резко ускорилось.

— Тэндзин с оружием в руках боролся за свободу Тибета, он жил в районе Пемпо и был одним из лидеров своей деревни, — начал Далай-лама. — В 1959 китайцы арестовали его и посадили в тюрьму. Позднее он бежал в Индию. Он ничего не знал о буддизме. Но какимто образом ему удалось освоить практику внутреннего тепла — тумо, — причем самостоятельно. Этой практикой он занялся довольно поздно, в зрелом возрасте.

Однажды Тэндзин медитировал в пещере и вдруг увидел яркий свет. Это — первый признак того, что человек чего-то достиг в тантрической практике. Тэндзин закрыл глаза, чтобы проверить, исчезнет ли свет. Свет не исчез; наоборот, стал еще ярче. Затем несколько раз перед его взором появлялись цветы, множество цветов. Потом в области пупка он почувствовал обжигающий жар, словно от костра, выстреливающего искрами. Сосредоточившись на нем, Тэндзин понял, что может расширять или сжимать этот пылающий шар и перемещать его. Он переместил шар в область сердца и, удерживая его там, медитировал еще некоторое время. Появившаяся невосприимчивость к холоду оказалась совершенно новым ощущением. Новооткрытая им способность генерировать внутреннее тепло — тумо — внушила ему благоговейный трепет.

Тэндзин продолжал эту практику и приблизительно через год обнаружил, что достиг нового уровня: физическое тепло стало более мощным, а его генерация — более легкой. Он понял, что может направить эту тепловую энергию в центральный психический канал своего тела. Осуществив это, он достиг состояния блаженства, глубокого и длительного.

В начале 1980-х годов Далай-лама велел Тэндзину, в то время разменявшему четвертый десяток, сконцентрироваться на тумо как на ключевом компоненте духовной практики. Следуя его указанию, Тэндзин разыскал знаменитого мастера тумо — ламу Хьентсе из Манали, маленького высокогорного городка в индийском штате Химачал-Прадеш.

— Ученики ламы Хьентсе практиковали тумо круглый год, используя технику «влажного листа». Даже в самые холодные дни — почти полностью обнаженные, — рассказывал мне Далай-лама. — Простыня опускается в ледяную воду, потом выжимается; ею оборачиваются и медитируют. Через несколько минут начинает валить пар. Простыня полностью высыхает меньше чем за час. Снова погружаешь простыню в воду, потом обматываешься. За ночь меняешь простыню десять-тринадцать раз.

Как-то практикой тумо заинтересовался доктор Герберт Бенсон из Гарварда. Он прибыл в Дхармса-лу и некоторое время исследовал живущих в горах практикующих тумо. Способность Тэндзина генерировать тепло произвела на него огромное впечатление. Так что, с моего разрешения, его пригласили пройти исследования в Гарварде.

Тэндзина в США сопровождал Карма Гелек — молодой монах, хорошо знающий английский. Он рассказывал мне, что их поездка, которая состоялась в 1985 году, оказалась довольно трудной. После перелета в Бостон через несколько часовых поясов Тэндзин почувствовал себя плохо из-за расстройства биоритмов. Ощущая усталость, он хотел отложить эксперименты с тумо до окончания акклиматизации. Но лаборатория доктора Бенсона работала в очень напряженном ритме, и ждать было невозможно. Эксперименты начались на следующий же день.

Тэндзина подвергли утомительным экспериментам в лаборатории, где температура была не выше, чем в морозильной камере. Экспериментаторы надели под белые халаты пуховые жилеты. Тэндзина же заставили снять верхнее платье, и он остался в тонкой хлопчатобумажной  рубахе.  Испытания  длились  целую  вечность.  Гелек  утверждает,  что Тэндзина проморозили до самых костей.

Когда Тэндзин погрузился в глубокую медитацию, приборы зарегистрировали заметное снижение потребления кислорода с соответствующим замедлением метаболизма; теперь он делал только пять или шесть вдохов в минуту по сравнению с нормальными тринадцатью или четырнадцатью. Когда началась генерация тумо, температура его тела повысилась на добрых 10 градусов по Цельсию. Позднее доктор Бенсон писал об исследованиях практикующих тумо (MindScience: An East-West Dialogue, the Dalai Lama et al., Wisdom Publications, 1991): «В ходе этих экспериментов обнаруживается, что процесс медитации приводит к весьма примечательным физиологическим изменениям в организме. Эти изменения имеют прямое отношение к состоянию здоровья [...] влияют на те нарушения, которые вызваны или усугубляются стрессом».

История Лобсанга Тэндзина чрезвычайно меня заинтересовала. Я задался вопросом: как человек, боровшийся за свободу с оружием в руках, человек, привыкший убивать, сумел достичь столь высокого духовного совершенства, да еще в столь зрелом возрасте? Ведь большинство тибетских монахов начинают обучение в монастырях лет с шести-семи.

Карма Гелек рассказывал, что, по словам Тэндзина, его духовная практика началась и стала быстро прогрессировать во время заключения в китайской тюрьме. В тот трудный период Тэндзину открылись две вещи. Первое: он понял, что его страдания в тюрьме имеют не только кармические причины, но и являются прямым результатом совершенных им лично преступлений против китайцев. Второе: он ощутил, что, сосредоточившись на ненависти к китайцам и на мести, он доведет себя до безумия.

Не имея возможности помешать китайцам причинить ему физический вред, Тэндзин в конце концов понял, что китайцы, со своей стороны, все же не в состоянии повредить его умственному здоровью, что его психологические страдания целиком и полностью обусловлены его же собственным отношением, его реакцией на крайне тяжелые условия заключения. Он понял, что если сумеет выработать в себе безразличие или, еще лучше, позитивное отношение к тем, кто держит его в неволе, то сможет спать по ночам. И тогда, каким бы физическим мучениям ни подвергали его китайцы, у него всегда останется безопасное убежище — его разум.