Помоги проекту - поделись книгой:
О социальном статусе англичанина можно судить по саду возле его дома, на чем я остановлюсь позже. Но, даже если вы не разбираетесь в цветах и других растениях, вы без труда определите классовую принадлежность хозяев дома по наличию (у выходцев из низов общества) или отсутствию (у представителей высшего сословия) спутниковой тарелки. Это не самый верный индикатор — хотя многие путем подсчета спутниковых тарелок оценивают классовый статус всего жилого квартала, — но в принципе спутниковая тарелка на доме почти всегда указывает на то, что его владельцы занимают нижнюю ступень на социальной иерархической лестнице. Исключение составляют те случаи, когда есть какой-то неопровержимый признак принадлежности хозяев к верхушке среднего класса или высшему сословию.
Правда, спутниковая тарелка на старинном величественном особняке, расположенном в аристократическом районе, может означать, что данный район начинают колонизировать нувориши. Желая проверить свое предположение, постарайтесь попасть в этот дом и посмотрите, есть ли там коктейль-бары, толстые ковры, новенькие кожаные диваны, круглые ванны и золотые краны. Если вместо перечисленного вы обнаружите поблекшие краски, бесценные, но вытертые восточные коврики, старые диваны с потускневшей обивкой из дамастной ткани, на которую налипла собачья шерсть, а на унитазах — растрескавшиеся деревянные сиденья, это значит, что социальный статус обитателей данного особняка гораздо выше и, очевидно, им зачем-то необходимо спутниковое телевидение — возможно, кто-то из них работает на телевидении или на радио, занимается журналистикой или имеет эксцентричные пристрастия: любит смотреть баскетбол или комедийные шоу или интересуется еще каким-либо продуктом массовой культуры.
Что вынуждает нас рассмотреть еще один усложняющий фактор: общество зачастую судит о чувстве стиля/вкуса того или иного человека не по его деяниям, а по тому, что представляет собой сам человек. Если англичанин или англичанка занимают прочное положение в системе определенного класса, в обустройстве своего дома они могут допускать ряд исключений из упомянутых выше правил, не опасаясь, что их причислят к более высокому или к более низкому сословию. Недавно я где-то прочитала, что в доме принцессы Анны, Гэткум-парке, всюду выставлены подарки, которые она когда-либо получала, в том числе невзрачные национальные куклы, дешевые африканские резные вещицы, которые обычно можно увидеть лишь в «парадных залах» рабочего класса. Подобные свидетельства плебейского вкуса у представителей высшего света или даже верхушки среднего класса не в первом поколении расцениваются как безобидное чудачество.
Этот принцип действует и в отношении низов общества. У меня есть приятельница, по всем параметрам полноценная представительница рабочего класса — техничка в школе, живущая в захудалом муниципальном доме. Так вот, у нее есть пристрастие, присущее аристократам, в том числе, кстати, и принцессе Анне. Она увлекается конным спортом и даже принимает участие в конноспортивных состязаниях под названием «Полевые испытания скаковых лошадей». Ее лошадь содержится в ближайшей школе верховой езды (бесплатно, потому что приятельница чистит конюшни), и ее кухня в муниципальном доме украшена розетками и фотографиями, на которых она запечатлена во время участия в местных и однодневных конноспортивных состязаниях. Ее друзья и соседи из рабочего класса воспринимают ее «светское» увлечение и украшения как безобидную причуду, эксцентричное хобби, которое никак не влияет на ее социальный статус. Они по-прежнему считают ее своей ровней.
Подобную эксцентричность без риска могут себе позволить лишь самые верхи и самые низы общества. Для всех промежуточных слоев населения, в том числе даже для верхушки среднего класса, любое отклонение от классовых норм не допускается: их тут же причислят к другим сословиям. Одно несоответствие социальному статусу в убранстве дома простительно, возможно, на это даже не обратят внимания, но уже две погрешности нанесут репутации невосполнимый ущерб. Даже тем, кто не относится к «группе риска», желательно привносить в интерьер своего дома элементы, характерные для быта слоев населения, занимающих строго противоположную ступень социальной иерархической лестницы, а не ближайшего к ним сословия. Например, представителей верхушки среднего класса, демонстрирующих признаки вкуса, свойственного среднему слою среднего класса, скорее заподозрят в принадлежности к более низкому сословию, чем тех из них, кто склонен обставлять свой дом «пролетарской» мебелью или украшать комнаты в «пролетарском» стиле.
В «пограничных» случаях подарки, сделанные из лучших побуждений, могут стать проблемой для англичан, чутко реагирующих на классовые отличия. Мне однажды подарили очень симпатичные деревянные подставки для бокалов, ну а поскольку у меня нет столов, которые стоит оберегать от влаги — да и, должна признать, я не хочу, чтобы меня заподозрили в буржуазности, — я приспособила их для открывания своих мудреных окон. Разумеется, можно было бы починить оконные рамы, но тогда что бы я стала делать с подставками? Да, порой быть англичанином непросто.
Правила ведения разговоров о доме
К какому бы социальному классу вы ни принадлежали, существуют правила, диктующие не только то, что следует говорить о переезде на новое место жительства, но и как об этом следует говорить, вернее, жаловаться.
Рассказывая о переезде на новое место жительства, всегда следует подчеркивать, что это травматический процесс, связанный с массой трудностей и моральными издержками, даже если на самом деле переселение прошло гладко, без ощутимых стрессов. Данного правила необходимо придерживаться, описывая поиск подходящего дома, его приобретение, сам переезд, любые работы по обустройству жилища, выполненные самими хозяевами и строителями. Принято считать, что все это «сущий кошмар». Если вы станете описывать процесс переселения в более благосклонных или даже нейтральных выражениях, это будет расценено, как странность или проявление заносчивости: если вы не жалуетесь — значит вы не восприимчивы к стрессам и потрясениям, приводящим в отчаяние всех нормальных людей, покупающих дома.
Ритуал стенаний подразумевает и соблюдение правил скромности. Чем великолепнее и желаннее ваше новое жилище, тем сильнее вы должны делать упор на неприятностях, неудобствах и «кошмарах», связанных с его приобретением и усовершенствованием. Нельзя хвастать тем, что вы купили, например, прекрасный дом на Колдсуолдских холмах или замок во Франции, — вы должны ругать несносных агентов по продаже недвижимости, неосторожность грузчиков, тупость местных строителей или сетовать по поводу ужасного состояния водопроводной системы, крыши, пола или сада.
Убедительно, с долей самоиронии многострадального мученика исполняя ритуал стенаний, вы способны вызвать сочувствие собеседников и пресечь на корню зависть. Да я и сама симпатизировала —
В каком-то смысле ритуал стенаний — это, конечно же, скрытое хвастовство, повод поговорить о приобретенной собственности, описать ее достоинства, не прибегая к откровенному бахвальству. Жалующиеся, делая акцент на практических деталях и сложностях процесса покупки дома и переезда, выдвигают на первый план проблемы, которые не чужды их слушателям, с которыми все мы рано или поздно сталкиваемся, и, соответственно, в ненавязчивой форме отвлекают внимание от таких потенциально скользких тем, как уровень благосостояния и социальный статус. Я симпатизировала своим приятелям, приобретшим замки, потому что, описывая свою ситуацию, они сетовали только по поводу тех трудностей, которые были близки и мне, когда я переезжала из одной дешевой квартиры в другую. Однако подобная практика наблюдается во всех слоях общества и при обстоятельствах, характеризующихся не столь разительным несоответствием в уровне доходов. Только самые невоспитанные нувориши нарушают правила и, рассказывая о своих переездах в приобретенные дома, откровенно хвастают своим несметным богатством.
Аналогичные правила скромности действуют и при обсуждении стоимости домов, тем более что англичанам вообще свойственно испытывать неловкость, когда разговор заходит о деньгах. Цены на дома — главная тема застольных бесед на вечерних приемах в домах представителей среднего класса, но эти беседы ведутся в соответствии с определенным этикетом, требующим соблюдения тактичности. Например, категорически запрещено прямо спрашивать у кого-то, сколько этот человек заплатил за свой дом (да и вообще за любой предмет в своем доме). Это почти равносильно вопросу о том, сколько он зарабатывает. И то и другое — вопиющая бестактность.
В интересах науки я умышленно нарушила это правило несколько раз, точнее, два раза, если быть честной. Моя первая попытка не в счет, поскольку, поинтересовавшись ценой дома, я тотчас же принялась смущенно извиняться и оправдываться (объяснила, что якобы один мой приятель собирается купить дом в этом же районе), так что это был не прямой вопрос. Тем не менее, эксперимент не прошел даром: реакция моих ни о чем не подозревающих подопытных кроликов указывала на то, что мои извинения и объяснения вовсе не расценивают как нечто излишнее или неуместное.
Два других раза, когда я, набравшись смелости и сделав глубокий вдох, спросила про стоимость дома должным образом (вернее, вопреки всем правилам приличия), подопытные кролики, как я и ожидала, сконфузились. Они ответили на мой вопрос, но при этом жутко смущались. Один через силу пробормотал приблизительную стоимость и поспешил сменить тему разговора. Другая, женщина, нервно рассмеялась и, называя цену, прикрыла рукой рот, а ее гости искоса посмотрели на меня, смущенно закашляли и через стол обменялись между собой взглядами, многозначительно вскидывая брови. Да, так и есть: приподнятые брови и смущенное покашливание — пожалуй, это самое худшее, что может случиться с вами, когда вы нарушаете английские правила поведения в гостях, поэтому, вероятно, многие решат, что никаких подвигов я не совершала. Но только англичанин способен понять, сколь глубоко ранят такие приподнятые брови и покашливания.
Согласно правилам ведения разговоров о доме, цену, которую вы заплатили за свое жилище, нельзя называть, если на то нет подходящей причины или если этому не предшествовало соответствующее вступление. Цену своего дома вы можете упомянуть только «в контексте разговора» и даже в этом случае лишь в самоуничижительной манере или таким образом, чтобы стало ясно, что вы не хвалитесь своим богатством. Например, можно сообщить, сколько денег вы отдали за свой дом, если он был куплен много лет назад, — потому что по нынешним меркам это смехотворно низкая цена.
Как ни странно,
Каков бы ни был ваш социальный или финансовый статус, сколько бы ни стоил дом, в который вы переехали, о вкусах прежнего владельца принято высказываться пренебрежительно. Если у вас нет времени, навыков или необходимых средств, чтобы уничтожить все признаки плохого вкуса бывших обитателей дома, вы должны, показывая друзьям свое новое жилище, глубоко вздохнуть, закатить глаза и, поморщившись, произнести: «Ну, это, конечно, не совсем то, что мы хотим, но пока приходится жить так», — или еще короче: «Эту комнату мы еще не ремонтировали». Тем самым вы избавите своих гостей от необходимости со смущением хвалить комнату, которую еще «не ремонтировали», а потом с не меньшим смущением пояснять: «Разумеется, говоря «мило», я имею в виду пропорции… э… вид, мм… э… то есть я хочу сказать, здесь такие
Демонстрируя гостям результаты своего мастерства или рассказывая о своих усилиях по усовершенствованию дома на вечеринке или в пабе, вы обязаны строго соблюдать правила скромности. Даже будучи большим мастером, вы должны умалять свои достижения и по возможности подчеркивать свои самые нелепые ошибки и огрехи. Этому правилу неизменно следовали и все «самоделкины», которых опрашивали сотрудники ИЦСП у «храма» поклонников принципа «сделай сам», и все умельцы, с которыми я лично беседовала или чьи разговоры подслушивала в универмаге. Порой создавалось впечатление, что они стремятся перещеголять друг друга в самоуничижении: каждый старался рассказать историю позабавнее о своей чудовищной некомпетентности. «Я умудрился повредить три трубы, когда стелил ковер!»; «Мы купили дорогой ковер, а я его испортил, отрезав лишних три дюйма, так что пришлось строить книжные стеллажи, чтобы закрыть голое место»; «А я умудрился привесить раковину задом наперед и заметил это только уже после того, как положил всю плитку»; «Это еще что! Мне понадобился целый час плюс три чашки чая, чтобы прибить вешалку для верхней одежды, а потом я обнаружил, что привесил ее вверх тормашками!»; «В общем, я красил, красил, убеждая себя, что это так и должно выглядеть, но моя подружка с ходу меня раскритиковала: «Ты, — говорит, — полный неумеха!»
Правила ведения разговоров о доме, как и все остальное в Англии, обусловлены законами классовости. Считается признаком принадлежности к низшему сословию устраивать гостям экскурсии по дому или приглашать их для осмотра новой ванной, расширенной кухни, переоборудованного в жилые комнаты чердака или недавно отремонтированную гостиную. Исключение составляют те случаи, когда вы только, что переехали в новый дом и справляете новоселье или живете в очень необычном доме (например, в маяке или в церкви, приспособленных под жилье). Подобной показухой любят заниматься представители средних слоев среднего класса и более низких сословий (они даже специально приглашают домой друзей, чтобы показать им новый зимний сад или кухню), но в кругах верхушки среднего класса и высшего света этот обычай не приветствуется. В аристократической среде английского общества принято, чтобы и гости, и хозяева выказывали притворное отсутствие интереса к интерьеру дома. Если кто-то из посетителей делает замечания или комплименты относительно убранства комнат, это считается проявлением дурного тона, а то и вовсе расценивается как оскорбление. Говорят, некий герцог после ухода нового соседа возмущенно воскликнул: «Этот мужлан похвалил мои стулья, как вам это нравится?!»
Некоторые признаки свойственной высшему сословию щепетильности в отношении демонстрации достоинств своих домов ныне наблюдаются и в кругу представителей средних классов. Последние, возможно, и не откажутся потешить свое самолюбие, показывая гостям зимний сад и другие комнаты, но при этом зачастую видно, что они испытывают неловкость и смущение. Они проведут вас в свою новенькую кухню, которой неимоверно гордятся, но, демонстрируя ее достоинства, постараются выглядеть равнодушными, будто им совершенно наплевать на свой труд, и сдержанно прокомментируют: «Ну, ведь нужно было делать
Правда, в отличие от представителей высшего сословия, эти скромники из средних слоев общества не оскорбятся, если вы похвалите их жилище, хотя желательно, чтоб ваши комплименты носили неопределенный характер. Англичане весьма трепетно относятся к своим домам, и, если вы начнете конкретизировать, всегда есть опасность, что вы можете похвалить не тот результат их последних усовершенствований или выразите восхищение не теми словами: например, назовете комнату «уютной» или «веселенькой», в то время как хозяева стремились создать в ней атмосферу изысканной элегантности. Так что при выражении одобрения лучше используйте такие слова, как «мило» или «чудесно». Более конкретные высказывания допустимы, если у вас с хозяевами достаточно близкие отношения.
Наше крайне трепетное отношение к своим домам, которые отражают нашу индивидуальность, помогает объяснить такую особенность англичан, как совершенно непонятная неприязнь к агентам по продаже недвижимости. В Англии редко услышишь, чтобы кто-то сказал доброе слово в адрес риелторов. Даже люди, никогда не имевшие дела с агентами по продаже недвижимости, неизменно отзываются о них с презрением. Существует неписаное правило, согласно которому риелторов должно постоянно высмеивать, осуждать и оскорблять. Здесь риелторы стоят в одном ряду с инспекторами дорожного движения и навязчивыми продавцами стеклопакетов, но если инспекторов и продавцов есть за что не любить, то в отношении риелторов никто, как я выяснила, не может высказать конкретных претензий.
Когда я спрашивала людей, чем вызвана их неприязнь к агентам по продаже недвижимости, те отвечали неопределенно, непоследовательно, зачастую сами себе противоречили. Риелторы, объясняли мне, глупые и некомпетентные кретины, но при этом их также поносили за алчность, коварство и лживость. Мне трудно понять, как человек может быть одновременно глупым и умным, поэтому я перестала искать рациональное объяснение непопулярности риелторов и вместо этого попыталась определить механизм нашего взаимодействия с ними. Какие
Об отношении англичан к саду
Из нашего вертолета, упомянутого в начале данной главы, мы заметили, что все англичане хотят жить в своей собственной коробочке и иметь свой собственный клочок земли. В сущности, как это ни парадоксально, но именно наша тяга к собственному огороженному садику является причиной неблагополучной экологии в английской сельской местности: мы постоянно сооружаем «зеленые предместья», а это влечет за собой уничтожение природы и загрязнение окружающей среды. Англичане попросту не станут жить в многоквартирных домах с общими дворами, как горожане других стран: каждый из нас должен иметь собственную коробочку и собственный озелененный участок.
Эти озелененные участки, даже самые маленькие, для нас столь же важны, как и сама коробочка. Крошечные клочки земли, которыми во всем остальном мире никто даже не подумал бы заниматься, для англичан сродни огромным земельным владениям. Пусть крепостные рвы и подвесные мосты существуют лишь в нашем воображении, но зато «замок» каждого англичанина имеет свою крошечную «территорию». Возьмем, к примеру, типичную, ничем не примечательную улицу с двумя сплошными рядами одинаковых домиков в пригороде или жилом квартале — одну из тех улиц, на каких проживает большинство англичан. Перед каждым таким домиком обычно есть маленький палисад, а за ним — более крупный озелененный участок. В районах, где проживают более богатые люди, палисад, как правило, чуть больше, а дом отстоит чуть дальше вглубь от дороги. В кварталах, где проживает малообеспеченный люд, палисад символически обозначен полоской земли, хотя перед домом может быть и калитка, а также тропинка, ведущая к крылечку в виде одной-двух ступенек перед входной дверью. По обеим сторонам тропинка обсажена зеленью, чтобы ее можно было признать за «палисад». (Палисад с тропинкой — это и есть символический «крепостной ров с подъемным мостом»).
На всех таких типичных улицах садовые участки перед домиками и за ними обнесены стеной или огорожены забором. Ограда участка перед домом обычно низкая, чтобы любой мог заглянуть в палисад; ограда участка за домом — высокая, защищающая сад от посторонних глаз. Палисад обычно аккуратнее во всех отношениях — композиционно более ухожен, — чем сад за домом. Но это вовсе не потому, что англичане любят подолгу отдыхать в палисаде. Как раз наоборот: англичане вообще не сидят в палисаде. Там они проводят ровно столько времени, сколько требуется на прополку, полив и уход за растениями, чтобы палисад выглядел «чудесно».
Это одно из важнейших правил в отношении озелененного участка: мы никогда, никогда
Если вы имеете привычку проводить время в своем палисаде, пропалывая сорняки и подрезая кусты, то вы, вероятно, знаете, что это один из тех редких случаев, когда ваши соседи решатся вступить с вами в разговор. Человек, приводящий в порядок свой палисад, «доступен» для общества. Соседи, которые в другое время и подумать не смеют о том, чтобы постучать к вам в дом, увидев вас за работой на свежем воздухе, могут остановиться для того, чтобы поболтать, с вами (почти всегда начиная разговор с комментария к погоде или одобрительной реплики по поводу вашего сада). В сущности, я знаю многих людей, которые, желая обсудить с соседом какое-нибудь важное дело (например, заявку на землеотвод) или передать ему какое-либо сообщение, будут терпеливо ждать его появления в палисаде — на протяжении нескольких дней, а то и недель, но никогда не осмелятся совершить «вторжение» — позвонить в дверь его дома.
Правило доступности для общения при нахождении в палисаде очень помогло мне в ходе моих исследований. Оно давало мне право обратиться к людям с безобидной просьбой показать дорогу, вслед за чем я, чтобы завязать разговор, произносила несколько слов о погоде и делала замечание по поводу их сада, а потом постепенно втягивала в беседу, расспрашивая о садоводческих привычках, работах по дому, детях, домашних питомцах и т. д. Иногда я намекала, будто я сама (моя мама, сестра или кузина) подумываю о том, чтобы переселиться в данный район, и под этим предлогом начинала расспрашивать о соседях, местных пабах, школах, магазинах, клубах, их обществе и значительных событиях — и в результате много узнавала о неписаных правилах поведения. Во время этих «палисадниковых» интервью я порой концентрировалась на каком-то одном вопросе — например, об агентах по продаже недвижимости, — но зачастую по ходу узнавала множество других фактов на самые разные темы, которые впоследствии осмысливала. Это не такой уж глупый метод, как может показаться. На самом деле, по-моему, он даже имеет официальное научное название, которое я никак не могу вспомнить, и потому дала ему свое определение — метод «впитывания».
Существует небольшое исключение из правила «Собственный палисад — не для собственного удовольствия», и, как обычно, это исключение лишь подтверждает данное правило. В палисадах домов современных хиппи и других представителей контркультуры иногда можно увидеть старые продавленные диваны, на которых сидят их хозяева, бросая вызов условностям — но не нарочито — и открыто любуясь своими садиками (неухоженными и заросшими, тоже вопреки условностям).
Совершенно очевидно, что «исключение» из правила, запрещающего сидеть в палисадах, — это акт умышленного непослушания; причем в палисаде всегда стоит именно диван, а не деревянная скамейка, пластмассовый стул или любой другой предмет мебели, который считается подходящим для использования на улице. Продавленный, зачастую отсыревший и потому гниющий диван — это форма протеста, обычно сочетающаяся с другими аналогичными формами протеста, такими, как употребление травяного чая и вегетарианской пищи органического происхождения, курение ганджи[54], ношение последних новинок одежды в стиле воинствующих экологов, завешивание окон плакатами с надписями «Нет ГМО»[55].
Вариации могут быть разные, но вы знаете, что я имею в виду: стандартный набор атрибутов приверженцев контркультуры.
Любители посидеть на «садовых» диванах становятся объектом осуждения и порицания со стороны своих соседей, исповедующих более консервативные взгляды, но последние, в соответствии с традиционными английскими правилами выражения недовольства, обычно жалуются только друг другу — нарушителям общепринятого порядка свои претензии они не высказывают. В сущности, пока те придерживаются своих собственных норм и условностей, характерных для их узкого круга, и не делают ничего оригинального или поразительного — например, не вступают в местный «Женский институт» или не играют в гольф, — к ним относятся терпимо, со своеобразной ворчливо-равнодушной снисходительностью, которую англичане особенно мастерски умеют изображать.
Сад за домом, тот, которым нам дозволено любоваться, зачастую неухожен, по крайней мере не безупречно аккуратен, и очень редко являет собой упорядоченную яркую традиционную композицию из роз, алтея, анютиных глазок, шпалер и маленьких калиток, которая в представлении многих и есть типичный английский сад. Возможно, вам покажется, что я кощунствую, но я должна указать, что по-настоящему типичный английский сад — это на самом деле довольно унылая лужайка прямоугольной формы. Один ее край обычно занимает мощеный участок, так называемое патио; на другом стоит ничем не примечательное ни с эстетической, ни с архитектурной точек зрения строение, служащее сараем. С одного боку пролегает тропинка, с другого — разбита клумба с кустиками и цветами, композиционно высаженными весьма бестолково.
Разумеется, существуют вариации на данную тему. Иногда тропинка пролегает вдоль клумбы, иногда, обсаженная цветами с обеих сторон, делит прямоугольную лужайку на две части. Порой в саду можно увидеть одно-два дерева, кустарники, кадки, вьющиеся растения на стенах, а клумбы могут иметь не геометрически правильную, а изогнутую форму. Но основной принцип планировки традиционного английского сада остается неизменным — «высокая ограда, мощеное «патио», зеленая лужайка, тропинка, цветочная клумба, сарай». Легкоузнаваемая, успокаивающе привычная модель, которая, должно быть, впечатана в сознание англичан, потому что она добросовестно воспроизводится, иногда лишь с незначительными вариациями, почти за каждым домом на каждой улице в нашей стране[56].
Туристам вряд ли когда-либо удастся увидеть обычный, типичный английский сад. Эти сугубо частные уголки спрятаны от уличных прохожих за стенами домов, а от соседей — за высокими заборами, оградами или живой изгородью. Фотографий этих уголков нет в глянцевых альбомах об «английском саде», они никогда не упоминаются в туристических брошюрах и вообще в каких бы то ни было изданиях об Англии, в которых только и пишут о том, что Англия — страна гениальных садоводов с большим творческим потенциалом. Это потому, что авторы таких книг не проводили исследований, посещая дома обычных людей, не забирались на крыши и стены стандартных пригородных домов и оттуда в бинокль не разглядывали ряды типичных, ничем не примечательных английских садиков. (Теперь вы знаете, что человек, которого вы приняли за грабителя или Любопытного Тома, была я.) Правда, нужно сказать, что одураченные туристы, англофилы и горячие поклонники садоводческого искусства, начитавшиеся книг об английских садах, с эстетической точки зрения немного потеряли.
Хотя я не справедлива. Типичный английский сад, даже самый неоригинальный и скучный, — это чудесное местечко, где приятно посидеть в теплый солнечный день, попить чаю, скармливая птицам крошки хлеба и тихо ругая бездельников, погоду, правительство и соседскую кошку. (Правила ведения беседы в саду требуют, чтобы жалобы уравновешивались более оптимистичными замечаниями о том, как хорошо цветут ирисы или водосбор в этом году.)
Также следует сказать, что даже самый обычный запущенный английский сад — это плод значительно больших усилий, чем зеленые участки жителей других стран. Например, обычный американский сад даже не заслуживает того, чтобы его называли садом; у американцев это — «двор». А большинство садов в Европе — это просто клочки земли[57].
Только японцы — такие же островитяне, как и мы, — могут сравниться с нами по количеству труда и времени, затраченных на возделывание сада. Поэтому, наверное, нет ничего удивительного, что наиболее передовые английские садоводы, отслеживающие все новые тенденции в данной области, часто заимствуют у японцев их садоводческие идеи (обратите внимание на современные особенности украшения деревом, галькой, а также на оформление водных источников). Но таких передовых садоводов — крошечное меньшинство, и думается мне, что репутацию «страны садоводов» мы завоевали благодаря своей приверженности к нашим маленьким клочкам земли, благодаря нашей любви к саду, а не какому-то особенному художественному вкусу в планировке и оформлении садов.
Пусть наши обычные сады, расположенные за домами, не отличаются красотой, но почти в каждом из них заметны признаки интереса, внимания и заботы, проявленные их хозяевами.
Садоводство, пожалуй, самое популярное хобби в Великобритании. По последним данным, более двух третей населения страны — «активные садоводы». (Прочитав это, я подумала, а что же такое «пассивное садоводство»? Нечто вроде пассивного курения? Когда люди страдают от шума соседских газонокосилок? Возможно. Но в общем-то смысл ясен.)
Почти при каждом английском доме есть хоть какой-нибудь сад, и почти за каждым садом хозяева ухаживают. За одними — лучше и грамотнее, чем за другими, но вы редко увидите абсолютно заброшенный сад. А если увидите, то знайте, что тому есть объяснение. Возможно, дом не заселен или сдан в наем группе студентов (считающих, что забота о саде — это обязанность домовладельца); или в нем живут люди, которые не ухаживают за садом из неких идеологических соображений, либо повинуясь неким собственным жизненным принципам; или его обитатели очень бедны, лишены средств к существованию, тяжело больны или подавлены и вынуждены решать более серьезные проблемы.
Бедных и больных людей, возможно, простят, но все остальные не дождутся снисхождения со стороны своих соседей: те им перемоют косточки по всем статьям. Существует нечто вроде неофициального Национального общества защиты садов от бессердечия, члены которого небрежение к саду приравнивают к жестокому обращению с животными или детьми.
Правило защиты садов от бессердечия, пожалуй, в той же мере, что и наш искренний интерес к садоводству, объясняет, почему мы считаем себя обязанными тратить на сад столь много времени и сил[58].
Ныне принято рассматривать садоводство как вид искусства, а историю садоводства как область истории искусства, но историк в области садоводства Чарльз Куэст-Ритсон смело отвергает эту весьма претенциозную современную тенденцию. Садоводство, утверждает он, «имеет мало общего с историей искусства или разработкой эстетических теорий… Здесь определяющими факторами являются устремления общества, образ жизни, деньги и классовая принадлежность». Я склонна согласиться с ним, поскольку в процессе собственных исследований об англичанах и их садах установила, что на планировку и «наполнение» сада при доме того или иного англичанина оказывают определяющее влияние — или, во всяком случае, некоторое влияние — модные тенденции, присущие тому классу, к которому принадлежит или стремится принадлежать данный человек
«Почему, — вопрошает Куэст-Ритсон, — сотни англичанок из среднего класса хотят иметь белый сад, огород и кусты несовременных роз? Потому что эти элементы считаются модными или были модными десять лет назад. Не потому, что, по мнению хозяев, это красиво или полезно, а потому, что они получают от этого моральное удовлетворение, чувствуют свое превосходство по сравнению с соседями. Сады — символ социального и экономического статуса». Я бы выразилась менее категорично, предположив, что мы отнюдь не сознательно отводим нашим клумбам роль социо-экономического определителя классовой принадлежности, как это подразумевает Куэст-Ритсон. Мы искренне считаем, что дизайн и растения, которые мы выбрали для своего сада, сообразуясь с нашими классовыми принципами, прекрасны, но это не мешает им быть индикаторами классовой принадлежности.
Наши садоводческие вкусы формируются под влиянием: того, что мы видим в садах наших друзей, родных и соседей. Англичане с детства учатся оценивать цветы и композиции из цветов. Одни, по их оценке, «прелестны» или «изысканны», другие — «безобразны» или «вульгарны». К тому времени, когда у вас появляется свой собственный сад, вы уже — если вы из социальных верхов — «инстинктивно» воротите нос от вычурных садовых растений (таких, как цинния, шалфей, ноготки и петуния), декоративных каменных горок, пампасной травы, подвесных корзин, бальзамина, хризантем, гладиолусов, гномиков и прудиков с золотыми рыбками. Зато живая изгородь в форме кубов, старомодные розовые кусты, цветочные бордюры, ломонос, золотой дождь, композиции в стиле эпохи Тюдоров и каменные тропинки в стиле эпохи Йорков доставляют вам эстетическое наслаждение.
Мода в оформлении садов приходит и уходит, и в любом случае было бы ошибкой ставить социальное клеймо на сад, ориентируясь на один-два вида цветов или декоративных элементов. Здесь тоже нужно делать скидку на эксцентричность. Куэст-Ритсон отмечает: «Как только хозяин сада приобретает репутацию садовника широкого профиля, он вправе проявлять склонность к старомодному, плебейскому или пошлому». Я бы сказала, что для этого не обязательно быть садовником, достаточно прочно укорениться в среде высшего общества или верхушки среднего класса. Но суть от этого не меняется. Из-за странного гномика или циннии в вашем саду вас автоматически не причислят к более низкому сословию; возможно, просто отнесут это к вашим личным особенностям.
Таким образом, чтобы определить социальную принадлежность хозяина сада, присмотритесь к общему стилю оформления сада. Не стоит ориентироваться на отдельные виды растений, тем более если вы не в состоянии отличить обычную розу от чайно-гибридной. Если говорить в общем, сады представителей низших сословий выдержаны в более «кричащей» цветовой гамме («colourful» [«красочные»] или «cheerful» [«яркие»], по терминологии их хозяев) и в композиционном плане более упорядочены («neat» [«опрятные»] или «tidy» [«аккуратные»], как выражаются их владельцы), чем сады элиты общества.
Сады представителей высших слоев общества менее упорядочены и ухожены, более естественны; там преобладают блеклые, нежные тона. Добиться такого эффекта, пожалуй, так же непросто, как и наложить «естественный» макияж. Это требует гораздо больших затрат времени и труда, чем создание будто вырезанных из теста клумб безупречно правильной формы с ровненькими рядами цветов, характерных для садов низших сословий. Однако результаты приложенных усилий никогда не бросаются в глаза. Сад похож на очаровательный уголок дикой природы; между растениями не видно или почти не видно земли. Чрезмерная суета из-за одного-двух случайных сорняков и слишком усердный уход за газонами — это, по мнению аристократов и верхушки среднего класса, проявление инстинктов, свойственных низам общества.
Разумеется, наиболее состоятельные представители высшего света сами не пропалывают сорняки и не стригут газоны; за них это делают нанятые садовники из низших слоев общества. Потому сады этих людей порой выглядят чрезмерно ухоженными, но, если поговорить с ними, выяснится, что они часто жалуются на педантизм своих садовников («Фред ужасный аккуратист. Ему дурно становится, если он замечает, что маргаритка опустила поникшую головку на «его» газон!»), причем выражают свое недовольство в той же покровительственной манере, что и некоторые бизнесмены и начальники, высмеивающие аккуратность своих старательных секретарш («Меня к картотечному шкафу даже близко не подпускают. Я, видите ли, могу внести беспорядок в ее драгоценную систему с цветовой маркировкой!»).
Бог с ней, с «пролетарской» щепетильностью заботливых садовников, но если вы в таком саду вдруг заметите явно плебейский элемент оформления, спросите об этом хозяина. Ответ расскажет вам о классовой принадлежности владельца сада гораздо больше, чем сам этот элемент. Я однажды выразила мягкое удивление по поводу присутствия гномика в саду представителя верхушки среднего класса («О, гномик», — тактично прокомментировала я). Владелец сада объяснил, что этот гномик — «пародия». Жутко извиняясь за свое невежество, я спросила, как можно определить, что его гномик — «пародия», а не просто гномик — традиционное украшение сада. Хозяин сада высокомерно заявил, что мне стоит только взглянуть на сад и я сразу пойму, что его гномик — это издевательская шутка.
Но ведь садовый гномик, не унималась я, это всегда нечто вроде шутки, в любом саду; его никто не воспринимает серьезно или как произведение искусства. Хозяин сада отвечал невразумительно и смущенно (и, разумеется, с обидой в голосе), но смысл его объяснения заключался в следующем: если в представлении выходцев из низов общества гномики — это само по себе забавное украшение, то его гномик забавен именно потому, что он смотрится нелепо в «светском» саду. Иными словами, гномики в садах при муниципальных домах — это смешное украшение, а его гномик — насмешка над вкусами обитателей муниципальных домов, по сути, демонстрация своего превосходства над людьми из низших сословий. Тонкое, но существенное различие. Незачем говорить, что в этот дом меня больше не приглашали.
Реакция данного человека на мои вопросы однозначно указывает на то, что он, вероятно, принадлежит к верхушке среднего класса, а не к высшему обществу. В сущности, когда он подчеркнул, что его гномик — пародия, я автоматически причислила его к более низкому сословию — первоначально я полагала, что он стоит ступенью выше на социальной иерархической лестнице. Настоящий аристократ либо смело признает свое пристрастие к садовым гномикам (и с готовностью обратит ваше внимание на другие элементы подобного стиля в своем якобы неухоженном чудесном саду), либо скажет нечто вроде: «Ах да, мой гномик. Я его очень люблю», — предоставляя мне самой делать выводы. Аристократам все равно, что думает о них любопытный антрополог (да и все остальные тоже). Им незачем доказывать свое превосходство с помощью гномиков-пародий.
Правила поведения в пути
Если родной кров — это то, что обособившимся на острове замкнутым англичанам заменяет навыки общения, как же нам удается справляться с обстоятельствами, когда мы осмеливаемся покидать свои крепости? Отвечая не задумываясь, скажу: «Не очень хорошо», — как и следовало бы ожидать. Но, потратив десять лет на исследования методом «включенного наблюдения», изучая модели поведения людей на вокзалах, в автобусах и на городских улицах, я обязана дать более обстоятельный ответ и попытаться расшифровать связанные с этим неписаные нормы поведения, которые я называю «правила поведения в пути», имея в виду любые путешествия — пешком, в автомобиле, поездом, самолетом, в такси, в автобусе, на велосипеде, на мотоцикле и т. д., — и все нюансы процесса передвижения из пункта «А» в пункт «Б».
Говоря об автомобилях, я должна упомянуть, что сама водить не умею. Как-то я пыталась научиться, но после нескольких занятий мы с инструктором единодушно признали, что это не очень удачная идея и что я уберегу от верной гибели множество невинных людей, если буду пользоваться общественным транспортом. С исследовательской точки зрения этот мой явный недостаток обернулся для меня благом: я получила возможность подолгу наблюдать за поведением англичан и проводить всяческие хитрые эксперименты в поездах и автобусах, а также беседовать с таксистами, расспрашивая их о причудах и привычках пассажиров, которых им случалось возить. А если я ехала в автомобиле, то за рулем обязательно сидел кто-нибудь из моих многострадальных друзей или родственников, что давало мне возможность спокойно изучать поведение и моих водителей, и других участников дорожного движения.
Правила поведения в общественном транспорте
Но начну я с рассмотрения правил поведения в общественном транспорте, поскольку они более наглядно иллюстрируют проблемы, с которыми приходится сталкиваться англичанам, когда они выходят из-под защиты стен своих домов.
Наш главный механизм преодоления скованности в общественном транспорте — это вариант того, что психологи называют «отрицанием»: мы стараемся не признавать, что находимся в путающей толпе незнакомцев, и, замыкаясь в себе, делаем вид, что их не существует, — и большую часть времени делаем вид, что сами мы тоже не существуем. Правило отрицания требует, чтобы мы не заговаривали с незнакомыми людьми, даже не встречались с ними взглядами и вообще никоим образом не признавали их присутствия, пока к тому не принудит нас крайняя необходимость. В то же время, данное правило налагает на нас обязательство не привлекать внимание к себе самим и не вмешиваться в чужие дела.
Бывает, что живущие в пригородах англичане на протяжении многих лет по утрам и вечерам ездят в электричке на работу и с работы в обществе одних и тех же людей, с которыми они ни разу не обмолвились и словом, и это совершенно нормальное явление. Полнейший абсурд, если подумать. Тем не менее, все, с кем я разговаривала, подтверждают данное наблюдение.
«Если вы каждое утро видите на платформе одних и тех же людей, — сказала мне одна такая пассажирка, — а бывает, и едете с ними в одном и том же купе, то спустя некоторое время вы начинаете при встрече кивать друг другу, но на этом все». «А спустя
Надо заметить, что эта моя собеседница — молодая женщина, работающая секретарем в одном лондонском рекламном агентстве, — мне не показалась очень уж застенчивой и робкой. Как раз наоборот: она производила впечатление дружелюбной, веселой, общительной женщины. Я цитирую здесь ее ответы, потому что они типичны. Почти все жители пригородов, которых я интервьюировала, заявили, что даже сдержанный кивок дает толчок к стремительному развитию близких отношений, и потому многие опасаются переходить к этой стадии знакомства. «Как только начинаешь здороваться таким образом, — объяснила еще одна типичная жительница пригорода, — то есть кивать в знак приветствия, то сразу возникает опасность, если не быть очень осторожным, того, что скоро станешь говорить доброе утро» или что-то подобное, а потом и вовсе тебе придется разговаривать с ними по-настоящему». Я отметила, что другие жители пригородов употребляют такие выражения, как «вершина айсберга» и «скользкий склон», объясняя, почему они стараются прежде времени не вступать в отношения путем приветственных кивков и даже не встречаться взглядами с попутчиками (в Англии в общественных местах люди никогда не смотрят друг другу в глаза дольше доли секунды: если вы случайно перехватили взгляд незнакомца, то вам следует тут же отвести глаза, иначе, если вы смотрите кому-то в глаза хотя бы целую секунду, это может быть истолковано как кокетство или агрессия с вашей стороны).
Но что же ужасного в том, спрашивала я своих собеседников, чтобы по-дружески поболтать с попутчиком несколько минут? Мой вопрос сочли однозначно глупым. Проблема, как я поняла, состоит в том, что если заговорить с попутчиком один раз, то потом вам придется делать это снова и снова. А, признав существование этого человека, вы уже не сможете делать вид, что его не существует, и вам придется обмениваться с ним вежливыми словами каждый день. Почти наверняка у вас нет ничего общего с вашим случайным знакомым, поэтому общение с ним будет происходить в атмосфере неловкости и смущения. Или же вы станете уклоняться от встречи с ним, например, будете уходить на другой конец платформы, прятаться за каким-нибудь киоском или умышленно ездить в другом купе вагона, что в принципе невежливо и создает дополнительные неудобства. В общем, сущий кошмар; даже подумать страшно.
Поначалу я, конечно же, смеялась над этими проблемами, но, немного покопавшись в себе, осознала, что я сама точно так же уклоняюсь от общения в транспорте и, по сути, при менее оправдывающих обстоятельствах. Разве вправе я смеяться над опасениями и ухищрениями живущих в пригородах англичан, когда сама прибегаю к аналогичной тактике, чтобы избавить себя от получасового неловкого общения с попутчиками во время случайной поездки в один конец? Другим, возможно, придется общаться с кем-то
Отклонения от типично английской модели поведения в общественном транспорте я допускаю лишь тогда, когда нахожусь в «режиме полевых испытаний» — то есть когда мне нужно получить ответы на животрепещущие вопросы или проверить какую-то гипотезу, и я активно ищу «объекты» для интервью или экспериментов. Другие формы «полевых испытаний», такие как простое наблюдение, вполне совместимы с английской тактикой уклонения от общения: по сути, блокнот исследователя служит прекрасным «шлагбаумом». Но для того, чтобы взять у кого-то интервью или провести эксперимент «в полевых условиях», я должна сделать глубокий вдох и попытаться преодолеть страх и скованность. А проводя опрос в общественном транспорте, я также вынуждена перебороть и скованность своих собеседников. В некотором смысле все мои беседы с пассажирами электричек, автобусов и метро были также экспериментами по нарушению правил, поскольку, вступая с кем-то из них в разговор, я автоматически нарушала правило отрицания. Правда, по возможности я старалась минимизировать стресс (для нас обоих), используя преимущества одного из исключений из правила отрицания.
Возможны три ситуации, в которых дозволено нарушать правило отрицания, признавая существование других пассажиров и вступая с ними в разговор.
Первой ситуации — когда молчание воспринимается как еще большая невоспитанность, чем нарушение уединенности какого-то человека путем прямого обращения к нему — я дала определение «исключение во имя проявления вежливости». Данное исключение оправдано в следующих случаях: если вы случайно столкнулись с кем-то и должны извиниться; если требуется сказать «excuse me» («простите, извините»), чтобы кого-то обойти или осведомиться у человека, свободно ли место рядом с ним, или попросить разрешения открыть окно. Однако важно помнить, что эти вежливые выражения не считаются законным вступлением к дальнейшему разговору. Высказав просьбу или извинившись за что-то, вы обязаны немедленно замкнуться в себе, при этом каждая из сторон делает вид, что второй стороны не существует. Таким образом, исключение во имя вежливости для исследовательских целей не очень подходит. Оно лишь помогает определить степень испуга или раздражения, вызванного всякой попыткой продолжить общение. Если человек на мое извинение или вежливую просьбу дал односложный ответ или просто кивнул, я, скорей всего, не стану рассматривать его в качестве потенциального «объекта» для интервью.
«Исключение во имя получения информации» более полезно, поскольку оно дозволяет нарушить правило отрицания ради получения крайне необходимых сведений. Никто не оскорбится, если вы спросите: «Этот поезд идет до Паддингтона?», или «Этот поезд делает остановку в Рединге?», или «Не знаете, поезд до Клапам джанкшн[59] отправляется с этой платформы?»
Ответы на подобные вопросы зачастую пронизаны мягким юмором. Я уж потеряла счет тому, сколько раз в ответ на свой панический вопрос: «Этот поезд идет до Паддингтона?» — слышала: «Хотелось бы надеяться!» или «Если нет, тогда я пропал!» Когда я спрашиваю: «Это скорый поезд до Лондона?» (имея в виду поезд, следующий без остановок, потому что есть поезда, делающие остановки на всех маленьких станциях), — какой-нибудь остроумный пессимист непременно отвечает: «Ну, смотря, что вы подразумеваете под словом «скорый»…» Формально здесь действует тот же принцип, что и в случае с исключением во имя вежливости — вам следует замкнуться в себе, после того как были получены надлежащие сведения. Но шутливые ответы порой указывают на то, что человек, к которому вы обратились с вопросом, готов обменяться с вами еще парой слов — особенно если вы способны искусно направить разговор в русло «исключения во имя выражения недовольства».
Нарушение правила отрицания ради выражения недовольства обычно происходит только тогда, когда случается что-то неприятное: например, объявляют, что поезд или самолет задерживается или отменен; или поезд по непонятной причине остановился в чистом поле или в туннеле; или вам приходится слишком долго ждать, когда поменяются водители автобуса; или возникает еще какая-то непредвиденная проблема или сбой.
В таких случаях английские пассажиры мгновенно оживают, замечают существование друг друга. Мы реагируем всегда одинаково и предсказуемо до мельчайших деталей, будто действуем по сценарию. Объявление на платформе о задержке поезда или неожиданная остановка поезда в чистом поле мгновенно вынуждает людей встрепенуться: они начинают переглядываться, шумно вздыхают, обмениваются страдальческими улыбками, пожимают плечами, вскидывают брови и закатывают глаза. Все это неизменно сопровождается злобными или усталыми репликами по поводу плохой работы системы железнодорожного транспорта. Кто-нибудь непременно скажет: «Ха,
Сегодня вы также почти всегда услышите по крайней мере один комментарий, содержащий фразу «не те листья». Это ссылка на теперь уже ставшее присказкой объяснение, выдвигавшееся сотрудниками железнодорожного транспорта в качестве оправдания, когда «листья на путях» вызывали крупный сбой в системе движения поездов. Если им указывали, что листопад — вполне естественное явление осенью, никогда прежде не приводившее к остановке движения железнодорожного транспорта, они горестно отвечали, что это «не те листья». Эта по общему признанию глупая реплика в свое время попала в заголовки всех газет и выпуски новостей и с тех пор служит неистощимой темой для шуток. В измененном варианте данную фразу часто употребляют при задержках или сбоях в системе транспорта. Если объявляют, что задержка вызвана снегопадом, кто-нибудь непременно скажет: «Видимо, выпал не тот снег!» А однажды, когда я ждала поезд на своей станции в Оксфорде, по громкоговорителю объявили, что причиной задержки стало «появление коровы на путях на участке перегона за Банбери»[61], и сразу три человека на платформе воскликнули в унисон: «Это не те коровы!»
Подобные проблемы способствуют мгновенному сближению английских пассажиров, в основе которого лежит — это очевидно — принцип «они и мы». Нам трудно устоять перед представившейся возможностью поворчать, тем более поворчать остроумно. Коллективные стенания, вызванные задержкой поезда или каким-либо другим сбоем в работе общественного транспорта, как и выражение недовольства погодными условиями, совершенно бессмысленны: мы все знаем и стоически принимаем то, что сами не в состоянии исправить положение. Однако ворчание «всем миром» доставляет нам удовольствие и помогает найти друг с другом общий язык.
Тем не менее «исключение во имя выражения недовольства» — это еще одно «исключение, которое подтверждает правило». Мы нарушаем правило отрицания, чтобы в удовольствие себе поворчать «всем миром», и даже очень долго можем обсуждать недостатки соответствующей системы общественного транспорта (заодно ругая некомпетентность властей, компаний и министерств, которые несут ответственность за плохую работу данной системы), но все понимают, что такие совместные беседы носят «одноразовый» характер. Происходит не нарушение правила отрицания, а временная приостановка его действия. Попутчикам известно, что они имеют возможность отвести душу, ворча по поводу задержки поезда, но это никоим образом не налагает на них обязательства на следующее утро вступить в разговор со своими товарищами по несчастью» и вообще признать их существование. Действие правила отрицания приостанавливается лишь на время коллективного ворчания. Выразив свое недовольство, мы вновь умолкаем и можем игнорировать друг друга еще целый год или до тех пор, пока не произойдет очередной сбой, вызванный «непослушными» листьями или коровами-самоубийцами. Исключение во имя выражения недовольства подтверждает правило отрицания именно потому, что оно признается за исключение.
Приостановка действия правила отрицания на время коллективного ворчания позволяет дотошному социологу заглянуть под броню неприступности английского пассажира, дает ему шанс задать несколько насущных вопросов, не опасаясь показаться назойливым или излишне любопытным. Однако я должна действовать быстро, чтобы у окружающих не создалось впечатления, будто я неверно истолковала временную природу исключения во имя выражения недовольства и настраиваюсь на долгий разговор.
Казалось бы, зачем ждать сбоев в работе общественного транспорта, чтобы взять интервью? Ведь это не самый верный и надежный метод исследования. Но так думают те, кто не знаком с особенностями английской системы пассажирских перевозок. Все проживающие в нашей стране знают, что редко какая поездка проходит без сучка без задоринки. И если вы англичанин (да еще и великодушный человек), то вы, вне сомнения, порадуетесь, узнав, что хоть кому-то в нашей стране есть польза от всех этих листьев, коров, наводнений, поломок двигателей, узких проездов, незапланированных отлучек водителей, неработающих сигнальных устройств, неправильно переведенных стрелок и прочих неисправностей и препятствий.
Общественный транспорт — место, где я беру как спонтанные интервью, пользуясь преимуществом исключения во имя выражения недовольства, так и «официальные», когда мои «объекты» знают, что их интервьюируют. Вообще-то я предпочитаю вести опрос в форме обычной непринужденной беседы. В пабах, на ипподромах, вечеринках и в других местах, где беседы между незнакомцами допустимы (хотя и ведутся в соответствии со строгим протоколом), этот метод дает свои результаты, но он весьма неэффективен в среде, где действует правило отрицания. В таких условиях лучше сразу объяснить человеку, что ты проводишь исследование, и попросить его ответить «всего на пару вопросов». Не стоит пытаться нарушать правило отрицания, втягивая англичанина в разговор. Исследователь с блокнотом в руках, разумеется, вызывает раздражение, но хотя бы не страх, как шальной незнакомец, пытающийся завязать с тобой разговор без всякой на то причины. Если вы станете приставать к англичанам с расспросами в вагоне поезда или в автобусе, вас сочтут либо пьяным, либо наркоманом, либо душевнобольным[62].
Социологи не пользуются в народе особой любовью, но все же мы предпочтительнее, чем алкоголики или сбежавшие из дурдома психи.
Поделиться книгой: