Помоги проекту - поделись книгой:
— Это ничего не значит…
— Для меня это значит многое. Дай мне пальто. Я ухожу.
— Но деньги… Ты обещал.
— Два фунта за выпивку. Больше ты не получишь.
Когда она вручала ему пальто, у нее была уже наготове вторая записка.
«С тобой свяжутся».
Она взяла его за руки и быстро поцеловала в щеку, прежде чем отпустить. Прошла почти целая неделя, прежде чем с Яном вновь связались. Работа в лаборатории продолжалась, он отдался ей целиком. Хотя ему по-прежнему грозила опасность — а с тех пор, как он связался с подпольем, она, вероятно, неизмеримо возросла — он стал значительно спокойнее. И менее одинок, а это было важно. Пока он не поговорил с Сарой, ему совершенно не с кем было поделиться, не с кем поговорить о своих открытиях и сомнениях. Теперь с одиночеством было покончено, поскольку он верил, что вскоре к нему придут.
За несколько недель работы у него вошло в привычку заходить в бар возле лаборатории — выпить рюмочку—другую, прежде чем идти домой. Бармен, толстый, дружелюбный, был специалистом по коктейлям. Репертуар его, похоже, не ведал границ, и Ян остановился на полудюжине самых интересных смесей.
— Брайан, как называется тот горько-сладкий напиток, что я пил несколько дней назад?
— Коктейль «Негроне», Ваша честь. Происхождение итальянское. Вам понравилось?
— Да. Похоже, он помогает расслабиться.
Ян потягивал напиток, а разум его трудился над проблемой ориентации цепей солнечных элементов, и тут вдруг кто-то сел на стул рядом с ним. Женщина. Он понял это, когда его руки коснулась норковая шуба. Голос был очень знаком, хотя акцент отсутствовал.
— Как дела, Ян? Ведь вы Ян Кулозик, не правда ли?
— О, привет. — Лучшее, что он смог сказать.
— Я была уверена, что это вы, хотя готова поклясться, что вы не вспомнили маленькую Цинтию Бартон; мы встречались на той ужасной вечеринке несколько недель назад. Ваш напиток смотрится великолепно. Закажите мне, пожалуйста, что-нибудь подобное.
Это была Сара, но совершенно другая Сара. Косметика и платье были под стать шубе. Как и акцент.
— Приятно видеть вас вновь.
— Я тоже очень рада… О, это просто прекрасно, как раз то, что рекомендовал доктор. Но вы не находите, что здесь ужасно шумно — все эти люди, музыка? Давайте допьем и покатим к вам. Помните, вы в тот раз очень настаивали на том, чтобы меня порисовать. Правда, мне показалось тогда, что это лишь предлог, чтобы забраться ко мне под панталоны, но сейчас я в этом не уверена. Вы такой серьезный молодой человек, что, возможно, действительно рисуете, и я рискну честью, чтобы это узнать.
Так продолжалось и дальше, даже в кэбе, и Ян понял, что ему не обязательно говорить — достаточно лишь слушать. Только после того, как закрылась дверь в его квартиру, она замолчала и серьезно посмотрела на него.
— Все в порядке, — сказал он… — Я установил множество датчиков тревоги, жучков-детекторов и сигнальных устройств, и эта лампочка говорит, что все в порядке. Я бы узнал, если бы кто-нибудь попытался сюда проникнуть. Могу я спросить, кто такая Цинтия Бартон?
Сара сбросила шубу в кресло и оглядела комнату.
— Одна особа, весьма похожая на меня. Не двойник в деталях, но с моей комплекцией и цветом волос. Когда она уезжает — а сейчас она в загородном доме в Йоркшире — я пользуюсь ее личиной, чтобы вращаться в высших кругах. Это довольно удобно.
— Я рад, что она уехала. И рад видеть тебя.
— Я тоже очень рада. Тем более, что со времени нашей последней встречи кое-что произошло.
— Например?
— Я расскажу тебе подробнее чуть позже. Хочу, чтобы прежде ты получил ясную картину ситуации в целом. Человек, с которым в прошлый раз у тебя не состоялась встреча — кодовое имя Джон — сейчас на пути сюда. Я приехала первой, чтобы сказать тебе, что случилось. У тебя здесь потрясно, — сказала она вдруг, сменив тему.
— Это не моя заслуга. Когда я купил эту квартиру, я встречался с девушкой, воображавшей себя декоратором интерьеров. Ее талант, мои деньги — и вот что у нас получилось.
— Почему ты говоришь: воображавшей? Она, похоже, довольно опытна.
— Видишь ли, это не женское дело.
— Самец, шовинист, свинья.
— Что это значит? Звучит не слишком благозвучно.
— Верно. Это архаичные термины презрения, и я прошу прощения. Это не твоя вина. Ты вырос в обществе с жесткой мужской ориентацией, где женщин уважают, но считают гражданами второго сорта…
Зазвенел колокольчик, и она вопросительно подняла бровь.
— Входная дверь. Наверно, это Джон.
— Похоже. Ему дали ключ от здания и сообщили номер твоей квартиры. Ему лишь известно, что это всего-навсего безопасный дом, в котором мы встречаемся; у него не было возможности обнаружить, что ты здесь живешь. Я знаю, что это не идеально, но в то же время лучшее, что мы смогли придумать в такой спешке. В сущности, он является активным членом организации, и в этом контакте играет лишь роль источника информации. Но лучше на день. — Она вытащила из сумочки исказитель лица и темные очки. Я его впущу.
В ванной Ян натянул на голову эластичную маску. Эффект был поразительный. Взглянув в зеркало, он увидел незнакомца. Если он сам себя не мог узнать, то и человека по имени Джон, опознать будет не в состоянии, если у того на лице такая же маска.
Сара разговаривала с приземистым, коренастым мужчиной. Он снял пальто, но оставил шляпу и перчатки. Сара была без маски, что означало: она знакома с обоими.
— Джон, — сказала она, — это Билл. Человек, который хочет задать вам несколько вопросов.
— Я к вашим услугам, Билл. — Голос у него был сочный, интеллигентный. — Что вы хотели бы узнать?
— Я не знаю с чего начать, что спросить. Я слышал об Израиле кое-что, отличное от традиционного мнения, — и полагаю, что в моих познаниях существует пробел. Меня интересует не то, чему нас учили в школе.
— Ну что ж, хорошее начало. У вас возникли сомнения, и вы увидели, что мир не таков, каким вы себе его рисовали. Поэтому мне не нужно тратить время, чтобы убедить вас раскрыть глаза Может, присядем’.
Джон сел в кресло, и скрестил нога поудобней. Говорил он так, будто читал лекцию, подчеркивая жестами то или иное утверждение. Было очевидно, что он из преподавателей. Вероятно, историк.
— Давайте вернемся к двадцатому столетию и взглянем повнимательней на события, происшедшие тогда. Пусть ваш мозг будет «табула раза»,[1] и не перебивайте меня вопросами. Потом для этого будет достаточна времени. Мир двухтысячного года часто изображался в изучаемых вами книгах, но на самом деле был совсем не таким, как вас учили, В те времена на планете существовали различные степени свободы личности и формы правления варьировались от либеральных до весьма деспотичных. Все это изменилось в последующие годы. Вас учили, что вина за это лежит на Вредителях. Во многом это соответствует действительности. — Он закашлялся. — Милочка, можно попросить стакан воды?
Сара принесла ему воды, и он продолжал:
— Никто из Вредителей, вождей и правительств мира не замечал истощения природных ресурсов до тех пор, пока не оказалось слишком поздно. Население разрослось, ресурсов стало не хватать, иссякло ископаемое топливо. Возник страх перед ядерной войной, способной опустошить мир, но очевидно, эту опасность осознавали все власти на планете потому, что «большой бум» так и не произошел. Само собой, не обошлось без атомных инцидентов в Африке, при этом использовались бомбы, отнесенные к разряду самодельных, но все равно, это прекратилось достаточно быстро. Мир погиб не от взрыва, как того опасались, но от нытья. Я цитирую поэта.
Он изящно отпил из стакана и продолжал:
— Без энергии закрывались одна фабрика за другой. Без топлива остановился транспорт и мировая экономика двигалась по спирали вниз, к депрессии и массовой безработице. Слабейшие, наименее стабильные нации терзали голод и разногласия. У сильных наций хватало своих забот, им недосуг было решать проблемы других. Уцелевшие страны так называемого «третьего мира», в конце концов вышли из кризиса. Это были преимущественно аграрные государства с небольшим населением.
Нужно было разработать иное решение, спасти промышленность. Я продемонстрирую это на примере Британии, поскольку вам знакома местная ситуация. В те давние дни, когда форма правления была демократической, проводились регулярные выборы, и Дома Парламента не были наследственными и безвластными, как сейчас. Демократия, при которой люди равны и каждый может распоряжаться своим голосом при выборе правителей, ныне доступна лишь самым богатым. Простой пример. Работающий человек с регулярным доходом имеет возможность выбрать жилище, питание, отдых — то, что называется «стилем жизни». Безработный, нуждающийся человек должен жить, где ему скажут, есть что дадут и приспосабливаться к бесперспективному, однообразному существованию. Британия выжила в годы бедствия, но расплатилась за это страшной ценой утраты свободы личности. Не было денег, чтобы ввозить продукты, поэтому стране пришлось перейти на сельскохозяйственное самообеспечение. Мясо — только для самых богатых, а для остальных — вегетарианская диета. Питающейся мясом нации нелегко смириться с такой переменой, поэтому были применены силовые методы. Правящая элита диктовала порядки, а полиция и солдаты следили за тем, чтобы они соблюдались. Это была альтернатива хаосу, голоду и смерти, в то время это было обосновано. Однако, когда дела пошли в гору и обстоятельства изменились, правящей элите уже пришлась по душе власть, которой она обладала, и она не захотела от нее отказываться. Великий мыслитель написал однажды, что власть развращает, а абсолютная власть и развращает абсолютно. Если уж вам на шею повесили хомут, не рассчитывайте, что его снимут добровольно.
— Что такое хомут? — удивленно спросил Ян.
— Прошу прощения. Аналогия, причем очень неточная. Извините неудачный пример. Я имел в виду, что восстановление шло постепенно, и правительства просто-напросто оставались у власти. Население постепенно восполнилось и стабилизировалось на прежнем уровне. Было построено несколько первых спутников-генераторов, излучавших на Землю энергию. Затем появилась энергия связи, обеспечившая население топливом. Мутировавшие растения стали поставлять химикалии, прежде добываемые из нефти. Спутниковые колонии перерабатывали лунное сырье, а готовую продукцию отправляли на Землю. Открытие межзвездного двигателя позволило отослать корабли на изучение и заселение планет ближайших звездных систем. Так мы получили то, что имеем сегодня. Рай земной, даже рай небесный, в котором никто не боится войны и голода. В котором все обеспечены и никто не знает нужды.
И все же в этой картине рая есть по крайней мере один дефект. Земле воцарилась абсолютная власть олигархии, она распространила на спутниковые колонии и далее, на планеты. Правящие силы каждой страны находятся в конфронтации с другими правительствами, в основном для того, чтобы массы не знали даже намека на личную свободу. Полная свобода наверху — судя по выговору, Билл, вы сами принадлежите к этому классу — и экономическое крепостничество, рабство для всех кто внизу. И мгновенный арест, заключение или смерть для любого, у кого хватит смелости протестовать.
— Неужели дела обстоят так плохо? — спросил Ян.
— Хуже, чем ты можешь представить, — сказала Сара. Да ты и сам увидишь. До тех пор, пока будешь считать, что нужны перемены, та сам и твои близкие будут в опасности.
— Эта программа по ориентации проводится по моему предложению — сказал Джон, с плохо скрытой гордостью в голосе. — Одно дело — читать печатные документы и слушать чужие слова. И другое — испытать все на собственной шкуре. Только скотину это оставит равнодушным. Я еще поговорю с вами после того, как вы спуститесь в ад. Сам я выберусь из него, если смогу.
— Смешной человечек, — сказал Ян, когда закрылась наружная дверь.
— Смешной милый и совершенно неоценимый для нас. Социальный теоретик, отвечающий охотнее, чем спрашивающий.
Ян стянул «исказитель лица» и стер со лба пот.
— Очевидно, он академик. Историк, вероятно.
— Не надо, — резко сказала Сара. — Не надо теоретизировать, даже про себя — не то однажды ты проболтаешься о нем тому, кому не следует. Выкинь его из головы и помни лишь слова. Ты можешь на несколько дней оторваться от работы?
— Конечно, в любое время. У меня свободный распорядок. А что ты хочешь?
— Скажи им, что тебе нужен отпуск и ты хочешь поехать в деревню, повидать друга или что-нибудь в этом роде, чтобы тебя непросто было выследить.
— Как насчет лыж? Обычно я раз или два в году езжу в Шотландию, чтобы пробежать кросс.
— Что это такое? Никогда не слышала.
— Разновидность лыжной езды — по равнине, а не по склону. Беру рюкзак, иногда я ставлю палатку, ночую на постоялых дворах и в гостиницах, сам выбираю дорогу.
— Это просто идеально. Итак, скажи своим, что ты едешь кататься на лыжах со следующего вторника. Не уточняй, сколько времени будешь отсутствовать. Не называй никаких адресов или мест. Упакуй чемодан и положи в машину.
— Я поеду в Шотландию?
— Нет. Гораздо дальше. Ты спустишься в ад. Прямо здесь, в Лондоне.
Ян припарковал машину в указанном месте. С момента, на который была назначена встреча, прошло более получаса. Только желтое сияние уличных фонарей различалось сквозь кружащийся снег. Тротуары пусты. Темная громадина Примроуз-Хилла таяла во мгле через дорогу. Единственный транспорт — полицейский автомобиль — уже проехал, притормозив; он набрал скорость и исчез в темноте. Может быть за ним по каким-то причинам была слежка, и потому контакт отменили?
Едва он подумал об этом, раскрылась дверца, впустив порыв морозного воздуха. Грузный коренастый человек скользнул на пассажирское сиденье, быстро захлопнув за собой дверцу.
— Ничего не хочешь сказать, а, кореш?
— Похоже, станет еще холодней, прежде чем потеплеет.
— Да, ты прав. Что еще скажешь?
— Ничего. Мне нужно оставить здесь машину подождать кого нужно, представиться и ждать инструкций.
— Верно. Или будет верно, если будешь делать все в точности так, как я скажу. Ты тот, кто ты есть, а я прол, и тебе придется смириться с тем, что я буду командовать. Сможешь?
— Почему же нет? — Ян нарочито медленно произнес фразу. Это было нелегко.
— Ты всерьез? Повиноваться пролу, да еще такому, от которого не слишком хорошо пахнет.
После того, как он это сказал, Ян почувствовал отчетливый запах, идущий от тяжелых одежд. Запах давно не стиранного белья и немытого тела, смешанный с дымом и кухонным чадом.
— Всерьез, — сказал Ян, неожиданно рассердившись. — Не думаю, что это будет легко, но сделаю все от меня зависящее.
Последовала пауза, и Ян увидел пристально разглядывающие его глаза собеседника, едва различимые под матерчатым кепи. Неожиданно он выпростал корявую руку.
— Ладно, кореш. Думаю, мы с тобой поладим. — Рука Яна очутилась в мозолистой, крепкой ладони. — Меня зовут Фрайером,[2] потому что забегаловка, в которой я работаю, торгует жареным картофелем, так что остановимся на этом имени. Если ты сейчас двинешь на восток, я скажу, где сворачивать.
Транспорта кругом было мало и покрышки оставляли на свежем снегу черные следы. Они удалились от центральной магистрали, и Ян с трудом представлял себе, где они находятся. Где-то на северо-востоке Лондона.
— Почти приехали, — сказал Фрайер. — Еще миля, но прямо нам не проехать. Теперь помедленней, на втором повороте сворачивай влево.
— Почему прямо не проехать?
— Пикет Безопасности. Не на виду, конечно — пока не проедешь, ничего не узнаешь. Но электроника под поверхностью дороги запрашивает автоответчик в твоей машине и получает код. Сверяется с записью. И люди начинают интересоваться, чем ты здесь занят. Пешком безопасней, хотя и намного холодней.
— Никогда не слышал, что они применяют что-нибудь подобное.
— Похоже, Билл, у тебя будут каникулы для углубления образования. Помедленней… стоп! Я открою гараж, а ты загони в него свой драндулет. Здесь он будет в полной сохранности.
В гараже было холодно и туманно. Ян подождал в темноте, пока Фрайер закрывал за ними дверь, затем прошел внутрь, освещая путь фонариком. В пристройке за гаражом была комната, освещенная одинокой лампой без абажура. Фрайер включил единственную конфорку электрической плиты, чтобы немного обогреть комнату.
— Вот где мы с тобой переоденемся, кореш, — сказал Фрайер, снимая с вешалки грубую одежду. — Я вижу, ты сегодня не брился, как тебе советовали. Очень мудро. И ботиночки у тебя будут что надо после того как мы немного вымажем их грязью и вываляем в золе. Но все остальное снимай, вплоть до последней тряпки.
Ян пытался не дрожать, но это оказалось невозможно. Толстые зловонные брюки повисли как ледяные корки на замерзших ногах. Рубашка из грубой ткани, куртка по пояс без пуговиц, драный свитер и еще более драное пальтецо. Однако одежда, хоть и остуженная, была достаточно теплой.
— Не знал размера твоей шляпы, поэтому прихватил вот эту, — сказал Фрайер, протягивая балаклаву ручной вязки. — Все равно, для такой погоды она даже лучше. Извини, но тебе придется оставить эти замечательные меховые перчатки. Не у многих бедняков есть перчатки. Но ты сунь руки в карманы, и все будет в порядке. Вот так, отлично. Родная мама ни за что не узнала бы тебя в этой одежде. Вот теперь можно идти. Когда они вышли и зашагали по темным улицам, все оказалось не гак плохо. Козырек балаклавы прикрывал лицо Яна, руки его зарылись в глубокие карманы, и ноги не мерзли в старых горных ботинках, которые он извлек из недр своего гардероба. Настроение было хорошее, ибо во всем мероприятии присутствовал дух авантюры.
— Тебе лучше держать рот на замке, кореш, пока я не дам «добро». Одно твое слова, и они поймут, кто ты. Сейчас пришло время для поллитровки, жажда делает свое дело. Пей, что дадут, и помалкивай.
— А что если кто-нибудь со мной заговорит?
— Не заговорят. Не тот кабак.
Порыв теплого, шумного ветра обрушился на них, когда они отрыли тяжелую дверь. Мужчины, одни лишь сидели за столами и стояли у бара. Иные ели с тарелок, подаваемых через люк в стене. Тушеное мясо, заметил Ян, проходя мимо заставленного стола, на котором лежали ломтики черного хлеба. Возле обшарпанной, мокрой стойки была комната, и они подождали там, пока Фрайер не подал знак одному из барменов.
— Два по пол-горлодера, — сказал он, затем тихо пояснил Яну. — Слабое пиво здесь как моча, лучше пить сидр.
Ян ворчанием выразил одобрение и склонился над принесенным бокалом. Едко и жутко. На что же похоже здешнее пиво в таком случае?
Фрайер прав: это бар не для общения. Люди разговаривали между собой, но ясно было, что они знакомы и пришли сюда вместе. Те, кто пришел один, общались только с выпивкой. Дух депрессии витал над темной комнатой, украшенной по стенам единственной декорацией — заляпанными открытками на пивную тему. Пьяницы явно искали не отдыха, а забвения. Фрайер смешался с толпой, а Ян сделал большой глоток, но тут Фрайер вернулся вместе с другим человеком, абсолютно ничем не отличавшимся от остальных, в поношенном темном одеянии.
— Мы уходим, — сказал Фрайер, не потрудившись представить этого человека. Им пришлось идти по глубокому снегу, уже поднявшемуся над поребриком, ноги утопали в сугробах.
Поделиться книгой: