Оля

— Правда, правда, — поспешно подтвердил Володя. — Она мне сказала. Мальчишество… и сама признаёт.

Мама улыбнулась Володе: ей, кажется, понравилось, что он так быстро, горячо вступился.

— Вы Володя? Здравствуйте, Володя, — сказала дружелюбно. — Спасибо, что вы помогли Оле с шариками. Я её мама.

— Здравствуйте… Я бы и так сразу узнал, вы на неё очень похожи.

— Неужели? — Мама засмеялась звонким, Олиным смехом.

— Честное слово, хотя вы очень уж молодая. А смеётесь, как она.

— А мамы все старые? — засмеялась и Оля.

— Кто их знает… Я своей-то никогда не видел. Нету у меня. У меня бабушка. А у других ребят, я вижу, они солидные всё-таки какие-то…

— Ой, мама, ты у меня не солидная, оказывается! Что ж нам теперь делать?

Глава седьмая

Зина была хорошая девочка. До того хорошая и прилежная, что редко кто из ребят мог её долго выносить.

Чем именно она хорошая — это было как-то не совсем ясно. Но даже когда она просто шла по улице, все, глядя на неё, думали: "Вот идёт хорошая девочка".

Училась она плоховато, но зато очень прилежно и старательно. Даже отвечая невыученный урок, она завиралась, путалась и ошибалась с таким старательным, скромным и прилежным видом, что казалось, это какая-то другая девочка плохо знает урок и уж кто-кто, но никак не эта, гладенько прилизанная, так правдиво глядящая прямо в глаза преподавателю Зина в этом может быть виновата.

Так и сейчас, когда в классе стояла тишина, потому что все более или менее были заняты письменной работой, Зина прилежно писала, медленно выводя закорючки на больших буквах и только искоса всё время приглядывала, следила за тем, как какой-то листок бумаги путешествует под партами. Ни один педагог никогда и подумать бы не мог, что это её собственное произведение.

На листке толстый слон сидел, развалясь в кресле, и ухмылялся, а девочка с поклоном подносила ему чайную чашку с блюдцем. Хотя слон был нарисован довольно хорошо — Зинка их уже столько раз рисовала, что, видно, насобачилась, — у него над головой всё-таки для ясности стояла надпись: «Слон». А над головой девочки: "Оля Рытова".

Подо всей картинкой тянулась подпись: "Знакомый слон пьёт чай в гостях у Оли" и "Передавай дальше!"

Эту картинку и передавали из рук в руки, с парты на парту. Кое-кто хихикал, оглядываясь на Олю, кое-кто улыбался, разглядывая и передавая дальше.

Наконец листок дошёл до Володи.

Зинка обернулась, привстала, так и впилась в него глазами, в злорадном ожидании угрожающе прошипела:

— Только порви попробуй! Ещё десять нарисую!

Володя минуту подумал, поводил пером, нагнувшись над картинкой, и спокойно передал её соседу.

Зинка заёрзала от беспокойства, отметив, что смешки стали громче, продолжительней. Она завертелась на месте, стараясь перехватить свой листок, но он обошёл полкласса, прежде чем вернулся в её руки.

Всё было на месте, как она задумала и нарисовала, только за спиной у слона появилась довольно мерзкая собачонка с разинутым ртом, из которого летели брызги, и рядом с надписью «Слон» было приписано: "А это Моська-Зинка".

Зина замерла, засопела, сложила листок пополам, — разорвала, ещё сложила, опять и опять разорвала в мелкие клочки, скомкала в кулаке и засунула в карман.

— Можно нам немножко пострелять? Ну по пять патрончиков? А, мам?

— Хорошо, только ты знаешь где. И на улицу не. высовываться.

— Ну конечно. Где дрова сложены, я знаю!..

— И не забудь посмотреть, нет ли там кошек, воробьев или ещё чего-нибудь живого.

Оля отодвинула ящик комода, отсчитала на ладонь десять мелкокалиберных патронов и раскутала замасленную тряпку, в которую была завёрнута шикарная многозарядная винтовка "ТОЗ".

Такой роскошной винтовки Володя никогда и не видел.

— Можно, я понесу? — нерешительно спросил он.

Оля великодушно кивнула, и он, сжимая в руках, с благоговейной осторожностью понёс винтовку во двор следом за ней.

Настоящая винтовка, с магазином! В его руках! Что это значило для него? Целый мир «Перекопа», "Чапаева", "Человека с ружьём", и он соприкасался с этим миром — точно вступал хоть на минуту в это братство людей с винтовками в руках.

Оля деловито постукала по дровам, сложенным во дворе у забора, палкой выпугивая кошку, которая могла оказаться в зоне обстрела. Кошки не оказалось, тогда она установила несколько твердо высушенных глиняных шариков на длинном полене.

— Вот тут двадцать пять шагов. Отсюда будем. Ладно? Заряжать умеешь?

Начали стрелять по очереди, передавая друг другу винтовку.

— Я плохо стреляю, — говорила Оля, перезаряжая, и выбила три шарика из своих пяти заготовленных. Они рассыпались в прах с облачком пыли. Володя затаив дыхание старался изо всех сил, но хотя он считал себя приличным стрелком из духового ружья, проклятые шарики сидели на полке как заколдованные — попал всего два раза, и то один шарик просто скатился, наверное, его задело отскочившей щепкой.

— Вот мазила! — сказал он сам себе с усмешкой, но покраснел от досады.

Олина мама вышла во двор на чёрное крыльцо, голова у неё была повязана косыночкой; рукава засучены, видно было, она прямо от плиты. Она сразу увидела пять целёхоньких шариков на берёзовом полене, но ничего не сказала.

— Ну пожалуйста, не тащить же шарики обратно! — просительно сказала Оля.

— Я уж руки перепачкала! — Мама присела на корточки и принялась тереть закопчённый бок кастрюльки тряпочкой с песком.

— А я тебе вытру!

Мама молча пожала нехотя плечами, и Оля вихрем умчалась наверх по лестнице, вернулась и подала матери чистую тряпочку. Потом она разжала кулак. На ладони лежало пять патрончиков в таких же медных гильзах, только немножко подлиннее, чем те, которыми стреляли дети.

— Я, знаете, сам три раза промазал. Мы вон оттуда, где бочка стоит, стреляли… Вы туда пойдите, — дружелюбно посоветовал Володя. Ему хотелось немножко подбодрить эту женщину, когда она, поставив кастрюльку на ступеньку, как-то неуверенно взялась за винтовку, по-хозяйски тщательно вытерев руки о тряпочку, принесённую Олей.

Она стояла спиной к дровам, одна нога на земле, другая на ступеньке крыльца, куда она отложила кастрюлю, потом оглянулась вполоборота, прикладываясь на ходу. Винтовка с совершенно ровными промежутками сухо щёлкнула пять выстрелов, и все пять шариков разлетелись в пыль, будто кто-то, стоя рядом, сбивал их щелчками почти по очереди.

— О!.. — ахнул Володя. — А-а?

От крыльца до дров было, наверное, втрое дальше, чем от того места у бочки, откуда они палили.

— Отнеси на место, — сказала мама и протянула винтовку Оле.

Они уже вернулись наверх, а у Володи рот так и остался в форме буквы «О». Он даже не решался ничего спросить. Оля, делая вид, что ничего этого не замечает, беззаботно расхаживала по комнате, что-то перекладывала с места на место и чуть слышно посвистывала по-мальчишески, у неё это здорово получалось.

Потом она остановилась прямо против Володи и торжествующе весело, с усмешкой посмотрела прямо в глаза:

— Хочешь спросить, да?

Володя кивнул и закрыл наконец рот.

— Тайна!.. — сказала Оля. — Я бы тебе сказала, но тайна не моя… Ты не обижайся! Хочешь, моё что-нибудь покажу? У меня тоже много есть разных тайн…

Она нагнулась над кроватью, достала что-то спрятанное между стеной и подушками и быстро повернулась:

— Ну-ка, посмотри и скажи, что это?

На руках у неё, непринуждённо привалившись к её плечу лохматой головой, покачивался Тюфякин.

У Володи на лице медленно разливалась удивлённая усмешка.

— Ну, так кто же это по-твоему?

— Ух ты какой!.. — Смеясь, Володя протянул руку и дотронулся до тугой толстой лапки. — По-моему, всё-таки это, скорей всего, собачка такая, а?

— Конечно. — Оля взяла двумя пальцами короткий, тоже туго набитый хвостик и показала, как можно им вилять.

— До чего интересный! Можно мне его подержать? Вот бы такие на самом деле были!

— Возьми, только осторожно, он ведь ещё маленький… Что значит "на самом деле"? А разве он не на самом деле?

Володя бережно потискал, поворачивая на все стороны, чудное чучелко со смышлёными глазками и, весело принимая игру, сказал:

— Маленький, значит, он будет расти?

— И не подумает, ты что, не видишь, он же всё-таки старичок. Ты погляди-ка как следует. Похож на старичка?

Пожалуй, что-то такое было и на старичка похожее в лохматых бровках, за которыми умудрённо, многознающе притаились за шерстяными завитками зелёные глазки.

— Вот он такой и есть: он старичок, он и собачка, и мой деточка! Когда какой!

— Первоклассный, оригинальный старичок! — сказал Володя. — Выдающийся старичина. Откуда такой у тебя?

— Он не мой… Наш с мамой… Папа привёз из одной поездки. Ты не забудешь, что это тайна?

Володя возмущённо передёрнул плечами: как можно такое позабыть!

— А как его зовут?

— Тюфякин. Почему? Это в честь его бедного папы. Не иначе как это был тюфячок, набитый прекрасным волосом, а потом этот материал пошёл на нашего старичка — собачку, тюфячкового деточку. Кажется, ясно?

Глава восьмая

Над городом дул тёплый ветер, и за зубчатыми серыми заборами в гуще зелени распускались кисти белой и розово-сиреневой сирени. На солнечном припёке могло показаться, что уже совсем наступила летняя жара, но в реке вода была ещё вроде как в проруби — холоднющая.

В одиночку никому и в голову не пришло бы лезть в такую воду. Другое дело — в компании!

Подбадривая друг друга, подсмеиваясь и начиная понемногу всё больше петушиться, кое-кто из мальчишек нерешительно начал раздеваться, кое-кто обмакнул кончик босой ноги в воду, после чего было уже поздно идти на попятный и приходилось, небрежно сбросив рубашку, попрыгать, поприседать, побегать для разминки и с замиранием сердца, будь что будет, бухнуться в воду, поднимая фонтаны брызг и отчаянно барахтаясь, чтоб не замёрзнуть.

Еле переводя дух, с выпученными глазами они тотчас принимались кричать оставшимся на берегу:

— А вы чего жмётесь? Тут вода как парное молоко! Валяй прыгай!

— А сам синий, как пуп! — говорила Зинка вылезавшим из воды. — Даже фиолетовый! И в пупырышках весь, — и свысока, осуждающе поджимала губы, в точности как её мама, которой она так здорово выучилась подражать.

Не будь тут Зинки с этим поджиманием губ, Оля, наверное, не полезла бы в воду. Но она пробежалась по берегу, услышала за спиной Зинкин смешок, и после этого ей ничего уже не было страшно.

Глядя на неё, и самый младший в компании, Федя Старобогатов, повизгивая от страха, обхватив себя накрест руками, потихоньку зашлёпал в воду, поскользнулся, шлёпнулся, заверещал, но всплыл. Через минуту, отдышавшись на берегу, почувствовал себя новым человеком — пускай самым маленьким, а всё-таки не последним!

Это было самое первое купание на пустынном, холодном пляже. Именно там и сбилась тесная компания купальщиков — ребят и девочек из совсем разных классов. Общий подвиг этого первого купания их закалил, сблизил и сдружил до того, что, когда солнце стало греть сильнее, вода потеплела и пустынный пляж стал наполняться изнеженными горожанами-загоральщиками, ребята поняли, что им не место больше на этом пляже, куда все ездят на автобусе с корзиночками, с бутербродиками, с зонтиками и писклявыми маленькими ребятишками.

С этих пор решено было ходить на обрыв, откуда чуть не кувырком приходилось скатываться к воде, а после купания обратно карабкаться, как мартышки, на откос, хватаясь за колючие кустики. Ходить туда было далековато, по пыльным переулкам, где прежде им никогда и бывать не приходилось.

По дороге на обрыв они проходили мимо одного старого деревянного, казавшегося им немножко загадочным дома. Весь двор зарос травой, и там никогда не было видно ни одного живого существа. Только у крыльца всегда лежала большая собака.

Каждый раз мальчишки, по обычаю, выкрикивали что-нибудь остроумное, вроде: "Бобик, куси этого мальчишку!" или: "Эй, Кабысдох, валяй с нами купаться!"

Собака смотрела на них спокойными глазами, но никогда не вставала и не лаяла.

Ребята стали придумывать разные объяснения и мечтать, что вдруг в доме находят себе убежище опасные преступники или даже шпионы. Могло быть и то, что просто хозяева работают и только поздно возвращаются домой… Шпионы были бы в сто раз интереснее, но на это у них мало было надежды, особенно после того, как однажды они увидели, что у колодца стоит ведро и через весь двор протянута длинная верёвка, подпёртая посредине высоким шестом, похожим на мачту корабля. Только вместо пиратских флагов торжественно помахивали рукавами и тесёмками рубахи и подштанники.

Когда они проходили мимо в следующий раз, всё это исчезло и опять осталась только одна собака. Ребята остановились у забора, смеясь, что вот их пираты-шпионы постирались да и ускользнули, и тут заметили, что пёс как будто приглядывается с лёгким интересом, наверное, уже узнаёт всю их компанию.

А когда в тот же день они, запыхавшись, выбрались по обрыву после купания, пёс вдруг медленно поднялся со своего места и направился к забору, за которым ребята стояли, чмокали и подсвистывали.

Пёс оказался красивый, хотя немножко облезлый — его волнистая шоколадная с белыми пятнами шерсть свалялась на боку, наверное, оттого, что он всё лежал целыми днями на своём пыльном пятачке у крыльца.

Он подошёл к забору, приветливо помахал своим пушистым хвостом с достоинством, точно он был взрослый, а они просто дети, и спросил: "Ну, что, ребята?" Глазами, конечно.

Оля опасливо протянула руку между палок забора. Он скосил глаза кверху на её руку, улыбнулся и сказал: «Можно». И она погладила ему лоб и мягкие шелковистые ушки, свисавшие книзу.

Потом все по очереди, отпихивая друг друга, стали просовывать руки и гладить, это ему не очень нравилось, он жмурился, но терпел. Пёс был вежливый.

На другой день был дождь, и они не ходили купаться. и еще один день был дождь, и только к вечеру распогодило. Ребята побежали на обрыв, и, как только окликнули, пёс потянулся и встал. Они отворили калитку и пошли к нему быстро, а он шёл к ним навстречу медленно. Они даже подумали, что он не очень-то хочет с ними знаться и важничает.

Но это всё было не так, просто он был пожилой и ему не хотелось бегать. Это ребята уже потом узнали.

Так как Оля первая его погладила в первый раз — её очередь была первая, — она присела около него и протянула ему печенье. Пёс посмотрел сначала на неё, потом на печенье, опять на неё и не взял. Оля сказала ему, какой он хороший и красивый пёс, он внимательно выслушал, осторожно вынул у неё печенье из руки и вежливо отложил его в сторону. При этом помахал хвостом — значит: "Спасибо, я у вас взял и не бросил, а отложил на потом, а сейчас мы можем просто так побеседовать".