Государство и революции

Но нужно отметить и другую особенность. Если одна часть эмигрантов пострадала во время конфликта или тщетно ждала призыва под боевые знамена, то на базе той же самой русской колонии чекистами была создана мощная сеть диверсионных групп, взрывавших китайские военные склады, пускавших под откос поезда, поставлявших разведданные. Тут надо учесть, что многие из русских обитателей Маньчжурии эмигрантами в полном смысле слова и не были они ни от кого не бежали, а жили здесь с дореволюционных времен. И в какой-то своей доле ждали, когда же и к ним придет советская власть, о которой они знали только понаслышке — в том числе из коммунистической пропаганды. Да и из настоящих беженцев гражданской войны некоторые были куплены советской агентурой, а другие просто сочли моральным долгом поддержать «своих», русских, против «чужих» китайцев.

А между тем, произошли серьезные изменения в руководстве белой эмиграции. 25. 4. 1928 г. в возрасте 49 лет в Брюсселе внезапно скончался Врангель. Обстоятельства его смерти до сих пор считаются странными. Широко распространена версия, что он был отравлен. А вслед за ним, 5. 1. 1929 г., и тоже при неоднозначных обстоятельствах, умер другой лидер офицерства великий князь Николай Николаевич. РОВС возглавил генерал Кутепов. Он решил кардинально изменить главные цели этой организации. От изначальной задачи сохранения и поддержания в мобилизационной готовности армейских кадров перенести центр тяжести на активную борьбу. Говорил, что нельзя ждать, "когда все свершится как-нибудь само". "Нельзя ждать смерти большевизма, его надо уничтожить". Объехал различные отделения РОВС, в Югославии был принят королем Александром, в Чехословакии — доктором Крамаржем. Выступая в Сербии перед казаками, Кутепов сказал: "Сигнала «поход» еще нет, но сигнал «становись» уже должен быть принят по всему РОВС".

Коммунистическое руководство сочло, что этот энергичный и волевой лидер представляет серьезную опасность — его активизация белоэмигрантских сил могла наложиться на разворачивающуюся в СССР борьбу с крестьянством, да и индивидуального террора большевистские вожди всегда боялись. И для советских спецслужб Кутепов стал мишенью номер один. И 26. 1. 30 г. он исчез в Париже среди бела дня. В 10 часов 30 минут вышел из дома, направляясь в церковь Галлиполийского союза. И не вернулся. Французская полиция работала весьма квалифицированно и установила многие обстоятельства дела. Около 11 часов на углу улиц Русселэ и Удино остановились две машины, из которых вышли два человека, один в штатском, другой — в форме полицейского. Когда мимо проходил Кутепов, его втолкнули в автомобиль и тут же рванули на полной скорости. Случайные прохожие не придали инциденту особого значения, решив, что имело место задержание преступника. Один свидетель обратил внимание на какую-то борьбу, происходившую в ехавшем автомобиле. На мосту Альма машины попали в пробку, и из соседних транспортных средств видели, как в серо-зеленом «альфа-ромео» пассажиру прижимали к лицу платок. Из той же машины выскочил полицейский и начал энергично регулировать движение, чтобы вырваться из затора. А на вопрос любопытных граждан он ответил, что его пассажиру только что перебило ноги в аварии, поэтому ему дают дышать эфиром.

Потом оба автомобиля видели на дорогах, ведущих в Нормандию. А около 16 часов на пустынном пляже между Кабургом и Тувиллем пристроившаяся в дюнах пара влюбленных наблюдала, как к берегу подрулили серо-зеленое «альфа-ромео» и такси. Женщина и трое мужчин, из которых один был в полицейской форме, вытащили длинный предмет, обернутый мешками, и перегрузили в поджидавшую моторную лодку, куда сели и двое сопровождающих «груз». И лодки, понеслась к пароходу, стоявшему на якоре далеко в море. Как выяснилось впоследствии, это было советское судно «Спартак», накануне покинувшее Гавр. Каким образом закончилась жизнь генерала, в точности не известно. А. И. Солженицын утверждал, что Кутепов погиб уже во внутренней тюрьме на Лубянке. А выдающийся хирург И. А. Алексинский, пациентом которого был председатель РОВС, считал, "что вследствие ранений в грудь во время войны Кутепов не мог выдержать действия наркотиков".

Поскольку суть дела была очевидной, различные эмигрантские организации устроили массовые митинги у советского посольства — там даже опасались штурма и вооружили весь персонал. Но французские власти, чтобы не доводить до разрыва выгодных контактов с СССР, предпочли затянуть расследование до бесконечности и спустить на тормоза. Таким образом, даже обычного дипломатического протеста, и то не последовало.

В период этих событий многие обратили внимание на одно странное обстоятельство, хотя и не придали ему должного значения. Сразу после похищения от жены Кутепова не отходила знаменитая певица Надежда Плевицкая, которая, собственно, никогда не была с Кутеповой в близких отношениях. А тут вдруг всячески выражала сочувствие, не жалея сил и времени пыталась поддержать и горячо сопереживала каждому известию, стараясь узнать самые свежие новости расследования. Мужем Плевицкой был генерал-майор Николай; Владимирович Скоблин. Типичный выдвиженец гражданской войны — человек отчаянной храбрости, хладнокровный и решительный. Но одновременно известный и другими своими чертами, не столь привлекательными: жестокостью, крайним честолюбием и неразборчивостью в средствах. Звание генерала он получил в 28 лет, а закончил; войну, командуя одним из лучших белогвардейских соединений — знаменитой Корниловской дивизией. В 1919 г. его дивизия захватила фронтовую концертную бригаду, выступавшую перед красными. В ее составе была и известная исполнительница народных песен Плевицкая, удостоенная почетного звания Солистки Его Величества. С тех пор она находилась при Скоблине, а в 1921 г., уже в эмиграции, он стал ее третьим по счету мужем. Плевицкую знали далеко за пределами России, и она с успехом гастролировала по разным странам. В США ей даже вызвался аккомпанировать сам Рахманинов. Поэтому в материальном плане Скоблин устроился куда лучше большинства соратников, живущих в нищете и хватающихся за любую работу — он безбедно существовал при жене в качестве ее "продюсера".

Предполагают, что именно Плевицкая первой склонилась к работе на ОГПУ, как только ее слава пошла на убыль, и доходы начали падать — за границей возникшая было мода на русское искусство, в том числе и песни, быстро прошла, а с ностальгирующих эмигрантов много ли получишь? Женщина малокультурная, не получившая никакого образования (успехом она была обязана лишь природному таланту, проявившемуся еще в деревенском детстве), Плевицкая, тем не менее, обладала незаурядным практическим умом, расчетливостью и умением приспосабливаться. Это умение тоже было чрезвычайно отточено на разных этапах ее артистической карьеры. Поэтому и сотрудничество с советскими спецслужбами рассматривалось ею в первую очередь с точки зрения материальной выгоды — оно сулило и непосредственно деньги, и обеспечение хорошими ангажементами. Опять же, открывалась возможность блеснуть своим выдающимся артистизмом, талантом к театральным перевоплощениям, которым она тоже очень славилась в молодости… Ну а вслед за женой в работу на ОГПУ втянулся и Скоблин, полностью от нее зависевший. Он стал штатным агентом, которому был присвоен номер ЕЖ/13, и работал под кличкой "Фермер".

Ничего удивительного в этом, пожалуй, нет. Ведь в 1914 г. он попал на фронт совсем молодым, двадцатидвухлетним офицером — а дальше у него ничего и не было, кроме сплошной войны. Какие-либо прочные идеологические убеждения сформироваться у него так и не успели, а характер лепила только война всеми своими естественными и противоестественными факторами. И стоило ему потерять блестящий ореол своей боевой славы, как он сразу сломался и целиком попал под влияние житейски опытной, практичной и способной хорошо зарабатывать супруги, которая к тому же была на 7 лет старше. Хотя кто знает — возможно, молодого генерала манила и надежда на новую славу? Ведь на тайном фронте он опять попадал в родную стихию войны — и не все ли равно, против кого? Он снова мог в полной мере проявить свои тактические, стратегические и личные способности. И мог даже одерживать победы над признанными и заслуженными полководцами!.. Похоже, он-то и был "еще одним человеком" возле Кутепова, о котором проговорился советский резидент Янович. И конечно же, стал одним из участников операции по похищению своего бывшего начальника.

Был ли он в числе непосредственных исполнителей, остается неизвестным. По данным эмигрантских расследований, показаниям «невозвращенцев», а потом и некоторых советских публикаций, операцию возглавлял старший майор госбезопасности Владимир Янович (он же Вилянский, настоящая фамилия З. И. Волович), номинально числившийся на должности делопроизводителя канцелярии советского посольства в Париже, успевший до этого поработать резидентом в Константинополе и Праге. Кроме него участвовали 2-й секретарь посольства Л. Гельфанд, и по некоторым данным, присланный из Москвы чекист С. В. Пузицкий. Возможно, как раз он отправился вместе с «грузом» на пароход. Участницей-женщиной была, скорее всего, жена Яновича Александра Иосифовна она ведала в парижской резидентуре шифрами, фотографированием, финансовыми делами, но считалась и одной из лучших оперативных работниц ОГПУ, блестяще разыгрывая в разных странах то венгерскую графиню, то знатную персиянку, то вдову еврейского торговца.

Можно предположить и то, что операция с Кутеповым была не первой. Как вспоминал Г. Беседовский, Яновичу была специально куплена в США скоростная машина, и он с женой неоднократно совершал поездки в Нормандию, в район Тувилля — якобы для отдыха на побережье. Возможно, репетицией дела Кутепова стала история с агентом ОГПУ В. Кемпом (Црасоловым), возглавлявшим разведывательную организацию на юге Франции. Он действовал под видом владельца крупной коммерческой фирмы, был вхож во многие деловые и эмигрантские круги, но поддался "соблазнам Запада", загулял, увлекся рулеткой и продул 10 млн. франков. В один прекрасный день его вызвали из казино собственные подчиненные — дескать, жена просит приехать, ребенок заболел. Он сел в машину, а очнулся уже в трюме советского парохода (благодаря знакомствам, отделался 10 годами Соловков). А может быть, таким же образом исчез из Парижа и генерал Монкевиц. Но почти все советские участники этих событий тоже плохо кончили. Из перечисленных чекистов лишь Гельфанд сумел вовремя сбежать в США, а остальные попали в мясорубку 1937-38 гг.

8. Вторая гражданская

Весной 1927 г. троцкистско-зиновьевская оппозиция, ну никак не желавшая угомониться, снова подняла бучу. На этот раз — по международным вопросам. Ставили в вину Сталину неудачи в Китае — дескать, вот к чему привел союз с некоммунистическим режимом Чан Кайши. Что было абсолютной неправдой: пока в Москве делали ставку на союз с гоминьданом, война шла очень успешно. А вот когда решили нанести удар в спину Чан Кайши, дабы избавиться от его фигуры и выдвинуть на первый план коммунистов, тогда и пошло все наперекосяк. Кроме того, оппозиционеры ухватились за британский разрыв отношений с СССР в качестве доказательства своей правоты о близкой войне с империалистами. Дескать, предупреждали же, что из строительства социализма в одной стране ничего не выйдет! И на этом основании требовали смены руководства.

Возможно, Сталин и оставил их всех в ЦК, чтобы были на виду и проявили публично свою «неисправимость». Несколько раз их предупреждали «по-хорошему», они привычно каялись — и повторялось все с начала. Поэтому все большему числу коммунистов они стали просто надоедать, теряя остатки симпатий. А когда 7 ноября лидеры со своими сторонниками несанкционированно вышли на улицы, Троцкий в Москве, Зиновьев в Ленинграде, тут-то их и подловили. Дело было раздуто как организация демонстраций, что в Советском Союзе уже означало тягчайшее преступление, и всех горе-лидеров исключили из партии. А на XV съезде было принято решение о несовместимости троцкизма с пребыванием в ВКП(б). Каменев и Зиновьев позже опять посыпали головы пеплом, и партбилеты им вернули, дали небольшие руководящие посты. Ну а непримиримого Троцкого спровадили подальше, сперва в Казахстан, а в 1929 г. — за границу, при активном его сопротивлении и протестах. В Турцию он ехать отказывался и требовал, чтобы если уж высылали, то в Германию. Но этот вопрос решился сам собой — ясное дело, что Берлину такой подарочек был ни к чему, да и Москве его деятельность среди германских коммунистов не улыбалась. Так что дипломаты обеих стран очень быстро договорились об отказе. И единственным государством, согласившимся его принять, оказалась все-таки Турция.

Пожалуй, тут надо сделать некоторое отступление. К концу 20-х и в СССР, и за рубежом стали появляться организации троцкистского, «уклонистского» а позже и «бухаринского» толка, которые советской пропагандой неизменно преподносились как антикоммунистические. И в таком качестве перекочевали в некоторые западные работы. Но смешивать их с настоящими антикоммунистами было бы, наверное, даже кощунственно, поскольку в данных случаях речь шла не о борьбе за освобождение народа и даже не за какие-то его блага, а только о борьбе за власть или о способах, которыми предпочтительнее насиловать страну. Зачастую эти оппозиционеры сами были преступниками не меньше, а то и похлеще Сталина, как раз их руками творились самые жуткие злодеяния гражданской и разрушалось в сатанинском угаре все лучшее, что было в прежней России. И те из них, кто получил возможность излить душу за рубежом — Троцкий, Орлов (Фельбинг), Раскольников, обычно обвиняли Сталина именно в «контрреволюции», а в своих твердолобых «исповедях» даже ставили его в один ряд с Колчаком, Деникиным и Врангелем. Поэтому в данной работе, пытаясь проследить историю борьбы против коммунизма, я не буду подробно останавливаться на таких организациях — разве что к слову придутся.

Но вернемся к XV съезду. Он не только добил троцкистов и зиновьевцев, но и провозгласил необходимость индустриализации и коллективизации. И уже через несколько месяцев Бухарин, Томский и Рыков, послужившие Сталину опорой против Зиновьева, в свою очередь превратились в оппозицию. В 28-м они еще метались, на что-то надеялись, в феврале 29-го их уже официально обвинили в поддержке кулаков, а в апреле на пленуме ЦК прозвучала речь Сталина "О правом уклоне в ВКП(б)". И вскоре Бухарин, Томский и Рыков по доброй партийной традиции публично каялись и признавали ошибки.

То есть по сути дела победил тот самый внутриполитический курс, который Троцкий предлагал еще в 23–24 гг., а "левая оппозиция" Зиновьева и Каменева — в 25–26 гг. Да ведь и похороненный было внешний «интернационализм» тоже реанимировался! В ноябре 1929 г. была воссоздана Военная комиссия Коминтерна, ликвидированная в 25-м, снова начали действовать ее школы и курсы, снова поехали за границу военные инструкторы. Для разных стран разрабатывались проекты диверсий и саботажа. Что объясняли возможностью нападения империалистов — которая в условиях разразившегося мирового кризиса была более чем сомнительной. А в 1934 г. Сталин разродился теорией "осажденной крепости". Дескать, "для уничтожения опасности капиталистической интервенции необходимо уничтожить капиталистическое окружение, а уничтожить капиталистическое окружение можно лишь в результате победоносной пролетарской революции по крайней мере в нескольких странах".

Эти зигзаги сталинской политики в различных работах оцениваются по-разному. Обычно каждый из авторов подгоняет объяснения под свой взгляд на фигуру Сталина — "объективная необходимость", "одна из ошибок", "обычное коварство". Не намереваясь оспаривать ни одной из этих линий, я хотел бы лишь отметить, что на мой взгляд, большинство публицистов и историков, пытающихся исследовать правление Сталина, допускают одну и ту же ошибку. А именно — представляют его натуру, взгляды, убеждения неизменными во времени. И с одной-единственной позиции объясняют его дела и поступки в разные периоды. Но мог ли недоучившийся семинарист, волею судеб вознесенный к вершине власти, за 30 лет сохранить те же взгляды, с которыми пришел на этот пост? Вот уж вряд ли. Будучи совершенно не готовым к руководству государством, он неизбежно должен был делать для себя какие-то поправки, выводы, что-то переосмысливать, менять отношение к тем или иным предметам. Так что Сталин 40-х и 50-х во многом уже отличался от Сталина 20-х, а это слишком часто не учитывается.

Например, и защитники Сталина из числа российских патриотов, и западные или прозападные «разоблачители» уже на рубеже 20-30-х изображают его сложившимся «великодержавником» — в смысле курса на национальное возрождение и усиление России. Но нетрудно доказать, что в данный период он таковым и близко не был. Поэтому и сам термин «государственник» я к нему отношу весьма условно, со множеством оговорок. И его концепция построения социализма в одной стране к возрождению прежних традиций государственности отношения еще не имела. Наоборот, советское государство Сталин тогда рассматривал как нечто принципиально новое, не связанное с прошлым.

Обычно все исследователи обращают внимание на образы двух монархов, которыми интересовался Сталин — Петра I и Ивана Грозного, из чего и делают выводы о его внутренних идеалах. Только никто почему-то не замечает очередности между этими персонажами. Образ Ивана Грозного — государя, правившего на основе национальных традиций, начал эксплуатироваться в советской литературе и кино в конце 30 — начале 40-х гг. А сначала-то, еще с 29-го, стал популяризироваться Петр I — великий реформатор. И разрушитель старины, создававший "другую Россию", как бы напрочь отсекаемую от прошлого вместе с бородами бояр. То, что Сталина в конце 20 — начале 30-х еще ни в коем случае нельзя было считать российским, национальным государственником, видно из многих фактов. В 29-м прошла целая кампания репрессий против историков. Посадили Платонова, Тарле, Любавского, Готье, Измайлова, Лихачева, Бахрушина, Грекова, Веселовского, Приселкова, Романова, Черепнина, Пигулевскую и др. — несколько сот человек, весь цвет российской исторической науки. Значит, и сама эта наука казались тогда Хозяину ненужной, и сохранения прежних исторических и культурных традиций не подразумевалось. В 1929-32 было организовано и несколько кампаний против Православной Церкви. Закрывались и рушились еще уцелевшие храмы, в Ленинграде в рождественский сочельник учинили "ночь борьбы с религией" и взяли всех, кого застали в церквях. А храм Христа Спасителя, символ не только религиозный, но и национальный, когда взорвали? В январе 31-го. Наверняка не без ведома Сталина. И, наверное, не случайно через месяц после этого акта он говорил: "В прошлом мы не имели и не могли иметь отечества. Но сейчас, когда мы сбросили капитализм, и власть принадлежит нам — сейчас у нас есть Отечество".

Тогда спрашивается, на каких же принципах он собирался строить свое новое? На ленинских. И те, кто лично знал Сталина в 20-х, и многие исследователи отмечают, что в данный период он был убежденным и крайне догматичным ленинцем. Конечно, некоторые установки ленинизма он понимал по-своему, но как раз это свое понимание считал истинным. И, по-видимому, был убежден, что только он может быть наследником и продолжателем Ильича, и только он имеет на это законное право, поставленный по воле Ленина во главе партии. Троцкий потому и стал для него смертельным идеологическим врагом, что в годы революции выступал "Лениным номер два" и осмеливался не воспринимать ленинские выводы в качестве неоспоримых постулатов, а Домысливать самостоятельно, поправлять и уточнять их — что в глазах Сталина являлось просто ересью.

И его «государственность» на первом этапе правления объяснялась никак не надеждами восстановить великую Российскую державу. Возможно, ключ к пониманию дает одна его знаменитая фраза, несомненно искренняя, от сердца, во время поражений 1941-го: "Ленин нам оставил государство, а мы его просрали".

Хотя тут я слегка противоречу сам себе, и прозвучали эти слова в другой исторический период, но мне кажется, они объясняет и его мировоззрение в 20-х. Сперва нужно было сберечь, сохранить достигнутое под началом Ленина, не рисковать им понапрасну, а уже во вторую очередь думать о следующих революционных завоеваниях. Вопрос был не о принципе мировой революции, а чисто практический: прежде, чем бросаться в атаки, следовало тщательно изготовиться, окопаться, вооружиться, построить ту самую "осажденную крепость", в которой можно и отсидеться в случае неудачи. Правда, тут автоматически возникала некоторая поправочка к классическому ленинизму — та же «крепость» по мере революционных успехов становилась и мировой коммунистической «столицей». Но для Сталина такое положение выглядело вполне естественным и само собой разумеющимся — в отличие от космополита Ленина, всю сознательную жизнь отиравшегося по заграницам.

Нельзя исключать, что в 20-х у Сталина имели место и внутренние колебания — дескать, а не слишком ли я увлекся государственностью в ущерб интернационализму? Не слишком ли долго с крестьянством миндальничаю? Впрочем, в отношении коллективизации вопрос был предрешен с самого начала. Потому что эта идея была ленинская. Как уже упоминалось, попытки коллективизации производились еще в 1918-19 гг. Насаждались совхозы, организовывались и так называемые коммуны, очень быстро распадавшиеся. А теоретическое обоснование будущим колхозам Ильич дал в статье "О кооперации", входящей в его "политическое завещание". Той самой статье, за которую слепо ухватился Горбачев, пытаясь цитатами из данного «завещания» обосновать свою перестройку — вот, мол, и Ленин о кооперативах писал, что это и есть подлинный социализм.

Но если перечитать эту коротенькую работу повнимательнее, то станет ясно, что речь идет о самой настоящей коллективизации. Ленинский "строй цивилизованных кооператоров" осуществляется "при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией". И те «кооперативы», которые имел в виду Ленин, основаны "на государственной земле при средствах производства, принадлежащих государству", при "обеспечении руководства за пролетариатом по отношению к крестьянству".

А при таких условиях и оговорках чем же его тотальное "кооперирование в достаточной степени широко и глубоко русского населения" отличается от сталинской коллективизации? Да ничем, наследник все выполнил буквально — и "широко и глубоко", и насчет средств производства, принадлежащих государству — путем создания МТС. Просто Ильич, обжегшись на продразверстке, искал другие пути покорения крестьянства и — нашел. А Сталин выполнил.

И значит, задержка нэпа на советской земле объяснялась действительно не заботами о благе народа, а всего лишь междоусобицами. Нам неизвестно, насколько искренним был Сталин с самим собой. Сумел ли он убедить себя, что в 25-м было рано начинать коллективизацию, а в 28-м — в самый раз? Или откровенно лицемерил, намереваясь действовать по планам Зиновьева и Каменева, но когда уберет с пути Зиновьева и Каменева. Во всяком случае, в начале 30-х, анализируя победы, одержанные партией над оппозиционерами, он сравнивал: какой, дескать, уклон был опаснее, «левый» или «правый»? И давал ответ — «правый». Бухаринский, ориентированный на более мягкую линию в отношении крестьянства.

Наступление началось исподтишка — так сказать, "без объявления войны". На XV съезде Сталин заявил о "переходе к коллективному возделыванию земли на основе новой, высшей техники" — хотя о методах, которыми это будет достигаться, речь не шла. Но одновременно все чаще поднимался вопрос, что слишком много зерна остается у крестьян — ну естественно, налог сдали, а остальное стоит ли продавать при смехотворных закупочных ценах? Да и резерв надо иметь на случай неурожая. И в начале 28-го в деревню вдруг направили 30 тыс. партработников для изъятия этих «излишков» — т. е. понеслось снова по-ленински, по-продотрядовски. Кстати, и сам Сталин ездил в Сибирь руководить этой кампанией. В конце мая он объявил уже о «политике» коллективизации и быстрой индустриализации — хотя и позже, в июле, ЦК успокаивал, будто ни о каком отказе от нэпа речи не идет. А тем временем создание колхозов шло вовсю. В ноябре 28-го были сформулированы принципы новой политики — мол, социализм может быть построен в том случае, если СССР сможет догнать и перегнать развитые капстраны по темпам экономического роста.

Достигнутые в этом году показатели коллективизации Сталина не удовлетворили. И он вдруг понес какую-то чушь об угрозе голода (которого весь нэп в помине не бывало, но что самое удивительное, эта чушь так и перекочевала в труды маститых западных историков). И принялся за дальнейшее закручивание гаек. Но только в апреле 29-го нэп был свернут официально XVI партконференция приняла пятилетний план индустриализации и политику коллективизации. Меры становились все круче. Уже по изначальным директивам об образовании колхозов туда запрещалось записывать «кулаков». Их заранее отделяли от основной массы сельчан. И 27. 12. 29 г. на конференции "аграрников-марксистов" Сталин объявил о "переходе к политике ликвидации кулачества как класса". 5. 1. 30 г. последовало постановление ЦК, требующее завершить коллективизацию в зернодобывающих районах к 1932 г. и указывающее, что "партия имеет все основания перейти в своей практической работе от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса".

И в феврале поехали в деревню 25 тыс. рабочих "с политическим и организационным опытом" — т. е как раз из бывших чекистов, «матросиков», карателей. Те, кто уже занимался подобными грязными делами. Началась страшная "мужичья чума", в ходе которой было депортировано 15 млн. чел. Какие уж там кулаки! Настоящих-то кулаков, т. е. сельскую буржуазию, еще в гражданскую повывели да перебили. Теперь под это определение попадала любая зажиточная крестьянская семья. Две коровы имеешь — кулак. А и совсем ничего не имеешь, но возражаешь против такой политики — подкулачник.

Не менее четверти «спецпереселенцев» вымерло в пути: на этапах, в пересыльных лагерях, в битком набитых эшелонах. Оказывать им помощь запрещалось кому бы то ни было. Еще повезло тем, кого привезли на великие стройки пятилетки, вроде Магнитки — там при каторжном труде хоть кое-как кормили. Другие очутились на положении заключенных, а то и смешивались с заключенными — например, на строительстве каналов. И гибли вместе с заключенными. А кого и выкидывали на «спецпоселение» где-нибудь в тундре или таежных болотах — без жилья, без запаса продуктов, без скота, без орудий труда. И огромные этапы вымирали полностью — от голода, цинги, морозов.

Но в разгар этой вакханалии 2. 3. 30 г. вдруг вышла статья Сталина "Головокружение от успехов", где критиковались «перегибы» и разъяснялось, что колхоз — дело добровольное. И в какой-то мере крестьян это успокоило. Раз добровольное, то и выписаться можно. И уже созданные колхозы мгновенно поползли по швам. Через 2 месяца процент коллективизированных хозяйств упал с 60 до 23. В общем, многие так и решили, что наступление на деревню провалилось, как было и при Ленине. Однако в июле 30-го на XVI съезде Сталин заявил: "Нет такой крепости, которую большевики не смогли бы взять", и неизменность партийной линии была подтверждена. И осенью того же года наступление возобновилось еще более настойчиво и организованно. Снова потянулись на гибель и лишения жуткие этапы «спецпереселенцев», снова пошла «добровольная» запись под угрозой попасть в такой этап, и к середине 1931 г. процент коллективизации достиг 53…

А затем разразился голод, охвативший Украину, Кубань, Юг России, Белоруссию, в результате которого вымерло по разным оценкам 5–7 млн. чел. И опять, как при Ленине, эпицентры бедствия оцеплялись чекистами и красноармейцами. А голодающим опять никакой помощи не оказывалось. Они скапливались в городах, на станциях в тщетной надежде добыть пропитание или хоть куда-то уехать. Там же массами и умирали — для похорон (точнее закапывания) отряжались специальные воинские команды. А по опустевшим деревням, пропитавшимся вонью разлагающихся трупов, шастали представители ОГПУ и милиции, расстреливая на месте за людоедство тех, кого могли уличить. В это же время была введена паспортная система, не позволяющая голодающим и депортированным разбегаться по стране. А по городам впервые с гражданской войны вводились продуктовые карточки, снабжение по которым быстро ухудшалось. Но для руководящих работников действовала система спецраспределителей различных уровней, и это почти не скрывалось. В результате, в стране нарастало озлобление и недовольство Сталиным. На стенах заводов то и дело появлялись антисталинские надписи. Подняла голову раздавленная оппозиция — одна за другой раскрывались и громились группировки Сырцова, Рютина, Смирнова, все из коммунистов «правого» или «левого» уклонов, пытавшихся сыграть на народном возмущении. В Высшей партийной школе были обнаружены листовки троцкистов, пользовавшиеся большой популярностью. По рукам студентов московских и ленинградских ВУЗов ходили и переписывались копии ленинского «завещания». Вздумали играть в оппозицию многие комсомольские организации, создавая нелегальные кружки для обсуждения наболевших вопросов.

Впрочем, для молодежи это был, скорее, стихийный, интуитивный протест против коммунистической системы, вот только выплеснуться ему оказалось некуда. Это же были первые постреволюционные поколения, дети "героев гражданской", и сознание их было напрочь искалечено красной пропагандой и красным мировоззрением. Для них уже и эсеры с социал-демократами представлялись неведомо каким чудищем, отпугивающим своим "звериным оскалом" — вот и метались в узеньком промежутке между платформами Троцкого и Бухарина, силясь разобрать, кто же из них все-таки "за народ", и чем же они между собой отличаются. Кстати, и среди крестьян ходили слухи, что "Бухарин за нас". К нему даже письма и ходоков слали. Чего он панически боялся, открещиваясь от таких обращений, как от нечистого. Потому что никаким «заступником», и уж тем более «вождем», он, разумеется, не был. Один из главных оплевателей и разрушителей России, на деле он оказался весьма жалкой и низкой личностью.

Когда в 28-м стало ясно, что он сам попадает в оппозицию, к кому он побежал жаловаться? К Каменеву, которого недавно яростно громил. И который придерживался точно таких же взглядов на коллективизацию, как Сталин. Так что и тут дело было отнюдь не в принципиальных вопросах, а только в персональных амбициях — так старательно носил поноску, а не оценили! И в 34-м, на XVII съезде, так называемом "съезде победителей", не кто иной как Бухарин величал Сталина "фельдмаршалом войск пролетариата". А Каменев заявлял: "Эра, в которой мы живем, войдет в историю как эра Сталина".

Кстати, и Киров, которого перестроечная литература возвела чуть ли не в лидеры оппозиции, внес верноподданническое предложение принять доклад Сталина "как партийный закон, как программу работы на ближайший период".

И все-таки, несмотря на обилие открытых материалов о периоде коллективизации и индустриализации, реальная историческая картина тех лет оказалась искаженной. Искаженной версией, непонятно откуда внедрившейся в литературу и массовое сознание, будто русское крестьянство с рабской покорностью принимало все удары, обреченно позволяя грабить себя, ломать коренные устои жизни и миллионами ссылать в полярную глушь на вымирание, а сопротивление выражалось лишь отдельными убийствами активистов и председателей. (Может, утверждению этого мифа способствовала наша творческая интеллигенция, представляющая крестьянство в рамках своих стереотипов — безгласным и безответным, смиренно принимающим роль жертвы?)

На самом же деле, наступление коммунистов на крестьянство сопровождалось мощными восстаниями. Вот только данных о них в условиях советской монополии на информацию сохранилось слишком мало — разве что отдельные упоминания, разбросанные по разным источникам. Названия, даты да и то наверняка не все. Но если попытаться их объединить, картина получается впечатляющая. И опровергающая все домыслы о рабской покорности. В 1928 г. поднялась Якутия. В 1929 г. — Бурятия, при подавлении было расстреляно 35 тыс. чел. В начале 1930 г. был раскрыт и арестован подпольный "Союз вызволения Украины" во главе с Ефремовым, Чеховским и Никовским. Множество отрядов и банд, вооруженных чем попало, образовалось в лесах Белоруссии, Смоленщины, Брянщины — по всему Западному краю.

Да наверное, и в других местах крупно забушевало. Например, в воспоминаниях очевидца дошло до нас описание крестьянских волнений в Пителинском районе на Рязанщине. Здесь в марте 1930 г. восстало 11 сел и деревень. Толпа в 2–3 тыс. чел., значительную часть которой составляли женщины, вооружившись вилами, топорами, дубинами, двинулась на райцентр освобождать арестованных недавно священников. Несколько милиционеров и активистов, пытавшихся остановить крестьян, были убиты. Но на окраине Пителино мятежников встретили председатель Рязанского окрисполкома Штродах и секретарь окружкома партии Глинский с командой из 300 солдат. Штродах, чувствуя свою силу, завопил, размахивая наганом: "Что бунтуете, колхозы не понравились?" В ответ одна бойкая молодка задрала юбку и показала ему голый зад: "Вот тебе колхоз!" Взбешенный коммунист выстрелил и убил ее. Толпа ринулась на него, готовая растерзать, однако красноармейцам приказали открыть огонь. Они дали несколько залпов, но очевидно, душой сочувствовали повстанцам — их пули не задели больше ни одного крестьянина, все прошли мимо. Тем не менее, стрельба вызвала панику, и толпа бросилась бежать. Некоторое время мятежники еще держались по деревням, перебили там активистов, разобрали по дворам обобществленный скот, и лишь спустя три дня восстание было жестоко подавлено.

И очевидно, подобное происходило сплошь и рядом — иначе с какой стати "Вождю народов" было бы в марте 30-го давать сигнал к отступлению? Вряд ли к таким мерам его могло вынудить лишь убийство нескольких сотен мелких активистов. Секретная телеграмма Сталина, разосланная органам ОГПУ, сообщала: "Сопротивление крестьян перерастает в повстанческое движение, обстановка грозит гибелью, употреблять Красную Армию для подавления повстанцев — значит идти на разложение ее ввиду подавляющего крестьянского состава и оголить границы СССР".

Ну а для чего Хозяин пошел на попятную, представляется понятным. Во-первых, внести раскол в ряды противника — успокоить, «середняков» и «бедняков», что им-то ничего не грозит, не хотят в колхоз — и не надо. И оторвать тем самым от «кулаков», продолжая их выгребать. А ведь они, как самые хозяйственные и деловые люди, были на селе главными авторитетами следовательно, крестьянское сопротивление лишалось потенциальных лидеров. А во-вторых, передышка нужна была Сталину для перегруппировки сил и более основательной подготовки нового удара. Перегруппировки именно в военном смысле. Перебросить в ключевые пункты надежные части, подготовить карательные отряды. И второй раунд коллективизации показал, что это "не лишнее".

В 1930-31 гг. прокатилось восстание в Казахстане, жесточайше вырубленное советской конницей. Где-то в начале 30-х сильные волнения были в Татарии. В 1931 г. поднялась Кубань, восстание перекинулось на Дон, Украину и Северный Кавказ. По свидетельствам чекиста-невозвращенца Орлова, против повстанцев бросались крупные контингента войск с танками и артиллерией. Многие красноармейцы переходили на сторону крестьян и казаков. Был случай, когда прямо на аэродроме расстреляли личный состав эскадрильи, отказавшейся вылететь на бомбежку восставших станиц. Кубанские казаки сражались отчаянно, старыми шашками, охотничьим и трофейным оружием. Однажды окружили и вырубили целый полк карателей. Согласно донесениям начальника погранвойск ОГПУ Фриновского, назначенного ответственным за подавление восстаний в этом регионе, бои шли такие сильные, что по рекам плыли сотни трупов, создавая заторы. Известно, что на Украине карательными операциями командовали высокопоставленные военачальники — Якир, Примаков, прославившиеся жестокостью еще в гражданскую. В 1932 г. грянуло Сибирское восстание, а с повстанческим движением на Дальнем Востоке под руководством Карнаухова коммунисты долго не могли справиться, оно оказывало сопротивление с 1931 по 1935 гг.

Так если собрать все воедино, то получается, что в 1928-33 гг. по стране прокатилась вторая гражданская война! Война, старательно стертая из истории советскими властями. Да и в живой памяти оставившая следов куда меньше, чем, скажем, «антоновщина» или Кронштадт. Не было уже в России представителей некоммунистических партий, которые поддерживали бы связь с повстанцами и в той или иной мере освещали бы их дела. А свидетелей и участников тоже не оставалось. Как сообщает тот же Орлов, население восставших сел и станиц расстреливалось отрядами ОГПУ поголовно уничтожали всех без различия пола и возраста. Только на Кубани и Сев. Кавказе число казненных измерялось десятками тысяч. А прочие жители "мятежного района" подлежало депортации в потоках «спецпереселенцев». Тоже поголовно, и без разбора, «кулаки» или бедняки. Причем их-то и отправляли в самые гиблые места — практически, на верную смерть.

Попутно встает вопрос и о голоде. В современной литературе принято считать, что главной его причиной стала коллективизация, разорившая прежнее крестьянское хозяйство. Но ряд авторов высказывают версию, что он был организован искусственно. Например, Бармин приводит доводы, что голод в тот раз начался не постепенно, а как-то сразу. Вчера продукты были — сегодня вдруг исчезли. И закончился он тоже «сразу» — продукты питания одновременно появились на всех прилавках, так же неожиданно, как пропали. Считать подобную меру слишком уж чудовищной "даже для Сталина" не приходится — а как же 15 млн. депортированных? Это что, менее чудовищно? И вспомним, что голод уже помог большевикам подавить массовое повстанческое движение в 1921-22 гг. В тот раз он грянул по климатическим причинам — Ленину оставалось только усугубить его последствия. Так почему бы в аналогичной ситуации не повторить сценарий? Он и повторился. Причем заградотряды, блокировавшие голодающие области, оказались как бы уже и наготове. Бедствие едва разразилось — а заставы на всех дорогах уже тут как тут. И вот еще одна немаловажная деталь: климат в данном случае был явно ни при чем, никакой засухи в помине не было. А что касается разрушения прежнего хозяйства раскулачиванием и коллективизацией — то ведь оно произошло по всей стране. Но повальный, опустошительный голод охватил именно те области, где сильнее всего бушевало сопротивление! Поэтому с большой долей уверенности можно сказать, что с помощью голода это сопротивление и было окончательно подавлено. Точно так же, как в "первую гражданскую".

Особо стоит коснуться хлебных карточек. Конечно, может быть и так, что их введение стало вынужденной мерой, связанной с разгромом сельского хозяйства. Но из догматической приверженности Сталина ленинским теориям в данный период нельзя исключать и другого предположения. Не был ли связан этот шаг с попыткой буквальной реализации ленинских планов "нового общества", где хлебной карточке в руках государства отводилась принципиальная роль — роль одного из основных рычагов, обеспечивающих всеобщее повиновение и трудовую повинность? Да кстати, эта повинность в сталинском государстве и в самом деле реализовалась. И "трудовыми армиями" очень уж попахивало на «ударных» стройках, вроде Днепрогэса или Комсомольска-на-Амуре, а уж тем более на Беломорканале, где для зэков и «вольных» рабочих даже ввели название "каналармейцы".

И подобие "красного террора" тоже имело место. В 1928 г. был организован громкий судебный процесс по "Шахтинскому делу", в 1930 г. — по делу «Промпартии», в 1931 г. — по делу "Союзного бюро меньшевиков". Как вполне обоснованно показал Солженицын, все три процесса были высосанными из пальца. Но — показательными, т. е. предназначенными для широкомасштабного тиражирования по городам и весям для поисков, арестов и уничтожения «вредителей». Зачем? С одной стороны, чтобы дать народу "козлов отпущения" за собственные просчеты и последствия авантюр — вот они, вредители, во всем они виноваты. А с другой, дополнительно, еще разок затерроризировать остатки русской интеллигенции, чтобы на ответственном историческом повороте и носа поднять не смели.

Некоторое участие в событиях "второй гражданской" принимали и зарубежные белогвардейцы. БРП пыталось организовать партизанское движение в Белоруссии. Совещание представителей эмигрантских организаций призвало население Сибири и Дальнего Востока ко всеобщему восстанию. Несколько отрядов РОВС перешло границу в советском Приморье. Но конкретные результаты опять были незначительными: налеты на колхозы, обозы, мелкие склады. В таком-то месте убиты один-два коммуниста, в таком-то — несколько солдат или милиционеров. В 1931 г. часть белых отрядов из Приморья вернулась на китайскую территорию, часть разбилась на мелкие группы и скрывалась по глухим лесам, добывая пропитание охотой. На большее у эмигрантов возможностей не хватало. Да и советские спецслужбы принимали эффективные ответные меры — о планах и замыслах белых организаций они чаще всего знали заблаговременно.

В эти годы была практически свернута пропаганда «возвращенчества». Оно исчерпало себя, да и прежние сказки о советской власти, которыми соблазняли колеблющихся, выглядели теперь совсем уж неправдоподобно. И внутри страны уничтожались "рекламные фигуры", прежде используемые для приманки — теперь они могли стать «рекламными» и для повстанцев, которым не хватало авторитетных лидеров. В 1928 г. был арестован и тайно расстрелян видный социал-демократ Петренко, которого большевики переманили на службу и для видимости устроили в украинский Наркоминдел. В 1929 г. таким же образом тайно расстреляли Тютюнника. В этом же году был убит генерал Слащев — его застрелил один из слушателей академии, некто Коленберг, по официальной версии — из личной мести за брата, погибшего в гражданскую. Но не забывали и потенциальных лидеров сопротивления, пребывающих за границей. Не исключено, что как раз с этим фактором была связана смерть Врангеля и великого князя Николая Николаевича, похищение Кутепова.

Еще один прочный исторический штамп, внедрившийся в мировую историю, относится к потрясающим результатам сталинского "большого скачка". И в нашей, и в западной литературе сплошь и рядом можно встретить уважительные оценки, что и впрямь, мол, чудо свершилось — была темная, лапотная Русь, а за каких-нибудь 5 лет стала мощной индустриальной державой! Например, даже такой ярый антисталинист и русофоб, как Я. Грей, приходит к выводу, что "первый пятилетний план по масштабам и достижениям являлся величайшим планируемым экономическим предприятием за всю историю человечества". Да вот только здесь есть несколько больших «но». Во-первых, историкам, особенно столь наивным, как западные, следовало бы иметь в виду, что официальные цифры, публикуемые в советских победных реляциях, на веру-то принимать не стоило бы. При рапортах снизу вверх они приукрашивались на каждом промежуточном уровне. А для открытой итоговой публикации и вовсе редактировались до неузнаваемости. Во-вторых, рывок был возможен из-за неограниченных человеческих ресурсов и неограниченного их «расхода» гиганты пятилетки возводились буквально на грудах костей. В-третьих, итоги включали и откровенную халтуру, вроде пресловутого Беломоро-Балтийского канала, который после сдачи оказался непригоден для мало-мальски эффективного экономического или военного использования.

А в-четвертых, хотя советская пропаганда рекламировала только Магнитки с днепрогэсами, но значительная доля прироста продукции была достигнута за счет других источников. В итоговые цифры вошли и конфискованные предприятия нэпманов. И иностранных концессионеров — тех самых, которые завезли свое оборудование, но как раз во второй половине 20-х были окончательно выдворены. И, наконец, стоило бы вспомнить, что на самом-то деле до революции Русь темной и лапотной не была! Это иностранные хулители ее такой представляли — и большевики тоже, вот и сошлось. А значительная доля успехов индустриализации пришлась на восстановление прежней, еще дореволюционной промышленной базы, разрушенной в первые годы коммунистической власти. Скажем, текстильная и легкая промышленность, которая в 30-е годы наконец-то смогла "одеть и обуть страну", почти целиком возрождалась именно на дореволюционной основе. Но конечно, о таких «новостройках» пропаганда молчала. Только цифры приплюсовывались.

А в заключение этой темы, наверное, нужно отметить и тот факт, что "вторую гражданскую" в СССР западное общественное мнение вообще проигнорировало. Хотя не настолько уж был непроницаемым "железный занавес". И политические деятели были в курсе происходящего, и разведки работали, и через русскую эмиграцию информация проникала, и беглецы из Советского Союза за рубеж попадали — в Забайкалье, например, довольно многие от депортаций и коллективизации спасались таким образом. Но почему же не посылали в районы восстаний отважных бабицких с целью разоблачения коммунистических зверств? Почему не гремели протесты о нарушениях прав человека? О "гуманитарной катастрофе" с 15 миллионами «спецпереселенцев»? И даже комиссий для помощи голодающим, как в начале 20-х, в этот раз не создавалось. Голода тоже как бы и не заметили. Советские дипломаты с вежливыми улыбками поясняли, будто никакого голода нет, а их западные коллеги с вежливыми улыбками принимали эти заверения.

А дело в том, что у «демократического» мира в тот момент своих проблемхватало — на Америку и Европу обрушился мировой кризис 1929-33 гг. Поэтому жизнь и "права человека" каких-то там миллионов русских никого не интересовали. Мало того, СССР крайне нуждался в валюте для своей индустриализации, поэтому продавал сырье и топливо по чрезвычайно дешевым ценам, зачастую ниже себестоимости. Так что ссориться с ним в условиях собственной экономической депрессии было совсем невыгодно. Да в общем, и в последующие времена, вплоть до периода "холодной войны" и соответствующей ей войны информационной, коммунистические зверства западный мир совершенно не волновали. Это было "внутреннее дело русских" — если недовольны, то чего ж не переизберут Сталина?

Впрочем, нет. Из уст некоторых европейских политиков все же порой звучали яростные и правдивые разоблачения сталинского режима. Ну, вот взять хотя бы такое: "Беломорский канал и канал Волга-Москва… эти большие постройки были выполнены политическими заключенными вместе с уголовными преступниками. Со всего Советского Союза были собраны для этих и подобных им строек лучшие представители русской нации, не желавшие подчиниться большевистской системе, а также томящиеся под игом красного империализма члены других народов Советского государства и посланы были в двух направлениях: в европейской части на постройку этих каналов, сооружение военных заводов; на Востоке, прежде всего, на постройку железнодорожной линии, которая находилась бы вне досягаемости японских орудий с целью облегчения наступления против Японии на Дальнем Востоке. На этой Байкальской дороге работают 800 тысяч уголовных преступников и политических заключенных с Украины, Кавказа и казачьих областей. Работают часто при 50-60-градусном морозе. В лагерях принудительных работ вдоль Беломорского канала были размещены в нечеловеческих условиях 300 тысяч заключенных, которые умирали во время работы и пополнялись новыми обреченными на смерть заключенными и ссыльными, нередко из немецких колоний… Постройка Беломорского канала обошлась за последние годы в сотни тысяч человеческих жертв. Как бы в насмешку над этим страшным истреблением людей, центральный орган Коминтерна "Московская правда" от 8. 9. 1936 г. сообщала, что канал был построен "руками и лопатами", а центральный орган Красной Армии "Красная Звезда" (29. 4. 1937 г.) назвал эти невиданные еще в мировой истории мучения людей — величайшей победой "социалистической гуманности"! Это уничтожение народа от имени социализма и освобождения труда проводилось главным образом прежним еврейским шефом ЧК Ягодой. Ягода соединил с этим хитроумную систему вымогательства, обещая многим заключенным, имеющим еще ценности, облегчение их участи ценой передачи ему, может быть, последних спрятанных драгоценностей. Эти полученные путем вымогательства ценности Ягода со своими сообщниками пересылал в другие государства, чем вызвал в заключение зависть к себе других, не дорвавшихся еще до таких заработков негодяев, которым он и должен был потом уступить. Непосредственным подчиненным его был Мозес Берман, в управлении которого находились лагеря принудительных работ всего Советского Союза. С садистской жестокостью этот Берман гнал заключенных со всего Советского Союза в ледяные пустыни Азии и к Белому морю или заставлял их хиреть десятками тысяч в сибирских концентрационных лагерях. Его заместителем был Соломон Фирин. Так продолжаются насилия, по своей жестокости не имеющие примера в мировой истории, над еще остающимися лучшими русскими людьми и людьми других народов Советского Союза…"

Вы спросите, кто же этот пламенный и принципиальный правозащитник, столь горячо заступившийся за многострадальный русский народ? Нацистский идеолог Розенберг. А цитата взята из его речи в Нюрнберге на съезде НСДАП 3. 9. 1937 г.

9. В бой идут молодые…

Рубеж 20-х — 30-х годов ознаменовал собой новый этап в жизни эмиграции. Во-первых, сталинские преобразования окончательно похоронили наивные надежды на эволюцию большевизма к демократическим формам. А во-вторых, Америку и Европу охватил мировой экономический кризис, и социально-незащищенные эмигранты были одними из тех, кто сильнее всего пострадал. Их в первую очередь увольняли с разоряющихся предприятий, а найти новую работу им было потруднее, чем коренным гражданам. Они не обеспечивались пособиями, на них не распространялись благотворительные и социальные программы. И многим стало вовсе не до политики — шла отчаянная борьба за выживание. Хотя даже в таких условиях «сверхзадача» оставалась прежней — грядущее возрождение России. В надежде на это люди старались сохранять свою веру, церковную организацию, культурные и нравственные ценности, передавать детям русский язык и внушать им любовь к родине отцов и матерей.

В данный период значительная часть прежних партий и группировок пришла в полный упадок. У меньшевиков раскол пошел еще в 1927 г., левое крыло во главе с Ф. И. Даном цеплялось за "теорию эволюции", а правое — Р. А. Абрамович, Д. Ю. Даллин, Б. И. Николаевский — стало выражать сомнения, "эволюционирует ли советский режим и заслуживает ли он поддержки революционеров?". Вскоре они рассыпались совсем. От партии остались малочисленные группочки, бесцельно варившиеся в собственном соку и пополнявшиеся разве что за счет собственных детей (да и то если удавалось вовлечь родительским авторитетом). Теоретизировали из пустого в порожнее, пытаясь подогнать действительность под штампы ортодоксального марксизма. В итоге, договаривались до откровенного бреда. Например, что из-за доказанной Марксом невозможности победы социализма в одной стране, неизбежен возврат России на капиталистические рельсы. И начавшаяся индустриализация — это капиталистические преобразования, значит большевистская революция носит буржуазный характер. Что само по себе прогрессивно, поскольку создает предпосылки для победы социализма, но где-то в далеком будущем, когда этот процесс назреет в развитых странах…

Распались и эсеры. Чернов в начале 30-х писал: "Нет ни революционной партии, ни воли к борьбе". Он еще пробовал играть роль лидера, ездил по Америке, старался показать, что оказывает какое-то влияние на русское крестьянство, однако был встречен там весьма прохладно. Собственные соратники катили на него бочку, что он, в общем-то, никем не уполномочен возглавлять партию и выступать от ее имени. В 1931 г. в Париже собрался «съезд» из представителей разных эсеровских групп, кое-как состряпали и подписали декларацию, но не смогли договориться даже о создании единого печатного органа.

Съезд собрало и Республиканско-Демократическое объединение, тоже утонув в теоретизировании — как бы изменить платформу, чтобы она соответствовала действительности. В самом этом объединении остались только сторонники Милюкова и Керенского. Трудовая Крестьянская партия из РДО вышла. Она растеряла своих сторонников, а в период коллективизации большая часть крестьян из приграничной полосы была выселена вглубь страны — и оборвались связи, через которые партия осуществляла свою деятельность в СССР. А стало быть, терялся и смысл работы в прежних ее формах. Умер Аргунов, один из лидеров ТКП, а два других руководителя, Маслов и Бем, перешли на национально-патриотические позиции. Правые кадеты тоже находились в трудном положении. Небольшие группы в разных странах вели какие-то свои заседания, писали протоколы и спорили о самой необходимости сохранения партии. С ними и объединились в 1931 г. остатки ТКП. Одно за другим прогорали эмигрантские издания. В 1931 г. перестали выходить журнал Чернова "Революционная Россия", кадетский «Руль», меньшевистский "Социалистический вестник", "Крестьянская Россия", в 1932 г. — эсеровский журнал "Воля России", газета Керенского "Дни".

В сложной ситуации оказались монархисты. С одной стороны, казалось бы, из двух претендентов на престол остался только один — Кирилл Владимирович, но сотрудничество с ним было невозможно из-за его чудачеств и амбиций. Так, после провозглашения себя "императором Всероссийским Кириллом I" он требовал императорских почестей, а жену в качестве «императрицы» посылал в США хлопотать о займе — с обещанием вернуть, когда займет законный престол. Когда с Кириллом Владимировичем попытался наладить контакты РОВС, он потребовал поставить всю организацию под его контроль, допустить его представителей ко всей документации и на все действия испрашивать его согласия. Разумеется, переговоры на этом прервались. РОВС еще продолжал существовать, хотя количество зарегистрированных в нем членов к началу 30-х сократилось до 40 тыс. После гибели Кутепова организацию возглавил бывший начальник ее штаба генерал от кавалерии Е. К. Миллер. Проанализировав прошлую деятельность, он во многом пересмотрел направления работы. "Бессистемные покушения, нападения на советские учреждения и поджоги складов", осуществлявшиеся боевиками Кутепова, он назвал "булавочными уколами", приходя к выводу, что они не дают никакого практического эффекта и ведут лишь к потерям активистов. Поэтому главный упор Миллер решил перенести на систематическую и целенаправленную подготовку кадров для партизанской войны, которую затем можно будет развернуть в СССР. Для этого он планировал использовать существующие курсы и школы РОВС, создавать новые, обратить внимание на подрастающее поколение эмиграции. Но как раз в период общего разброда и упадка "новое поколение" решило искать свои собственные пути борьбы за освобождение России. 1. 7. 1930 г. в Белграде собралось 14 представителей русских молодежных организаций из Югославии, Франции, Болгарии, Чехословакии и Голландии, провозгласив образование Национального Союза Русской Молодежи (позже — Национально-Трудовой Союз Нового Поколения, еще позже — Народно-Трудовой Союз российских солидаристов — НТС). Объединил он тех, кто считал себя лично ответственными за судьбы России и готов был отдать себя делу ее возрождения. Чтобы отгородиться от прошлого, разделившего эмиграцию на множество течений, самим искать свою дорогу, при образовании Союза был введен возрастной ценз — принимались лица не старше 1895 г. рождения. Первым председателем стал герцог Н. С. Лейхтенбергский.

Свое мировоззрение НТС определял как "идеализм, национализм, активизм". То есть, верность высоким духовным идеалам, приоритет национально-патриотических ценностей перед партийными идеологиями и курс на конкретные действия. Категорически отвергался путь террора, а в качестве своей цели Союз видел национальную революцию, которая свергнет большевизм. В рамках этой цели ставилась задача подготовки борцов за Россию, квалифицированных кадров для строительства в ней здорового гражданского общества. Союз отказывался от полемики о формах правления, но считал, что в стране должен установиться "народно-трудовой строй", служащий не отдельным классам, а народу в целом. Причем изначальные модели, которые вырабатывались теоретиками НТС, очень отличались от демократических — да иначе и быть не могло, поскольку в тот период западные демократии то и дело дискредитировали себя слабостью и беспринципностью. В этом отношении большое влияние на НТС оказало учение евразийцев. Предполагалось, что у России свой собственный путь развития, и в ней должно установиться сильное авторитарное государство, отвечающее интересам народа (иногда в качестве исходной бралась португальская модель Салазара). Огромная роль отводилась религии, в первую очередь — православию.

НТС начал выпускать в Софии свою газету "За Россию", издавались пропагандистские материалы и учебная литература. А некоторые активисты двинулись в СССР — разведывать реальную обстановку, оценить возможности нелегальной работы, завязать контакты для создания своей сети в СССР. В 1932 г. шесть человек пошли по каналам БРП через Прибалтику. В результате предательства в БРП все погибли. В 1933 г. по каналу РОВС через румынскую границу отправились П. Ирошников и М. Флоровский. Тоже погибли, и тоже из-за предательства. В 1934 г., опять через РОВС, пошла из Финляндии группа Г. Прилуцкого. Оказывается, и ее ждали — лишь чудом избежав ловушки, она вернулась назад. В 1935 г. по каналам БРП на Дальнем Востоке перешли границу И. Кобылкин, Е. Перелядов и Б. Олейников. Они добрались до Москвы, установили там связи для организации подполья, но на обратном пути попались и были расстреляны в Иркутске…

Новые времена наложили отпечаток и на деятельность чекистов. В связи с кампанией против «уклонистов» в их рядах прошла довольно серьезная чистка. Случай с Блюмкиным, привезшим из Константинополя письмо Троцкого, первый заместитель председателя ОГПУ Ягода использовал для сведения счетов со своим конкурентом — вторым заместителем и начальником иностранного отдела Трилиссером, подсказав Сталину способ его «проверки». Составил «тройку» для суда над Блюмкиным из Менжинского, Трилиссера и себя. И предложил провинившегося расстрелять. Менжинский, предупрежденный, что такова воля Сталина, проголосовал «за», а Трилиссер был удивлен столь крутой мерой, поскольку троцкистов в 1929 г. еще не расстреливали. И проголосовал «против». За что и полетел с должности. И естественно, вслед за начальником, покатилась волна увольнений, замен и арестов его подчиненных. А среди чекистов троцкистские симпатии были все еще сильны, и особенно в иностранном отделе, работавшем на "мировую революцию". Теперь они заменялись "людьми Ягоды". Как свидетельствует Агабеков, в результате этих чисток "вместо фанатиков-революционеров пришли чиновники, не склонные к личному риску". Да и не сразу новые кадры выходили на должный уровень квалификации. Профессионализм работы за рубежом на время снизился, операции стали более грубыми и прямолинейными.

С другой стороны, с ужесточением режима внутри СССР и новыми репрессивными кампаниями начал расширяться спектр эмиграции. За границей оказались Троцкий с сыном, принявшиеся активно создавать свой "Четвертый интернационал". Появлялись новые беженцы, сумевшие каким-то образом пересечь границу. Стала расти плеяда «невозвращенцев» из загранкомандировок, торговых миссий, а то и из дипломатов, разведчиков. Общий их состав тоже был очень разношерстным. Были разочаровавшиеся в коммунизме — такие, как секретарь Сталина Бажанов. Были спасающие свою жизнь, как Беседовский, Бармин, Раскольников, Кривицкий (Гинзбург), Рейсе (Порецкий), Орлов (Фельбинг), Крюков-Ангарский, Гельфанд. А некоторые рядовые совслужащие становились невозвращенцами безо всякой политики, из чисто меркантильных соображений, поскольку за рубежом имели возможность сравнить материальные условия жизни "у них" и "у нас". Но представляется интересным, что «перевоспитавшиеся» антикоммунисты, вроде Бажанова или Бармина, сходились отнюдь не с «левой», а с «правой», белогвардейской частью эмиграции. Социалистические бредни были для них "пройденным этапом", их несерьезность и нереальность они уже успели познать на собственном опыте. Зачастую представители новой, советской эмиграции, были для Москвы более опасными, чем прежние враги. "Четвертый интернационал" Троцкого грозил внести раскол в плетущуюся паутину Коминтерна. Этого не произошло только из-за несопоставимости финансовых возможностей опального вождя и целого государства. Видные невозвращенцы слишком много знали, а прочными моральными устоями обычно не обладали, стараясь побыстрее и повыгоднее продать свои секреты. Так, Агабеков заложил всю советскую сеть в Иране и на Ближнем Востоке. Кривицкий выдал британской разведке более ста агентов в Европе и Америке. Поэтому мало кто из них прожил долго и умер своей смертью. Но операции против них отвлекали силы и средства советских спецслужб от других задач, и острие заграничного террора ОГПУ вынуждено было перенацеливаться на новые мишени.

Но имелись и обстоятельства, благоприятные для большевистской разведки. Ей уже удалось к этому времени густо пропитать своей агентурой саму эмиграцию, а экономический кризис предоставил дополнительные возможности для вербовки. Так что "чиновникам, не склонным к личному риску", теперь особо рисковать и не требовалось — в их распоряжении хватало пешек, которыми можно было безопасно руководить из-под дипломатического прикрытия и жертвовать без малейшего сожаления.

О том, каким мощным инструментом в руках спецслужб стала эмиграция, говорит любопытный факт. В период разрыва дипломатических отношений между СССР и Англией в 1927-29 гг. главным источником информации о политике Лондона стали для советского правительства… сводки бывшего российского посла в Великобритании Саблина, которые он регулярно продолжал посылать в Париж, председателю Совета Послов Гирсу. Через агентов в окружении Гирса они попадали к советской разведке и в копиях рассылались Сталину, Рыкову, Чичерину, Ворошилову и Молотову. Эти сводки были куда более глубокими и квалифицированными, чем у советских дипломатов, поэтому всегда вызывали огромный интерес и заслуживали высокой оценки. В частности, Саблин задолго до очередных выборов предсказал грядущую победу лейбористов, а значит и изменение курса в отношениях с СССР.

Были и другие ценные агенты — Третьяков, Скоблин, Плевицкая, Кольберг. В 1932 г. предательство Кольберга раскрылось, и "Братство Русской Правды", одним из руководителей которого он являлся, вынуждено было прекратить свою деятельность. Нанесло это удар и по НТС — отделение этой организации в Латвии, созданное бароном Нольде из молодых членов БРП, пришлось распустить как «засвеченное». В целях конспирации потребовалось менять структуру и принципы деятельности общего руководства Союза.

Что же касается Скоблина, то его положение в РОВС заметно упрочилось. Поскольку в гражданскую войну Миллер командовал на Севере, и в отличие от Кутепова, персональные качества Скоблина знал недостаточно, тому удалось выдвинуться. В 1935 г. он был назначен начальником "внутренней линии" — то есть контрразведки РОВС, занимавшейся не только выявлением и разоблачением советских интриг, но и подбором кадров для нелегальной работы в СССР! Нетрудно понять, какие богатейшие возможности это открывало для чекистов. Правда, уже тогда начали возникать некоторые подозрения. К выводу о предательстве во "внутренней линии" пришло руководство НТС — об этом свидетельствовали наблюдения Г. Е. Прилуцкого, который, как уже отмечалось, едва избежал гибели, воспользовавшись каналом РОВС. Был собран ряд других данных, и в 1935 г. все доказательства были представлены Миллеру. Одновременно и военная разведка Финляндии, находившаяся в хороших отношениях с Миллером, предупредила его, что подозревает Скоблина в связях с ОГПУ. Это обвинение разбиралось судом чести старших генералов, однако весомых доказательств обнаружено не было, а по одним лишь косвенным подозрениям возложить такую вину на заслуженного боевого товарища не сочли возможным. Ограничились тем, что в конце 1936 г. отстранили Скоблина от работы во "внутренней линии", а в остальном — даже дружеских отношений не порывали…

Но гораздо чаще агентуру из эмигрантов использовали для самых грязных игр и провокаций. Например, когда понадобилось опровергнуть компрометирующие документы Коминтерна, попавшие в руки западных держав и объявленные в Москве «фальшивками», было принято во внимание то обстоятельство, что некоторые безработные эмигранты действительно подрабатывали фабрикацией всевозможных фальшивок, которые пытались продать иностранным разведкам (а то и советской — несколько таких «документов» о "польском заговоре против СССР" было куплено советским посольством в Варшаве). И разыгралась весьма подозрительная история. В правой газете «Руль» было помещено платное объявление, что "Русское информационное агентство «Руссино» принимает заказы на сведения о деятельности Коминтерна и информацию о положении в России". Директором агентства значился некто С. М. Дружиловский. И вскоре после такой рекламы этот Дружиловский был задержан на советской границе — якобы шел собирать заказанную информацию. А на суде взял на себя авторство всех «фальшивок», от которых открещивался Коминтерн, вплоть до скандального "письма Зиновьева". Что и было растиражировано советскими газетами. Комментарии, похоже, излишни.

Возможно, этого показалось мало, и в том же направлении была организована еще одна акция. В Берлине, где советские позиции были особенно сильны, и многие полицейские с чиновниками давно куплены, за подделку документов арестовали эмигрантов Орлова и Павлуновского. И когда их судили за мошенничество, процесс кем-то очень крупно подпитывался. Столь плевенькое и заурядное дело получило вдруг широкое освещение в печати. Обвинение почему-то пыталось приплести Орлову и Павлуновскому все те же коминтерновские «фальшивки», совершенно не относящиеся к теме. А авторитетный эксперт д-р Фосс с какой-то стати решил от частного случая перейти к обобщенным выводам и выдал заключение, что "от русских эмигрантов нельзя брать никаких сообщений о русских делах". То есть, и о терроре, голоде, раскулачивании — все такие сведения, попадающие по каналам Русского Зарубежья, заранее объявлялись недостоверными.

В 1932 г. бывшим офицером П. Горгуловым был убит президент Франции Поль Думер. Представители 78 эмигрантских организаций срезу же выступили с осуждением теракта, все лидеры партий и движений отреклись от связей с Горгуловым. Сам он, алкоголик и психически неуравновешенный человек, так и не смог толком ответить, кто его науськал на убийство, и унес эту тайну в могилу. Но как раз в данное время французское правительство затягивало подписание пакта о ненападении с СССР, и тормозил его именно Думер. Разумеется, после его смерти, да еще и от руки «белогвардейца», пакт был подписан. Поэтому вполне обоснованными выглядят версии газеты «Возрождение», приводившей доказательства связи Горгулова с советскими спецслужбами.

А на базе «сменовеховских» и «возвращенческих» организаций чекистами стали создаваться откровенно прокоммунистические центры. Была организована даже «своя» масонская ложа «Гамаюн» ярко выраженной советской ориентации. Сотрудники «сменовеховских» изданий, которые еще не порвали с этим движением или не выехали в СССР (и не погибли там), постепенно становились обычными платными работниками большевистской пропаганды. А "Союз возвращения на родину" преобразовался в "Союз друзей советской родины". Собственно, «возвращенцы» в России были уже не нужны. Массовое заманивание эмигрантов давно себя исчерпало, а что касается одиночек, то в сталинских лагерях и без них уже хватало рабочей силы. И тех, кто иногда еще продолжал «поклевывать» на старые удочки, предпочитали использовать на месте. Им объясняли, что надо сперва доказать «лояльность» и втягивали в шпионскую, диверсионную, террористическую деятельность. А дальше они и сами оказывались на крючке, работая по указкам резидентов. В 1936 г., когда началась гражданская война в Испании, 300 таких «возвращенцев» направили туда сражаться за республиканцев. Это было дешевле и проще, чем переправлять советских военных. И кому бы пришло в голову жалеть, что третья часть из них погибла?

В 1937 г. НКВД использовал "Союз друзей советской родины" для охоты на важных невозвращенцев. Группа членов этой организации во главе с неким Ковалевым предприняла несколько попыток устранить Бармина, а когда в Швейцарии был застрелен Рейсе, полиция установила, что один из убийц принадлежал к "друзьям советской родины". После ареста он дал показания на других членов той же самой группы Ковалева. Однако им удалось скрыться тоже в Испанию, под крылышко штаб-квартиры НКВД в Барселоне.

11. Заклятые друзья

Отношения между СССР и Германией в течение всех 20-х и начала 30-х гг. продолжали носить особый характер. И даже попытка Москвы организовать у немцев революцию в 23-м не привела к окончательному разрыву альянса. Тот же военный министр фон Сект, возглавлявший подавление коммунистических восстаний, предпочитал подходить к вопросу сугубо прагматически, и считал, например, более важным, что через СССР можно успешно решать проблему обеспечения боеприпасами, поскольку и это тормозилось ограничениями Версаля — и в 1924 г. через подставную фирму «Метахим» советской промышленности был передан заказ на 400 тыс. трехдюймовых снарядов к полевым орудиям, выполненный в течение двух лет. Продолжало развиваться и сотрудничество по достигнутым прежде договоренностям в военно-технической области. В 1924 г. начал функционировать авиационный центр в Липецке для совместных испытаний техники и обучения германских летчиков. В 1926 г. аналогичный центр для танковых войск под названием «Кама» был создан под Казанью, а химический центр обучения и полигон — в местечке Подосинки. Впоследствии этот центр переместился в окрестности г. Вольска Саратовской обл., где возникла база «Томка». Все обучаемые в этих заведениях немецкие офицеры временно увольнялись из Рейхсвера и становились "служащими частных предприятий".

Но справедливости ради следует отметить, что периодически появляющиеся в наше время сенсационные статьи и телепередачи о том, будто Советский Союз таким образом сам вооружил своего будущего врага и врага всего цивилизованного мира, все же далеки от истины. Потому что большинство проектов военно-технического сотрудничества, рожденных в эйфории 1921-22 гг. так и остались на бумаге или зависли на уровне переговоров. Так, для Круппа предлагаемые ему условия концессии ленинградских заводов оказались неприемлемыми. Недалеко продвинулись и планы химического предприятия по производству иприта. Переговоры о совместном производстве самолетов «Альбатрос» и подводных лодок кончились ничем. А строительство заводов «Юнкерса» в Филях и Харькове хотя и началось, не было доведено до конца. Там год за годом накапливались взаимные претензии по срокам, финансированию, качеству работ, разразился грандиозный скандал со взяточничеством советских начальников, за мзду смотревших сквозь пальцы на невыполнение фирмой своих обязательств, и в 1927 г. российская сторона расторгла договор с выплатой «Юнкерсу» 3,5 млн. руб., а превратившиеся в «долгострой» так и недооборудованные заводы взяла под свое управление. Ну а предложение выпускать на советских заводах вооружение и военную технику для Германии в обмен на немецкие патенты тоже реализовано не было. Во-первых, из-за промышленной отсталости СССР Рейхсвер предпочел закупать оружие в Швеции, Бельгии и других западных странах — так что заказ трехдюймовых снарядов был единственным в своем роде. А во-вторых, тогдашние немецкие «демократы» грешили теми же привычками, что российские образца 1990-х, и на любое нарушение своим государством наложенных санкций норовили настучать державам-победительницам.

Тем более, что без последствий коминтерновская авантюра все же не осталась, и в 1924-26 гг. российско-германское сближение серьезно затормозилось. После революционных событий сформировалось мощное антисоветское крыло во главе с бывшим рейхсканцлером и министром иностранных дел Г. Штреземаном, видевшее "наименьшее из зол" в сближении с Западом. Примыкали к нему многие видные финансово-промышленные тузы. В военной среде сторонниками западной ориентации выступили столь популярные военачальники Первой мировой, как генералы Гофман и Людендорф. Характерно, что как раз они-то большевиков знали лучше других — один был начальником штаба Восточного фронта и возглавлял германскую делегацию на переговорах в Бресте, другой фактически командовал Восточным фронтом и сам принимал участие в засылке Ленина в Россию.

Особенно усилились позиции этого крыла после принятия 16. 8. 1924 г. на Лондонской конференции Антанты американского плана Дауэса, предусматривающего для облегчения бремени репараций и восстановления экономики Германии предоставление ей западных займов и кредитов. И хотя сторонники просоветской линии — министр иностранных дел барон Мальцан, посол в СССР граф Брокдорф-Ранцау и др. вели настойчивую борьбу, пытаясь предотвратить изменение ориентации, ситуация складывалась не в их пользу. Например, одному из промышленных королей Тиссену удалось повлиять на своего коллегу Круппа, переманив его из "восточного лагеря" в свой. В 1926 г. Штреземан инициировал кампанию скандальных разоблачений в парламенте, заложив таким образом Западу контакты Рейхсвера с коммунистами, в частности — все ту же поставку 400 тыс. снарядов, и в результате скандала вынужден был уйти в отставку фон Сект. На основании полученных разведданных Уншлихт докладывал Сталину, что Германия пытается использовать проявленные к ней послабления и через своих представителей ведет переговоры в Англии и Франции, надеясь добиться разрешения на создание собственной военно-технической базы вместо обходных маневров с СССР.

С другой стороны, и в Кремле наблюдалось охлаждение к прежним проектам. Провал авантюры 1923 г. вызвал сомнения в быстрой победе революции в Германии. Не было уже такого ярого германофила, как Ленин, а вслед за ним был отстранен от активной деятельности и Троцкий, один из авторов «немецкого» плана. И в это же время рост рабочего и забастовочного движения во Франции породил новые теории, что предпосылки к победе социализма сильнее именно в этой стране (а Троцкий, следовательно, ошибся). Потом взяла верх линия Сталина на построение социализма в одной стране…

Однако очень скоро маятник качнулся в обратную сторону. В Германии эйфория дружбы с Западом исчерпала себя еще быстрее, чем дружбы с коммунистами. О каких-либо послаблениях в сфере военных запретов англичане с французами и слышать не хотели. А между тем, в раздираемой внутренними смутами соседней Польше в августе 1926 г. произошел переворот — к власти там пришел маршал Пилсудский и установил жесткий режим «санации», т. е. оздоровления государства, в результате чего Польша быстро стала оживать, превращаясь в довольно сильную и милитаризованную страну. И ко всему прочему, задиристую, строящую внутреннюю и внешнюю политику на принципах откровенного национального шовинизма. Причем во всех спорных международных вопросах поляки неизменно получали поддержку Франции, делавшей на них ставку. А отношение западных держав к Германии в 20-х годах, по сути, не отличалось от их отношения к Ираку или Югославии в 90-х, определяясь в любом случае предвзято. Поэтому и усиление Польши выступало демонстративным орудием диктата и запугивания в отношении немцев. Теоретически, для них создалась угроза, что их страну при желании просто-напросто разделят. И кстати, в тогдашней однополярной мировой ситуации угроза вполне реальная ведь не постеснялись же разделить Чехословакию в 1938-м, когда сочли это нужным.

Что же касается англо-американских кредитов по "плану Дауэса" то постепенно становилось ясно, что они вовсе не являются панацеей от всех бед, потому что сами по себе закабаляют страну не хуже военных репараций, а попутно ставят национальную экономику и финансы в зависимость от США и Великобритании. И, наконец, в результате усиления этой зависимости, американский кризис 1929 г. сразу перекинулся на Германию, перечеркнув все ее попытки выбраться из послевоенных бед и опрокинув в состояние новой экономической катастрофы. В первую очередь, просоветские настроения возобладали в военной среде, тем более что Гофман, самый ярый выразитель противоположной точки зрения, уже умер, а его единомышленник Людендорф, утратил веру в возможность союза с Западом и разочаровался в позиции западных держав. В докладе преподавателей академии им. Фрунзе, представленном ими после командировки в Германию и направленном начальником академии Эйдеманом, на имя Ворошилова, говорится: "Германский Генштаб по нашим наблюдениям видит единственную реальную силу, могущую дать прирост его военной мощи, это — дружеские отношения с Советской Республикой. Наличие общего противника — Польши, опасного для Германии вследствие географических условий, еще более толкает германский Генштаб на пути тесного сближения с Советской Россией. Средние круги офицеров Генштаба, состоящие в Министерстве Рейхсвера на службе штаба, не скрывают своего враждебного отношения к Франции и Польше и своей искренней симпатии к Красной Армии".

Но и у советского руководства интерес к немцам в данный период снова стал повышаться. Польша выступала вероятным противником не только для Германии, а и для СССР. Ее агрессивные претензии распространялись не только на Данциг и Померанию, но и на Белоруссию с Украиной. И коммунистов Пилсудский преследовал не менее настойчиво, чем немецких националистов. А в самой Германии по мере того, как у народа открывались глаза на позицию Запада, опять стал стремительно расти рейтинг левых партий — за восемь лет с 1924 по 1932 гг. их электорат увеличился на 3 млн. 329 тыс. избирателей. То есть, в представлении советских правителей, страна снова приобретала черты зреющего яблока, которое рано или поздно должно достаться им. И пошел раскручиваться очередной виток "дружбы".

Снова активизировалось военно-техническое сотрудничество. 26. 2. 1927 г. устаревшая «крыша» для операций в этой области, ГЕФУ, была реорганизована в ВИКО ("Виртшафсконтор" — "Экономическая контора"). Ее представителями в СССР стали полковник фон дер Лит-Томсен и доктор Цур-Лойс. Так и не найдя взаимопонимания у держав демократического лагеря, опять потянулись к контактам немецкие военные промышленники. В апреле 1929 с фирмой «Крупп» было достигнуто соглашение "в области специального военного производства". Фирма обязалась предоставить "в распоряжение русской стороны накопленный опыт в лабораториях и на полигонах, во внешней баллистике, в области производства материалов для военного снаряжения, обработки и режима обращения, а также в области взрывчатых веществ и порохов". Предлагалась и консультативная помощь русским заводам и институтам специалистами фирмы. За все это Крупп просил 1 млн. 850 тыс. долл., а также чтобы "опыт, накапливаемый в русских условиях по системам, сконструированным в КБ фирмы или по системам, в разработке которых принимали участие германские конструктора в Советском Союзе, взаимно передавались бы фирме "Крупп".

В том же году был заключен еще более выгодный для русских договор с фирмой «Рейнметалл», которая обязалась наладить на советских заводах выпуск некоторых своих разработок — 3-дюймового зенитного орудия, 150-мм миномета, 37-мм противотанковой пушки, 20-мм пулемета, 6-дюймовой гаубицы и 37-мм автоматической зенитной пушки. Фирма гарантировала начало серийного выпуска данных систем в 1931 г., обеспечивая всю необходимую техническую помощь и консультации, запросив за это 1 млн. 125 тыс. долл. Кроме того, предлагалось в конструкторских бюро «Рейнметалла» производить разработки по советским заказам на сумму 200 тыс. долл. ежегодно. (Дьяков Ю. Л., Бушуева Т. С. "Фашистский меч ковался в СССР". М., 1992). То есть, как видим из условий сделок, и здесь речь не шла о "вооружении будущего агрессора". Просто фирмам по производству военной техники, оказавшимся в трудном положении, требовались наличные деньги, точно так же, как нынешним российским предприятиям ВПК, а в смысле вооружения выигрывала советская сторона, преодолевая техническую отсталость 20-х годов, в которой очутилась из-за истребления и эмиграции собственных специалистов.

Но вот в подготовке армейских кадров Гитлеру действительно крупно помогли. Успешно пррдолжали функционировать те же учебно-испытательные центры «Липецк», «Кама» и «Томка». В Липецке прошли обучение почти все знаменитые асы и военачальники будущих Люфтваффе. В «Каме» учился танковому делу такой полководец как Гудериан. В 1931 г. на обучении и стажировке в СССР находился сразу целый букет военачальников грядущей войны — Кейтель, Манштейн, Браухич, Модель, Кестринг, Горн, Крузе, Файге, Кречмер и др. Германские делегации часто приезжали в рабочие командировки для обмена опытом, приглашались на все учения и маневры Красной Армии. И, например, генерал фон Бломберг, будущий военный министр Гитлера, признавался, что в период этого сотрудничества стал "почти большевиком". Многим офицерам в ходе таких стажировок и маневров довелось познакомиться с местами, где они впоследствии будут вести сражения. Так, Кейтель и Браухич побывали на учениях Белорусского военного округа, Модель был прикомандирован к советским частям на Дону, Кестринг в Курске, Гудериан — на Украине.

Правда, стоит упомянуть и тот факт, что советских военачальников и командиров тоже приглашали в Германию. В разное время там побывали в командировках Тухачевский, Уборевич, Якир, Триандафиллов, Егоров, Корк, Федько, Белов, Баранов, Меженинов, Катков, Зомберг, Даненберг, Степанов, Венцов, Калмыков, Дубовой, Примаков, Левандовский, Левичев, Лацис, Лонгва, Котов, Германович и др. Но вот им-то знания, полученные об этой стране и ее вооруженных силах, уже не пригодились, потому что к началу войны никого из них не осталось в живых. Но до войны СССР с Германией было еще далеко, и в то время она показалась бы невероятной не только "товарищам по оружию", но и опытным политикам. В своем донесении за 1930 г. британский посол в Берлине Г. Гумбольд сообщал министру иностранных дел А. Гендерсону: "В минувшем году все выглядело так, как будто сторонники сближения с восточным соседом взяли верх в военной политике Германии. И что политика эта концентрируется вокруг более тесного сотрудничества с Россией. Советские офицеры неоднократно присутствовали на маневрах в различных частях Германии, а генерал фон Бломберг с группой штаб-офицеров отправился с какой-то секретной миссией в Россию… Хотя политические отношения между Германией и Советской Россией в данный момент и не отличаются особой сердечностью, тем не менее, создается впечатление, что военные германские власти намерены поддерживать тесную связь со своим будущим могучим союзником, в случае возможного конфликта с Польшей".

Продолжались и давние контакты на уровне спецслужб. До нас дошло принятое в 1929 г. постановление Политбюро ЦК ВКП(б) "О существующих взаимоотношениях с Рейхсвером", где один из пунктов посвящен работе спецслужб. В графе «Слушали»: пункт "в) О контакте разведывательной деятельности РККА и Рейхсвера против Польши с целью обмена разведывательными данными о Польше и совместной разработки данных мобилизации и развертывания польской армии".

В графе «Постановили»: "Обмен разведывательными данными о Польше и совместное обсуждение развертывания польской армии признать целесообразным. Предложение об установлении совместной организационной работы обеих разведок отклонить".

То есть, как мы видим, немцы были готовы даже на «организационное» объединение шпионских сетей для проведения совместных операций, хотя большевики поостереглись допускать их в свои структуры. В архивах сохранилась и записка полпреда в Берлине Хинчука в Москву от 1. 3. 1932 г., касающаяся новых предложений о совместной с Германией разведке против Польши (ЦГАСА, ф. 33987, оп. З. д. 342, л. 180). И Ворошилов дал на это согласие своим письмом от 12. 3. 1932 г. (там же, л. 179–180).

СССР и Германия действительно считали себя вероятными союзниками. И момент, когда предстояло выступить плечом к плечу, казался не за горами. В 1932 г. под руководством Тухачевского был разработан детальный план по разгрому Польши. И некоторые его элементы впоследствии были использованы в аналогичном немецком плане — массированные бомбардировки Варшавы, расчленение польской обороны ударами механизированных бригад и корпусов. Только тогда еще малочисленному и ограниченному в вооружении Рейхсверу до подобных возможностей было далеко, поэтому эти действия отводились на долю советских войск. В приложенной к плану пояснительной записке для Сталина Тухачевский обосновывал, что готовность к реализации может быть достигнута уже к концу 1932 г. Также указывалось: "В настоящей записке я не касался ни Румынии, ни Латвии. Между прочим, операцию подобного рода очень легко подготовить против Бессарабии".

О том, какая роль отводилась Германии, свидетельствует сценарий военно-штабной игры немецкого Генштаба, проведенной в июне 1933 г. По ее исходным данным предполагалось, что между Берлином и Москвой заключен тайный договор. СССР начинает войну против Польши. Франция, не знающая о существовании договора, вмешивается на стороне поляков. Но в этот момент Германия занимает позицию вооруженного нейтралитета и неожиданно для Запада объявляет всеобщую мобилизацию (заодно перечеркивая тем самым Версальский договор). В результате Франция и ее союзница Чехословакия оказываются в замешательстве, в связи с новой внезапной угрозой не могут оказать Польше реальную помощь, и она подвергается быстрому разгрому со стороны Красной Армии, а ее разбитые войска вынуждены отступать в Восточную Пруссию, где их интернируют.

Действительно ли Сталин в начале 30-х замышлял такую войну? Современные искатели сенсаций (Б. Соколов и др.) дают на этот вопрос однозначно положительный ответ. И приводят, вроде бы, логичные и исчерпывающие доказательства — сосредоточение в это время у западных границ дополнительных контингентов советских войск. И в самом деле, факты говорят о том, что подобную возможность Иосиф Виссарионович рассматривал. Как уже отмечалось, с 29-го он вернулся к проектам мировой революции, активизировал военную сторону деятельности Коминтерна — очевидно, под влиянием охватившего все страны глобального кризиса. И военного пути он тоже не исключал. Например, на XVII съезде партии в 1934 г. говорил, что грядущая война "наверняка развяжет революцию и поставит под вопрос само существование капитализма в ряде стран, как это имело место в ходе Первой мировой войны". Надо думать, и Польшу прихватить по случаю он бы не отказался. Если бы это было так просто…

Но дело в том, что по натуре Сталин не был безрассудным авантюристом. И ради сомнительного территориального выигрыша рисковать всем государством, — которое стало уже его государством, он вряд ли отважился бы. В отличие, скажем, от Троцкого или его выдвиженца Тухачевского, автора плана. Стоит вспомнить, что Тухачевского и в гражданскую били все, кому не лень, и именно по причине чрезмерно азартных игр. В сентябре 19-го уже несколько раз разгромленный Колчак нанес ему жестокое поражение, поставив армию на грань уничтожения — из-за того, что Тухачевский зарвался в преследовании. Зимой 20-го он крепко получил от Деникина, бросившись в шапкозакидательское наступление. Ну а чем закончился его безоглядный рывок на Варшаву, хорошо известно. И все данные свидетельствуют о том, что в 32-м возможности Красной Армии он тоже серьезно преувеличивал. К большой войне она была явно не готова — это отмечают большинство исследователей, как советских, так и зарубежных.

Механизированных бригад и корпусов, лихо громивших противника на бумаге, в реальности еще и в помине не существовало, их только предлагалось создать. В качестве яркого примера можно назвать и причину перевода Г. К. Жукова из инспекции кавалерии РККА на командование 4-й кавалерийской дивизией — одно из лучших соединений после упомянутой переброски на запад стало практически небоеспособным. Вынужденное заниматься устройством на новом месте, строительством казарм и конюшен, оно превратилось в "плохую рабочую команду". И, разумеется, в других дивизиях дело обстояло не лучше. Не знать этого Сталин не мог — его ведь информировал не только Тухачевский, но и конкуренты Тухачевского из группировки Буденного. А по меркам начала 30-х Польша и сама по себе была для СССР серьезным противником, да и мировые державы тут уж в стороне не остались бы, несмотря ни на какой кризис.

Кстати, если бы войска сосредотачивались действительно для ожидающегося вскоре блицкрига, зачем бы им потребовалось устраиваться "всерьез и надолго", бросая все силы и средства на строительство городков и казарм? Ну и, наконец, мог ли Сталин планировать наступательную войну, если как раз в данное время шла "вторая гражданская"? 1932 г. — это же пик голода на Украине, в Белоруссии, Поволжье, Казахстане, пик стихийного недовольства его правлением в городах! Вот тут-то и разгадка сосредоточения войск на западе. Советское руководство боялось, что восстаниями и протестами населения воспользуются соседи, и в первую очередь — Польша. Это для ее нападения момент был исключительно благоприятным — уж конечно, вымирающие от голода и загоняемые в колхозы крестьяне стали бы для Варшавы лучшими союзниками, вот и перебрасывались красные части, чтобы предотвратить такое развитие событий.

Отметим и то, что «изюминкой» плана Тухачевского являлся гипотетический тайный договор с Германией. Но в 1932 г. его и заключать-то было не с кем. Берлин лихорадили непрерывные правительственные кризисы, недолговечные кабинеты министров сменялись один за другим, то правительство Брюнинга, то Папена, то Шлейхера. Бурлили политические страсти, за год прошло пять выборных кампаний… И «польскому» варианту Сталин, судя по всему, предпочел «германский». По сути — тот же, что в 23-м, но подготовленный куда более солидно и капитально. Уже не на авось, не путем экстренной засылки эмиссаров, пытающихся на скорую руку раздуть "революционную ситуацию" — на этот раз предпосылки к победе коммунистов были и в самом деле реальными. Но действительность опрокинула все подобные планы одним махом. Потому что к власти пришли не коммунисты, а нацисты. И упомянутая штабная игра в 1933 г. проводилась немецким Генштабом всего лишь по прошлой инерции.

12. Разноцветные двойники

Взаимное соотношение нацизма и коммунизма — еще один исторический штамп, получивший совершенно неверное освещение в массовом сознании и исторической литературе. Из их жестокой межпартийной борьбы, взаимных обвинений и преследований, а особенно после непримиримой по формам и методам войны нацистского и социалистического государств успело сформироваться устойчивое представление о полной противоположности этих учений. Дескать, революция 1918 г. и усиление коммунистов в Германии пробудили к жизни обратную реакцию, которая в итоге и вылилась в формы нацизма. В лучшем случае, исследователи отмечают некоторые внешние общие черты, объясняя их «крайностями» двух тоталитарных систем, хотя эти крайности автоматически подразумеваются разно-полярными. На самом же деле, обе идеологии оказываются не только глубоко родственными, а изначально нацисты сами считали себя продолжателями дела коммунистов. Что не мешало им враждовать точно так же, как все революционные партии враждовали со своими предшественниками: коммунисты с социалистами, социалисты с либералами, а «сталинисты» с «троцкистами» — то есть, более поздняя форма коммунизма с более ранней.

Гитлер, например, рассказывал приближенным: "В молодости, находясь в Мюнхене вскоре после войны, я не боялся общаться с марксистами всех мастей. Я всегда считал, что всякая вещь для чего-нибудь пригодится. И к тому же, у них было много возможностей развернуться по-настоящему. Но они были и остались мелкими людишками. Они не давали ходу выдающимся личностям. Им не нужны были люди, которые, подобно Саулу, были бы на голову выше их среднего роста. Зато у них было много жидишек, занимавшихся догматической казуистикой. И поэтому я решил начать что-то новое. Но ведь из бывшего рабочего движения тоже вполне можно было бы сделать что-то вроде нашего…".

Примерно в таком же тоне и Ленин высказывался о меньшевиках, легальных марксистах, народниках, по его мнению, неспособных к настоящему делу. И как Ленин считал себя великим реформатором их учений, так и Гитлер, в свою очередь, выступал реформатором коммунизма. Суть же своих реформ в одном из разговоров с гауляйтером Данцига Раушнингом он определял так: "Я не просто борюсь с учением Маркса. Я еще и выполняю его заветы. Его истинные желания и все, что есть верного в его учении, если выбросить оттуда всякую еврейскую талмудистскую догматику". А когда собеседник пришел к выводу, что в этом случае получится большевизм российского образца, фюрер его поправил: "Нет, не совсем. Вы повторяете распространенную ошибку. Разница — в созидательной революционной воле, которая уже не нуждается в идеологических подпорках и сама создает себе аппарат непоколебимой власти, с помощью которого она способна добиться успеха в народе и во всем мире".

Зародился гитлеризм в той же самой революционной идеологической каше 1918-19 гг., в которой организовывалась германская компартия. Так что их различия носили в большей степени организационный и конъюнктурный характер, чем идеологический — у коммунистов "выдающимся личностям" ходу действительно не было, потому что основой их деятельности было послушание Коминтерну и московским лидерам. Примерно так же, как не было бы ходу Ленину, останься он в окружении Плеханова, где все уже было схвачено, и все авторитеты распределены в установившейся иерархии. А тем, кто предпочитал быть "первым в деревне, чем вторым в Риме" оставалось искать или строить себе такую деревню.