А жизнь идет...

— Здравствуйте, Август!

На-все-руки поднял глаза, испуганно оглянулся вокруг и ничего не ответил.

— Разве тебя зовут не Август?

— Меня зовут... здесь я На-все-руки, мастер на все руки.

— Я тебя узнала, — сказала фру.

На-все-руки стал рыться в ящике.

Фру: — Ты не хочешь, чтоб я тебя узнавала?

— Зачем? Разве я такой человек, чтобы вам стоило поддерживать со мной знакомство?

— Ха-ха-ха! — засмеялась она. — Меня зовут Эстер. Разве ты не помнишь? Из Полена.

На-все-руки забеспокоился:

— Пускай доктор, я хочу сказать, пусть доктор ни в коем случае не слышит вас...

— Карстен, пойди сюда! Старый знакомый!

Доктор так же обрадовался, как и она, и он узнал Августа, поздоровался с ним за руку и смеялся над тем, что он хотел скрыться. Они долгое время говорили друг с другом. Август сказал, что ему было неприятно вспоминать то время, когда он жил в Полене; тогда он вёл себя не так, как следует.

— То есть как? — спросил доктор. — Ты со всеми поступал по справедливости.

— Кажется мне, что нет.

— Всё-таки да, то есть Паулина... Ведь ее звали Паулина?

— Да, — сказала фру.

— Так вот она рассчиталась за тебя. Впрочем, твоими же деньгами. Ты не должен ни одной душе. Разве ты об этом ничего не знаешь?

— Нет. Я ровно ничего не знаю. Моими деньгами, говорите вы?

— Как?! Ты даже этого не знаешь? Но ведь много денег ещё осталось, насколько я слышал.

Август встрепенулся:

— Так, может быть, фабрика стала работать?

— Где же ты был все это время? — спросил доктор. — Какая фабрика? Об этом я ничего не знаю. Разве там была фабрика, Эстер?

— Да. И у тебя были акции там, но потом тебе вернули деньги.

— Может быть, они её продали? — спросил Август. — Это было бы глупо. Если б я там был, этого никогда бы не случилось. Это была отличная фабрика, насколько я помню, со стальными балками внутри и под железной крышей.

— Одним словом, ты выиграл крупную сумму денег, — сказал доктор. — В лотерею, или не знаю уж как. Эстер, ты, верно, лучше об этом осведомлена?

— Да, крупную сумму. Паулина распорядилась ею.

— А, так! — сказал Август.

Доктор поглядел на часы:

— Нам пора, у меня приём с четырех часов. Приходи к нам, Август, мы расскажем тебе всё, что знаем. Я помню, в прежние времена у нас бывали с тобой разговоры. Право, очень приятно встретиться с тобой опять. Как?! Ты действительно ничего не помнишь? Разве это было так давно? Когда же это было, Эстер? Ну, впрочем, всё равно. Ты опять ездил в Южную Америку? Приходи же к нам. У нас два мальчика, им будет очень интересно.

И доктор и фру попрощались с ним за руку и ушли.

У рабочих сильно разгорелось любопытство, и они позволили себе задать старосте кое-какие вопросы. А староста — зачем бы он стал отрицать? — сообщил, что это его старые знакомые, друзья из прежних лет, когда и он представлял кое-что! Старика словно что-то подтолкнуло кверху, к нему вернулось его имя, он опять стал Августом, человеком, и узнал самого себя. Как это было давно! Это было как во сне. Да, это были его знакомые, его лучшие друзья...

— И жена тоже? — спрашивали они.

— Жена? То есть Эстер? Как же! Она много раз сидела у меня на коленях, я её крёстный.

— Она красива, как тролль.

— И я, пожалуй, могу приписать себе честь, что соединил эту пару.

— То есть как? Он не хотел на ней жениться?

— Нет, всё к тому шло, но всё-таки мне пришлось вмешаться.

Франсис: — А, он без женитьбы хотел её заполучить?

Адольф: — Франсис, ты свинья! Она не таковская.

— Нет, — подтвердил Август, — в этом отношении она всё равно как самая важная дама в золоте и шёлку.

— Как странно это бывает! — сказали они. — Вот ты опять их встретил.

— По-вашему выходит так. Но, конечно, я давно знал, что они были здесь, я только не хотел, чтобы они меня узнали.

— Почему же нет, староста?

— Как-то нехорошо выходит. Я им неровня.

— Ну ты достаточно хорош. — Они старались поставить его на должную высоту.

Но он уклонялся:

— Нет, теперь я ничто. В прежние времена другое дело. Тогда у меня была большая фабрика и несколько сот человек под моим началом.

— Неужели так было?

— Больше я ничего не скажу, — пробормотал Август и снова принялся рыться в ящике с инструментами.

Встреча с докторской четой вселила в Августа бодрость и заставила его призадуматься. Он имел право на деньги, — сказали они, — он заплатил все долги в Полене, и осталась ещё изрядная сумма. Сколько же у него было денег?

Правда, он и до этого не был нищим. Сегельфосс — отличная остановка на его пути. Харчи и квартира с самого начала, а теперь ещё шеф подарил ему порядочную сумму. Но что это было для человека вроде Августа, привыкшего мерить на южноамериканский аршин? После того как он разослал почтовые извещения за границу, — а стран было так много и ни одну из них нельзя было пропустить, — у него осталось совсем немного средств. Кое-что ушло на зелёную с красным материю для Вальборг из Эйры, потому что муж её, Иёрн Матильдесен, лежал с больными ногами и был нищим. Немного пришлось истратить на лошадь Тобиасу в Южной деревне, у которого был пожар. Одно к одному, деньги текли, как вода. Кое-что он проиграл в карты. Да, в карты. Этому нечего удивляться. Неужели кто-нибудь думает, что карты и спекуляция противны натуре Августа, вызывают у него отвращение? Ставить на карту, рисковать и терять, пытать судьбу, играть...

Он самым невинным образом ввязался в игру. По вечерам его каморку навещали и дворовый работник Стефан, и кое-кто из городских мелких торговцев. Что же лучшее могли они придумать? Этот старый На-все-руки шатался по всему свету, и, боже, чего только не видели его глаза, каких людей и птиц, какую торговлю и прогресс, какие разнообразные сорта деревьев, горные цепи! И всё это дико, нелепо, без всякого порядка и меры. Приходил также и цыган Отто Александер; он приходил каждый раз, когда освобождался от копчения лососей со Старой Матерью. Быстрые глаза цыгана шныряли по всей комнате Августа, как-то раз он заметил на полке толстую, большую книгу и совсем маленькую. Так это началось:

— Что это за книга, На-все-руки? — спросил он о большой книге.

— Это русская библия, — отвечал Август.

— Покажи-ка её! — сказали все.

Август нацепил пенсне и показал им библию; она была в кожаном переплёте с медными уголками.

— Я не хочу, чтобы вы прикасались к ней ни весть какими руками, — сказал он, перелистывая книгу и изредка крестясь, но всё же давая полную возможность подивиться странным буквам.

— Ты можешь её читать? — спросили они.

Август улыбнулся в знак того, что ему ничего не стоит прочесть книгу от доски до доски.

— Но почему у тебя библия на русском языке?

— В ней больше силы, — сказал Август.

— Как — больше силы? Откуда ты знаешь?

— Она для того, чтобы возлагать на неё руку, когда произносишь клятву, наши библии для этого не годятся. И потом она может связывать и разрешать.

Они поговорили об этом некоторое время. Так и осталось скрытым, что эта библия может — связывать и разрешать, но Август уверял, что своими собственными глазами видел действие её силы.

— А может, ты продашь её? — спросил один из торговцев.

О, эта мелкая, подлая душонка, — он рассчитывал, вероятно, заполучить святую книгу, чтобы потом перепродать её! Такая бессовестность!

Август торжественно отказал ему: раз уж он владеет этой русской библией, то, пока жив он, ни за что не расстанется с ней. Цыган продолжал разглядывать комнату.

— А эта маленькая книжка, что это такое? Да это никак...

— Это молитвенник, — отвечал Август.

— Это колода карт, — сказал цыган и потянулся к полке. Она лежала, словно нарочно туда положенная так, чтобы её увидели, взяли и пустили в ход, но всё-таки странное дело, что цыган увидал её. Август сказал:

— Перестань рыться в моих вещах!

— Колода карт! — повторил цыган.

Август: — Это невозможно, у меня нет таких вещей. Это колдовство. У меня лежал тут молитвенник, теперь его нет, а на его месте колода карт.

— Хе-хе-хе! — засмеялись парни. — Давайте испробуем её. На-все-руки, сдавай!

Август перекрестился:

— Я не дотронусь до карт.

Они стали играть без него, а он глядел. Вынули мелкие деньги и стали играть на них, выигрывали и проигрывали, проигрывали и выигрывали снова. Август всё глядел. Они увлеклись, стали громко божиться и горячиться, кто-то швырнул на стол целую крону.

— Я могу, пожалуй, поиграть с вами часок, — сказал Август.

Деньги Августа недолго лежали без движения: они быстро потекли, его блестящие кроны одна за другой стали исчезать в карманах игроков. Вначале он сидел за столом будто бы недовольный, с благочестивым выражением лица, с трудом принимал деньги, выигрыш оставлял на столе до следующей игры, удваивал его, и всё с таким видом, точно парни силком, за волосы, втянули его в эту жалкую игру на кроны и эре, до которых ему не было никакого дела. Остальные горячились, стучали кулаками по столу, и их проклятья давно перешли за пределы дозволенного. Август продолжал охотно выкладывать деньги.

— Ты проигрываешь, — сказали они.

— По-вашему, это называется проигрывать? — отвечал он. — Ну, сдавайте! Ход следующего!

В этом отношении ой был строг, он не позволял сидеть и болтать, и задерживать других. Глядя на него, нельзя было сказать, что он намерен застрелиться из собственного револьвера, когда проиграет все деньги; нет, игра — игра! — приковывала его внимание, он оживлённо и одобрительно кивал головой, когда игра делалась азартной, и даже протягивал руку за картой, немного раньше, чем до него доходила очередь.

— Вот ты опять проиграл, — говорили ему.

— Сдавай дальше! Будем играть быстрее!

— Что ж ты не крестишься? — дразнили они его. — Так-то помогает тебе русская библия?

Эти дураки, идиоты воображали, что он дрожит над несчастными копейками, которые теряет, что он в отчаянии и тотчас, как только проиграется дочиста, пойдёт топиться в водопаде. Они корчились от смеха и восторга, когда выигрывали крону, и торопились опустить её в жилетный карман. Август же клал руки на карты, не поглядев на них, и назначил игру вслепую, — вслепую!

Ему повезло, и он несколько раз выиграл; это подзадорило Августа, его старые глаза загорелись.

— Пас или вдвойне? — спросил он ещё раз, не глядя в карты.

Они поглядели друг на друга, покачали головой и бросили карты.

— Пас или вдвойне? — стал он искушать цыгана.

Цыган поддался и взял свои карты обратно, захватил нечаянно одну лишнюю и быстро сбросил другую.

— Это жульничество! — закричали кругом. — Сдавай ещё раз!

Август, хотя это касалось его одного, ничего не сказал. Черномазое лицо цыгана побледнело, губы его дрожали. Когда Август проиграл, все закричали:

— Но ведь это жульничество! Вам бы следовало пересдать и принять и нас в игру. Ты вытащил валета и сбросил семёрку, — сказали они цыгану.

— Я выиграл бы и без валета, — ответил цыган.

Они некоторое время пререкались. Август молча заплатил проигрыш. Игра окончилась.

Один из торговцев, уходя, попробовал было стащить колоду. Август остановил его:

— Давай сюда карты!