Атмор Холл [Женщина в зеленом]

Мы все стояли близко друг к другу на одном конце большого холла, собранные в некое стадо мисс Дэвис, и я стала разглядывать туристов по отдельности, понимая, какую странную смесь мы собой представляем. Там был краснолицый мужчина, которого я окрестила мясником, хотя он в такой же мере мог быть и судьей. Тут была и маленькая, умудренная жизненным опытом англичанка лет семидесяти, которая, казалось, впитывала в себя все, что ее окружало, как будто это было для нее и пищей и питьем. Была тут и семейная группа среднего класса, состоящая из матери, отца, сына и дочери, все они изо всех сил старались выглядеть как можно лучше. Поэтому мать все время одергивала своего сыночка.

Позади меня кто-то вошел в комнату, что заставило меня прекратить анализ, и я напряженно обернулась. Джастин не мог прийти к чаю, я знала. Особенно, когда я тут — если он вообще когда-либо присутствовал при этом. И первый, кто пришел мне на ум, был Марк. Марк вполне мог рассматривать эти экскурсии как предмет для веселья, хотя он и играл бы роль гостеприимного хозяина, да так, что вряд ли кто-нибудь догадался, что он издевается. Но это была Мэгги, и я с облегчением вздохнула. Человека же, который вошел с ней, я узнала не сразу.

Она тактично подходила к каждому, кто уже сидел, так что тем не надо было неловко вставать, и я наблюдала, как Мэгги любезно переходила от одного посетителя к другому, с неподдельным интересом слушала, как они представлялись ей, говорила каждому несколько слов, задавала вопросы, приглашала всех рассаживаться, и таким образом, превращала обыкновенную платную экскурсию в непринужденную встречу, где она была скорее гостеприимная хозяйка, а мы — ее долгожданные гости. Это было, безусловно, представлением, но происходило оно доброжелательно и с искренним радушием.

Я не ожидала, что она подойдет и ко мне, но она внезапно оказалась рядом, протянула мне руку, а в ее карих глазах я прочитала вызов.

— А ваше имя, молодая леди? Я не помню, чтобы вы его мне уже сообщали.

Я пробормотала что-то нечленораздельное, она приветливо выслушала мое бормотание и попросила меня сесть рядом с престарелой англичанкой, которая так наслаждалась всем происходящим. Я чувствовала себя там вполне удобно и позволила ей рассказать мне, как много замечательных домов в Англии она уже посетила и что я, американка, должна ценить такую удачу, как эта, поскольку в моей стране такое невозможно. Когда она сделала паузу, чтобы перевести дух, я задала ей вопрос.

— Когда вы осматривали руины часовни, вы случайно не видели там старика?

Ее внимание целиком переключилось на меня.

— О да, мы видели. Странно, что вы упомянули об этом. Он был совершенно стар — немного слабоумен, я бы сказала. Мисс Дэвис сказала нам, что он садовник. Она помешала ему воспрепятствовать экскурсии. У меня, однако, сложилось впечатление, что он был чем-то расстроен, даже напуган. Но когда мы ушли, он там остался. Откуда вы узнали про него?

— Я тоже видела его, — сказала я и больше ничего не добавила. К счастью, она потеряла ко мне интерес и вступила в беседу с мужчиной справа от нее.

Я потягивала крепкий английский чай и думала о старом Даниэле. Если он был напуган, то в чем причина? И почему он шатался возле этих руин? Но не было никого, у кого я могла бы спросить, поэтому я целиком посвятила себя поеданию тонюсенького печенья, малюсеньких сэндвичей и крошечных глазурованных пирожных, которые принесли на старинном серебряном чайном подносе. Я помнила этот поднос так же, как помнила аромат меда, исходящий от пирожных, без сомнения выпеченных тем же поваром, который заправлял кухней, когда я жила в Атморе. На мгновение я забыла о старом Даниэле.

Только один раз моя тайна чуть было не раскрылась. Это произошло, когда служанка, которую звали Нелли, обнося гостей пирожными — само совершенство в своей черной униформе с белым пятном фартука из органди, — взглянула мне в лицо и чуть было не уронила поднос мне на колени. Я торопливо поблагодарила ее, умудрившись одновременно слегка покачать головой. Она пришла в себя через секунду и вышла из комнаты. Когда-то Нелли была моим другом в чужом для меня месте.

Человек, который вошел с Мэгги, не принимал участия в чайной церемонии. Он вежливо отвесил всем общий поклон, но не сопровождал Мэгги во время знакомства с гостями. Он стоял, держа в руке чашку с чаем, и смотрел через дальнее французское окно на освещенную солнцем террасу. Я увидела блеск драгоценных камней в его запонках и вдруг поняла, кто это.

Найджел Бэрроу приезжал с визитом в Атмор со своих Багамских островов, когда я познакомилась с ним. Тогда он был более загорелым, чем теперь, и не носил усов. В его волосах тоже прибавилось седины, хотя он был всего на год или около того старше Джастина. Надетые напоказ запонки помогли мне сразу же узнать его. Они меня всегда озадачивали, так как их носил такой тихий и непритязательный человек. Его бизнес, насколько я помнила, был связан со строительством и его поместьем на Багамах, и я полагала, что он зарабатывал достаточно денег, чтобы позволить себе щеголять в драгоценных запонках, если ему было угодно. Он не был женат, и Джастин, и Марк, и Мэгги долгое время считали его одним из членов своей семьи, потому что Джастин подцепил его, когда они мальчиками вместе ходили в одну школу. Джастин попал в эту школу благодаря своему рождению, в то время как Найджел Бэрроу попал туда, пройдя трудный путь, выиграв себе стипендию в сложном конкурсе. Однажды Джастин привез его с собой домой на каникулы, и семья более или менее приняла его. Я вспомнила его еще и благодаря довольно-таки натянутой беседе, которая однажды произошла между нами.

Он увидел, что я смотрю в его направлении и слегка улыбнулся, подняв свою чашку в приветственном жесте. Мэгги, должно быть, предупредила его о моем присутствии.

Он был тихим человеком с хорошими манерами, довольно деликатного сложения, но гибкий и деятельный. Я помнила, что на охоте он обгонял всех сквайров, занимался верховой ездой, когда только это было возможно. Я помнила это очень хорошо, потому что все, что я могла делать с лошадью, так это свалиться с нее. Однажды, когда Джастин в ярости проскакал мимо меня, Найджел Бэрроу помог мне подняться и отряхнуть пыль. Джастин никогда не мог понять, почему кто-то не может научиться держаться в седле. Он думал, что я упрямлюсь и падаю только для того, чтобы вызвать у него раздражение. В конце концов, как он неоднократно говорил, не было ли моей главной миссией в жизни пытаться все время мучить и раздражать его? Джастин никогда ничего во мне не понимал — никогда! И мне не следовало бы начинать эти мучения снова.

Мэгги переходила от гостей к чайному столу и обратно, но однажды она отошла в сторону к окну поговорить с Найджелом. Я видела, как она положила левую руку ему на плечо, и снова поймала блеск сапфировой звезды на ее безымянном пальце. В запонках Найджела тоже были сапфировые звезды! Сердце мое слегка екнуло. Как он мог быть ровней Мэгги Грэхем? Он был аутсайдером. Несмотря на то, что Атмор был когда-то ему почти родным домом, он не был рожден для него, он не был рожден для всего, что связано с ним.

Я откусила кусочек бисквита, пытаясь прийти в себя. Неужели я была таким снобом? Я, которая была гораздо больше аутсайдером, чем Найджел когда-либо мог быть! Я, которая никогда не чувствовала себя уютно в Атморе и никогда бы не смогла, живи я тут хоть сто лет. Не только Джастин, но весь дом отверг меня. Но что же тогда делала я здесь в Красной гостиной, попивая английский чай и критически размышляя о человеке, который был по природе добр, хотя и не имел врожденных манер?

Чаепитие закончилось, наконец, и мисс Дэвис показала это нам незаметным жестом, что заставило нас всех встать со стульев. Я вознамерилась уйти со всеми. Я хотела основательно затесаться среди остальных, но Мэгги тихо и уверенно отделила меня от них. Они пошли через холл, а Мэгги подвела меня к лестнице.

— Твоя комната готова, — сказала она. — Я приказала принести твою сумку из автобуса, а водителю было сказано, что ты остановишься у нас. Иди наверх и устраивайся. Позвони Нелли, когда ты будешь готова, и дай мне знать, когда мы сможем поговорить. Нелли опять у тебя в услужении, пока ты здесь, это ей дополнительная нагрузка.

Невозможно было противостоять ей. Я была снова той девятнадцатилетней девчонкой, какой я когда-то была — глиной для любого, кто хотел из меня что-нибудь вылепить, причем рада была этому. Я отчаянно пыталась выяснить, кем же я была в эти дни, так как во мне было слишком развито желание быть для дорогих мне людей именно такой, какой они хотели меня видеть. И трудность была в том, что я никак не могла угадать полностью их желание и полностью соответствовать их представлениям обо мне. Но огонь Атмора не мог меня греть постоянно. В конце концов, я всегда снова приобретала свой определенный американский облик, и Атмор был определенно разочарован во мне.

Нелли поджидала меня у подножия лестницы, готовая мне услужить. В старые времена служанка из верхних комнат никогда не должна была работать в гостиной, но эти времена прошли навсегда. Нелли работала везде, где было нужно, то есть по всему дому.

За исключением моей подозрительной встречи со старым Даниэлем, ее приветствие было первым дружеским приветствием в Атморе.

— Как хорошо, что вы вернулись, мисс Ева, — сказала она, и у меня не хватило духу сказать ей, что я далеко не «вернулась».

Как хорошо я помнила белую лестницу, ее изящные железные перила по обеим сторонам, тоже покрашенные белым. Красный бархатный ковер плавно стекал по ее ступенькам, а ее блестящие перила уводили взгляд все выше и выше, с этажа на этаж. Эта лестница мне всегда казалась одним из шедевров в доме. Огромное пространство на глухой без окон стене наверху было занято хорошими семейными портретами, причем самое выгодное место над нижним пролетом было занято портретом в полный рост миссис Лэнгли, которая построила этот дом и украсила его в соответствии со своим богатым воображением. Кончила она тем, что жила в нем вдовой с пятью дочерьми на выданье. Как, вероятно, они оживляли дом своими веселыми вечерами прежде, чем старшая из них нашла себе мужа и ввела его в дом, чтобы поддержать традиции Атмора, добавив новое имя к списку его владельцев. Фамилия Данкоум продолжала время от времени появляться в Атморе несколько своеобразным путем, хотя наследников этого имени не было. Портрет несчастного мистера Данкоума был сослан на верхний этаж. Настоящая семья некоторым образом гордилась им, хотя он вызывал и известное чувство неловкости. Миссис Лэнгли, вероятно, никогда не одобряла женитьбы своего зятя на ее дорогой Синтии, но милое лицо ее старшей дочери на портрете говорило об истории своенравного упрямства и извращения.

Нелли же не обращала никакого внимания на живопись, поднимаясь по лестнице. Ее любопытные взгляды, которые она искоса бросала, были целиком сосредоточены на мне. Она была моей любимицей из всех служанок в Атморе, когда я приехала сюда три года назад, и, хотя я так и не смогла поставить себя должным образом, как полагалось настоящей леди, Нелли и я хорошо ладили друг с другом. Я знала, что у нее есть глухой дедушка и мама, больная ревматизмом. Я также знала о молодом человеке из деревни, который ухаживал за ней, и сейчас я заметила у нее на руке обручальное кольцо.

Она охотно мне все рассказала, пока мы поднимались. Она вышла замуж за своего Джейми, но недавно он упал с крыши соседского дома, которую помогал чинить. Его спина была в таком состоянии, что он не мог работать помощником фармацевта в деревенской аптеке. Поэтому Нелли вернулась в Атмор, где всегда не хватало слуг, и была рада таким образом помочь своему мужу. Ему уже стало лучше, но еще надо было некоторое время отдохнуть.

— Мисс Мэгги поместила вас в Голубой комнате для леди, мисс Ева, — сказала она. — На втором этаже. Оттуда открывается вид на Фигурный сад и лужайки.

«На втором этаже», — мысленно повторила я про себя, переведя это на американский язык. Английские дома начинаются с нулевого этажа, над ним идет первый этаж и так далее. Это меня постоянно путало.

— О, это так хорошо, что вы вернулись, мисс Ева! — продолжала она болтать. — Мы по-настоящему боялись за мистера Джастина, скажу я вам. Будет очень жаль, если он женится на этой…

— Тише! — прервала я ее. — Я не приехала жить здесь, Нелли. Просто есть кое-что… кое-что, что надо мне сделать до того…

Я запуталась, но она не пыталась помочь мне. Она просто посмотрела на меня с выражением укоризны на пухлом личике и не сказала больше ни слова, пока мы поднимались по лестнице. Все пять дочерей миссис Лэнгли смотрели на нас и, вероятно, подсмеивались надо мной каждая про себя, зная очень хорошо, что на этот раз я пробуду здесь гораздо меньше, чем в первый.

Нелли провела меня по длинной галерее на верхнем этаже в коридор в северном крыле, который вел в Голубую комнату для леди. Когда она вышла, я остановилась в центре комнаты и огляделась вокруг: в комнате стояла голубая кровать с балдахином, на стене был голубой ковер, на окнах — голубые портьеры, всюду голубая обивка, все очень дорогое, но выгоревшее и поношенное. Какая-то глупость пришла мне на ум. Это была Голубая комната леди? Или это была комната голубой леди? Скорее всего последнее, подумала я. Конечно же, это была комната очень голубой леди!

Внезапно у меня хлынули слезы. Это была милая комната, но не моя. Комната, которую я разделяла вместе с Джа-стином, такая радостная, а иногда такая грустная, была гораздо больше, а рядом с ней располагалась очень хорошенькая гардеробная, которую Джастин позволил мне украсить по моему вкусу.

Нелли уже распаковала мои вещи, и халат лежал поперек кровати, тапочки — на полу возле нее. Я отбросила их ногой и упала на кровать поверх покрывала. Два года тому назад, когда я уезжала, я была не в состоянии плакать, только тогда я заплакала, когда прощалась с Дейдри. Но теперь я рыдала и колотила кулаками подушку. Застывшая кровь с болью снова пульсировала в моем занемевшем теле, и боль была гораздо сильнее, чем я могла перенести.

Почти. Но не совсем. Каждый может перенести то, что должно перенести, я начинала понимать. Или же надо что-то с этим делать. Вот почему я была здесь — что-то сделать. Сделать полную ампутацию. Утерянная часть тела может болеть без конца, неважно каким образом она была утеряна, болеть до тех пор, пока тело и разум не смирятся с суровой действительностью и не скажут: «то, что ушло — ушло», и не научатся обходиться без нее. Слезы были пустой тратой времени. Возможно, они могли быть терапией, но мне надо было многое сделать. Я должна была увидеться с Мэгги, уладить все раз и навсегда и убраться отсюда завтра же. Я могла бы дать слово, что не буду чинить препятствия желанию Джастина. Я буду вести себя достойно и твердо. Моя встреча с ним окончательно все прояснила, так что теперь я могу действовать.

Я решительно встала, помылась, причесала волосы и повязала ленту вокруг головы так, чтобы волосы не падали мне на лицо. Это был стиль, который всегда нравился Джастину, — «молодость, свобода и ни малейшей искусственности», — так он это называл. Похожа на Алису в Стране Чудес, подумала я, глядя в зеркало. А кем еще я могла бы быть? В этом и была загвоздка, и я чувствовала себя очень неуверенно, как и Алиса, неважно, что я твердила себе о том, что надо действовать решительно и с достоинством. Во мне не было ни капли уверенности в себе. Вот что тревожило. Однако теперь, так или иначе, но я должна приобрести эти качества. Я не могла всю жизнь играть роль Алисы.

Я нашла колокольчик и позвонила Нелли, которая пришла так быстро, как будто бы она ждала этою звонка в холле. Я попросила ее пойти и узнать, может ли миссис Грэхем поговорить со мной сейчас. Затем я подошла к одному из двух окон моей угловой комнаты. Мне кажется, в английских домах окна всегда открыты. Я только собиралась опустить раму и закрыть окно, чтобы защититься от вечернего холода, как услышала пение, доносящееся из другой комнаты на бывшем моем этаже. Я узнала этот голос из американского радио и телевидения: певица была довольно популярна.

— И кто бы это в Атморе мог проигрывать пластинку Питулы Кларк? — Мне стало любопытно, и я высунулась из окна.

II

До меня отчетливо донеслись голос певицы и слова песни.

Все, что мы знаем, Это то, что мы можем больше никогда не встретиться… Завтра может никогда не наступить…

Печальная песенка прошлых лет получила новую жизнь, став современным хитом Питулы Кларк. Я не хотела ее слышать. Я не хотела, чтобы ее слова преследовали меня, молотком стуча в голове.

Я уже начала закрывать окно, когда какое-то движение внизу привлекло мое внимание. Эта сторона дома была обращена на гараж и конюшни, которые стояли на значительном расстоянии от дома и были частично скрыты рядом молодых берез. Подъездной путь вился между этими зданиями и домом, и два человека шли по нему: Джастин и его брат Марк.

Скрытая голубыми портьерами у окна, я осторожно изучала Марка. Его белокурые волосы сверкали в лучах послеполуденного солнца, и я знала, что его голубые глаза, как всегда, могли разбить чье-либо сердце. Марк был слишком красив, чтобы понравиться мне. Я предпочитала, чтобы мужчина был более мужественным и неотесанным. У Марка были тонкие черты лица, которые говорили о хорошей наследственности и которые часто встречаются у молодых англичан из хорошей семьи.

Вся моя плоть содрогнулась при виде того, как он вместе с Джастином подходил к дому. Несмотря на то, что моя вина в том, что случилось два года тому назад, была такая же, как и Марка (я хотела использовать его лишь в порыве гнева), он умудрился использовать меня гораздо умнее. Я никогда не могла полностью уяснить себе его мотивы — они были слишком туманны и запутанны для моего понимания. Конечно же, он не сделал ничего, чтобы помочь мне, когда дело подошло к развязке. И я больше, чем когда-либо, почувствовала, что хочу быть вдали от Атмора прежде, чем встречусь с ним снова.

Братья, казалось, о чем-то жарко спорили по пути к дому, и Джастин выглядел более мрачным, чем когда-либо. Однажды Марк бросил взгляд в сторону окна, из которого доносилось пение Питулы Кларк, и я поспешно отодвинулась. Хотела бы я знать, сказали ли ему, что я в доме? И я хотела бы знать, как ему удалось восстановить доверие брата после того, как я сбежала из Атмора.

И поскольку я больше не могла видеть их вместе, я подошла к другому окну, выходящему в Фигурный сад, и еще раз вспомнила о странной встрече со стариком Даниэлем в лесу. Его неожиданная радость при виде меня, меня, которую он всегда считал иностранкой, не имеющей никакого права жить в Атморе, была совершенно ни на что не похожа. И что он попытался мне сообщить, говоря о шахматной игре? «Это игра туры», — сказал он. Я запомнила эти слова. Конечно же, это была игра туры. Наконец я поняла. Внизу на огромной зеленой травянистой шахматной доске фигуры были расположены так, что один ход черной туры — и белому королю объявлялся «шах». И, таким образом, белым приходилось все время спасать игру и спасать своего короля, придумывая контрходы. Все, кто жил в Атморе, знали это. Но тогда почему старик Даниэль так настойчиво говорил мне об этом и о том, что белому королю лучше бы надо быть начеку?

Нелли постучала в дверь и отвлекла меня от вопросов, на которые у меня не было ответа, и я поспешила открыть дверь. То, что Мэгги готова встретиться со мной в своей гостиной прямо сейчас, было хорошо. Итак, я могла покончить с тем, что я решила сделать, и завтра же уехать в Лондон. Больше не должно быть никаких колебаний, никакой неуверенности. Я говорила себе, что первое, что я должна сделать и в чем я должна быть уверена, так это то, что фотографии, которые я сделала, получились хорошими. Разговаривая с Нелли, я вынула пленку из фотоаппарата.

— У твоего Джейми было хобби — фотографирование, не так ли? Как ты думаешь, может ли он проявить эту катушку и напечатать мне несколько фотографий? Я бы очень хотела убедиться, что они получились, прежде, чем завтра уеду.

Она взяла катушку и положила ее в карман.

— Конечно, он будет рад сделать их для вас, мисс. Я принесу их, когда приду завтра утром. Он продал свой фотоаппарат, но проявлять и печатать может.

Мы вышли в коридор вместе, и Нелли прислушалась к музыке, которая чуть слышно доносилась из-за закрытой двери в переднем конце дома.

— Она слушает это день и ночь, — сказала Нелли не очень-то уважительным тоном по отношению к гостье; она всегда чувствовала себя со мной более свободно, чем с другими членами семьи.

— Кто она? — спросила я.

Нелли округлила глаза.

— Это мисс Дейсия — одна из последних у мистера Марка. — Она выразила свое неодобрение подергиванием плеч. Меня не интересовали женщины Марка, и я больше не задавала вопросов.

— Тебе нет необходимости идти со мной, Нелли, — сказала я. — Я еще не забыла дорогу.

Немного поколебавшись, она отошла от меня и направилась к задней лестнице, возможно, вспоминая, как я однажды умудрилась заблудиться в доме, когда впервые приехала в него.

Я поспешила по длинной галерее, соединявшей северное и южное крыло, бросив беглый взгляд на дальнюю стену, где находился в ссылке портрет мистера Данкоума. Были дни, когда во мне жило некое товарищеское сочувствие к этому несчастному зятю, но теперь у меня не было времени размышлять о нем. Этажом ниже лестница вела в большую библиотеку, и я вошла в нее с волнующим чувством узнавания.

Слово «большая» хорошо подходит к этой комнате. Библиотека занимает всю площадь как раз над холлом Атмора. Широкие доски ее темного, до блеска натертого пола были ничем не покрыты, за исключением разбросанных то там, то сям небольших ковриков и книжных шкафов вдоль стен, поднимавшихся до самого потолка. По всей длине потолка висело три люстры, а по обоим концам библиотеки была два камина, около которых образовались уютные уголки. В глубине комнаты стояли стулья и диваны, но были предусмотрены и оазисы для одинокого читателя, причем лампы располагались наилучшим образом, а высокое окно ярко освещало комнату в солнечный день. Я всегда любила библиотеку, несмотря на то, что она могла быть мрачной и полной теней вечером или в серый зимний день.

Дверь в дальнем конце привела меня в коридор на втором этаже, который вел в южное крыло здания, и я пошла по нему к комнатам Мэгги. Апартаменты Марка находились в передней стороне дома в противоположном конце коридора, насколько я помнила, и, вероятно, все еще находились там, так как Атмор не склонен был к каким-либо переменам.

Спальня Мэгги была просторной, к ней примыкала небольшая гостиная с дверью в углу. Именно у открытой двери этой комнаты я задержалась. В камине уютно горел огонь — несомненно, в мою честь, так как американцам вечно холодно в английских домах.

Мэгги ждала меня.

— Входи, — позвала она, — и закрой за собой дверь. Нам не надо, чтобы нас прервали, не так ли?

В ее тоне не было теплоты, и я поняла, как далеко мы ушли от наших былых теплых отношений. Мэгги приняла меня без энтузиазма, когда Джастин так внезапно обзавелся невестой, но хромые уточки всегда были ее слабостью, и когда она решила, что я именно одна из них, она охотно предложила мне дружбу, даже покровительство, настолько, что я могла бы занять в ее сердце третье место после Марка и Джастина. Конечно, в конце концов, она поняла, что я не настоящая хромая уточка, а всего лишь квадратная затычка, причем, весьма наглая, которая никак не подходит к хорошо отшлифованным круглым дырам Атмора. Но я любила Мэгги Грэхем, и было больно потерять в ее лице друга.

И я была рада встретиться с ней наедине в этой небольшой интимной гостиной, отделенной от большой спальни. Здесь великолепие Атмора отступило. Ковер давно выцвел и стал бледновато-желтовато-зеленым, а на стенах остался только намек на ее солнечные тона. Большинство мебели обветшало, но вся она была хорошей пробы, так сказать. Поверх нее были надеты чехлы из простой ткани. Со стен на Мэгги не смотрели портреты предков. Вместо этого висели акварели с пейзажами: леса, озера, окруженные холмами. На одной была изображена бегущая лиса и группа охотников в красном, преследующая ее. Я чуть подольше посмотрела на эту картину, и Мэгги сказала:

— Не беспокойся, лиса убежит. Это можно видеть по неловкой осанке этих всадников. Это нелепая картина, но мне нравятся ее цвета. Она подбадривает меня, когда дела обстоят очень плохо, а ее нелепость вызывает улыбку.

Дела же у Мэгги обстояли плохо очень часто. Она приехала в Атмор совсем молодой девушкой, когда ее мать вступила в опекунство над Джастином и Марком после трагической смерти их родителей в автокатастрофе. После того, как умерла ее мать, Мэгги, хотя и была всего на несколько лет старше Джастина, пошла по ее стопам, так что Атмор продолжал быть ее домом. В конце концов, она вышла замуж, но только затем, чтобы вскоре потерять молодого мужа под Эль Аламейном во время войны. Она не вышла замуж снова. Мэгги было не занимать храбрости и способности к действию, так что я всегда чувствовала ее успокаивающее и поддерживающее присутствие в течение всего года, что я жила в Атморе. Ее оптимистическая вера в свои силы и способность сделать так, чтобы все, в конце концов, наладилось, была обезоруживающей, но не всегда имела практический результат. И теперь мне было очень неприятно встретить в ней такую холодность, несмотря на ту ложь, что она сказала обо мне.

Я села на стул, который она приглашающим жестом подвинула к огню, в то время как сама опустилась на подушки на софе напротив меня. Уставившись на картину над камином — ее нарисовала сама Мэгги, и она изображала лошадь из конюшни Атмора с белой звездочкой на черном лбу и чувствительными бархатными ноздрями — я, наконец-то, нашла, с чего начать разговор, чтобы хоть как-то нарушить затянувшееся молчание.

— А что с конюшней, с лошадьми? — спросила я. — До того, как я уехала, шли разговоры о том, как бы избавиться от них.

— И это было сделано, — ответила она мне резко. — Теперь нужны машины. Осталось только три или четыре. Лошади всегда были роскошью, и от них надо было отказаться. Марк никогда не любил ездить верхом, а у Джастина больше нет времени для этого.

Итак, несомненно, Мэгги, которая любила лошадей и верховую езду, пошла на необходимые жертвы ради экономии. Я понадеялась, что Найджел Бэрроу, если она выйдет за него, предоставит в ее распоряжение конюшню с лошадьми и место для прогулок верхом.

— Я заметила у тебя кольцо, — сказала я.

Она взглянула на сапфировую звезду на своей левой руке. Выбор был удачен: кольцо подходило к ее сильной, ловкой руке. Более утонченное украшение противоречило бы ее характеру.

— Его Найджел выбрал, — сказала она. Действительно, это должен был быть старина Найджел,

подумала я. Но я не ожидала, что он мог быть таким внимательным.

— Именно Найджел убедил меня написать тебе и позвать сюда, — добавила она.

— Найджел? — я не могла бы быть более удивленной. — Но почему? Почему он думал, что я приеду?

Мэгги Грэхем была самым честным человеком из тех, кого я когда-либо знала, за исключением тех моментов, когда шла речь о Джастине и Марке. Ради них она могла бы пойти на ложь или мошенничество, или сделать что угодно, чтобы защитить их, и никогда бы не отказалась от той ноши, которую она так охотно взвалила на себя, когда была еще очень молода. И я видела, как она это делает. Теперь, однако, она пыталась быть откровенной, хотя все же с подозрением рассматривала меня, когда говорила, так что я гадала, что же у нее на уме.

— Возможная женитьба Джастина — вот что приводит меня в ужас. Найджел знает, как меня это беспокоит. А так как Джастин всегда был для Найджела как брат, это беспокоит его тоже. Никто из нас не думает, что все это хорошо кончится в данных обстоятельствах.

Я уже довольно наслушалась намеков.

— Это на Алисии Дейвен намерен жениться Джастин? — спросила я прямо.

Ответ Мэгги был неопределенным.

— Ты единственная, кто может остановить это, Ева. Ты хорошо знаешь, были причины не посылать за тобой. Но Найджел полагает, что они теперь не имеют значения. Что имеет значение, так это то, что ты чувствуешь к Джастину. Именно об этом я намеревалась поговорить с тобой в Лондоне. Потому что нет никакого толку в твоем приезде сюда, если ты больше его не любишь.

Это был вопрос, на который я не могла ответить даже сама себе. Что делал Джастин, дело самого Джастина, и я не могла вмешиваться, неважно, насколько ненавистна мне была сама мысль о том, что Алисия могла в один прекрасный день стать его женой. Когда мы с ним поженились, он не рассказал мне о своем романе с ней в прошлом. То, что он не посчитал нужным рассказать мне об этом обстоятельстве, было вызвано его высокомерием, и в результате я узнала об этом внезапно и совершенно неподготовленной.

Дело же было достаточно банальным. Если Джастин не рассказал мне об Алисии, Мэгги рассказала мне о ней. Алисия была одних лет с Джастином, и выросла она в Гровесэнде, в доме своих родителей, недалеко от Атмора. Джастин знал ее всю жизнь. После смерти матери ее отец понес значительные потери, неудачно вложив деньги, так что, когда Алисия достаточно повзрослела, она поступила на работу в Лондоне в дом мод. В течение нескольких лет она мало встречалась с Джастином. Затем богатый дядюшка завещал ей кругленькую сумму, и она бросила свою работу и вернулась снова в Гровесэнд. После смерти отца она осталась одна и именно тогда всерьез принялась за Джастина.

— Я могла бы полюбить ее, — сказала мне Мэгги. — Она красива и умеет себя подать, и она вписывалась в мир Джастина. Но она всегда поддавалась безумным и безответственным импульсам, которые вовлекали ее в различные эскапады. Я полагаю, их роман был достаточно странным, хотя он и не продолжался долго на этом уровне. Появилась ты и все ей испортила. Она не была способна удержать его.

Этого я никогда не понимала. Не понимала, почему Джастин выбрал меня.

Я подняла глаза от пылающих углей и прямо взглянула в глаза Мэгги.

— Почему? — спросила я. — Почему он женился на мне, а не на Алисии, если он, должно быть, был влюблен в нее все это время?

Мэгги хмыкнула.

— Кровь Атморов никогда не толкала ее обладателей на разумные поступки. Джастин умудряется большей частью держать свои импульсы под контролем. Возможно, именно поэтому они так безудержно вырываются наружу, когда он позволяет себе расслабиться.

— Но если он любил Алисию?..

— О да. Некоторое время. Но он не доверял ей, и это всегда его сдерживало. Я полагаю, что их роман уже кончался, когда появилась ты. Как бы то ни было, он доверился тебе сразу. Не думаешь ли ты, что он не расхваливал тебя передо мной! Ты знаешь, что он выше всего ценит честность и чистоту, и ты как раз была образцом американской честности и прямолинейности. Кроме того, у тебя был свой аромат юности, и ты так много знала об Атморе. Итак, он сделал ошибку, женившись на тебе.

Я снова уставилась на огонь. Я знала, что сейчас должно произойти.

Мэгги вскочила и стала нервно ходить взад-вперед — высокая ее фигура в коричневом твидовом костюме резко выделялась на фоне желтовато-зеленого ковра.

— Ты не могла вести себя более возмутительно, Ева. Завести интрижку с Марком прямо под носом у Джастина. Это не могло ввести в заблуждение меня… или Марка. Ты хотела возбудить в Джастине ревность из-за Алисии, не так ли? Но ты разрушила всю его веру в тебя. Ты вела себя как последняя идиотка!