Август

Йоаким с величайшей серьёзностью:

— Тут есть о чём порассуждать.

Каролус тоже не пожелал оставаться в тени, он одобрительно кивнул насчёт того, что селение может взять кредит в банке.

— Всякий раз, когда ты приезжаешь, ты что-нибудь да придумаешь, — уважительно говорят люди Августу.

Как будто банк и фабрика по переработке рыбы — дело уже решённое.

Август надувается от важности.

— Я немало поездил по нашей благословенной земле, — говорит он. — Но сейчас я в первую очередь думаю о другом: почему это у вас в Поллене до сих пор нет почты?

— А ведь и правда, — говорит народ, — нет у нас почты.

— Нету, нету, вот ящик почтовый у нас есть, а почты нет.

— Нет у нас почты, жалость-то какая, нет у нас почты.

— Эй, Теодор, заткнись! — выкрикнул кто-то, решив, что слышит голос Теодора.

— А это вовсе и не Теодор! — доносится из сумерек.

— Теодор отправился на юг с закладным письмом.

— Ха-ха-ха!

Всеобщее веселье.

Йоаким привстал с места; в гостиной уже стемнело, и сами переговоры пошли не по тому пути, и кое-кто среди молодёжи начал щипать и щекотать друг друга, раздались крики. Комната медленно пустела.

А Каролус продолжал сидеть. Он сказал:

— Однажды, в своё время, — он имел в виду то время, когда был старостой, — я переговорил с влиятельными людьми из Верхнего Поллена насчёт почты, но они не пожелали участвовать. Это были пастор, и ленсман1, и доктор, но ведь у них и так есть почта перед самой дверью.

Август задумался над его словами. И вдруг все услышали, как он щёлкнул пальцами и воскликнул:

— Значит, почту надо ставить здесь! Какое нам дело до влиятельных людей из Верхнего Поллена, мы сами займёмся этим, вся округа, каждый взрослый человек! Ты, Йоаким, напиши подробный документ, а я буду ходить из дома в дом и собирать подписи, можешь не беспокоиться. — Он прервал свою речь, дожидаясь, что ответит Йоаким.

А Йоаким вдруг и сам увлёкся, план хорош, если все возьмутся, может, и выйдет. И потому он осторожно сказал:

— Вполне возможно.

Август оживился:

— Неудачи не будет, благослови тебя Бог! Сюда каждый год наверняка приходит сельдь, что же, прикажете капитанам и матросам идти целую милю, только чтобы опустить письмо в ящик? Я просто сам себя готов оттаскать за волосы. А к тому же неужто вся наша округа, неужто полленцы никогда не пишут писем, неужто ты сам никогда не пишешь начальству и королю какие-нибудь отчёты? Подумай как следует.

Пришлось Йоакиму согласиться с Августом.

— А Поулине у нас будет заведовать почтой, — сообщил Август, тем самым включив и её.

Всё вышло, как и хотел Август. Староста Йоаким в письменном виде изложил, как у них обстоят дела с почтой, Август же без устали ходил по селению и собирал подписи. Он не был особенно придирчив, поэтому иногда на листе оказывались подписи несовершеннолетних, но, когда Йоаким указал ему на это обстоятельство, Август посмотрел на него невинным взглядом и в своё оправдание сказал, что давно здесь не был, а потому не всех и знает. Хуже, конечно, было, когда на листе оказывались подписи покойников. Например, Август должен был побывать у Юсефине из Клейвы, чтобы заручиться и её подписью, но добраться к Юсефине можно было только на лодке, а лодки у него под рукой не оказалось. Поэтому Август, полагая, что и Юсефине не захочет остаться в стороне, ничтоже сумняшеся сам вывел её подпись.

А вечером того же дня он узнал, что Юсефине давно умерла.

— То есть как это умерла? — вскричал Август. — С чего вдруг?

— Чего не знаю, того не знаю, — отвечал Йоаким, — но только придётся тебе её вычеркнуть.

Август:

— Хорошо, я подумаю. Она была такая живая и деятельная, да только заикнись я об этом, она бы наверняка подписалась.

Йоаким просмотрел подписной лист и обнаружил в нём много неточностей: помимо покойников там расписались и люди, которые уехали много лет назад, люди, которых в своё время Август знал, а потому и вписал по собственному усмотрению, среди них был и Эдеварт, старший брат Йоакима, и жена его Лувисе Магрете тоже.

— Зря ты их вписал, — сказал Йоаким.

— Почему зря? Может, они объявятся здесь через недельку-другую. Я жду ответа из всех американских консульств. Отдай мне список, — завершил он, чтобы помешать Йоакиму дочитать до конца.

Вдруг Йоаким вздрогнул и закричал:

— Отец! — Да, да, его умерший отец тоже здесь присутствовал.

Август принялся извиняться и объяснять. Тут-де нет никакого греха, он просто не мог не записать отца старосты, ничего тут такого нет.

У Йоакима прямо язык отнялся.

Август начал его увещать:

— Я хорошо знал твоего отца, это был богобоязненный и честный человек, он бы первым поставил свою подпись.

Но тут Йоаким, человек вспыльчивый, даже побледнел от злости: этот псих, этот бессовестный Август ни перед чем не останавливается, он погубит всё дело своими фальшивками. Эти подписи мёртвых и отсутствующих людей легко обнаружить по результатам последней переписи.

Йоаким беспомощно огляделся, ища глазами ручку и чернильницу. Чернильница и впрямь стояла, где положено, зато ручка своевременно перекочевала в карман Августа.

— Это куда ж подевалась ручка? -— загремел Йоаким.

— Ручка? — переспросил Август, изображая живейшую готовность помочь. Потом вдруг переменил интонацию и обиженно спросил: — Ты хочешь вычеркнуть родного отца? Не желаешь своему отцу покоя в могиле?

Йоаким в бешенстве забыл всё, он мог бы в клочья разорвать подписной лист, уничтожить его, но он слишком разозлился и потому плохо соображал, он просто швырнул лист в лицо Августу и ушёл, не сказав ни слова...

Впрочем, Август был не просто авантюристом и обманщиком. Он был наделён и другими свойствами. Поэтому он совершил нечто вполне разумное и полезное: обратился к шкиперам, стоявшим в заливе, и сочинил от их имени убедительную жалобу на состояние почтового обслуживания в Поллене. Эта жалоба, подписанная всеми шкиперами, всеми матросами и даже теми, кого здесь давно не было, выглядела очень убедительно и должна была подействовать на Йоакима. Август взял всё дело в свои руки, он пошёл с тяжёлым конвертом в Верхний Поллен и сдал его там на почту.

Ох уж этот Август, он всё же кое-что сделал. А ведь сколько раз жизнь загоняла его в тупик, из которого он не мог найти выход!

Ему требовалось ещё несколько дней: надо было уладить дело с Йоакимом, чтобы тот сменил гнев на милость. Перед Поулине он развернул картину светлого будущего, если в Поллене появится почта: хорошие заработки, лёгкие обязанности, теперь она будет знать, кто у них в селении и кому пишет письма, и сможет делать свои выводы, а если у неё возникнут какие сомнения, можно будет подержать письмо против света и при этом кой-чего увидеть.

Он охватил своим попечением даже Новый Двор, где проживали Ездра и Осия, сообщив им, что ему требуются подписи обоих супругов и подписи их детей на документе, который будет отправлен королю с просьбой открыть в Поллене почтовое отделение.

— Господи! — воскликнула Осия. — Неужто самому королю! — Она восприняла это как незаслуженную честь для себя и для своих детей.

— Это почему же? — спросил Август. — Я не знаю человека более достойного, чем наш король Да все тузы из Верхнего Поллена, вместе взятые, не идут с ним ни в какое сравнение!

Он поглядел на пристройки, все сплошь новые, увидел, что хлев и сараи, пожалуй, стали маловаты и что их надо расширять. Август кивнул — а что он им раньше говорил, что предсказывал? Разве он тогда не таскал собственными руками камни для хлева? И не по его ли настоянию хлев сделали вдвое больше? Неужто Ездра всё позабыл?

Нет, Ездра ничего не забыл и не мог не признать, что Август был ему хорошим помощником и в своё время весьма поспособствовал его нынешнему благосостоянию и положению.

— Как я могу теперь расплатиться с тобой? — спросил Ездра.

— Об этом я тебя вовсе не прошу, — ответил Август. Они прошлись по всей усадьбе, по большому болоту, которое стало теперь пашней и лугом, везде чёрная земля, перегной. Август одобрительно кивал. Ездра показал ему огромную канаву посредине участка, в которую стекала вода со всех отводных канавок, так что получался могучий поток. Поток этот бежал зимой и летом, не останавливаясь даже в самые засушливые летние месяцы, у детей были теперь свои мельницы и маленькая лесопилка ниже по течению, что дало Августу повод ещё раз одобрительно кивнуть, самому Августу, который немало поездил по белу свету и навидался всяких устройств.

— А криков с болота теперь не слыхать? — спросил он.

Ездра опустил глаза и сказал:

— Нет, всё тихо.

Ох уж эти два хитреца! В своё время все были убеждены, что Ездра сам кричал вместо покойника из трясины, чтобы соседи задаром помогли ему осушить болото. Получилась совершенно прямая канава, тело шкипера, который некогда увяз в трясине, явилось на свет Божий, заодно — останки коровы старого Мартинуса, и ничто больше не нарушало мир и покой на бывшем болоте. А Ездра остался при своей канаве.

III

Настали новые времена.

Полленцы всё ждали, когда у них будет почта, но дело затягивалось, возникли даже сомнения в том, что её вообще когда-нибудь откроют; Август постепенно начал терять уважение жителей, он стал для них заурядным человеком, говорить он, конечно, горазд, но будет ли прок от этих разговоров?

Впрочем, надо простить полленцам их сомнения, они ещё не знают, на что он способен.

Однажды вечером все собрались в гостиной у старосты Йоакима и вели неспешные разговоры. Как обычно, Август несколько раз брал слово, и порой слушатели передразнивали его речи, потому что уже привыкли к ним. Если вникнуть, Август никакой не выдумщик, он просто старается, старается всегда и везде; да, он не лентяй, но что он с того имеет, разве он разбогател? Красивый чемодан — вот и всё добро, которое они у него видели. Ни золотых колец, ни драгоценных камней, пенковая трубка Августа не дороже, чем у других, в кармане у него много ключей, что правда, то правда, но от каких замков эти ключи, никто не знает, может, он их просто носит для важности. У него и всегда-то было при себе много ключей, от сундуков в Задней Индии. Допустим, у него есть восемь сундуков, но что лежит в этих сундуках, может, они и вовсе пустые? Словом, никто ни в чём не был уверен.

Впрочем, нельзя сказать, что все его слова лишь хвастовство и бравада, он честно признавался, что порой ему приходилось оказываться на мели и жить как собаке, так что же им тогда прикажете думать о нём? Человек, который выехал из гостиницы из-за долгов, перебрался на другой остров, в Южном море, чтоб его не съели! Ну дальше, Август, рассказывай дальше! Мы не знаем, где ты говоришь правду, а где врёшь, ты, может, и сам этого не знаешь, но зато ты вполне заменяешь нам газету и даже больше того, ты вносишь жизнь в наше сонное прозябание, мы внимаем тебе, когда на тебя находит добрый стих, а если ты порой взгрустнёшь, мы тоже грустим с тобой, и тогда на душе у тебя становится ещё тяжелей...

Под вечер они все сидят в гостиной у Йоакима, разговаривают друг с другом, и Август тоже вставляет своё словцо. Ему есть что порассказать — двадцать лет впечатлений, сотни приключений. Здесь, дома, он возделывал землю и ловил рыбу, и это знали все, но там, в других местах, он работал на спичечной фабрике, он лежал в холерном бараке, оказался среди тех, кто бросает бомбы, один раз был даже миссионером.

— Миссионером? Вот уж там-то тебе самое место! — говорит чей-то насмешливый голос.

— Да что ты об этом знаешь? — спрашивает Август.

— Ничего не знаю. А ты многих окрестил?

— Да, многих.

— Ха-ха! Значит, ты был и миссионером? А почему ты бросил это дело?

Петра вмешивается:

— Нельзя смеяться над святыми вещами.

— Я сорок семь лет топчу эту землю, — говорит Август. — Это немало.

Верно, но никто не понимает, куда он, собственно, гнёт. Есть люди, которые ходили по этой самой земле вдвое больше.

— Я много где побывал, — говорит Август.

В этом он явно прав, и кое-кто из молодёжи начинает подбадривать его:

— А вот когда ты был миссионером, ты многих обратил?

— Не без того, — кивает Август.

— Тогда почему же ты забросил это дело?

Август:

— Могу объяснить: у меня кончились патроны.

— Ха-ха! Ты что, стрелял?

— Да, кой в кого из несогласных. Но тебе этого не понять.

— Уймись, Август, — говорит Петра.

Какое-то время он сидит молча, словно погружённый в воспоминания, потом возобновляет прерванный рассказ:

— Среди них попадались и прекрасные люди. Я подружился с одним вождём и сразу окрестил его, вот ему я не сделал ничего худого. Чего ради я стану обращать человека, который и до меня был чадом Божьим? Он давал мне фиги и дыни, а потом, чтобы оказать мне честь, прислал парочку своих жён.

Молодёжь захихикала и начала выспрашивать подробности:

— Это как же прислал? Они что, были старые?

Но на этот вопрос Август не ответил. Возможно, он вдруг вспомнил, что история его миссионерства плохо кончилась, а потому и не стоит рассказывать дальше. В комнате воцарилась тишина, часы на стене пробили семь раз, люди перекинулись мыслями к вечерней каше и ночному сну.

И тут Август, чтобы восстановить свою репутацию, спросил:

— А не стоит ли нам здесь, в Поллене, обзавестись собственным неводом и сколотить рыбацкую артель?

Молчание. Впрочем, народ снова уселся и начал обдумывать сказанное.

— Просто стыд и позор, — продолжал Август, — сельдь стоит, можно сказать, прямо перед дверью, а у нас и невода нет, чтобы запереть её в заливе.

— Верно, верно, — пробормотали слушатели.

— Баркас за баркасом приходят к нам из других селений и запирают нашу сельдь, а мы сидим себе тихонько и даже не требуем свою долю как хозяева. Стыд и позор!

— А чего ж нам делать? — спросил Каролус.

Август обернулся к Йоакиму:

— Тебе надо бы снова обзавестись неводом.