Ночной соблазн

– Что случилось, кузен? Расскажи мне все.

– Прошлой ночью я был в Дайалсе…

– Из «Олмака» прямиком в трущобы? – усмехнулась Мэри. – Ничего не скажешь, умеешь ты жить.

– Очень смешно! – мрачно буркнул он. – Кэппон пожаловался, что кто-то открывает двери…

По мере того как он продолжал рассказывать о событиях вчерашней ночи, тепло постепенно расслабляло напряженные мышцы. Впрочем, граф ничего не замечал, заново переживая все случившееся. Кузина завороженно слушала. А он был рад разделить свои тревоги с Мэри, возможно, единственным членом общества, знавшим его тайну. Для остальных он был графом Рокхерстом. Но в мрачном мире преступности и лондонского дна он был известен как Паратус. Титул, взятый из древнего фамильного девиза. Semper Paratus. Всегда начеку.

Тридцать с лишним поколений Рокхерстов жили с этим девизом. Королева, настолько древняя, что ее имя знали лишь несколько ученых, включая Мэри, даровала им Лондон с наказом править и охранять. Помимо титула и богатств, мудрая правительница наделила первого графа Рокхерста не только силой духа и тела, но и хитростью, и умом, намного превосходившими способности среднего человека. Все эти дары по большей части защищали потомков графа от врагов, особенно Милафора, ибо королевство, которое они обязались защищать, находилось на границе между местом света и волшебства и подземным царством зла, владетели которого были коварны и полны решимости вернуться в свой бывший сад в отличие от Паратуса, готового любой ценой удерживать их в зловещей темнице. Но по мере того как текло время, Лондон и его обитатели менялись, прежнее волшебство слабело. И то, что раньше воспринималось как истина, теперь считалось легендой. Никто больше не верил в существование злых сил. Даже Паратус превратился в еще один миф, потерявший право на пребывание в этом новом, хлопотливом и будничном, мире.

Однако Паратус существовал и всем своим сердцем был верен обязательствам защищать Лондон до последних своих дней.

– И ты понятия не имеешь, кто она? – уточнила Мэри. – Никаких примет, кроме перчатки?

Рокхерст невольно согнул ладонь чашечкой, словно снова держал в ней грудь невидимки. Вряд ли он забудет, как прекрасно она умещалась в его руке. Вряд ли забудет тепло ее плоти, ко вряд ли можно бродить среди светских дам, ощупывая грудь каждой, кто кажется ему подходящей кандидаткой. Это уж слишком даже для человека его скандальной репутации.

– Нет, – вздохнул граф. – Только перчатка. Мэри покачала головой и вздохнула.

– Не слишком много. Одного того, что случилось прошлой ночью, вполне достаточно, чтобы она помчалась на ближайшую почтовую станцию и уехала в самую глушь Англии. И ты сказал, что она невидима? – Мэри подалась вперед и снова стала изучать перчатку.

– Абсолютно. Хотя Роуэн и Милафор ее видели. Милафор даже утверждал, что она хорошенькая штучка.

– Потому что решил ею закусить? И конечно, как всякий ужин, она показалась ему привлекательной. – Мэри поднялась, поправила очки и оглядела верхние полки своей знаменитой библиотеки. – Невидимость не то качество, которое может быть присуще всем и каждому. Это опасное волшебство.

– Опасное? – переспросил Рокхерст.

– Достаточно опасное, чтобы понять: твоя Тень либо одна из них, либо случайно наткнулась на кольцо.

– Какое кольцо?

– Ты знаешь, – прошептала она, оглядываясь. – То самое кольцо.

– Кольцо Милтона? – Теперь настала очередь Рокхерста пренебрежительно фыркнуть. – Ты, должно быть, шутишь! Кольцо – это миф, не что иное, как старая сказка, предназначенная для глупых мечтателей.

– На твоем месте я не была бы таким скептиком. Многие могут сказать то же самое о Паратусе. Может, ты слышал эту историю? О знатном аристократе, который проводит ночи, шатаясь по самым гнусным местам Лондона…

Граф повелительно поднял руку:

– Я все понял. Ладно, кольцо Милтона не миф, но откуда оно вдруг взялось? Да еще даровало какой-то барышне силу превращаться в невидимку?

Он покачал головой и пристально взглянул в глаза кузины.

– И что это за особа, которой приспичило следить за мной?

– Учитывая твою репутацию повесы и распутника, – рассмеялась Мэри. – Удивительно, что только она одна решилась последовать за тобой в ночь.

– Не смешно! – буркнул Рокхерст. – Если это кольцо Милтона, как мне…

– О Господи милостивый! – внезапно воскликнула Мэри. – Ты должен найти эту девушку!

Немного растерявшись от столь необычного для кузины напора, он пробормотал:

– Но зачем?

– Если ты завладеешь кольцом Милтона, можешь разорвать свою хартию.

– Что? – прошептал граф в полной уверенности, что слух его обманывает. – Что я мог бы сделать?

– Разорвать хартию, – повторила Мэри, снова поворачиваясь к полкам. – Ту самую, которая возлагает на тебя обязанности Паратуса. Кольцо Милтона поможет тебе сделать это.

Граф тоже поднялся. Разорвать хартию? Да это немыслимо! Он так и сказал кузине:

– Я не могу сделать это, иначе в Лондоне не останется никого, кто…

Мэри обернулась, и он увидел, что ее глаза взволнованно блестят. Такого он не видел с тех пор, как они были детьми и он показал ей Лондон с высоты собора Святого Павла.

– Ты не дослушал и не понял, – объяснила она. – Кольцо исполняет любые желания. Ты пожелаешь, чтобы двери закрылись. Навсегда.

Навсегда?

Рокхерст задохнулся от неожиданности. Он будет свободен!

Ему вдруг стало так жарко, что он подошел к окну и поднял створку, жадно втягивая свежий воздух. Свободен? Трудно представить, какова будет новая жизнь!

И пока он пытался обдумать, что будет дальше, Мэри невозмутимо продолжала:

– …Конечно, Крикс должен собрать больше информации, но перед тобой открываются невероятные возможности.

Это, насколько он понимал, очень слабо сказано!

– А, Минни, вот и ты! – воскликнула леди Уолбрук, когда Гермиона, едва волоча ноги, вошла в утреннюю столовую. – Тебе уже лучше?

– Да, мамочка, все хорошо, – кивнула Гермиона, останавливаясь на пороге. Уж очень не хотелось ей входить в комнату.

И она оказалась права: мать немедленно продолжила очередную кампанию с целью выдать замуж Гермиону.

Теперь, когда Себастьян женился, графиня преисполнилась решимости как можно скорее увидеть Гермиону в счастливом браке. Правда, для этого следовало подобрать ей идеальную партию.

– Лорд Хастингс прислал тебе цветы. Прямо с утра. До чего же он внимателен! Только жаль, что он такой скучный!

Гермиона насторожилась. И что все это значит? Мать больше не одобряет ухаживаний лорда Хастингса?

Мать тем временем положила в чай еще кусочек сахару и уставилась на Гермиону с таким видом, словно удивлялась, почему та до сих пор стоит в дверях.

– Да садись же! Подобной позой только испортишь себе осанку!

Гермиона подчинилась и неохотно заняла свое место, гадая, не лучше было бы сразу сбежать. Однако колебания длились ровно до того момента, когда Фенуик принес ее любимый завтрак: копченую сельдь и тосты, за которые она принялась с обычным аппетитом.

Пусть жизнь перевернулась, но желудок в прекрасном состоянии. Чего не скажешь о платье цвета ноготков и туфельках. А новые перчатки?!

На секунду оторвавшись от тарелки, Гермиона скорбно вздохнула. Одну удалось спасти. Другой… придется остаток жизни наслаждаться пребыванием в Дайалсе, потому что она не вернется за ней, пусть даже эта пара была самой любимой.

Может, ей удастся уговорить месье Бедара сделать еще одну, такую же? Если, конечно, Себастьян согласится выдать ей аванс в счет денег будущего года.

– Мне тоже кажется, что ты здорова, – заметила мать. – Постарайся не расстраиваться так каждый раз, когда граф появляется рядом. Так не годится, Минни.

– Уверяю, матушка, больше такого никогда не случится, – пробормотала Гермиона. Стоит только вспомнить о том, как граф остался в одной рубашке. Вид этого совершенного тела пробудил в ней совсем другие эмоции. Похоже, ее ждут неприятности иного рода!

– Очень на это надеюсь, – изрекла графиня, делая знак Фенуику принести еще ветчины. – Тем более что я очень хотела бы видеть тебя женой этого человека.

К несчастью, Гермиона только что глотнула чаю, который мощной струей немедленно вырвался обратно и забрызгал весь стол.

– Ч-что т-ты от меня х-хочешь?!

– Чтобы ты постаралась привлечь внимание Рокхерста, – пояснила мать с таким рассеянным видом, словно просила передать тост. – Он очень богат и к тому же красив. Если хотя бы половина слухов, которые ходят о нем, – правда, ты будешь самой счастливой на свете женщиной.

– Мама!

Лицо Гермионы немедленно приняло оттенок клубничного джема, стоявшего перед ней в горшочке. И не важно, что всего несколько минут назад она думала о том же! Ну почему матери понадобилось сказать об этом вслух? Почему?! Не говоря уже о том, с чего бы это ей вообще приспичило замечать подобные вещи!

– Думаю, он будет прекрасным мужем. И не смотри так на меня! У меня больше опыта в подобных вещах, и могу сказать, что человек, искушенный в любви, куда предпочтительнее неопытного зануды.

– Но ты всегда считала его повесой худшего разбора, – напомнила Гермиона в надежде отговорить мать от принятого решения.

– Так и было, – кивнула мать, размахивая тостом, как скипетром. – Но с тех пор, как он повез нас в оперу…

– Не нас, а Шарлотту, – поправила Гермиона. – Мы были там, чтобы придать необходимую респектабельность всему вечеру.

– Да-да, но, Гермиона, твоя точка зрения неверна. Он ухаживал за Шарлоттой только, чтобы подтолкнуть Себастьяна к решительным действиям. Такой милый человек! Помог этим двоим найти друг друга!

– Пфф! – фыркнула Гермиона. В ту ночь мать так увлеклась болтовней с приятельницами, что не заметила, какие взгляды бросал на Шарлотту граф. Но что теперь об этом вспоминать? Шарлотта замужем за Себастьяном, и парочка отправилась в свадебное путешествие!

А вот граф… совсем другое дело.

– Может, у Рокхерста нет моральных принципов, зато как же он богат! – разглагольствовала мать. – И раз теперь он решил жениться…

– Не думаю, что у него подобные намерения…

– Ну конечно, он собрался жениться! Недаром приезжал в «Олмак»!

Разумеется, любое появление мужчины в «Олмаке» на языке посвященных означало одно: «Я готов немедленно жениться на вашей дочери».

– Либо он действительно спятил, как его остальные замшелые родственники, – объявила графиня, – либо хочет жениться. Предпочитаю думать, что его вдохновил пример семейного счастья Себастьяна и Шарлотты, а не брать в расчет весьма неприятную альтернативу.

Гермиона задалась вопросом: не стоит ли просветить матушку, объяснив, что она подобралась куда ближе к правде, чем подозревает? И что граф действительно безумен.

Пока матушка продолжала без умолку трещать, раскрывая подробности плана по превращению дочери в графиню Рокхерст, Гермиона старалась доесть завтрак, а заодно обдумать детали побега. Может, стоит, подобно сестре Корделии, удалиться в Бат и посвятить жизнь науке? А если мать окажется слишком уж настойчивой, разыскать отца и жить с ним на некоем языческом острове в Тихом океане?

Лишь бы подальше от матери. И от него. Графа Рокхерста. Его голубых глаз, упрямого подбородка и мускулистых…

В этот момент в комнату влетели Виола и Гриффин. Уселись за стол, поймали нить беседы, поняли, что к ним она не имеет ни малейшего отношения, и с неприкрытой радостью принялись завтракать.

А вот Гермиона обнаружила, что и сельдь, и тосты приобрели вкус опилок. Оказалось, что забыть о графе куда труднее, чем она ожидала. Кроме того, она, любопытная от природы, сейчас буквально изнемогала под бременем вопросов, на которые не получила ответов.

Первое: почему Милафор называл графа Паратусом? И почему лорд Рокхерст считает своей обязанностью избавлять Дайалс от подобных созданий? Почему просто не позвать стражников и не предоставить им разбираться с этим делом?

О Господи, она, сама того не зная, сунула нос туда, где ей быть не полагается. Ах, если бы только Корделия была здесь, а не в Бате, где изучала документы о древних развалинах, сидя на чердаке теткиного дома! Она смогла бы определить, что такое «Паратус» и что это за создание такое, Милафор.

– Думаю, постановка сцен из «Бури» станет идеальным фоном для его ухаживаний, – протянула мать.

Последовала долгая напряженная пауза. Брат с сестрой уставились на Гермиону, словно ожидая ее протестов. О Боже, что мать затеяла на этот раз?!

– Гермиона, перестань считать ворон, – рассердилась леди Уолбрук. – Думаю, театральный вечер позволит показать тебя с наилучшей стороны. Мы, разумеется, пригласим графа.

Гриффин и Виола дружно повернули головы, словно наблюдая, как словесный поток, подобно лаве, медленно пробирается по столу.

Однако для Гермионы речи матери были подобны выпущенному из арбалета болту, с убийственной меткостью ударившему ее в грудь. Театральный вечер? С графом??

И не важно, что отныне после заката солнца ее невозможно увидеть. Главное, что матери взбрело в голову завербовать лорда Рокхерста в актеры для своего любительского спектакля!

Гермиона сжала дрожащие губы. Может, при следующей встрече с Рокхерстом стоит уговорить его пристрелить ее? Тогда оба не окажутся в неловком положении, Изображая неведомо что на любительской сцене.

Не то чтобы она намеревалась снова последовать за ним…

– «Буря» – идеальная пьеса, – продолжала леди Уолбрук, не замечая, в какой ужас пришла дочь и в каком восторге пребывают остальные двое ее отпрысков. – Рокхерст – истинный Просперо, не находишь? Томящаяся душа, можно сказать.

– Добавь, терзаемая муками – и тогда с беднягой будет покончено, – пробормотала Виола.

Гриффин принялся поедать все, что лежало на тарелке, со скоростью изголодавшегося людоеда и, судя по лицу, был готов вскочить в первый же экипаж, который увезет его прочь от города. В крайней случае ему всегда нашлось бы местечко в лаборатории соседа, сэра Джошуа Кендалла, всегда готового принять его на постой.

– И… и ты хочешь, чтобы я играла Миранду? – со страхом выдавила Гермиона.

– О небо, конечно, нет, дорогое дитя, иначе у тебя не будет ни одной сцены с Рокхерстом. Ты станешь Калибаном.

Гермиона, не веря ушам, ошеломленно уставилась на мать.

– Хочешь, чтобы я играла чудовище?!

– Ну, разумеется, дорогая. Граф наверняка увидит сияние твоей красоты сквозь самые уродливые маски.

Да, если до этого не убьет ее…

Глава 5

Рокхерст уже собирался уходить, когда Косгроув, дворецкий Мэри, объявил о прибытии новых гостей: