Ночь упавшей звезды

-- Понимаю. Но вам нужно смыть кровь с волос, нормально перевязать руку и прилично одеться. Я мевретт и не могу допустить, чтобы вы оскорбляли память элвилин, которые строили этот замок много веков назад, расхаживая по нему в крови и расстегнутой рубашке, -- она наклонила голову. "А если эту рыжую нахалку одеть в платье, она будет выглядеть даже красиво", -- пробормотала Идринн и прибавила: -- Да и подстричься вам не мешало бы.

Я смерила черноволосую красавицу взглядом:

-- Знаете что, милочка? Указывайте своему жениху! Этому, лилейному дистрофику, как ему стричься и одеваться! А лично меня мой вид устраивает. Но чтобы не оскорблять ваш изысканный вкус, я сейчас уберусь, немедленно. Вот только вещи заберу. И... -- я посмотрела на распахнутый ворот. -- Что естественно, то не безобразно. Так что мне смущаться нечего!

И резко встала.

-- Жаль,-- мрачно вздохнул рыжий мальчишка. -- Придётся искать самому... И куда она могла убежать?

-- Сидите уж... Куда вам... -- Идринн, брезгливо приподнимая подол, переступила обломки лучника и приблизилась. -- И что вы знаете о моих женихах, интересно? -- видимо, я задела неприятную струнку. -- Я обручена с мевреттом Алиелором Сианном, с тем, кого считали предателем, слыхали? -- она вздохнула.

-- Куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда, -- выдохнула я. -- Что я знаю о женихах? Что они всегда выбирают таких красивых зануд -- исключительно за миленькую внешность. Потому что им не интересно разбираться, что у человека внутри. Нет, о Сианне-предателе я не слышала. Да и не хочется.

-- Значит, меня нельзя полюбить, да? -- прошептала красавица растерянно.

-- Да нет, вполне можно, -- пожал плечам Люб, на секунду отрываясь от размышлений о Темулли. -- По крайней мере, почему нет?

-- Обручиться, видимо, можно, полюбить -- нет... -- Идринн вздохнула и улыбнулась. -- Впрочем, неважно. Не обращайте внимания.

-- Разумеется, -- конопатый почтительно кивнул. -- Я вообще ничего не слышал и не видел. Конечно же!

И выразительно хмыкнул.

Остроухая сверкнула глазами:

-- Вот и хорошо. А вы? -- синие холодные глаза обратились на меня.

-- Ну, я пошел? -- Люб ещё раз для убедительности кивнул и поспешно ретировался куда-нибудь подальше от сердитой элвилин. Наорёт ещё...

-- А мне без разницы...

Я развернулась и влетела в кабинет Мадре, оставив мевретта Идринн стоять с открытым ртом посреди коридора.

Стараясь не коситься на спальню Одрина -- сидишь там? И сиди! -- я стала заталкивать в сумку вещи. Потом обулась -- и как эта брюнетка в синем не стала пенять, что перед тенями благородных элвилинских предков босиком разгуливать неуместно тоже? -- и натянула кирасу. Подпоясалась. С каждым движением ладонь болела все сильнее, но я, скрипнув зубами, приказала себе не обращать на подобные пустяки внимания.

Аккуратно переложила все вещи в сумке. Полюбовалась на подсыхающую кровавую лужу у подоконника. Махнула на нее рукой и собралась закинуть клеймору за спину.

И тут двери в спальню открылись. Лилейный, прислонясь к косяку, высился на пороге, сложив руки на груди. Летавки при нем больше не было.

-- О, господин мевретт, -- сказала я сладким голосом. -- Напишите мне бумагу, чтобы меня из замка выпустили. А для мэтра Звингарда за одежду вот, -- я кинула на стол горсть серебра. -- Не знаю, какие деньги у вас в ходу, но по весу сойдет.

В пораненной ладони точно повернули раскаленный прут.

-- Не спешите, сударыня, -- вкрадчиво сказал Мадре. -- Неужели вы откажетесь отужинать в нашем обществе? Бутербродов с вяленой колбасой я, конечно, не обещаю, но тем не менее... И, кстати, я бы посоветовал вам еще раз заглянуть к Звингарду. Он дивно умеет лечить ладони... -- мевретт демонстративно опустил глаза к косоватой повязке на моей руке.

-- Да пошли вы! -- заорала я. -- Лилия ходячая! В гробу я видала ваше общество! Утонченное!

Так, клеймору за спину, сумку на плечо. И к двери.

-- Не стоит так огорчаться, -- спокойно произнес Мадре, осторожно пересекая кабинет и садясь в ближайшее кресло. Дались же ей эти лилии -- он возмущенно скривился. -- Неужели вы думаете, что сможете выйти из замка без моего разрешения? И, кстати, не обольщайтесь насчет утонченности нашего общества. Мы можем быть при случае и хамами, -- он подпер рукой подбородок и задумчиво оглядел меня с ног до головы.

Я обернулась через плечо и одарила остроухого не менее испепеляющим взглядом:

-- Не выйду -- останусь здесь. Умру, и вас совесть замучает. Лучше отпустите, а то хуже будет, -- протянула я сладким-сладким голосом. -- Кресло с ковром я вам перемазала, подоконник кровью залила, статуя из-за меня рухнула, Темку шлепнула, и шишка у вас на затылке -- тоже моих рук дело. Так что я честно предупреждаю. Вот.

-- Да, -- протянул Мадре и неожиданно весело улыбнулся. -- Я уже заметил, что вы страшная женщина. Но, извините, отпустить пока не могу. Долг, знаете ли... Кстати, возможно, вы вспомнили, как попали сюда? -- добавил он осторожно. -- Так сразу разойдемся с миром... Может быть.

-- Ну, спасибо... -- пылая яростью, я повернулась на пятках лицом к наглому мевретту. -- Вспомнила. Я попала сюда, чтобы сказать вам, что вы... вы... -- прыжок, и глухая пощечина больной рукой.

Рана ерундовая, отчего же стены крутятся и потолок несется вверх?

Мадре подскочил, держась за щеку, с намерением схватить меня за шкирку и как следует встряхнуть, и потому в последний момент успел поддержать и обалдело уставился в мои глаза, оказавшиеся внезапно близко-близко. У него почему-то перехватило дыхание.

-- Боль-но... -- пробормотала я, окончательно теряя сознание.

А очнулась от раздраженного, лишенного любых признаков мелодичности голоса, каким Одрин бранил Темулли, за плечо подтаскивая к креслу, в котором я сидела:

-- Хорошо же вы ее лечили! Что, Звингард совсем мышей не ловит? Или он ее действительно просто... э... мыл? -- мевреттовы глаза нехорошо блеснули.

-- А я откуда знаю, меня там не было... -- огрызнулась Темулли, стряхивая руку Мадре и склонившись надо мной. -- Холодной воды и полотенце! -- приказала она.

-- Странные у вас какие-то способы... -- проворчал Одрин. -- Эх вы, костоправы. Все бы вам облить кого...

Я не сомневалась, что остроухий сейчас вспомнил Тему, подбиравшуюся к нему с кувшином в коридоре. Потом его осенила еще одна мысль, и мевретт выудил из ящика стола серебряную фляжку. Вернулся ко мне и резко приказал Темулли:

-- Голову подержи.

-- Поучите бабушку мед варить. Кто тут лекарь, вы или я? -- на удивление спокойно парировала девочка. -- У нее сотрясение мозга -- компресс нужен.

-- Ее тошнило? -- Одрин строго посмотрел на зеленоволосую. -- С чего ты вообще взяла, что сотрясение? Твой Звингард даже шишек не разглядывал! Мала еще, мевреттов учить.

И, осторожно приподняв мою голову, поднес к губам фляжку.

-- Ну и лечите сами, как знаете, -- возмутилась остроухая.

Я хлебнула и закашлялась.

-- Что... это?

Впрочем, по запаху было ясно, что...

Я подняла глаза на мевретта. Вот уж... не ожидала, что у него найдется такое. Но все равно брезгливо дернулась от его рук:

-- Не... трогайте!

Конец закономерен: фляжка вылетела, расплескав содержимое, и упала на пол. По кабинету поплыл резкий запах самогонки. Конец ковру.

-- Я говорила -- компресс надежнее, -- важно изрекла Темулли.

Мадре взбешенно зыркнул на девочку:

-- Вода -- в кувшине в спальне! Возьми, где похолоднее!

Потом язвительно посмотрел на меня:

-- Ну что, полегчало?

-- В кувшине или в спальне? -- переспросила Темулли, но порхнула, куда отправили.

-- Да чтоб ты пропал! -- я резко выпрямилась в кресле. -- Лучше отпусти... пожалуйста...

Загородилась здоровой рукой. Щеки пылали, а слезы были слишком близко -- могу и не удержать.

-- Говорю же -- не имею права, -- Одрин вздохнул. -- Ну, госпожа, поймите меня правильно -- я здесь не единственный мевретт, и все решения принимаются совместно. Подождем, когда вернется мевретт Сианн, а там будет видно. Неужели здесь, в самом сердце прекрасного элвилинского леса, -- начал он воодушевляться, -- вам настолько плохо, что вы не можете обождать еще пару часов?

Вернулась Темулли, прижимая к животу здоровенный кувшин.

-- Не переживай так, -- сказала она мне. -- Я тебя извиняю.

Вот только этой настырной девицы не хватало...

Я обхватила раненую руку второй рукой и заревела. Мадре растерялся и присел рядом со мной на корточки. (Мне вдруг показалось, что он вообще всегда терялся при виде женских слез, чем некоторые частенько нагло пользовались). Осторожно взял меня за руку:

-- Ну, сударыня, не нужно плакать. Вас же никто не обижает, просто чуть-чуть задерживают. А это, поверьте мне, сущие пустяки.

Покосился на мою раненую ладонь и злобно сказал:

-- Да что там этот Звингард, уснул, что ли?! Тему, ну-ка давай за ним! Пусть он берет свои красивые ноги в руки и несется сюда.

Остроухая запыхтела, но поставила кувшин и вылетела за дверь.

Назад она тоже летела, но с видом собачки, не нашедшей дерево в пустыне. За Темкой следом, одной рукой подталкивая ее в худенькую спину, а другой держась за собственный объемистый живот, ворвался на полном скаку Звингард. Золотое пламя головы сбилось набок, лицо было кривым и тяжелым, а мятой и золототысячником разило от лекаря чуть ли не втрое сильнее, чем в прошлый раз.

-- Ну, что еще тут стряслось? -- громыхнул лекарь. -- У мелкой был повод въехать мне темечком в пузо или...

-- Тут стряслось осложнение диагноза, так вами и не поставленного, в форме прободения ладони, -- заумно ответил Мадре.

-- Так-так... Ну... -- кряжистый перестал пыхтеть, оправил мантию и смерил меня взглядом. -- Тут, по-моему, еще налицо и расшатанные нервы и сотрясение мозгов... вы что, ее роняли, что ли?

-- Да. Нет. То есть, она упала, но сверху. А головой вообще-то приложился, собственно, я.

-- Еще и вы. Тейлунни, что ты смотришь на меня, как давний на элвилинское ухо? Давай компресс.

-- Кому?

-- Обоим, летавка тебя поклюй! -- возмутился лекарь такой глупости. -- Обоим.

-- А мне зачем? -- удивился Мадре а потом вспылил: -- Да что вы, помешались на этих компрессах? Не видите -- у нее рана на руке! Ее зашивать нужно, да обеззараживать! Тьфу ты... войну мы точно проиграем, -- мрачно закончил он.

-- Не вижу, -- флегматично отозвался Звингард. -- Под бинтом она. И вообще, поучите бабушку мед варить. Голова важнее руки.

Мадре застонал и всуе проклял тот день, когда вообще встретил этого Звингарда на свою голову. Больную.

Может, действительно, полегчает?

-- Кладите свой компресс, -- величаво согласился он.

-- Вот сразу бы так, -- лекарь смочил полотенце и, нагнувшись, возложил его, как корону, на мевреттское чело. -- Я ведь, сынок, плохого не пожелаю...

Вместо ответа Мадре напел в полголоса зачин фривольной элвилинской баллады и почему-то покосился на меня.

-- Та-ак, -- протянул Звингард.

-- В смысле?

Лекарь пощелкал пальцами перед носом мевретта.

-- Сколько будет два помножить на два? -- строго спросил он.

-- А подсказать можно? -- вопросил с порога рыженький Люб, готовый сразу же исчезнуть при малейшем намеке на неприятность. Темулли не выдержала и хихикнула. А Звингард одарил помощницу таким взглядом, что ей захотелось провалиться под землю... вернее, под пол.

Мальчишка же, уверовав, что немедленно его изгонять не будут, вошел окончательно:

-- Ну так как? Можно подсказать?

-- А ты знаешь ответ? -- удивилась Тему.

Люб гордо кивнул. Темулли уважительно посмотрела на приятеля.

-- Да что вы, издеваетесь, что ли? -- зыркнул очами Мадре. -- Вы дамой займитесь!

-- Тихо, тихо.... Мевретт нам нужен со здоровой головой... -- успокоил Одрина Звингард.

-- А там всё просто, -- мальчишка взбил рыжее гнездо на голове. -- Метаешь нож и считаешь, сколько раз попал... Вот представь, вот ты попала ножом в мишень один раз и ещё два. И всё в разные места. Сколько вмятин в ней останется? А если два захода подряд будешь попадать по три раза?

-- Э-э-э.... Я же нож не умею. Я только из лука.

-- Ну... -- Люб впал в ступор, но очень быстро нашел выход. -- Ну, можно стрелять и считать стрелы...

Мадре в отчаянии застонал и упал носом мне в колени.

"И это -- будущее элвилинского народа" -- горько посетовал он.

-- Что с вами, мевретт Мадре? -- встревожился Люб.

-- Плохо ему, -- сказала Тему.

-- Его нужно отнести в лазарет, -- огласил приговор лекарь. -- Обоих.