Помоги проекту - поделись книгой:
Завернул пастух остатки еды в тряпицу и сказал псу:
— Коли ты такой умный, паси сам, а я своих в селе проведаю, как там жена, как детки.
Пошёл да и загостился. Три дня в селе пропадал, три дня в степи не бывал.
Вернулся — пёс ему навстречу, за полу зубами хватает, к кошаре тащит. Посмотрел пастух, так и остолбенел: двенадцать овец зарезанных рядком лежат.
Пастух на пса посохом замахнулся.
— Вот твоя благодарность за хлеб, за доверие!
А пёс его на другую сторону кошары тянет, будто с собой приглашает. И что бы вы думали? На той стороне лежат рядком двенадцать волков — и у всех горло перегрызено.
У пастуха и посох из рук.
— Спасибо тебе! — говорит псу. — Мне бы так не управиться. Чего доброго, меня бы самого волки растерзали. Теперь-то всё ладно. Перед паном управляющим за овец волчьими шкурами откуплюсь. Тёплые из них шубы выходят. И себя не забуду — из овчин тулуп сошью.
На радостях закатился чабан в шинок. Пьёт чарку за чаркой, перед людьми куражится.
— Я нынче сам себе и пан, и князь. У меня подпасок завёлся, такой, не скажу какой. Только лучшего не сыщешь. Что хочу, то и делаю, никого не боюсь!
А тут как раз завернул в шинок управляющий — табак у него, вишь, кончился. Как завидел наш храбрец пана управляющего, так у него душа в пятки ушла. А управляющий на него напустился.
— Ах ты, такой-сякой, — кричит, — в шинке прохлаждаешься, а овцы без присмотру по степи бродят! Вот поедем сейчас к отаре, если хоть одна овца пропала, прогоню сейчас же. Прах тебя побери!
Приехали. Управляющий увидел зарезанных овец, затопал ногами:
— Так и есть, как я говорил! Теперь тебе век не расплатиться!
— Не туда вы смотрите, пан управляющий, в ту сторону поглядите. Там лежат тёплые шубы и для вас, и для главного управляющего, и для самого князя.
Повернул голову управляющий, да так и ахнул: двенадцать матёрых волков — один к одному и все, как один! Тут он и сменил гнев на милость.
— Как же ты их одолел? — спрашивает.
— Да не буду врать, — пастух отвечает. — Не я это, а мой верный слуга, мой помощник.
— Какой такой помощник?!
— А вон он, овец пасёт.
Пёс услышал, что про него бают, подбежал и поклонился управляющему. Да не просто мордой мотнул, а встал на задние лапы, правую переднюю в сторону отвёл и головой низкий поклон отвесил.
— Ну и ну! — только и молвил управляющий. — Это пёс панский! Не тебе, мужичьей кости, быть ему хозяином. Вот тебе десять рублей, а собаку — мне.
Пастух своего помощника и за сто рублей бы не отдал. Да разве с паном управляющим поспоришь?!
Посадил пан пса в коляску и уехал.
Привёз к себе, и такие в доме чудеса пошли, что пан ни на один час с собакой расставаться не хотел. День и ночь при себе держал.
А тут как раз пановы именины подоспели. Съехались к нему гости, управляющие из других княжеских имений. Князь-то богатый был, земли-то у него немеряно!
Выпили паны, и, как водится, зашёл у них разговор о пустяках. Стали они собаками хвалиться. Именинник слушает, посмеивается. А уж когда все нахвастались, позвал своего пса и говорит:
— Покличь-ка мне Ивана, Романа да третьего — Степана. Смеются гости: какое поручение собаке дают! Такой собаки и на свете нет, чтобы его выполнила!
А пёс степенно из комнаты вышел, недолго пропадал, назад идёт, трёх слуг за собой ведёт.
Паны и смеяться перестали, спрашивают у слуг, как кого зовут.
Один отвечает:
— Я — Иван.
Другой отзывается:
— Я — Роман.
Последний говорит:
— Те двое — Иван да Роман, а я третий — Степан.
Тут паны поверили, какие собаки на свете бывают.
А имениннику ещё мало. Велел собаке уголёк принести, чтобы трубку раскурить. Опять никто не верит: как же тварь четвероногая горячее принесёт?!
Вот пёс входит, в зубах у него ложка, на ложке уголёк тлеет. И подносит тот уголёк хозяину трубку раскурить.
У панов много времени на забавы, да и забавам конец приходит. Отпраздновали именины, разъехались гости. А главный управляющий остался и принялся просить пса себе в подарок.
Хозяин думает шуткой отговориться:
— Чтобы именинникам подарки делали — знаю. И сам сегодня подарки получил. А чтобы гость у именинника подарка требовал — такого не слыхивал.
Главный управляющий своё гнёт: отдай да отдай ему собаку. Рассердился управляющий, сказал:
— Не достанется тебе мой пёс!
И главный рассердился:
— Коли так, мне не достанется и твоим не останется!
Вскочил в коляску, поскакал к самому князю.
Что он князю наговорил, они вдвоём знают, а только утром уже от князя к управляющему слуги были посланы со строгим наказом: сейчас же пса князю представить.
Батраку с управляющим не спорить, а управляющий против князя ничего не смеет. Отдал он пса, да ещё низко кланялся.
Князь в комнатах пса держать не стал. Сколотили по его велению конуру, просторную, тёплую — к зиме шло дело, во дворе канат протянули, чтобы псу на цепи кругом бегать.
Неспроста так князь сделал. Трёх лет не прошло, как женился князь. Через год родила княгиня сына, и — вот беда! — в первую же ночь пропал младенец, неведомо как, неведомо куда. Никто ничего не слыхал, никто ничего не видал. Искали, искали и следа не нашли.
А теперь княгиня опять ребёнка ждёт. Мало ли что случится?
Князь так думал: если пёс и вправду такой умный, как рассказывают, может, хоть он устережёт от беды неведомой.
Так оно и шло: пёс днём на цепи бегал, еду ему подавали прямо с княжеского стола. Ночью с цепи спускали. Вроде бы вольней, да двор княжеский — что твоя крепость: ограда высокая, ворота на засовы заложены, замками замкнуты. Затосковал пёс, обидно ему, всё-таки он человек! Может, и убежал бы, как-нибудь изловчился, да жаль ему княгиню молодую. Слышал он, как слуги меж собой толковали, что первого её младенца унёс неведомо кто: то ли цыгане, то ли нищие, то ли нечистая сила. «Поживу пока», — думает.
Замолчал тут сказочник, остановился дух перевести. А песенник его торопит:
— Давай говори скорей! Охота знать, что дальше было.
Усмехнулся сказочник:
— Зачем тебе слушать, как я вздор горожу?
— Вздор не вздор, а ты скажи, уберёг пёс младенца или не уберёг. И что с ним потом было?
— Э, нет, — покачал головой сказочник, — зима за весной не наступает, в середине лето да осень будут. И сказка своим чередом идёт.
— Хочешь слушать, так слушай, — пасечник сказал. — А слову не мешай.
Песенник замолк. Сказочник опять сказывает.
Через какое-то время родились у княгини два сына.
Князь от счастья себя не помнит. Созвал на радостях гостей. Пьют, едят гости, и князь с ними. Слуги гостям подносят и себя не забывают.
Пировали почти до полуночи. Потом разошлись, огни погасили, спать легли.
Князь говорит:
— У нас пёс надёжный, устережёт! — и тоже заснул.
Не знал он, что слуга за гульбой да весельем забыл собаку на ночь с цепи спустить.
Бегает пёс вокруг двора по канату, цепью бренчит.
Только полночь минула, сам собой замок на воротах открылся, сам засов отодвинулся. Крадётся в усадьбу ведьма, да прямо к дому. Признал сразу эту ведьму пёс — жёнка это его, та, что псом его оборотила. Рвётся он с привязи, но крепко канаты свиты, прочно цепь скована. Стал канат перегрызать. До половины перегрыз.
А ведьма уже из дому выходит, двух младенцев к себе прижимает. Рванулся тут пёс что было силы — лопнул канат. Зарычал пёс, на ведьму бросился. А у той руки заняты, она младенцев держит, ногами его пинает, к воротам пробивается. Рвёт её пёс острыми клыками, а следу не остаётся и кровь не течёт.
Так бы и унесла детишек, да когда она уже у самых ворот была, запели первые петухи. Тут она младенцев и бросила, сама в ночной тьме будто растаяла.
Пёс подобрал младенцев, отнёс их в конуру и сам рядом прилёг. Обхватил лапами, телом своим греет. Ведь мороз на дворе, стужа лютая.
На рассвете проснулся князь, встал, пошёл своих сынков проведать. Смотрит — обе колыбельки пустые, княгиня спит, и няньки спят.
— Ах, — закричал князь, — пёс окаянный! А я-то на него надеялся! Лучше бы я сам глаз не сомкнул, верней бы уберёг!..
Схватил двустволку заряженную, выбежал на крыльцо. Не раздумывая долго, вскинул ружьё — бах по конуре из одного ствола. Да сгоряча не попал.
Тут пёс младенцев лапами расшевелил. Они и заплакали.
Как услышал князь жалобный плач своих деток, чуть ума не решился. Бросился к конуре, ребяток слезами обливает, пса целует, благодарит.
На выстрел уже все домочадцы выскочили, детишек унесли. И по приказу князя в тот же день надели на пса богатый ошейник, шитый шелками, самоцветными каменьями изукрашенный.
Да пса княжеская милость не радует, лучше бы ему волю подарили!
«Ну, ладно, — думает, — дождусь ночи, сам как-нибудь убегу. Я своё дело сделал!»
Пришла ночь, полночь с собой привела. И опять, как вчера, сами собой ворота растворились. Жёнка его появилась.
— А, — говорит, — тебе псом неплохо живётся. Вишь, как тебя разукрасили! Слушай же меня: ты мою летучую метлу изломал, младенцев у меня отнял, я больше над ними власти не имею… А над тобой имею!
Хлестнула его прутиком и проговорила:
— Побегал ты псом, теперь птицей полетай!
И оборотился пёс соловьем. Да не серым соловушкой, а птицей красоты несказанной, невиданной. Шелка да каменья, что на ошейнике были, засияли перышками разноцветными.
Поднялся на лёгких крыльях соловей, вокруг княжеского двора облетел, сам себе жалуется:
— Было бы время тёплое, лето красное, хорошо бы я прожил. Куда захочу — полечу, где вздумаю — поклюю да воды попью. А теперь зима лютая, стужа великая, все поля, все луга снегом закалило. Ни согреться, ни прокормиться… Чем так мучиться, лучше разом с жизнью расстаться!..
Сложил крылья и пал камнем на землю. Да какой у птахи вес?! Не убился он, даже не расшибся.
Что же делать! Надо дальше жить. Забился под стреху, ночь переждал. Утром полетел, куда крылья понесли, куда ветер направил.
Прилетел в крестьянский двор, а там скирда гречки стоит. Да вся частой сетью-сильём оплетена сверху донизу, чтобы птицы зерно не клевали.
Наша птаха думает: «Хоть с голоду, хоть в силках—всё одно пропадать! Может, зёрнышко изловчусь ухватить!»
Ухватил одно зёрнышко, второе склевал, а на третьем в силках запутался. Что больше бьётся, то крепче волосяные петли держат.
На ту нору вышел из избы хозяйский сын, мальчишечка-малолеток. Приметил птицу, сказал:
— Как же тебя, бедную, глупую, догадало в силках запутаться?
Освободил её и в дом принёс.
Поделиться книгой: