Мама

«Может быть, действительно не нужно было расска­зывать?»— думала Светлана, возвращаясь домой.

Как могла, она старалась успокоить взволнованную маму. И чувствовала свое бессилие. Как и в разговоре с отцом Володи Шибаева, ей мешала ее молодость. Трудно внушить женщине, которая вдвое старше тебя, что нельзя терроризировать сыновей своей любовью. Трудно убедить сорокалетнего мужчину, который смот­рит на тебя как на девочку, что даже дрессировщики со­бак умеют воспитывать, не причиняя боли.

И до чего же несправедливо распределена в природе материнская любовь! Взять бы немножко любви и вол­нений у Анны Георгиевны Седовой, прибавить их к де­ревянной мамаше Володи Шибаева...

На полпути Светлана вспомнила, что нужно еще за­бежать в школу за тетрадями.

Домой вернулась не раньше, чем обычно, а много позднее. Вот и получился вместо легкого дня день хло­потливый.

Сорок учеников в классе, сорок тетрадей по русскому, сорок — по арифметике. Да еще домашние всякие дела...

Прошло еще несколько дней, прежде чем Светлана собралась наконец поехать к Володиной бабушке.

V

Адрес был весьма неточен: «около самой автобусной остановки».

Но большей точности и не потребовалось: на этой улице Марию Николаевну Шибаеву знали все.

Впрочем, вряд ли это можно было назвать улицей. Несколько маленьких домиков, нарядных от снега, смот­рят на дорогу из-за невысоких изгородей. А по другую сторону дороги белое поле блестит на солнце, покато спускается к реке. За рекой — лес.

Светлана подошла к одному из маленьких домиков. Белый палисадник. Чуть покосившаяся дверь.

На стук ответил негромкий женский голос:

— Не заперто!

Маленькая кухня, вся залитая солнцем. На окнах цветы — плющ, розовая бегония, еще что-то. Тепло и чи­сто. Русская печь занимает половину всего пространства. От нее-то и тепло. Еще тепло от взгляда старой женщины.

— Учительница? Да какая же ты молоденькая! Са­дись, дорогаинькая... Прости: пироги из печи пора выни­мать.

И выдвинула ухватом большой противень с пирога­ми, поставила на стол, прикрыла полотенцем.

Еще выдвинула глиняную кринку. Вкусно запахло топленым молоком. Закрыла дверцу печи.

— Топленое молоко любишь?

— Люблю.

— Вот и будешь сейчас пить. Володя мой тоже лю­бит. Чтобы с пенками.

— Он к вам придет сегодня?

— Да. Каждое воскресенье приходит. Светлана взглянула на ходики.

— Да ты не беспокойся, еще не скоро придет. Часам к двенадцати, не раньше.

Светлана даже смутилась: уж очень здорово умела читать мысли Володина бабушка!

Она не похожа ни на сына, ни на внука. Пожалуй, руки похожи, но они по-женски смягченные, легко и лов­ко переходят с одного предмета на другой.

Пирогами Мария Николаевна угощала в комнате. Там было еще больше солнца и цветов. Пироги с мор­ковью и яйцами — никогда таких вкусных не ела. Изуми­тельные пенки в розовом топленом молоке.

Разглядывая комнату, Светлана увидела на шкафу незаконченную модель самолета из тонких планок.

— Это Володина работа?

— Да.

А в сенях стояли лыжи и санки. Светлана вспомнила, что ничего такого специфически мальчишеского у Воло­ди дома она не заметила.

— Ему бы с вами жить.

— У него родные отец и мать.

На стене висела фотография в коричневой рамке. Светлана подошла.

— Это ваша семья? Сколько же у вас детей, Мария Николаевна? И все — мальчики?

— Пять сыновей.

— Вот это, должно быть, Володин отец? Он на ваше­го мужа похож, а остальные — на вас.

— По-всякому бывает. Один сын отца повторит, а другой с отцом спорит.

Светлана поняла: спорит — не в буквальном смысле, а всем поведением, характером своим.

Мария Николаевна тоже смотрела на фотографию.

— И ведь вот как бывает: Павел, младший мой, от­ца почти и не помнил, а весь в него.

Не про внешнее сходство говорила Володина ба­бушка.

— Ваш муж давно умер?

— А я, дорогаинькая, пятнадцать лет с ним прожила, а на шестнадцатом ушла от него. И ребят всех забрала с собой.

Светлана вглядывалась в лицо человека, хозяином восседающего в самом центре снимка. Но почему Мария Николаевна хранит эту фотографию?

— Трудно вам было их всех вырастить?

— А уж это — как говорится: «Маленькие детки спать не дают, а с большими и сам не заснешь».

— А где теперь другие ваши сыновья?

— Двое — в Свердловске, на заводе работают, жена­ты, дети у них есть. А двое — в войну погибли.

Вот почему она хранит фотографию. Светлана вернулась к столу. Мария Николаевна сказала:

— Ты на моего Володю не всегда обижайся.

— Я не обижаюсь. Почему он такой, я, кажется, по­нимаю. Мне хочется, чтобы вы мне помогли.

Возвращалась Светлана задумчивая. К размышлени­ям о матерях прибавились мысли о бабушках.

Почему-то принято считать бабушек носителями ру­тины, отсталым элементом, порою даже дурно влияю­щим на внучат.

Справедливо ли это?

Бабушки ее учеников были первыми комсомолками, шли на рабфак. Уже имея семью, начинали учение с са­мых азов. Или, как Мария Николаевна, находили всебе силу освободиться из-под домашнего гнета, своими ру­ками выходить, вырастить ребят.

И вотребята выросли. Не все и не всегда такие, как хотелось бы.

Теперь растут внуки, и с ними тоже заботы... Как это она сказала: «Маленькие детки спать не дают, а с боль­шими и сам не заснешь»?

Лыжи стоят в сенях у Володиной бабушки... А Толя еще говорил про коньки...

К приходу Светланы Костя прибрал комнату, вскипя­тил чайник, накрыл на стол.

— Эх, жизнь наша холостяцкая!

— Привыкай,— сказала Светлана,— в следующее воскресенье у меня лыжный поход!

VI

О лыжном походе сначала договорились с Валей. Потом нужно было получить благословение завуча. Свет­лана знала, что Ирина Петровна будет возражать. «Имейте в виду, что вы приобрели себе врага».

Светлана не сомневалась в этом и приготовилась за­щищаться. Но на нее никто не нападал. Каждое утро Ирина Петровна встречала ее с самым любезным видом, как и прежде, заходила посидеть на уроке. Доброжела­тельно указывала на ошибки. Только вот, пожалуй, боль­ше находила ошибок и при большем числе свидетелей старалась их отмечать. Порою Светлана слышала репли­ки: «А ведь такой сильный был класс!» Подразумевалось: был сильный класс все три года, при Любови Ивановне, старенькой учительнице, которая вышла на пенсию.

В начале второй четверти пришел в школу инспектор гороно. Ирина Петровна разговаривала с ним у себя в кабинете. Дверь в учительскую была открыта. Инспектор спросил:

— Скажите, а как справляется новенькая ваша... за­был ее фамилию... маленькая, черненькая... помните, ко­торая так интересно проводила урок? Мне бы хотелось зайти в ее класс.

Ирина Петровна ответила:

— Кажется, у них сейчас физкультура. Физкультуры не было в этот день в четвертом «В».

Ирина Петровна говорила еще что-то негромко. Долета­ли только отдельные фразы:

— Снизилась дисциплина... Да, не раз вспомнишь на­шу Любовь Ивановну... Игры какие-то на переменах не­лепые. Представьте себе — дети глотают кнопки.

Как будто именно Светлана обучала их этому заня­тию! Инспектор так и не зашел в ее класс.

— Лыжный поход? — удивилась Ирина Петровна, ко­гда Светлана сообщила ей о предполагавшемся «меро­приятии».

«Мероприятием» назвала это вожатая, восьмикласс­ница Наташа, длинными косами, стройностью и красо­той напоминавшая Светлане Надю Зимину.

«Мы в третьем классе таких мероприятий не прово­дили. Но думаю, что ребята отнесутся положительно. Вот только лыжи не у всех есть».

Ирина Петровна сказала другое:

— А вы не думаете, что это поставит в затруднитель­ное положение руководительницу четвертого «Б»? Она пожилой человек и не может, конечно, сопровождать сво­их учеников.

— Мы как раз думали об этом,— возразила Светла­на,— и решили идти вместе с четвертым «Б». Валентина Николаевна пойдет, я и двое вожатых. Думаю, спра­вимся.

Лыжный поход удался, но ребят было мало. Одних не пустили заботливые родители, боясь простуды, не у всех была подходящая обувь, да и лыжи не всем удалось достать. Прошли, конечно, немного, зато смеху и веселья было достаточно.

— Ничего,— говорила Светлана Вале,— для первого раза неплохо.

Ее огорчило, что не было Володи Шибаева; не пустил отец.

— Его папа говорит: «У тебя четверка по поведе­нию — никаких лыжных походов!» — так рассказал об этом Толя Якушев.

Валя, физкультурница, оказалась живой и веселой, совсем не такой рохлей беспомощной, как на уроках в школе.

На следующий день на перемене Лена Некрасова с восторгом рассказывала своим подружкам, как она па­дала, спускаясь с горы.

— Обязательно, обязательно попрошу маму купить лыжи! — говорила Соня Ильина.— Так и скажу: никаких подарков к Новому году мне не нужно!

Володя Шибаев стоял у окна еще молчаливее, чем всегда, и еще мрачнее.

Разговор о катке Светлана начала дипломатично. Зашла в комитет комсомола к Вадиму Седову, брату Андрюши, который с кнопками. (Кстати, за судьбой од­ной кнопки удалось проследить, судьба другой пока оста­валась неясной. Никаких неприятностей Андрюше, впро­чем, эта затаившаяся кнопка не причиняла.)

И комсомольцы, и ребята из совета дружины, разу­меется, загорелись при мысли о собственном катке около школы. Вспомнили, что такой каток был, но в последние годы почему-то не расчищался и не поливался, завален строительным мусором.

Ребята сами говорили со старшей вожатой и с дирек­тором. Светлана как бы стояла в стороне.

Но Ирина Петровна не могла не заметить, что Светланин класс старался больше всех.

Однажды вечером, азартно толкая перед собой широ­кой дворницкой лопатой нарастающий снежный сугроб, Светлана услышала голос Ирины Петровны:

— Боюсь, хулиганства будет много с этим катком.

Светлана подняла голову. Ирина Петровна стояла рядом с директором на уже очищенной от снега полови­не катка и осуждающе смотрела на веселую суету.

В высоких ботах на высоких каблуках, сухая и тон­кая, без всяких признаков румянца, будто заколдовали ее от мороза и ветра.

Светлане вдруг захотелось на минуту войти в обо­лочку Ирины Петровны, посмотреть на мир ее глазами, понять, о чем она сейчас думает, что чувствует... На одну минуту, не больше,— уж очень скучное «я» у этой жен­щины и очень скучно для нее все, что кругом!

С интересом Светлана ждала, что ответит директор.

Он стоял в распахнутой шубе, широкий и добродуш­ный, ответил, как всегда, желая всех примирить, никого не осуждая:

— Хулиганить-то можно и без катка.

— Уж слишком увлечены ребята,— кислым голосом заметила Ирина Петровна,— Боюсь, не отразилось бы это на успеваемости.

Все знали, что успеваемость — больное место дирек­тора. Он промолчал.