Звенит слава в Киеве

— Ищу тебя, ищу! С ног сбился!

— В поварне, что ль, искал? — засмеялся Андрей. — Ладно. Где князь-то?

— У себя в горнице. Ступай живо!

На стенах, обитых малиновой тканью, усеянной сусальными звёздами, висели доспехи и разное оружие. Вдоль стен тянулись тяжёлые, широкие лавки, крытые парчой и мехами. У маленького оконца стоял стол, заваленный книгами в алых и синих суконных переплётах, с серебряными коваными застёжками.

Немолодой уже человек в богатом, обшитом мехом кафтане поднял глаза от рукописного свитка, который читал. Андрей поклонился князю в пояс.

— Спрашивал меня, княже?

— Да, Андрей. Поговорить с тобой хочу. Дело есть.

— Приказывай, княже!

Ярослав неожиданно рассмеялся.

— Словеса новые занятные мне принесли. Сто лет назад писаны были. Послушай-ка. Про нашу мыльню написано: «Бьются сами и до того себя бьют, еле слезут живы, и обольются водою студёной и тако оживут. И то творят не омовение себе, а мученье!»

Не удержавшись, засмеялся и Андрей.

— Вишь, не понимают иноземцы мыльни нашей, — продолжал Ярослав, — того не ведают, что русская мыльня всякую хворь снимает и согбенного старца снова в крепкого мужа оборачивает… Однако ж не о бане я говорить собирался. Садись, Андрей. Разговор долгий будет…

Ярослав встал и, засунув пальцы за позолоченный пояс, прошёлся по горнице, заметно прихрамывая. Охромел князь ещё с детства, но ходил бойко, без труда. Его ноги в синих сафьяновых сапогах, прошитых бронзовой проволокой, ступали твёрдо и уверенно. Андрей молча ждал.

— Тебе шестнадцать исполнилось, так?

— Так, княже.

— Из отроков в юноши переходишь. И разумен ты не по годам. О важных делах с тобой говорить стану… — Князь потёр покрасневшие глаза и, омочив в серебряном кубке с водой край шёлкового платка, прижал его к воспалённым векам. — Болят, проклятые, ровно огнём жжёт…

— Так ведь как же им не болеть, княже? Все ночи напролёт читаешь. Недаром тебя книголюбцем народ зовёт.

— А днём читать времени нет. Да и всё равно — сон не идёт ко мне. Без чтения же обходиться не могу и не хочу. Книжные словеса суть реки, наполняющие Вселенную. Ими в печалях утешаемся…

— Позволь молвить, княже… Что за печали у тебя? Русь ты сделал славной и могучей. Киев всё богаче становится.

— Русскую землю мне бог поручил для того, чтобы хранить её и о процветании её заботиться. Стараюсь те заветы выполнять… — задумчиво сказал князь. — Ведомо тебе, что других стран государи не брезгают родством с нами. И то — на благо Руси. Сам я, знаешь, женат на дочери короля Олофа Шведского, а и детям моим надлежит для пользы отечества судьбу свою с иноземными королями да царевнами связать…

Ярослав помолчал, снова прикладывая мокрый платок к глазам. Андрей не мог понять, к чему говорит князь ему всё это, но спрашивать не смел.

— Три дочери есть у меня, — продолжал Ярослав, — не знаю ещё, какую им судьбу изберу, но на роду им написано в дальних странах жизнь провести…

Андрей вздрогнул. Он вспомнил слова Анны: «И меня в дальний край замуж отдадут? Не хочу я!» Бедная маленькая подружка! Кто станет считаться с твоим желанием? Дело государственное…

— Анастасии, видно, быть за тёзкой твоим, Андреем Венгерским. Елизавете — не знаю ещё. Конунга Гаральда не захотела она — хоть и царского рода, да престол другим захвачен. Я и не неволил её. Однако ж если Гаральд завоюет славу да богатство и престол свой воротит — полагаю, склонится её сердце к нему, и я не против буду. Об третьей, Анне, говорить с тобой хочу.

Андрей поднял глаза на князя. Безумная мысль мелькнула у него в голове. Неужели Ярослав хочет женить его на Анне? Не может того быть. Что он — сын княжеского дружинника, и только. Да и Анну не любит он так, чтобы в жёны брать. Она ему подружка дорогая, с малолетства он ей во всём заступником был, но жениться? И в памяти всплыли тёмные глаза и печальное личико Предславы.

— Ты ей верный друг, я знаю, — сказал Ярослав, снова садясь за стол. — Дружба ей понадобится. Характерная она, своевольная, упрямая, вся в матушку мою, гордую полоцкую княжну Рогнеду. Нелегко ей в чужом краю придётся. И решил я, Андрей, куда бы ни выдал Анну, ты при ней в свите поедешь и с ней останешься, покуда не станет ей чужая сторона родной. Даёшь ли клятву мне — быть для неё всегда другом и опорою?

Андрей встал. Итак, значит, его личная судьба или склонности, как и у княжеских дочерей, должны померкнуть перед государственной надобностью. Прощай, Предслава!

— Я всем тебе обязан, княже, — тихо сказал он, — могу ли возражать против твоей воли? Горько мне покидать родную землю, но клятву даю — навеки! Поеду, куда велишь, и пока сама Анна не скажет, что не надобен я больше ей, стану оберегать каждый шаг её… — Низко склонившись, Андрей коснулся рукой пола у ног Ярослава.

— Спасибо, Андрей. Не горюй — не скоро ещё я тебя в чужие края пошлю. Анне двенадцать только. Много лет ещё проживёшь ты в родном Киеве. Да и темна судьба наша…

— О чём ты, княже?

— Или забыл о печенегах? Чуть не двести лет бьются с ними киевские князья. Тысячи и тысячи людей в печенежской орде. Нападают они внезапно, и не только на Русь, но и на Болгарию, и на Царьград. Ещё много лет назад писал о них учёный Феофилакт Болгарский: «Их набег — удар молнии. Их отступление тяжело от множества добычи, легко от быстроты бегства. Они опустошают чужую страну, а своей не имеют. Число их бесчисленно…»

— Так ведь их давно уж не слыхать, княже!

— Вернутся. Богатого Киева они не оставят. Он их манит своим богатством, а нам нужна мирная жизнь. И, знай, Андрей, если будет ещё набег, будем так биться, чтоб он стал последним. Бой примем смертный за нашу Русь. И кто знает, кому какая участь в том бою уготована…

Тяжёлая дубовая дверь неожиданно распахнулась.

— Спешный вестник к тебе, княже! — вскричал вбежавший челядник.

— Ладно. Ступай с богом, Андрей, и помни разговор наш!

— Не забуду до гроба, княже, — тихо ответил Андрей и, ещё раз низко наклонившись, вышел из горницы.

Глава VII. ВЕРНЫЙ РЫЦАРЬ

«Ну и народу собралось!» — думал Андрей, с трудом пробираясь сквозь шумную, пёструю толпу.

Подол — торжище Киева — под горой, у самого Днепра, раскинулся так широко, словно бы второй город. У немецких, польских купцов — свои кварталы. Новгородцы построили рубленные из толстых брёвен подворья, с маленькими окошечками и тяжёлыми воротами под пудовыми замками. Мало ли, какие люди шляются?

От скотного рынка доносился рёв животных и тяжкий запах навоза. Оружейный ряд звенел, ровно в колокола били, — покупатели проверяли добротность оружия и кольчуг. А из горшечного слышалось глухое постукивание горшков, мисок да кувшинов под придирчивыми пальцами киевских хозяек. У громадных глиняных корчаг с мёдом да заморским вином толпились мужчины, то же и на житном рынке — закупали пшеницу, горох и ячмень.

А уж там, где арабские купцы с красными бородами заманчиво разложили багдадскую зелёную коду и под цвет ей — бисер, а греческие прельщали разноцветными шелками, стоял такой женский крик, что Андрей не вдруг решился подойти, хоть как раз туда ему было надобно. Просила Анна тайно купить шёлку да бисеру для рукоделия, на подарок сестре-невесте…

Шесть лет пролетело с той поры, как дал Андрей клятву князю. Анне уже восемнадцать, ему самому — двадцать два, и мягкая русая бородка опушила красивое, мужественное лицо. Все его товарищи женаты, у многих ребятишки в теремах кричат, а он вот бобылём живёт. Как жениться, коли не знаешь, куда и сколь надолго уезжать суждено? Да и не пришлась пока ни одна девица по сердцу. Остались в памяти тёмные Предславины глаза…

Андрей тряхнул кудрями, отгоняя тяжкие думы, и решительно окунулся, в суету и гомон шёлковых рядов.

— Что ты так долго-то? — услышал он громкий, нетерпеливый оклик, подходя к княжему двору. — Жду, жду! Купил?

Со всхода[6] навстречу ему бежала девушка. Кто узнал бы прежнюю озорную, с чернильными пальцами девчонку в этой высокой, стройной, синеглазой красавице с золотисто-рыжими косами, уложенными венцом на гордой голове?

— Купил, купил всё, как наказывала. Вот, возьми… Анна схватила свёрток и, опасливо оглянувшись, потащила Андрея в закуток за толстым деревянным столбом.

— Не ровён час, увидит кто — и пойдут болтать. А какой же будет подарок, коли всем ведомо? Разом до сестрицы дойдёт! — быстро говорила она, развёртывая покупку.

— Ну, как? — улыбнулся Андрей.

— Отменно выбрал! — похвалила Анна. — Ты, Андрей, не хуже меня эти дела понимаешь. Вот хорошо-то твоей жене будет! Скажи-ка мне, когда женим-то тебя?

Андрей молчал. Анна неожиданно бросила шёлк и кульки с бисером прямо на дубовый пол всхода и, подойдя к Андрею вплотную, пытливо заглянула ему в глаза.

— Слышь-ка, давно спросить тебя хочу… болтали девки тогда, ещё до печенежской сечи, что ходил ты к какой-то. Что же сталось с ней?

— Не знаю… — слегка отвернувшись, тихо ответил Андрей.

— Как это — не знаешь? Бросил ты её, что ли?

— Господь с тобой, Ярославна! Не бросил — потерял…

— Потерял? Ну, расскажи мне всё, сейчас же расскажи! Друг я тебе иль нет?

Андрей медленно повёртывал на пальце перстень с Перуном-камнем.

— Тяжело вспоминать про это. Сидел я раз у батюшки твоего, про дела говорили. А тут вестник. И оказалось — печенеги снова напали. — Князь как чуял, когда говорил, что вернутся они к Киеву. Ну, потом началось… помнишь ли ту сечу?

— Как не помнить! Страх-то какой был, господи! Всё кругом Киева горело, народ из округи в городе спасался, эти злодеи тысячами под валами кружили, а уж стрел-то, стрел летело — тучи… Нас-то попрятали, только из оконца глядела я, как наше войско из города вышло… Батюшка впереди ехал, в кольчуге железной, а шлем у него так и горел на солнце. — Анна вздохнула и замолкла, вспоминая.

— Да. Посредине князь поставил варягов-наёмников, справа — киевляне стояли, слева — новгородцы. Всем миром за Русь поднялись. Ох, и злая была сеча… Сколько людей полегло, и не счесть. Весь день бились, до самого заката. А с закатом не стерпели печенеги — побежали.

— А вы за ними погнались!

— Погнались. Далеко гнали по степи. Секирами рубили, в реке топили.

— Батюшку долго ждали мы, матушка извелась вовсе. К полуночи только воротился он.

— Вышло всё по слову его — последним стал тот набег. Разбили врагов дочиста, мало их ушло. Крепко запомнили злодеи, больше не совались!..

— Ох, Андрей, и наших немало полегло. Как женщины кричали, когда на поле бежали мёртвых искать! И сейчас вспоминать больно…

Оба замолчали, думая о тех страшных днях. Анна опомнилась первой. Обернувшись так, что золотые косы чуть не упали с головы, она хлопнула Андрея по плечу:

— А как же та-то, твоя?..

— Говорил тебе — не знаю… На другой день побежал я, как безумный, на то место, звал, кричал, жильё даже её нашёл. Жильё цело, не спалено, — стало быть, печенеги не заходили. А ни её, ни деда — с дедом она жила — и следа нет. Куда ушли, когда — неведомо…

— Так, стало быть, жива?

— Кто скажет?

— Жива, жива! И найдёшь ты её, Андрей! Ты же любишь её, потому не женился, да?

— Не знаю, что отвечать, тебе, Ярославна…

— Да хоть и ничего не говори, и так всё знаю, любишь!

Андрей вздохнул. Пригорюнилась и Анна.

— Все кругом кого-нибудь любят… — тихо сказала она.

— Года такие подошли. Вот и сестрица твоя заневестилась.

— Ох, Андрей, — оживилась Анна, — да это ж такие чудеса с Елизаветой приключились! Ты только подумай! Я ведь ещё совсем маленькой была, когда Гаральд в первый раз к нам приехал с норвежским королём Олафом. В гости тогда Олаф к батюшке с матушкой зван был, а Гаральд ему сводным братом приходился. И сразу стал он на Елизавету заглядываться. Она, однако ж, и смотреть на него в ту пору не захотела. А потом, когда погиб Олаф, приехал опять Гаральд, маленького Мангуса, сына Олафова, к матушке на воспитание привёз и к батюшке нанялся с воинами своими. Тут он к Елизавете посватался, да отказала она — горда больно. И уехал Гаральд славу да богатство завоёвывать, чтоб Елизаветы добиться…

— Где ж побывал он?

— Ох, и не перечтёшь всего! У императора в Царьграде служил, с неверными в Африке дрался, в Иерусалим на поклонение святым местам ездил, богатства накопил видимо-невидимо и престол свой норвежский вернул себе!

— И не забыл Елизавету Ярославну?

— Где там забыл! Он всё время про неё одну думал, для неё песни сочинял, целых шестнадцать песен! Сама греческая императрица Зоя в него влюбилась, отпускать не хотела, а он всё равно ушёл, в Киев воротился! К сестрице снова посватался и золотое ожерелье, что Зоя подарила, ей отдал!

— Теперь-то уж согласилась она!

— Как не согласиться! Столько лет любит, на всё для неё шёл. А песни какие ей поёт! Вот в одной говорится: «Мы видели берега Сицилии и, плавая на быстрых кораблях, искали славы, чтобы заслужить любовь русской красавицы!» Или вот другая: «Увы! Я люблю, а та, которую я люблю, русская девушка, пренебрегает моей любовью!» И всё про неё, про неё! И к каждому слову приговаривает: «Звезда ты моя, Ярославна!»

— И что ж, увезёт он её?

Анна вздохнула.

— Увезёт, конечно. И Анастасия к мужу в Венгрию уедет… Видно, так нам на роду написано. Опустеет наш терем девичий, одна я останусь. Что-то мне суждено? А может, обойдётся, дома замуж выдадут? Больно неохота на чужбине век свой скоротать. Женись, что ли, на мне, Андрей!

— Какая ты мне жена, Ярославна, — засмеялся Андрей, — разве отдадут тебя за меня? Да и сама-то ты не пошла бы…

— Верно, не пошла бы… не такой мне муж нужен…

— Знатный да богатый, да звания царского?

— Разве в этом дело? Пусть хоть и бедный и незнатный, да чтоб любил меня, как Гаральд Елизавету, чтоб ради меня ко мне посватался, а не для родства с князем Киевским…

Андрей молчал. Он знал, что не сбудутся мечты его подружки. Отдаст её князь Ярослав в ту страну, с какой союз будет полезен. Кто с девичьими грёзами считаться станет? Потонут они в жизненной реке, как венок бедной Предславы…

Глава VIII. АНАСТАСИЯ

День был весенний, ласковый. Солнышко грело уже по-летнему, не то чтобы тучки — и облака на него не набегали. Цвело всё в Киеве да радовалось. Ребятишки по улицам чуть не раздетые носились, и звонкие их голоса долетали до самого княжего терема.

Хмур сидел только князь киевский Ярослав. Заботы его одолели. Неладно складывались дела для дочери Анастасии.

Давно уже прибежали на Русь Эндре Венгерский, наречённый княжны, и его два брата — Бела и Левенте. Смута да раздоры начались в Венгрии, быть бы юношам убитыми, да тётка Премислава спасла. Была она княжной русской, шепнула племянникам: бегите-де к Ярославу, поможет…