Советская республика и капиталистический мир. Часть II. Гражданская война

Л. Троцкий

Советская Республика и капиталистический мир

Часть II. Гражданская война

ОТ РЕДАКЦИИ

Памяти Э. М. Склянского. Строителя Красной Армии. Воина революции. Солдата партии.

Общий характер и общий принцип построения настоящей части те же, что и первой части.

В основном материал расположен хронологически с отступлениями, оговоренными в предисловии к настоящему тому.

Исключение составляет лишь последний отдел «Советская власть и крестьянство», где собрано наиболее существенное и принципиально важное из того, что говорил и писал тов. Троцкий в годы гражданской войны по вопросу о крестьянстве и нашей политике по отношению к нему.

Кроме указанных в предисловии к настоящему тому товарищей, в работе над второй частью принимал участие тов. С. Соломин, которому редакция выражает свою благодарность.

I. От обороны к наступлению

Л. Троцкий. ПОЛОЖЕНИЕ НА ФРОНТАХ

(Речь на заседании Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 30 сентября 1918 г.)

Общее положение на наших фронтах может быть признано вполне удовлетворительным. Если же рассматривать его в некоторой исторической перспективе и предвидеть ближайшие два-три месяца, то это положение следует назвать даже более чем удовлетворительным.

Несомненно, что армия у нас создана. Армия у нас есть. И хорошая армия. Она не так еще многочисленна, чтобы соответствовать числу наших врагов, но она растет. У нас создались крепкие надежные кадры на всех фронтах. Эти кадры мы будем пополнять, и в самый короткий срок у нас будет хорошая, крепкая, сплоченная армия, которая покажет нашим врагам, что с Россией справиться не так легко.

Если мы обратимся к отдельным фронтам, то увидим, что на Северном фронте мы можем констатировать устойчивое положение, которое может стать угрожающим для наших врагов.

Мы потеряли Архангельск, но после первых успехов союзников дальнейших не последовало. Их десант должен был быть тем топором, из которого солдат варил щи, а англо-французские щи варятся гораздо медленнее, чем рассчитывали союзники. Наступает холодное время года. Белое море замерзнет, и если до начала зимы англо-французский десант не соединится с чехо-словаками, – а он с ними не соединится, – то положение этого десанта будет в высшей степени затруднительным, и нам останется только сбросить его на беломорский лед или под лед.[1]

На Восточном фронте положение вполне благоприятно. Инициатива целиком находится в руках наших войск. На Волге в руках врага остаются два важных пункта: Сызрань и Самара, против этих двух пунктов ведутся сейчас операции в широком масштабе. Я могу сказать, что они будут взяты в самое ближайшее время. Это значит, что мы очистим всю Волгу, что Волга станет тем, чем ей полагается быть, – честной советской рекой.

Вы знаете, что одновременно ведутся широкие операции на Урале, и что после очищения Волги эти операции пойдут, разумеется, с гораздо большим успехом, но трудно предсказать и измерить заранее темп развития этих операций. Можно сказать, однако, с уверенностью, что полоса, занимаемая теперь «учредиловцами», будет очищена, и скоро между областью советской диктатуры и черносотенцами не будет никаких межеумочных промежутков.

На Южном фронте бои развивались до последнего времени с переменным успехом. Есть основание думать, что и здесь мы находимся накануне решительного перелома в нашу пользу, что красновские успехи скоро придут к концу, и Северный Кавказ будет очищен для Советской России.

Я должен сказать, что наши успехи определяются тем быстрым закалом, который приобретает наша армия, и я не могу не назвать полка (носящего имя того учреждения, в котором я говорю), который развернулся в Тульской губ. под руководством тов. Панюшкина и своими действиями решил судьбу Казани. Оставление Казани было для наших врагов катастрофическим. Это видно из того, что они оставили в этом городе больше орудий, чем взяли у нас. Они также оставили нетронутыми интендантские склады; мы получили все, что было сдано им на хранение, а артиллерию даже с приростом.

В отношении командного состава мы также сделали успехи. Я говорил о том, что, с одной стороны, из числа солдат и офицеров выдвигаются способные командиры, а, с другой – мы имеем уже сейчас десятки работников, вышедших из рядов старого офицерства, которые связали свою судьбу с Красной Армией, не говоря уже о тов. Вацетисе, которому принадлежит честь успехов под Казанью.

Чехо-словаки сослужили нам превосходную службу в областях оккупации. Те волости, где они находились, встречают Красную Армию, как избавителей.

Наши успехи имеют и другой важный результат: они обостряют борьбу среди врагов. Мы сейчас счастливы сказать друг другу, что никогда не только наша партия, но и весь советский строй не был так единодушен, как теперь, в то время как наши враги трещат по всем швам.

Теперь и речи быть не может, чтобы в ближайшие недели на нас обрушилась какая-либо катастрофа. Взоры белогвардейцев обращены на Японию и Америку, откуда несомненно может грозить реальная опасность, но эта опасность отделяется от нас тысячами верст, и нам дается еще возможность всю зиму использовать для укрепления наших сил.

Сейчас между Японией и Соединенными Штатами состоялось какое-то соглашение; каков его объем, каково соотношение партий – мы не знаем.[2] Но мы в течение этой войны видели слишком много примеров того, что союзники превращались в заклятых врагов, и чем больше мы приближаемся к окончанию мировой бойни, чем острее становятся мировые противоречия, тем чаще вчерашние друзья будут становиться врагами.

Германия в качестве опасной для нас силы сейчас, на ближайший период, сходит со сцены.[3] Болгария выбывает из строя.[4] За Болгарией идут Турция, Румыния, Австро-Венгрия, и вряд ли у хозяев нынешней Германии окажутся материальная возможность и побудительные причины менять свою политику по отношению к Востоку.

Выход Болгарии из войны ослабляет Германию, сводит к минимуму политический террор против нас с ее стороны. Ответом на ослабление Германии явится восстание французского пролетариата.

Таковы перспективы. Два месяца тому назад наше положение было очень трудное. Но мы не опускали рук, и если мы продержались до сегодня, то никакая сила нас не свалит. Ближайшие месяцы мы должны использовать для укрепления и развития нашей армии.

Основываясь на авторитете ВЦИК и сочувствии рабочих и крестьянских масс, мы в короткое время превратим Россию не на словах, а на деле в военный лагерь[5] и сломим консерватизм провинциальных советских людей, которые не всегда отдают себе отчет в положении.

Во главе снабжения армии поставлен теперь тов. Красин. Он двинет это дело вперед, и тот учет, который он произвел за последние дни, показывает, что дело снабжения обстоит далеко не так плохо.

Новый набор молодых людей даст несколько первоклассных дивизий, которые создадут резервы для армии. Вы же поддержите своим авторитетом дело формирования армии. Мы должны убедить англичан и французов, что их предприятие является не только бесчестным преступлением, но и постыднейшей глупостью. Наше сопротивление на Восточном фронте даст могущественный толчок по ту сторону океана, и мы всем нашим врагам, с одной стороны, друзьям – с другой, покажем, что мы – сила, что мы хотим жить и жить будем.

«Как вооружалась революция», т. I.

Л. Троцкий. МЕЖДУНАРОДНАЯ ОБСТАНОВКА

(Речь на экстренном соединенном заседании ВЦИК, Московского и районных советов, представителей фабзавкомов и профсоюзов 3 октября 1918 г.)[6]

Юго-восточная оконечность Европы – Балканский полуостров – дает нам картину чудовищных экономических и национальных сплетений, антагонизмов, борьбы. Все те противоречия и столкновения, которые раздирают капиталистическую Европу, представлены в уменьшенных размерах на небольшом пространстве Балканского полуострова. И так как этот полуостров по своим экономическим отношениям является отсталой частью Европы и, стало быть, притягивает к себе аппетиты крупных хищников великих держав, то балканские интересы и антагонизмы осложняются, пересекаются и возрастают под давлением противоречий всей Европы. Балканский полуостров стал давно осиным гнездом европейской политики, кипящим котлом, откуда время от времени вырывались или грозили вырваться огненные языки европейского вулкана и мировой бойни.

В 1912 г. Балканский полуостров был ареной балканских войн между Турцией и Болгарией, Сербией, Грецией, Черногорией, которые тогда были союзницами. Уже тогда революционные социалисты предсказывали, что балканская кровавая потасовка есть только преддверие, предвестник великой мировой войны.

В 1914 г. эта великая война началась. Вышла она оттуда же, из этого же самого юго-восточного угла Европы, с Балканского полуострова. Конфликт между Австро-Венгрией и Сербией дал точку отправления для дальнейшего развития событий, и мы видим теперь, как новый поворот в европейской и мировой бойне, а вместе с тем начало нового поворота в мировой истории опять получает свою точку отправления на Балканском полуострове, где, повторяю, сосредоточены в уменьшенных размерах все язвы капиталистического мира.

В первый момент войны мы наблюдали в центре событий Сербию.

Чудовищное превосходство Германии и Австро-Венгрии, которые в своем союзе казались непобедимыми, сказалось прежде всего на разгроме Сербии. Казалось, что Болгария, наймит центральных империй, отныне становится господствующей страной на Балканском полуострове. Но теперь мы видим, что в отпадении Болгарии получил свое яркое выражение крутой поворот судеб империалистической бойни. В первую эпоху войны господство Германии возрастало непрерывно, и она приучила весь мир верить в незыблемость ее военного и империалистического господства. Ее превосходство определялось превосходством ее капиталистической техники. Создавая несравненные машины массового истребления, она уравнивала своей машиной милитаризма – больше, чем уравнивала! – численность и богатство своих врагов.

В другом лагере только Франция имела централизованную армию с военными традициями. Англия вынуждена была заниматься военной импровизацией, т.-е. создавать армию из ничего. Вот почему весь первый период войны протекал под знаком превосходства Германии. Ее военная промышленность, более кастовая организация германского дворянства, большая дисциплинированность, интеллигентность германского народа, – все это в соединении создавало такую машину войны, перед которой пасовали объединенные силы Франции, Италии, России и других более мелких союзников. Затем с большим запозданием выступили С.Ш. Америки, без большой армии, но с могущественной техникой.

К этому моменту чудовищная машина германского империализма уже изнашивалась, и прежде всего изнашивались рабочие силы и фабрики истребления; с другой стороны, экономическая и военная мощь Америки росла и развивалась за счет разрушения Европы, и в решительный момент Соединенные Штаты обратили свою военную мощь против Германии. Почему это случилось? Первые три года войны Америка стояла в стороне, американский Шейлок поставлял Европе орудия и средства истребления, и только когда германская подводная война поставила под угрозу американскую торговлю со странами Согласия, американский Шейлок потребовал создания внутреннего рынка для пушек, снарядов, винтовок, которые скоплялись на побережье Америки, так как вывоза в Европу не было. Вот где возник последний толчок, развитый американской дипломатией, бросившей Америку на путь новой авантюры, вот на основе чего Америка сыграла огромную роль в развитии европейской войны. Правда, в Германии было тупоумное юнкерство, которое по недомыслию приветствовало вступление Соединенных Штатов в войну. Мы покончим одним ударом со всеми врагами (т.-е. с мировыми конкурентами), – говорили они, но они просчитались. Чудовищная по своим силам американская машина была колоссальна и по своим запасам, и это поняли только те люди, которые отдавали себе отчет в характере совершающихся событий, сохранили ясный, трезвый, политический взгляд и оценивали события под углом зрения исторического материализма. Теперь, когда мы, марксисты, оглядываемся на пройденный путь и рассматриваем программы, которые развивали империалисты, их лакеи – демократы и лакеи их лакеев – шейдемановцы, реноделевцы, – мы видим, что эти 4 года усеяны не только трупами рабочих, погибших в этой борьбе, но и трупами разных программ, планов и теорий.

В мировом перекрестном огне выжила только одна программа – программа тех людей, которые не утратили своих пяти чувств. Можно сказать, что только мы, материалисты, видели природу событий и правильно предсказывали их исход. История идет, может быть, против нашего желания, но по той линии, которую мы начертали. И хотя на этом пути принесено много жертв, конец его будет тот, который был предвиден нами: крушение всех богов империализма и капитализма. История как будто задалась целью дать последний, наглядный урок человечеству. Трудящиеся были как будто слишком ленивы, неподвижны и нерешительны. Разумеется, мы не имели бы этой войны, если бы мировой рабочий класс нашел в себе в 1914 г. достаточно решимости, чтобы выступить против империалистов всех стран. Но этого не произошло – рабочий класс нуждался в дополнительном жестоком уроке истории. И вот она вывела на арену самую могущественную, самую организованную страну и дала ей подняться на небывалую высоту. Германия диктовала всему миру свою волю через жерла своих 42-сантиметровых орудий. Она поработила, казалось, на неопределенное время всю Европу, она отхватила огромное пространство от Франции, своими бесчисленными подводными лодками она подкапывалась под морское владычество Англии; казалось, что господство Германии упрочилось на целые поколения, если не навсегда. История, которая послала несравненное могущество капитализму Германии, как будто сказала рабочим Германии: вы – рабы, вы не осмеливаетесь поднять ваши головы, раскрепостить ваши шеи из-под гнета капитализма. Глядите, этот капитал, вооруженный продуктами вашего труда, он, который господствует над всем миром, завтра будет господствовать над всеми остальными планетами, и нет конца его могуществу. – А затем та же история, подняв германский империализм на головокружительную высоту и загипнотизировав сознание масс, свергает его с катастрофической быстротой в пропасть унижения и бессилия, как будто говоря: вы видите, как он разрушен, подчищайте же остатки его со всей Европы, со всего мира. – Вот что говорит история.

Мы пережили ужасную эпоху неограниченного господства германского империализма. Мне как-то довелось во ВЦИК вспомнить один мелкий эпизод, связанный с тем, как представитель всесильной Германии говорил с иронической, злорадной интонацией о «могущественной России». Тем, как он произнес эти слова «могущественная Россия», он прозрачно сказал следующее: «вот вы, почти 200 миллионов русских, когда-то считались могущественной державой, а теперь очутились под нашей пятой, и мы вам диктуем свою волю».

Между тем, несмотря на это, ни в ком из нас нет сейчас ни капли злорадства по поводу того, что Германия переживает колоссальную катастрофу.

Мы будем преисполнены радости в тот час, когда эта катастрофа станет уделом милитаризма и капитализма в целом, и когда приговор истории будет приводиться в исполнение не англо-французскими и американскими пушками, а пушками восставшего революционного пролетариата. Мы знаем, что сейчас, пока, дело идет о перемещении сил из одного лагеря в другой и, как сказано в письме Владимира Ильича,[7] катастрофическое ослабление Германии может и должно в ближайшие дни, недели, может быть, при худом ходе событий в ближайшие месяцы, привести к росту сил, наглости, хищничества англо-французского и японо-американского империализма. Один нам так же враждебен, как и другой, и сейчас, даже при радикальной перемене международной ситуации, мы так же далеки от союза с побеждающим англо-французским империализмом, как далеки были еще вчера от союза с германским. Мы остаемся независимыми на обоих флангах, как самостоятельная сила, как отряд грядущей пролетарской мировой революции. Мы говорим: пусть англо-французские и японо-американские вершители судеб не трудятся «расширять победу», как выражался фон-Кюльман в Брест-Литовске. История еще не сказала своего последнего слова: судьбу народов определяют не только договоры.

Если мы серьезно относимся к договорам и обязательствам, которые мы заключаем, то в то же время мы должны сказать, что судьбы народов как Германии, так и Украины, Польши, Балтики и Финляндии не могут зависеть от документа, написанного в известный момент политического развития.

Новые силы развиваются внутри самой Германии и за ее пределами, и мы не сомневаемся, что близок тот час, когда Брест-Литовский договор будет пересмотрен этими силами, стремящимися к власти.[8] Носителем этой силы в Германии является рабочий класс. Тот факт, что капитулировавший абсолютизм Германии обращается в народный парламентаризм – означает крах тех его продувных дельцов, которые были на вершине, и тех, которые им прислуживали. Если у нас полтора слишком года назад, в феврале 1917 г., появившимся у власти кадетам вместе с с.-р. и меньшевиками, совершенно свеженьким, только что сошедшим с баррикад, понадобилось всего-навсего 8 месяцев, чтобы израсходовать и износить до дыр свои силы, свою репутацию и освободить свое место, – то германским Церетели понадобится для этого не 8 месяцев, а 8 недель. Вот почему, когда нашу Советскую власть спрашивают, – а у нас имеют основание спрашивать, – как она оценивает те перспективы, которые открываются перед Германией, и что она думает о судьбе Брестского договора, то Советская власть отвечает, что само германское правительство заявляет о своей неспособности в нынешней обстановке – и мировой и внутренней – справиться с положением дел.

Какое придет ему на смену правительство: немецкого клерикального центра, консерваторов, национал-либералов или соглашателей? Но правое крыло уже руководило судьбами Германии через своих монархов, бюрократов и через свое юнкерство, а левое крыло нового грядущего правительства подтирало все следы грязи за правым крылом. Что же даст нового эта германская коалиция? Она раскроет глаза народным массам. Стало быть, мы в нашей международной политике не можем серьезно считаться с коалиционным правительством Германии, как с силой, которая в течение долгого периода времени сможет определять судьбы своей страны.

Какая же сила останется? По отношению к Германии идея единства фронта всей демократии еще более, чем по отношению к России, является жалкой, бессмысленной, ничтожной – простите, плюгавой утопией. Какая в Германии демократия? Там демократии почти нет. Там были жалкие остатки мелкой буржуазии, с жалкими остатками ее политического влияния. Беспощадная империалистическая война окончательно разорила и убила мелкую буржуазию и не оставила камня на камне от ее былого значения. Есть только два лагеря: один – сознательный, твердый лагерь империалистов, другой – лагерь пролетариата, над которым история произвела колоссальный жестокий опыт, которого провела через страшное испытание и теперь поставила в упор лицом к лицу со следующей задачей: либо ты справишься с судьбами своей страны и возьмешь в собственные руки власть, либо ты погибнешь вместе со всей страной и с культурой. Вот что сказала история германскому рабочему классу. И если мы сейчас глубоко уверены, что история работает за нас и с нами, а стало быть и вместе с германским рабочим классом, если мы не собираемся мешать ее спасительной работе, то зато мы не скрываем ни от кого, ни от себя, ни от германского рабочего класса, что мы ждем и приветствуем его грядущее шествие к власти. Вместе с тем мы признаем с глубокой уверенностью, что единственная сила в Германии, которая может ее спасти, отстоять ее для дальнейшего экономического и культурного развития – есть именно германский рабочий класс. Взятие им власти внесло бы радикальные и огромные изменения во всю мировую обстановку. Германия превратилась бы в мощный центр притяжения симпатий народов, угнетенных масс всего мира и прежде всего Франции. А без французских кадров, без французской территории, в качестве театра войны, английские и американские войска неспособны разгромить и раздробить Германию. Французский рабочий класс, обескровленный больше, чем какой бы то ни было другой, в своем революционном сердце только дожидается первого сигнала из Германии, чтобы подняться против своих владык – Клемансо и др. Не нужно быть пророком и фантастом, чтобы сказать, что на другой день после того, как станет ясным, что германский рабочий класс протянул руку к власти, – на улицах Парижа будут воздвигнуты пролетарские баррикады. История работает с нами и за нас, а стало быть и за германский, и за французский, и за международный рабочий класс.

Когда мы оглядываемся назад, мы можем с полным удовлетворением сказать, что мы недаром через величайшие трудности, которые многими оценивались, как унижение, дотянули Советскую власть до этого момента. Я считаю в этом авторитетном собрании долгом заявить, что в тот час, когда многие из нас, и я в том числе, сомневались, нужно ли, допустимо ли подписывать Брест-Литовский мир, не отразится ли это задерживающим образом на развитии мировой пролетарской революции, – только тов. Ленин, против многих из нас, с упорством и несравненной прозорливостью утверждал, что нам нужно через это пройти, чтобы дотащить, дотянуть до революции мировой пролетариат. И теперь, на фоне последних событий, мы должны признать, что правы были не мы.[9] (Продолжительные овации.) Каково бы ни было ближайшее положение европейских и мировых судеб, наше положение сейчас несравненно лучше. Мы укрепляемся все больше и больше, а наши враги кровоточат из всех ран, они слабы, и те, которые кажутся всемогущими, сегодня-завтра опишут ту же дугу, что описала Германия, но с еще большей быстротой, ибо повторения в истории происходят всегда более ускоренным темпом. И падение Франции, Америки и Японии, когда оно наступит, будет более катастрофическим, чем Австрии и Германии.

Разумеется, мы, при сложившейся благоприятно ситуации, не возьмем на себя инициативы тех или других азартных авантюристических шагов, не станем объявлять войну Германии в союзе с Англией и Францией, потому что этим мы оказали бы только помощь крайним представителям германского милитаризма, которые теперь собираются совершить кровопускание и, подобно осенней мухе, больно ужалить германский народ. Нет, мы теперь далеки от политических авантюр, больше чем когда бы то ни было, ибо история стоит за нас теперь так, как никогда.

Завтра германский милитаризм будет еще слабее, мы же завтра будем сильнее, поэтому нам нечего искусственно форсировать развитие истории, тем более рука об руку с Англией, имеющей стремление расчленить, уничтожить Германию.

При заключении Брест-Литовского мира нас обвиняли в том, что мы отдали Украину. Действительно, нам было очень тяжело подписывать договор, отдававший Украину под власть Германии и Австро-Венгрии. Сегодня получено известие от одного хорошо осведомленного товарища о настроении на Украине. Приведу несколько наиболее ярких сообщений: «Здесь все более и более создается революционное положение. Еще до последних событий в Болгарии и Германии, как только стало известно, что Германия уберет свои войска с Украины, уверенность, что Советская власть восторжествует здесь, и в кратчайшее время, стала всеобщей».

И дальше идут сообщения о том, как виднейшие представители покойной Рады говорят, что, разумеется, никакой другой власти, кроме Советской, на Украине ожидать нельзя. Затем сообщается о целом ряде проявлений революционного движения на Украине.

Кроме того, один товарищ, прекрасно осведомленный и имеющий хорошие связи, пишет о том, что делается в Болгарии. Он сообщает, что в Болгарии подпольные советы существовали давно, и что назначены на фронт два социалистических депутата, Луканский и Дмитриев, которые теперь приговорены к 5–6 годам заключения. Они принадлежали к партии, соответствующей партии русских коммунистов. Таковы наши сведения относительно положения Украины и Болгарии.

В свое время нам говорили, что мы потеряли Украину. Да, временно потеряли, чтобы снова найти ее и на этот раз окрепшею. Украинские рабочий и крестьянин прошли суровую школу, и если теперь они пришли к Советам, то они будут так крепки, что никакая сила не сможет сковырнуть их. В панические дни Бреста Советская Россия расчленилась. Но в ходе событий она развернула величайшее революционное притяжение. Мы не сомневаемся, что это притяжение выполнит великую работу. Когда германский рабочий класс станет у власти, он также развернет могущественную силу притяжения, а преступная рука англо-французского империализма будет разбита параличом и не сможет сопротивляться.

Если пролетариатом Германии будет сделана попытка наступать, то для Советской России основным долгом будет не знать национальных границ в революционной борьбе. Революционная борьба германского народа будет нашей собственной борьбой. Что Советская Россия чувствует себя только авангардом германской и европейской пролетарской революции – для всех ясно. Однако, не исключена возможность того, что в течение известного периода революционной Германии придется отбиваться от банд империализма. И в предвидении этого мы можем сказать с уверенностью, что германский пролетариат со всей своей техникой, с одной стороны, и наша неорганизованная, но изобилующая естественными богатствами, с 200 миллионов жителей, Россия – с другой, будут представлять могущественный блок, о который разобьются все волны империализма. Для нас не может быть союзников из империалистического лагеря. Революционный лагерь пролетариев, выступающих на открытую борьбу с империализмом, – вот наши союзники. Либкнехту не надо заключать с нами договора, и без него мы будем помогать ему в борьбе всеми силами и средствами. Мы все отдаем для общей пролетарской мировой борьбы. В оглашенном письме тов. Ленина сказано ясно и отчетливо, чтобы мы стремились создать миллионную армию для защиты Советской Республики. Эта программа узка. История говорит: ваша задача не только обеспечить передышку, ваша задача сделалась шире. Уже в Германии и во всей центральной Европе назревает кризис. Может быть, завтра рабочий класс Германии призовет вас на помощь, и вы создавайте не миллионную, – создавайте двухмиллионную армию, так как ваша задача возросла вдвое, втрое. И мы готовы вдвое, втрое напрячь наши силы. И они увеличиваются со дня на день. Германский пролетариат испытывает голод больше нашего. Пусть он протянет руки к власти, пусть он возьмет в руки власть и поможет нам наладить железные дороги, а мы из Самарской губ., с Дона, где я видел неистощимые запасы хлеба, возьмем хлебные богатства и поделимся ими по-братски с германским рабочим классом для торжества общей борьбы. Это воля рабочего класса России и крестьянской бедноты, ибо здесь собраны их авторитетные, влиятельные представители – лучшее, что есть в Российской Республике. Здесь Центральный Исполнительный Комитет, Московский Совет, представители профессиональных союзов и фабрично-заводских комитетов. Все это цвет и воля России. Во время борьбы рабочего класса Германии мы будем с ним целиком. Как коммунары, мы наши коммунистические воззрения простираем и на рабочий класс Германии. Все, что наше, то его. Наши силы и хлеб – это его силы и хлеб для общей пролетарской революции.

Разумеется, товарищи, наш нарождающийся союз будет завтра закреплен с новой трудовой революционной Германией. И потому этот союз ни в коей мере не направлен против пролетариата и трудового народа Франции, Англии, Америки или Японии. Это понимаете вы, и, что еще важнее, к счастью нашему, это превосходно понимают все революционные рабочие стран Согласия. В тот момент, когда по Европе пройдет, – а этот час близится, – основной рубеж между силами пролетарской революции и милитаризмом, – французские, английские, американские и японские рабочие будут вместе с нами, по эту сторону рубежа, там же, где будут объединенные Советская Россия и пролетарская Германия. И это – единственная возможность, единственный способ покончить с проклятой бойней.

Все наши самые мрачные предсказания, самые ужасающие обличения империализма не только оправдались, но оказались превзойденными действительностью. Мы, – говорили империалисты, – утверждаем, что идем освобождать слабые, бедные, угнетенные, малые народности. Смотрите, все мелкие государства, нации, лежат растерзанные, подавленные. Болгария грабила, что могла, у Сербии и Греции. Турция грабила, что могла у нас на Кавказе. Болгария, вчера превратившаяся в германскую провинцию, сегодня превращена в английскую колонию. Турция – тоже. И как раз сегодня получены сведения, что Турция открывает свои проливы английскому флоту. Это значит, что Константинополь становится городом, где будет заседать английский губернатор. Это значит, что господство Англии водружается над теми, кто вчера был в союзе с Германией. Вчерашний друг Германии сегодня превращается в жалкого, бессильного, распятого вассала Англии. Для всех слабых, для всех угнетенных наций, народов, мелких государств и, прежде всего, для рабочих масс всех народов нет выхода из этой бойни иначе, как путем перемещения военных сил из одного лагеря в другой. Мы это предсказывали первые, когда опубликовали тайные договоры, когда обличали хищнический милитаризм и империализм. И мы теперь можем сказать рабочим Германии, что если бы они год назад имели силу убрать свои правящие классы и заключить мир на основах, провозглашенных рабочим классом, то рабочие Франции, Англии и Японии были бы сейчас богаче и счастливее. Это был бы колоссальный шаг вперед в сторону прогресса и гуманности. За этот год сожжены новые миллионы жизней и новые миллиарды богатств. Но урок не прошел даром. Мы остаемся там, где были, а другие подошли ближе к нам. Наш враг стал слабее, и мы говорим поэтому: знамя Советской власти взвилось выше, надо бороться со всей решимостью, мы стали крепче, друзей у нас больше, мы идем вперед, вам навстречу, рабочие Германии, Англии, Франции и всех стран. Наше знамя поднимается над Европой – знамя международной республики труда!

«Как вооружалась революция», т. I

Л. Троцкий. ПЕРЕДЫШКА

(Речь на заседании ВЦИК 5-го созыва 30 октября 1918 г.)

Мы снова получаем большую передышку. Не может быть и речи о том, чтобы в ближайшие недели на нас обрушилась какая бы то ни было военная сила. В белогвардейских газетах сейчас пишут об англо-французском десанте, как об исчезнувшей обманутой надежде, и потому все взоры обращены теперь на Японию и Америку. Оттуда, несомненно, грозит или может грозить реальная опасность. Но и эта опасность отделяется от нас очень большим количеством верст. Нам дается еще возможность всю зиму использовать для укрепления наших сил, и мы не только отбираем сейчас города, но и не медля укрепляем их по всем правилам искусства. И если даже допустить, что японцы или американцы, при поддержке белогвардейцев или чехо-словаков, которые шпалерами станут вдоль Сибирского пути, дойдут до Урала, то они до весны встретят на этом пути крепкий мощный барьер. Пока этот путь еще не пройден. Враги только у самого его начала. Они должны пройти по колоссальной стране, при чем справа и слева у них будут только враги. Если чехо-словацкий корпус, в качестве тыла, может иметь кавалерию и, благодаря своим высоким качествам, – а эти качества падают с каждым днем, – помогать среднему району театра, то японские и американские войска не будут иметь никакого тыла: они будут иметь справа и слева от узкой железнодорожной полосы враждебных партизанов, готовых на все, чтобы отстоять свою землю, свой хлеб, и им придется тащить за собой длинный, огромный тыл. Как ни богаты техникой американцы, как ни могуществен японский милитаризм, – хотя, к слову сказать, они во время войны давали России в высшей степени гнилой материал, негодные снаряды и оружие, – для них потребуются многие недели и месяцы, чтобы преодолеть сопротивление и препятствия, которые им встретятся на пути по колоссальной Сибири, и продвинуться к европейским рубежам Советской Республики. А к тому времени Красная Армия упрочится и разовьется.

Сейчас между Японией и Соединенными Штатами состоялось какое-то соглашение. Продержится ли это соглашение до весны, этого не предскажет никакой звездочет, – и как далеко зайдет сопротивление ему внутри Японии и Америки, этого также с астрономической точностью предвидеть нельзя. Но только месяц назад мы наблюдали в Японии колоссальнейшее движение, вовлекшее в свой круг миллионы японских рабочих. Если японская буржуазия обнаружила способности приспособления и подражания, то мы не сомневаемся, что закалившийся в горниле мировой бойни японский пролетариат также обнаружит огромную способность подражания революционного, и японская буржуазия со своей химерической надеждой на Сибирь с каждым месяцем будет наталкиваться на все большее сопротивление. То же относится и к Америке. Здесь говорили о росте движения за океаном; нет сомнения, что американский рабочий потерял уже в течение 2 – 3 лет свое прежнее привилегированное положение мирового аристократа труда. От него требуют колоссальной дани; над ним тяготеет старая федеративная демократия, сконцентрированная и централизованная империалистическая власть, которая ничем не уступает любой монархической автократической власти; перед лицом этого колоссального переворота империализм переживает катастрофический перелом; революция должна развернуться с невероятной американской быстротой, и сопротивление американского пролетариата будет развертываться тем быстрее, чем энергичнее будет сопротивление с нашей стороны американской интервенции, чем большее препятствие в своем движении вперед будет встречать американский и японский милитаризм, – эти наши главные враги в настоящее время.

Германия, как опасная для нас сила, в настоящее время, без сомнения, сходит со сцены.[10] Выбывает из строя и Болгария, а за ней следуют Турция, Румыния, Австро-Венгрия. Трудно предположить, что у властителей нынешней Германии, помимо тех формальных договоров, которые должны были бы их связать, окажутся материальная возможность и побудительные причины для перемены своей восточной политики. Если они эту политику будут менять, то скорее в том смысле, чтобы освободить кое-какие увязшие в Украине корпуса для других целей. В этом нас теперь вполне убеждает ход событий. Могут сказать, что выход Болгарии усиливает непосредственных и прямых сегодняшних врагов-союзников, и это будет верно, но только с точки зрения момента. Правда, вся мировая дипломатия судит сейчас и способна судить о своих заданиях только под углом зрения данного момента. Ей судить под углом зрения широких исторических перспектив уже не дано, потому что для нее в них ничего не вырисовывается, кроме гибели. Выход России из войны, несомненно, усилил Германию. Я помню, – в моих ушах еще сейчас звучит его интонация, – как фон-Кюльман[11] говорил: «Разумеется, Германия хочет жить в мире со своим могущественным восточным соседом». Слово «могущественным» было сказано с такой интонацией, которая должна была означать: «Вот Россия была могущественной страной, а сейчас вы ползаете во прахе у наших ног». Звук голоса фон-Кюльмана остался в моих ушах, но Гертлинга[12] уже нет, Гинце нет,[13] да и многое другое еще изменится в Германии.

Я думаю, что если выход России из войны временно усилил Германию, то, с другой стороны, выход из войны – сегодня Болгарии, где организовался совет солдатских депутатов, завтра – Австро-Венгрии, где революционное движение нарастает с каждым днем, – все это есть результат тех же событий, которые, выведя из войны Россию и временно усилив Германию, по существу являются не чем иным, как выражением неминуемой близкой гибели мирового капитализма.

Архив 1918 г.

Л. Троцкий. ВОЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

(Доклад на VI Съезде Советов 9 ноября 1918 г.)[14]

За те четыре с лишком месяца, которые прошли со времени июльского Съезда,[15] в мировом положении и внутренней жизни всех стран произошли огромные изменения, которые нашли себе непосредственное отражение в жизни и развитии нашей Красной Армии.

Когда в памятные июльские дни мы переживали один из самых острых кризисов существования 9-месячной Советской Республики,[16] наша Красная Армия была еще слаба, и, что было еще более тяжело, даже в наших, в советских рядах ее будущее развитие нередко ставилось под знак вопроса; тогда многим товарищам казалось сомнительным, удастся ли в условиях крайнего утомления всего взрослого мужского населения страны, при обескровлении и истощении всего хозяйственного организма Республики, создать в короткий срок обученную, сплоченную, боеспособную Красную Армию.

Тогда, в июле, как вы помните, товарищи, одна партия, занимавшая известный сектор в этом зале, принципиально противопоставляла рабочей и крестьянской армии партизанские отряды. Нам говорили из лагеря существовавшей еще тогда партии левых эсеров, что революционный режим не может создавать регулярных армий, что он должен ограничиться созданием партизанских отрядов. Это была опасная бессмыслица. Партизанские отряды соответствуют периоду борьбы за власть и первому, младенческому периоду ее развития. По мере же того как господствующий класс начинает пользоваться властью для военных целей, он от партизанского кустарничества переходит к планомерному государственному строительству и должен создавать регулярную армию. Я думаю, товарищи, что здесь сейчас не найдется не только сотен, но десятков и даже единиц среди наших депутатов, которые поддерживали бы тогдашний лево-эсеровский клич: «Да здравствуют партизанские отряды!» в противовес тому кличу, который раздался здесь: «Да здравствует рабочая и крестьянская армия!».[17]

Тогда, в июле, наша армия страдала. Положение было таково: с одной стороны, болезненное разложение старой армии, которая, распадаясь, разлагала наши новые формировавшиеся части; с другой стороны, эти части, страдая естественными болезнями молодости, были сколочены еще непрочно и не имели еще минимальных боевых традиций. В этих условиях мы тогда отступали везде, где против нас действовали сколько-нибудь сколоченные части противника. Это случилось, например, когда на нас наступали чехо-словаки на Восточном фронте, но, однако, постепенно стали создаваться крепкие части, и, по мере их роста, положение начало видоизменяться.

Раньше красноармейские части обнаруживали низкую степень боевой подготовки, и мы сдавали город за городом. Мы ушли с Волги, сдали часть Сибири.

Когда англо-французы высадили десант в Мурманске, а потом почти без боя, нахрапом захватили Архангельск, в этот момент перед нами выступила конкретная опасность того, что англо-французский Северный фронт соединится с белогвардейскими фронтами на востоке, на Волге и Урале. Эта огромная северо-восточная опасность потрясла Советскую Республику.

Все же, после V Съезда Советов, который закончился в начале июля, мы еще целый месяц отступали. В первых числах августа мы сдали Казань – боевой оперативный центр, где находился Военный Совет Восточного фронта. Наша неспособность удержать Казань символизировала более чем низкий уровень развития Красной Армии.

Вслед за этим, наконец, начался перелом, совершившийся в короткий срок. Перелом произошел не столько внутри военного ведомства, сколько во всей Советской России. Впервые все поняли, что страна стоит перед смертельной опасностью, и что военное ведомство и рабоче-крестьянская Красная Армия собственными силами и с помощью всего рабочего класса должны от этой опасности освободиться.

Мы обратились с призывом к Петроградскому Совету, к Московскому Совету, к профессиональным союзам, к фабрично-заводским комитетам и более передовым провинциальным советам, которые еще далеко не в полной мере равнялись по революционным столицам. Перечисленные организации двинули цвет своих работников, лучших, наиболее самоотверженных пролетариев на Восточный фронт.

Эти товарищи, члены профессиональных союзов и работники различных Комиссариатов, влились в еще расплывчатую, неорганизованную рабоче-крестьянскую армию и создали, как я и докладывал в Центральном Исполнительном Комитете, ее крепкий, твердый, гибкий позвоночник. Без этих тысяч советских работников и передовых пролетариев, военное ведомство со своей задачей не справилось бы. Только благодаря их необычайной самоотверженности, мы не только не сдали Нижнего Новгорода, Вятки и Перми, не только не позволили соединиться чехо-словакам с англо-французами, но, наоборот, перешли на этих фронтах в наступление, которое развивалось все более успешно и привело к очищению нами от белогвардейских войск в течение нескольких недель всей Волги. И я должен сказать перед наиболее авторитетным собранием Республики, что мы обязаны этими победами, в первую голову, Петроградскому и Московскому Советам, в лице брошенных ими на фронт пролетариев. На Урале наши успехи развивались не с такой скоростью, как мы этого желали. Главное затруднение здесь заключалось в том, что на Ижевском и Воткинском заводах начались белогвардейские мятежи, и эти заводы превратились в опорные пункты белогвардейских и чехо-словацких сил. Заводы снабжали их патронами и пулеметами. Контрреволюции удалось вовлечь в заводское восстание не только кулаков, но, несомненно, и часть рабочих, которые присоединились к ним по принуждению. Началась борьба за обладание этими важнейшими центрами военного питания. Эта борьба оттягивала силы от наступления на Екатеринбург и др. пункты Урала. И вот вчера нами получено известие о том, что Ижевские заводы завоеваны полками Красной Армии и стоят к моменту годовщины Республики под знаменем Советской власти. Все остальные пункты будут очищены в короткий срок. Отныне эти заводы будут снабжать нашу Красную Армию патронами, пулеметами и всем, в чем она нуждается. Это дает основание ожидать, что в ближайший период, на ближайшем фронте мы будем продвигаться вперед, и успех будет развиваться более быстрым темпом. Можно предполагать, что в ближайший период англо-французы должны бросить самую мысль о создании единого Северо-восточного фронта. У нас есть данные, что на Северном фронте у англо-французов и чехо-словаков отпала надежда на успех, и одновременно есть сведения о признаках разложения десантной армии. С Котласского фронта сообщают, что впервые к нам перебежал отряд в 58 английских солдат. Лиха беда начало: 58 – разумеется, это немного. Но нужно принять во внимание, что на севере англичан в высшей степени мало, и что их положение будет ухудшаться, в связи с зимним временем; поэтому нет сомнения в том, что англичане должны будут в самый короткий срок убрать свой десант, если они не хотят подвергнуть его опасности полного разложения и распыления.

В течение зимы на Северном фронте никакая опасность стране не грозит. И нет сомнения, повторяю, что неприятель временно поставил на этом фронте крест.

На востоке операции будут развиваться дальше в указанном направлении, т.-е. в смысле нашего систематического и планомерного наступления. Можно, товарищи, выражать законное нетерпение по поводу того, что столица Урала – Екатеринбург до сих пор еще не в наших руках; но, вместе с тем, вы должны дать себе ясный отчет в том факте, что на Восточном фронте наше наступление является в высшей степени правильным, планомерным и систематическим, ни в какой степени не партизанским. Здесь мы застрахованы от каких бы то ни было неожиданностей. Это не мешает тому, что на флангах нашего наступающего фронта и в глубоком тылу неприятеля действуют наши партизанские отряды по директивам центра, передаваемым командованиями регулярных армий, и действуют с несомненным успехом.

На Южном фронте, товарищи, дело до настоящего времени, несомненно, обстоит хуже,[18] чем на Северном и, особенно, на Восточном фронтах. На Южном фронте наша армия складывалась другими путями, чем на первых двух фронтах. Противник здесь другой, и ход военных операций развертывался иначе. До последнего времени Южный фронт был, так сказать, нашим пасынком: к нему относились почти что спустя рукава, потому, конечно, что приходилось главное внимание, силы и средства сосредоточивать на Северном фронте. Там были англичане, французы, чехо-словаки, и уже показывались на восточном горизонте американцы и японцы. Но оказалось, неожиданно для нас, что опасность была и на близком юге, где против нас действовала банда Краснова. Мы в течение первого года революции слишком легко привыкли расправляться с внутренней контрреволюцией и отечественной буржуазией, с красновскими и калединскими бандами при помощи импровизированных отрядов, слабо организованных, численностью в тысячу или две, состоявших из петроградских или московских необученных рабочих, которые брали винтовки и хорошо справлялись с делом. Отсюда у нас сложилось небрежное отношение к Южному фронту, мнение, что мы с нашими врагами раньше или позже, но, в конце концов, справимся. Это – одна сторона дела. Другая сторона заключается в самом процессе образования частей, сейчас занимающих наш Южный фронт. В значительной мере, это – выходцы из Украины, из Донской области, из Кубани, с Северного Кавказа. Есть превосходно обстрелянные части, которые прошли суровую школу испытаний во время партизанской войны. У них есть командиры, которые разделяли с ними все невзгоды, бедствия и все заслуги боев в течение многих месяцев и на Украине, и на Дону, и на Северном Кавказе, но, вместе с тем, эти части несли в себе – больше всех остальных наших частей на других фронтах и сейчас еще от этого не излечились – отрицательные черты партизанского периода войны. Каждый партизанский командир считал свою часть, свой отряд, который он потом наименовывал дивизией, замкнутым миром; он требовал от солдат своей дивизии безусловно суровой дисциплины и даже нередко умел ее поддерживать и создавать. И в то же время, по отношению к более высоким командным центрам наверху, у него самого часто этой дисциплины не хватало. Свести эти части в регулярные соединения, правильные единицы, дивизии нормально действующей централизованной армии было трудно. Для подобной задачи необходимо было большое количество советских работников-коммунистов, закаленных деятелей революции, и мы в этом случае вторично, товарищи, кликнули клич Петроградскому и Московскому Советам, с указанием, как крайне важно и нужно дисциплинировать, объединить Южный фронт по образцу Восточного. И опять Петроградский и Московский Советы дали нам много сотен работников на Южный фронт. Но это произошло в самые последние дни, и только несколько дней тому назад эти лучшие работники государства явились на фронт, и, может быть, только сегодня распределяются по отдельным частям его. На Южном фронте до сих пор не было комиссаров ни в полках, ни в дивизиях; те из ваших товарищей, которые сколько-нибудь близки к армии, знают, какую огромную роль играют комиссары из старых партийных работников. Мы в качестве командиров имеем лишь молодых людей и бывших солдат, внимание и сила которых поглощены целиком боевой стороной дела, а задачи политического контроля и революционного закала войск, естественно, переходят к другому начальнику, к комиссару, пост и значение которого поставлены на большую высоту. И вот в наших южных армиях, очень многочисленных по своему составу, почти вовсе не было частей с комиссарами, за исключением тех полков и дивизий, которые за последнее время переброшены на фронт и продолжают перебрасываться. Только теперь создался на фронте комиссарский аппарат. Наши враги наш режим называют комиссародержавным, и мы, по отношению к нашим рабочим и рабоче-крестьянской армии, готовы принять это наименование, которым наши враги хотят нас заклеймить. Да, наша армия держится на комиссарах, и поскольку она на них держится, мы можем назвать комиссародержавие революционным режимом. Если вы нам даете закаленных испытанных комиссаров, которые умеют умирать, то наше дело хорошо стоит.

Товарищи, повторяю то, что я не раз говорил в ЦИК. Я не знаю ни одной части, которая отступала бы панически, проявляла бы малодушие, выделила бы из своей среды много дезертиров, если в этой части имеются твердый начальник и твердый комиссар. Во всякой части есть всегда, хотя и небольшое, совершенно сознательное и закаленное ядро солдат-революционеров, коммунистов, преданных рыцарей социалистической борьбы, и если комиссар всегда стоит на своем посту, как непреклонный солдат революции, если он, в момент самой грозной опасности, становится в первую линию перед лицом своей части и говорит: «ни с места!», – его поддерживают лучшие солдаты, и тогда поведение всех солдат обеспечено, ибо у всякой части, даже мало сознательной, есть в душе голос совести, который подсказывает: «нельзя изменять, нельзя дезертировать». И если даже командный состав молчит, а известно, что животный инстинкт может преодолеть сознание, то достаточно раздаться голосу долга: «товарищи, ни с места!», – чтобы красноармейская часть не отступила. Я еще не знаю примера паники в таких условиях. Вот почему мы ввели правило, которое кое-кому кажется суровым, но которое остается во всей своей силе: за всякое паническое отступление, за всякое дезертирство отвечают, в первую голову, командир и комиссар. Если они не приняли всех мер, остались невредимыми, дезертировали вместе со своей частью, – они, разумеется, подпадают первыми под острие ножа нашей революционной расправы.[19] Кажется, кое-кто из товарищей высказывал мысль, что мы поступаем слишком жестоко, немилосердно. Наше время вообще жестокое и немилосердное время по отношению к рабочему классу, вынужденному отстаивать свою власть и существование против сонма внешних врагов. И если мы хотим праздновать не только одну первую годовщину Советской Республики, но и отстоять Советскую власть и завоевать будущее для рабочего класса и трудового крестьянства, то мы обязаны быть немилосердными по отношению ко всякому, кто в наших собственных рядах не развивает максимума энергии, мужества, твердости, раз он поставлен на ответственный пост; а нет более ответственного поста, чем пост комиссара. Товарищи, нет сомнения, что при таком твердом пролетарском курсе на Южном фронте в течение ближайшего времени будет совершена благодетельная работа дисциплины, сцепки и централизации расположенных там армий.

Я посетил армии, расположенные на Воронежском, Балашовском, Царицынском и Астраханском фронтах, самым внимательным и детальным образом ознакомился с их состоянием и могу сказать по чистой совести, что мы на юге имеем хорошую и очень многочисленную армию, гораздо большую, чем думают многие из вас. Она теперь получит надлежащую командную организацию и подлинный комиссарский корпус. Повторяю, что результаты этого скажутся в самое ближайшее время.

Со стороны казаков и белогвардейцев мы имеем сейчас противника гораздо более серьезного, чем это казалось до недавнего времени. Против нас соединены значительные силы, которые поддерживались до последнего времени немцами, в лице красновских банд, и англо-французами, в лице банд деникинских и алексеевских. Сейчас происходит объединение алексеевско-деникинского и красновского фронтов, которые раньше порознь опирались на две враждебные империалистические коалиции, германскую и англо-французскую. Они сейчас надеются в обеих частях объединенного фронта питаться за счет уже одного победоносного англо-французского милитаризма. Проблемы на Южном фронте стоят для нас сейчас в высшей степени остро. Немецкий милитаризм рушится. Мы только что выслушали сообщение, которое свидетельствует, что процесс его крушения идет с лихорадочной быстротой. Защищать Украину немцы не в состоянии. Англо-французский милитаризм спешит им на смену на Украину, Дон и Северный Кавказ. И нам нужно просунуться между уходящим германским милитаризмом и приближающимся англо-французским. Нам нужно занять Дон, Северный Кавказ и Каспий, поддержать рабочих и крестьян Украины, – войти в наш Советский дом, в который мы включаем мысленно и Северный Кавказ, и Дон, и Украину, и сказать, что сюда ни английским, ни германским прохвостам входа нет. В этом и заключается отражение на Красной Армии тех изменений в мировом положении, о которых я упоминал вначале.

Перехожу к области вопросов организационного характера. Мы испытываем – это не тайна – затруднения в организации снабжения и подготовки командного состава.

Самый глубокий кризис нами изжит: армия существует, управляется и снабжается. Недавнее сомнение, создадим ли мы боеспособную армию, теперь не может иметь места. Армия существует, борется и становится международным фактором, с которым враги уже считаются. В нашей советской печати не так давно проводились отзывы иностранной прессы, именно руководящей английской газеты «Таймс» и германской буржуазной газеты «Локаль-Анцейгер». О нашей Красной Армии пишут, что она растет с угрожающей быстротой. Говоря о численности, газеты указывали цифру в 400–500 тысяч солдат, уже имеющихся сейчас. Я не стану, по понятным причинам, приводить точные указания, но скажу, что сейчас уже та цифра, которую называют «Таймс» и «Локаль-Анцейгер», стоит ниже действительной, и на много ниже. В то же время мы переживаем сейчас некоторый кризис с командным составом, вызванный расширением армии. Но мы его изживем, и доказательством является тот факт, что Съезд сегодня видел на площади перед театром наших новых, молодых красных офицеров.[20] Их уже есть тысячи, готовятся десятки тысяч, и они будут непрерывно вливаться в нашу Красную Армию. Съезд видел их. В строевом смысле они ни на один волос не уступают самым лучшим царским юнкерам, но это, товарищи, наши юнкера, рабоче-крестьянские юнкера. Они, товарищи, наши лучшие рабочие, лучшие закаленные борцы, люди, которые будут идти умирать все равно, как на праздник. Я говорю это с полной уверенностью, на основании того, что наблюдал лично.

У нас есть теперь надежнейшие красные командиры. Они встали в ряды нашей Красной Армии, и они помогут ей прийти к победе.

Вопрос о снабжении один из самых трудных, особенно при существующих условиях хозяйства страны. В этой области создана центральная организация, во главе которой поставлен такой выдающийся инженер-организатор, как тов. Красин, которому дана задача использовать все силы и средства страны для продовольственного, вещевого и боевого снабжения армии. Профессиональным союзам, советским организациям, комитетам бедноты всей Республики предлагается эту задачу поставить во главу угла. Вы знаете, что ЦИК Советов объявил нашу страну военным лагерем. Замечу, что это постановление, хотя и не везде, до сих пор еще не вполне вошло в жизнь.

Сплошь и рядом на местах требования военного ведомства создают ограничения для местных сил, ибо безвыходность положения заставляет превращать страну в военный лагерь, и приходится очень многим поступаться для достижения общей цели. Я готов сознаться и перед местными советскими организациями и перед ж.-д. организациями, что, сплошь и рядом, представители военного ведомства требуют больше, чем можно, и не таким тоном, которым следовало бы требовать; но все это небольшие трения, и их нужно отбросить перед лицом задачи, стоящей перед нами во весь свой исторический рост. Задача же эта такова, что все остальные отступают перед нею на задний план.

В настоящее время ведется лихорадочная работа в области тов. Луначарского – в ведомстве Народного Просвещения. Она сводится к тому, что на советских площадях мы ставим памятники великим людям, вождям социализма. Мы уверены, что душе каждого рабочего и всей народной массы дороги эти произведения искусства. Вместе с тем мы должны сказать каждому из них в Москве, Петрограде и до самых глухих углов: вы видите, Советская власть поставила памятник Лассалю. Вам дорог Лассаль, но, если буржуазия прорвет фронт и придет сюда, она снесет этот памятник вместе с Советской властью и всеми завоеваниями, которыми теперь мы обладаем. Значит все рабочие, все, кому дорога Советская власть, должны защищать ее с оружием в руках. Через конкретный образ нашей пропаганды эта необходимость должна войти в сознание страны, сделаться его частью. Боевая задача – теперь главная задача. Нет более высокой, более важной, повелительной задачи! На нашем Южном фронте бьется, как в пульсе, судьба нашей власти. Все организации, местные советы должны направить сюда все силы и средства, а, между тем, во многих областях это еще не проведено и не выполнено. И в такой обстановке нередко случается, что местные советские организации мало думают о том, что имущество, которое у них есть – патроны, автомобили, винтовки – нужно в первую голову для фронта. Допустить теперь подобные явления было бы преступлением против рабочего класса. Сейчас необходима организация всех сил страны и, в первую очередь, для Южного фронта. Если некоторые учреждения ощущают давление военного ведомства, как жестокое давление новой красной советской солдатчины, то я решительно повторяю, что мы живем в суровое время, когда необходимо превратить страну в военный лагерь. Если наши солдаты отступают под влиянием паники, их ждет суровая расправа. Эта участь будет постигать и советские учреждения, способные, как многие из них делали это прежде, удаляться с территории фронта. Правда, такие случаи теперь бывают гораздо реже, наоборот, когда фронт изгибается и придвигается к уездным или городским советам, то они уже не уходят, а вооружаются и присоединяются к рядам нашей армии. Но, при всем этом, до создания прочного, дисциплинированного, энергичного тыла еще далеко. А подобный тыл нам необходим, чтобы перейти в наступление на Южном фронте. Для всех ясно, какое значение имеет завоевание Донской области. Оно отразится и на Украине и на всем мире, ибо мы здесь развернем усилия, которые помогут нам вести борьбу за обладание Каспийским морем. Как раз три дня тому назад я был в Астрахани и вернулся оттуда с 7 большими пароходами, вырванными у Бичерахова.[21] Эти пароходы нам необходимы, ибо 3 из них самые большие на Каспийском море, такие, каких у нас не было. Мы установим на них наши стомиллиметровые орудия, каких не будет ни у Бичерахова, ни у турок. И я думаю, что наша честная советская река Волга скоро будет вливаться в такое же честное советское море, в Каспий. Конечно, не позволительно впадать в чрезмерный оптимизм, но нельзя не признать наше общее военное положение удовлетворительным.

На Восточном фронте полная деморализация в сражающихся против нас частях. Теперь мы ее усилим сообщениями о событиях в Австро-Венгрии,[22] о том, что Богемия стала свободной страной, – а каждый чехо-словак понимает и знает, что путь в освобожденную Богемию лежит не через Англию и Францию, а через Советскую Россию или через Советскую Украину. Что же касается Южного фронта, то там весь вопрос сводится к темпу нашей работы. Мы не должны дать нашим врагам возможности заместить друг друга. Краснов, который до вчерашнего дня боролся с Алексеевым и конкурировал с ним, сегодня с ним же объединяется; Бичерахов сегодня ведет войну с Турцией, завтра он с ней объединяется. Немцы, несомненно, очистят дорогу англичанам и французам и даже помогут им в общей борьбе против нас. Темп – самое важное дело, мы должны развить огромную скорость, и она, вместе с силами Красной Армии, даст возможность действовать так, чтобы оградить Россию от контрреволюционных натисков.

С фронта я приехал с убеждением, что работы много, и что есть еще субъективные затруднения; что, например, не все советские работники поняли, что существует централизованное управление, и что все приказы, идущие сверху, должны быть незыблемы и что отступление от них недопустимо. К тем советским работникам, которые еще всего этого не поняли, мы будем безжалостны: мы их отстраним, выбросим из наших рядов, подвергнем репрессиям. Трудностей еще много, особенно на Южном фронте, но наши силы стали больше, у нас больше опыта и уверенности. Если вы все, товарищи, уйдете со Съезда Советов обновленные путем объединения друг с другом, если вы поедете на места и доложите о том, что вы здесь выслушали, и если вы скажете, что у вас есть Красная Армия, которая сильна и сплочена; если вы поедете с этой уверенностью на места и разъясните, что главная задача, которая стоит перед нами, заключается в том, чтобы все полусвободные и свободные силы отправить на фронт; что все закрома надо обыскать, все лишние штыки, патроны мобилизовать и отправить через соответствующие инстанции опять-таки на фронт; что если есть автомобили на местах, то надо остаться без них и отправить их все на тот же фронт; если вы все это сделаете и проведете работу милитаризации всех советских организаций, – то наша страна будет приведена в такое положение, при котором ей не будут страшны ни германские, ни англо-французские империалисты. Тогда наша Красная Армия и наш тыл будут развиваться с каждым днем и с каждым часом. И лозунг, который бросил в своем письме Центральному Исполнительному Комитету тов. Ленин о том, что нам нужна трехмиллионная армия, сможет стать действительностью.

В то время как в остальных странах происходит процесс внутреннего распада, с разницей для каждой страны только в степени; в то время как война там производит процесс разрыва между солдатскими массами и командным составом и между господствующими классами и массами вообще; в то время как там переживают период, изведанный нами в феврале, марте и апреле этого года, – в это время у нас происходит обратный процесс. Мы слагаемся, формируемся, закаляемся. У нас солдаты, взятые частью из старой армии, выполняют ныне исторические задачи, которые не могут разлагать и распылять Армию, как это происходит ныне в странах обанкротившейся буржуазии. Там армии либо рассыпались, либо рассыпаются, либо будут рассыпаться от одной только революционной агитации. Нашим же солдатам никакие агитаторы не страшны, и, в подтверждение этого, я довожу до вашего сведения, что на Южном фронте, там, где мы сейчас находимся в трудном положении перед лицом империалистов Германии, Франции и Англии, там не только правые, но и левые с.-р. безрезультатно учиняют беспочвенные заговоры. Подробности одного из таких заговоров в нашей Красной Армии (с места возгласы: «Позор!»), сражающейся против объединенного англо-французского империализма, будут опубликованы на днях.[23]

Тут было сказано слово «позор». Да, позор, трижды позор!

Нашей Красной Армии теперь никакие агитаторы не страшны. Она знает, что у всей страны нет других задач, кроме снабжения и заботы о Красной Армии. Армия имеет свой командный состав. Все силы, которые есть в стране, даются Красной Армии. Мы не скрываем наших задач и целей. Наша Красная Армия чувствует себя вооруженной советским и рабоче-крестьянским режимом. Наша Красная Армия этот режим отстоит. Товарищи! Поставьте во главу угла задачи обслуживания Красной Армии как моральными, так и материальными средствами. Вся страна должна быть мобилизована материально и духовно. Все силы и средства ее принадлежат Красной Армии, которая должна сражаться лучше, чем до сих пор. Опыт Красной Армии слагается в незыблемый капитал. Этот опыт она накопляет, духа своего не расходует. Вся страна сейчас стоит перед новым формированием частей рабочих и крестьян, и все должны следить на местах за тем, чтобы эти формирующиеся части не терпели недостатка ни в чем, ни материально, ни духовно. Они должны чувствовать себя опирающимися на Советскую власть. Ваша обязанность уехать отсюда с сознанием, что большей задачи, как упрочение Красной Армии, как поддержка фронта, – нет.

И когда эта задача будет выполнена, тогда наш фронт будет незыблемым, и тогда мы будем справлять годовщину не только у себя, но и в Ростове, Харькове, Киеве, Вене, Берлине, и, может быть, тот международный конгресс, который собирался созвать Фр. Адлер в июле 1914 года накануне войны, мы созовем полностью в одной из наших советских столиц. Тогда мы скажем III Интернационалу, что вот вы собрались у нас в Москве или Петрограде, потому что ваш съезд защищает рабоче-крестьянская Кр. Армия, первая армия коммунизма во всей мировой истории.

«Как вооружалась революция», т. I

Л. Троцкий. НА СТРАЖЕ МИРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ

(Доклад на объединенном заседании Воронежского Совета Р., К. и Кр. Д. 18 ноября 1918 г.)

Товарищи, прежде всего позвольте выразить радость по поводу того, что мы имеем возможность с вами вести беседу в Воронеже, который наши враги склонны были недавно еще считать своим. Это дает мне основание думать, что Воронеж останется в составе Советской России незыблемо, и что это многочисленное и многолюдное и, как можно судить уже по первому впечатлению, связанное единым настроением собрание является залогом того духа, который превратит Воронеж в неприступную советскую крепость.

А нужно сказать, что Воронеж – один из самых южных пунктов Советской России – пока еще находится под несомненной угрозой, ибо всей нашей стране сейчас главная опасность угрожает с юга, – с этого столь близкого вам фронта, за которым недавно скрывались немецкие силы, немецкие средства, немецкие планы и где теперь – за спиной тех же одураченных казаков – группируются силы и средства противоположного лагеря.