Сама себе враг

– Кажется, герцог бросает на королеву весьма томные взгляды, – сообщила Мами.

– На Анну?! – от удивления я села на ложе.

– Конечно, на Анну. И должна заметить, что меня это ничуть не удивляет. Людовик – самый нерадивый супруг на свете, – заявила Мами.

– Герцог просто восхищен ею! – возразила я.

– А она любит, когда ею восхищаются… – уточнила Мами.

– Тебе, наверное, просто показалось. Уверена, что показалось! – рассердилась я.

– Ну, может быть… – сдалась Мами, но тут же объявила: – Хотя я редко ошибаюсь!

Мы заговорили о другом, но на следующий день, когда мы продолжили наше путешествие, я заметила, что Бэкингем исхитрился устроиться рядом с королевой и завязать с ней разговор. Они смеялись, глаза Анны искрились от восторга, а герцог Бэкингем, казалось, был очень доволен собой.

И хотя я еще не познала близости с супругом, но любовная связь герцогини де Шеврез и графа Голланда, столь явно выставлявшаяся напоказ в присутствии мужа-рогоносца, а также упорные попытки герцога Бэкингема завоевать королеву открыли мне глаза на те нравы, которые царили в придворных кругах.

Не успели мы доехать до Компьеня, как у Людовика случился очередной приступ лихорадки. Наша мать была очень обеспокоена и настояла, чтобы мы прервали путешествие, пока короля не осмотрят доктора. Мы все приуныли, и часть празднеств была отменена. Впрочем, меня это не слишком огорчило, несмотря на мою любовь в танцам, пению, музыке и веселью. Несколько тихих вечеров с Мами приободрили меня сейчас гораздо больше, чем шумные пиры и балы.

Утром ко мне в комнату вошла мать; она выглядела мрачной и озабоченной.

– У короля жар. Думаю, ему не стоит продолжать это путешествие, – промолвила королева.

Я не верила, что она беспокоится за самого Людовика… Они не любили друг друга. Это стало ясно после смерти маршала д'Анкра. Но смерть Людовика или его долгая болезнь могли ввергнуть страну в жестокую смуту. Законного сына и наследника у короля не было, и я не знала, как мать относится к моему брату Гастону, который был ближайшим претендентом на престол. Короче, по каким-то одной ей известным причинам она была искренне озабочена здоровьем моего брата.

– Я сделаю так, как скажут доктора, – продолжила она. – Если они посоветуют ему остаться здесь, то придется решать, ждать ли нам его выздоровления или ехать дальше, хотя я считаю, что тебе необходимо попасть в Англию как можно скорее.

Я склонила голову. Я не понимала, зачем мать мне это говорит. Вряд ли она собиралась считаться с моим мнением. Но я забыла… Ведь я стала теперь королевой!

– Итак, – продолжила моя мать, – если доктора решат, что ему лучше остаться в Компьене, все прочие отправятся в путь.

– Да, мадам, – ответила я.

– Возможно, крепкий сон исцелит короля…

Но этого не произошло. На следующий день было решено ехать дальше без Людовика.

В Амьене моя мать призналась, что путешествие крайне изнурило ее. Она очень устала… Дело было не только в обычных неудобствах, подстерегающих путников в дороге, но и в бесконечных празднествах – а их устраивали во всех городах и весях, мимо которых мы проезжали. Мать выглядела очень бледной, а когда мы прибыли в замок, где должны были заночевать, она упала в обморок.

Было ясно, что королева занемогла. Мы позвали докторов, и те сказали моей матери то же, что и Людовику. Нужен покой – и только покой.

Все мы стали думать, как быть дальше. Герцога Бэкингема, вовсю обхаживавшего королеву Анну, наверняка обрадовала внезапная остановка в пути, и милорд заявил, что особая спешка ни к чему. Он пошлет гонцов к королю Карлу, дабы тот знал, что именно нас задержало. Но без королевы-матери нам двигаться дальше не следует, ибо мы и так уже оставили в Компьене короля. И если вслед за венценосным братом новобрачной кортеж покинет теперь и ее мать, то может сложиться впечатление, что над поездкой молодой жены к мужу навис злой рок.

Граф Голланд горячо поддержал предложение Бэкингема. Оба они твердили одно и то же, но герцог Бэкингем был более настойчив, ибо граф Голланд ехал в Англию вместе с герцогиней де Шеврез, и скорая разлука любовникам не грозила. С герцогом же Бэкингемом все обстояло по-другому: когда мы сядем на корабль, королева Анна останется на берегу, а Бэкингем, по-видимому, еще только собирался завоевать ее сердце.

– По крайней мере, – прокомментировала Мами, – мы надеемся на то, что герцог еще не покорил Ее Величество. Не хотелось бы думать, что следующим королем Франции станет кукушонок… даже если в жилах этого птенчика и будет течь благородная кровь английского герцога.

– Какой позор! – вскричала я.

Мами засмеялась. После моей «свадьбы» ее отношение ко мне изменилось. Мами часто обращалась ко мне «Ваше Величество», называла королевой и вела себя так, будто я внезапно повзрослела и стала искушенной женщиной, что, конечно, совершенно не соответствовало действительности.

Мы остались в Амьене, и без строгого надзора королевы-матери придворные стали вести себя куда свободнее, чем обычно.

Дамы и кавалеры разделились на пары, далеко не всегда связанные супружескими узами. Мы заняли большой особняк; места вокруг были прекрасными, а рядом с особняком зеленел обнесенный высокой стеной сад. Он был довольно запущенным, но меж деревьев вились тропинки, и вскоре каждая парочка облюбовала себе в этом саду укромный уголок.

Одна из почтенных матрон, состоявших при моей матери, довела это до ее сведения, и королева немедленно приказала запирать по ночам сад на замок. Этим легко было положить конец любовным похождениям придворных; ведь в сад вели одни-единственные ворота. Ключ от них моя мать вручила капитану охраны, который обязан был убедиться, что с наступлением темноты сад закрыт, и ни в коем случае не отпирать ворот до утра.

Не знаю точно, что уж там произошло, но однажды вечером королева Анна в присутствии нескольких своих дам приказала капитану охраны отдать ей ключ от сада. Бедняга совершенно растерялся. Королева-мать велела ему держать ключ при себе, но молодая королева требовала отдать этот ключ ей. Анна то упрашивала капитана – а мольбы ее могли тронуть любое сердце, то угрожала несчастному – а ее угрозы могли напугать кого угодно. Бедный капитан! Он поступил так, как и любой другой на его месте: он отдал Анне ключ.

…В ту ночь в саду находилось несколько дам со своими кавалерами, и среди них – шаловливая герцогиня де Шеврез с графом Голландом. На самом деле это именно она подала Анне мысль отобрать у капитана ключ. Герцогиня вела рискованную жизнь, но собственных похождений красавице было мало, и она устроила все так, чтобы и другие последовали ее примеру. Думаю, это она убедила королеву Анну поощрить Бэкингема, в то время как граф Голланд делал все возможное, чтобы помочь герцогу добиться успеха.

Меня тогда в саду, разумеется, не было. С чего бы я стала бродить в темноте меж деревьев? Я мирно спала в своей постели, а о происшедшем узнала потом – от Мами, естественно. Однако я уверена, что она рассказала мне все как было, ничего не утаив.

– События развивались так, – начала Мами. – Дамы и кавалеры пробирались по садовым дорожкам в укромные уголки, чтобы провести часок-другой наедине. Королева Анна тоже прогуливалась во мраке – и вскоре обнаружила, что к ней присоединился герцог Бэкингем. Представьте себе эту пару… блуждающую в темноте. Герцог взял королеву за руку и стал превозносить ее красоту, упомянув о том, что король возмутительно невнимателен к ней и, по-видимому, совсем не замечает ее дивного очарования.

– Анне, наверное, это понравилось, – задумчиво проговорила я.

– Как и любой молодой даме – особенно если муж к ней равнодушен, – подтвердила Мами. – Королева еще так юна, а милорд Бэкингем… ну, в общем… уже далеко не юн. Ему ведь тридцать три, и он весьма искушен в любви… Я слышала, что нет таких страстей, которым бы он не предавался… Поэтому можно было ожидать, что в данном случае он поведет себя умнее. Но он явно недооценил нашу королеву… Мне так и хочется назвать ее невинной жертвой… но, возможно, это было бы проявлением неуважения к Ее Величеству.

– О, продолжай! – в нетерпении воскликнула я.

– Ну так вот. Внезапно во мраке раздался пронзительный крик. Вы только вообразите! На миг все замерли – а потом бросились туда, где стояла королева… В широко раскрытых глазах – испуг, руки судорожно прижаты к груди… а рядом с бедняжкой – милорд Бэкингем… И кто бы мог подумать, что столь надменный господин может выглядеть так глупо!

– И как ты это объяснишь? – спросила я.

– А тут и объяснять нечего. Наш герцог допустил ошибку. Видимо, он слишком уж поторопился. Он не понял, что все, в чем нуждается королева, – это нежные слова… пылкие взгляды… но уж никак не решительные действия. Я вот что скажу Вашему Величеству: это был конец их мимолетной интрижки. Возможно, оно и к лучшему, что интрижка оказалась мимолетной. Королевы, Ваше Величество, должны быть вне подозрений, – твердо заявила Мами.

На следующий день все обсуждали эту историю. Я была рада, что никто не упомянул о ней моей матери. Если бы королева-мать обо всем узнала, что сталось бы с капитаном охраны, отдавшим Анне ключ от сада?

Здоровье моей матери немного улучшилось, но доктора считали, что дорога в Кале будет для нее слишком утомительной и королева может снова расхвораться, поэтому было решено, что дальше она не поедет. Гастон был единственным членом моей семьи, который должен был оставаться со мной, пока я не покину Францию.

Выходило, что останавливаться в Амьене нам было незачем, поскольку моя мать поднялась с постели, проводила нас до городских ворот, а затем распрощалась со мной.

Она обняла меня и, похоже, по-настоящему расчувствовалась. Она сказала, что душой всегда будет со мной и с величайшим вниманием станет следить за моей жизнью на чужбине. Мать просила меня быть хорошей женой Карлу и надеялась, что я выращу много детей. Я всегда должна помнить о своем высоком происхождении – ведь я дочь короля и королевы Франции! Я никогда не должна забывать родину – и знать, что для меня нет ничего дороже святой нашей веры и чести венценосцев. Я отправляюсь в страну еретиков. Бог избрал меня, как избрал когда-то святых Петра и Павла. Я должна исполнять свой долг и не помышлять ни о чем другом до тех пор, пока муж мой вместе со всей Англией не встанет на путь истинный и не обретет спасения в лоне католической церкви.

Миссия моя казалась весьма непростой, но я пообещала, что сделаю все, что в моих силах, и всегда буду верна святой церкви, своей семье и своей стране.

Обнимая меня, мать сунула мне в руку письмо.

Я прочла его тем же вечером. Оно было длинным, и в нем мать писала о своей нежной любви ко мне. И еще мать напоминала мне, что я лишилась своего земного отца и только Бог теперь является моим отцом. Я вечно должна быть Ему благодарна. Он отдал меня в жены великому королю и послал в Англию, где я буду Ему нужна, а стало быть, за дела мои мне будет даровано вечное спасение.

«Помни, что Ты крещена в святой католической вере. Ты – дочь нашей церкви, и это – самое высокое звание, какое у Тебя было, есть и будет. Именно оно распахнет перед Тобой райские врата… Так будь же – подобно предку своему святому Людовику[30] – стойкой и усердной христианкой, чему Тебя всегда учили и ради чего Твой праведный венценосный пращур не раз подвергал опасности свою жизнь. Не слушай и не позволяй в своем присутствии произносить слов, которые оскорбляли бы Твою веру и Господа».

Я читала и перечитывала это письмо. Я знала, чего от меня ждут. Я направлялась в чужую страну. Я ехала к мужу, которого должна была постараться обратить в истинную веру. На мне лежала большая ответственность…

Оторвавшись наконец от письма, я поклялась себе и Богу сделать все, что в моей власти, чтобы принести в Англию свет истинной веры.

И тем же вечером мы узнали, что в Кале чума, что ехать туда опасно и что мы должны поворачивать в Булонь.

А наутро, еще до того, как мы тронулись в путь, ко мне явился герцог Бэкингем – по делу, якобы не терпящему отлагательства.

– Ваше Величество, – сказал он. – Этим утром я получил послание от короля Карла. Мне необходимо вернуться в Амьен, чтобы передать эти бумаги королеве-матери.

Я прекрасно понимала, что никаких бумаг он не получал. Позже мои подозрения подтвердились, поскольку я узнала, что гонцов из Англии никто не видел. Но Анна осталась в Амьене вместе с моей матерью, и потому герцог хотел вернуться и повидать перед отъездом юную королеву.

– Вы должны признать, – сказала Мами, – что, когда дело касается любви, для нашего герцога нет ничего невозможного…

Очередная задержка рассердила меня. Казалось, над нашим путешествием и впрямь нависло какое-то проклятие. Сперва занемог мой брат, затем – моя мать, после этого – чума в Кале, а теперь Бэкингем, повинуясь собственному капризу, умчался в Амьен!

Это было уж слишком!

Я громко поносила Бэкингема, пока Мами не умолила меня успокоиться.

И тут я подумала: а так ли уж я спешу покинуть родину? И мысль о грядущих переменах в моей жизни привела меня в чувство. Мне почему-то стало страшно… Я отправлялась в чужую страну, к чужим людям.

Поэтому, когда герцог Бэкингем вернулся, я уже вовсе не рвалась в путь. Ведь с каждым днем… с каждым часом оказывалась я все дальше от дома, от семьи, от привычной жизни…

Наконец мы прибыли в Булонь. Корабль нас уже ждал, и, когда я поднялась на борт, в ознаменование сего события грянул артиллерийский залп. Мами была рядом со мной и ободряюще улыбалась.

Я наблюдала с палубы, как медленно тают вдали берега моей родины. Вид бурного, грозного моря наполнял мою душу страхом. Корабль качало, и вскоре Мами уговорила меня спуститься вниз.

Казалось, это плавание будет длиться вечно, впрочем, в душе у меня царило такое смятение, что я вряд ли замечала все те неудобства, которые так раздражали моих спутников.

Наконец показалась земля. Я взошла на палубу и в первый раз взглянула на белые скалы.

Началась моя новая жизнь.

РАЗЛАД В КОРОЛЕВСКИХ ПОКОЯХ

Воскресным вечером, в семь часов, я ступила на английскую землю. Меня встречало несколько дворян; был сооружен временный мост, так что я легко смогла сойти на берег. Таково, объяснили мне, было распоряжение короля, с нетерпением ожидавшего вестей о моем прибытии. Сам он находился сейчас в Кентербери,[31] неподалеку от Дувра.

Мне хотелось знать, почему король не в Дувре, и я бы обязательно спросила об этом, если бы говорила по-английски. Мне было обидно, что супруг не явился встречать меня, но я не решилась говорить об этом через переводчика.

Мне сказали, что немедленно пошлют в Кентербери гонца с вестью о моем прибытии, и через час король будет здесь.

Я заявила – довольно надменно, как отметила потом Мами, – что я слишком устала, чтобы принимать нынешним вечером кого бы то ни было. Путешествие оказалось чрезвычайно утомительным, и мне необходимо поесть и отдохнуть.

Мне ответили, что все будет, как я пожелаю, и мы сразу же отправились в замок, где мне предстояло провести ночь.

Замок стоял неподалеку от берега, и я возненавидела это сооружение с первого взгляда. Замок был мрачен и совсем не похож на Лувр, Шенонсо, Шамбор… на те дворцы, к которым я привыкла. Когда же под ногами у меня заскрипели голые доски, я полностью ощутила все убожество своего временного пристанища.

Я сказала, что без промедления удалюсь в свои покои, поскольку больше всего нуждаюсь в отдыхе. Возможно, моей фрейлине и мне потребуется легкий ужин. Я ясно дала понять, что до утра не желаю никого видеть.

По крайней мере, англичане изо всех сил старались мне услужить и немедленно препроводили меня в мою комнату. Увидев ее, я задохнулась от ужаса. На стенах, правда, висели гобелены, но они были выцветшими и пыльными. Мами подошла к ложу и пощупала его. Оно было жестким и все в буграх. Я никогда не видела ничего подобного ни в одном из наших замков или дворцов. И эту комнату приготовили для королевы Англии!

– Не обращайте внимания, – ласково сказала мне Мами. – И не сердитесь. Потом вы все обустроите по своему вкусу. Но пока придется мириться с тем, что есть…

– Может, они не хотели моего приезда? – спросила я, с ужасом оглядывая обшарпанную комнату.

– Конечно же, хотели, – успокаивающе заверила меня Мами. – Но вы должны помнить, что они живут совсем не так, как мы. По сравнению с нами они – просто варвары.

– А как же герцог Бэкингем и граф Голланд? В элегантности они не уступают французам, – сказала я.

– Возможно, их замки – другие. Но не думайте сейчас об этом. Нам надо отдохнуть. Утро вечера мудренее… А потом, в свете дня все выглядит иначе… – убеждала меня Мами.

– Сомневаюсь, что это место когда-нибудь будет выглядеть лучше, – подавленно проговорила я. – Оно станет еще хуже, когда солнце высветит все его уродства.

Но Мами, как обычно, успокоила меня. Мы немножко поели, а затем она уложила меня в постель.

Но, несмотря на усталость, я никак не могла заснуть. Возбуждение, от которого я трепетала во время свадебных торжеств, теперь улеглось, и на смену ему пришли мрачные предчувствия.

И все-таки Мами была права. Днем я действительно почувствовала себя лучше. Солнечный свет хоть и изобличил плачевное состояние полога на кровати, но озарил темные углы и разогнал тени, которые так пугали меня прошлой ночью.

Завтрак подали в комнату, но стоило нам с Мами приняться за еду, как вошел слуга.

Почтительно поклонившись, он произнес:

– Простите за вторжение, Ваше Величество, но король только что прибыл из Кентербери и желает сообщить, что ждет встречи с вами.

Я вскочила. Я увижусь с ним без промедления! Этой минуты я ждала с тех самых пор, как взглянула на его портрет и узнала, что стану женой этого человека.

Мами встревоженно посмотрела на меня и посоветовала не проявлять чрезмерной импульсивности. Я улыбнулась.

– Он мой муж, – напомнила я Мами, – и, естественно, я горю желанием встретиться с ним.

Она привела в порядок мои волосы и пригладила одежду.

– Вы выглядите восхитительно, – прошептала Мами, поцеловав меня.

Затем я спустилась по лестнице в зал.

Я сразу узнала человека, стоявшего внизу, и быстро двинулась к нему, собираясь опуститься перед ним на колени и сказать, как меня учили, что я приехала в страну Его Величества, чтобы стать преданной и покорной его супругой… но слова не шли с языка, из-за душевного волнения мне отказал голос, и, когда король подхватил меня на руки, из глаз у меня хлынули слезы.

Карл был очень нежен. Он достал свой платок и вытер мне глаза; затем он поцеловал меня в лоб и в мокрые от слез щеки… и не один раз, а несколько.

– Ну почему, – ласково произнес он по-французски, поскольку я не знала английского, – почему мне приходится целовать вас плачущую? Вы должны бы знать, что находитесь не среди чужих людей и не в стане врагов. Вас привел ко мне сам Господь Бог, а разве Он не наказал вам оставить своих родных и прильнуть сердцем к мужу своему?

Я кивнула в знак согласия.

– Ну вот и хорошо, – тихо промолвил король. – Все хорошо… Что касается меня… то я буду для вас не столько господином, сколько нежным и преданным слугой, и постараюсь сделать вас счастливой.

Я решила, что ни один муж не смог бы найти более добрых слов, и почувствовала себя лучше.

– Сейчас мы сядем и немного поговорим друг с другом, – предложил он. – Вы узнаете меня и поймете, что наш брак должен не печалить вас, а, наоборот, радовать.

Он взял меня за руку и, отведя к окну, сел сам и усадил меня рядом.