Советская республика и капиталистический мир. Часть I. Первоначальный период организации сил

Кюльман просит представить ему по этому поводу материал.

Троцкий. Я постараюсь к завтрашнему дню представить г. председателю те данные, какими мы располагаем. Во всяком случае, дело идет о сотнях тысяч лиц, рассеянных по всей России, имеющих свои организации взаимопомощи и пользующихся поддержкой государства. В большинстве случаев это, разумеется, представители трудящихся классов; именно поэтому судьба их в нынешних условиях представляется нам более трагичной, и, разумеется, вопрос о праве их всех вернуться к родным очагам должен быть решен принципиально. Когда я говорил о сотнях тысяч, я имел в виду рабочие силы, не считая их семейств.

IV. Утреннее заседание 18 января 1918 г

Кюльман предлагает перейти к обсуждению вопроса о способах и форме волеизъявления и запрашивает российскую делегацию, настаивает ли она на принципе референдума.

Троцкий. Да, мы остаемся при том взгляде, что там, где дело идет о судьбе вновь возникающего государства, референдум лучше всего выражает волю народа. Мы не думаем, чтобы население оккупированных областей стояло на таком уровне развития, – по выражению г. председателя германской делегации, – при котором эта форма опроса является нецелесообразной.

Население всех интересующих нас областей чрезвычайно работоспособное, интеллигентное и в высшей степени развитое. Именно поэтому оно относится ко всякому решению, не вытекающему непосредственно из его воли, как к чему-то навязанному ему извне.

Кроме того, мы полагаем, имея опыт этой войны, что наиболее прочные гарантии против возникновения новых кровавых конфликтов заложены именно в сознании самих народных масс. Мы, например, читали заявление одного видного представителя Курляндии о том, что, в случае отказа Германии принять под свое покровительство Курляндию, она будет вынуждена искать поддержки или протектората Англии. Такого рода беспринципные заявления могут только испортить отношения между государствами и характеризуют лишь взгляды отдельных политиков. Широкие массы народа так не рассуждают никогда. Вот почему мы считаем референдум наиболее целесообразным способом опроса населения. Что касается вопроса об «эволюционном строительстве», без ломки данного строя, то мы полагаем, что война есть тот исторически революционный метод, который резко ломает существующий строй. Мы в Риге имели пример того, как вновь составленное городское самоуправление было устранено и заменено старым, фактически переставшим существовать.

Мы видим, таким образом, что противная сторона не так уж строго придерживается принципа использования того, что она застает на месте, а выбирает, и вопрос только в том, насколько тот или другой выбор отвечает интересам народных масс. В тех областях, откуда война выбросила десятки и сотни тысяч беженцев, где меняется подданство, где находятся чужеземные войска, там референдум не явится большим новшеством и во всяком случае не будет воспринят, как навязанный народу.

Кюльман заявляет, что он остается на старой точке зрения и считает поэтому излишним дальнейшие переговоры по этому поводу.

V. Вечернее заседание 18 января 1918 г

На утреннем заседании комиссии делегацией союзных держав были предъявлены в ультимативной форме предложения по вопросу об объеме территорий народов, которым следует предоставить право на самоопределение.[39]

После перерыва т. Троцкий дает оценку этих предложений:

Предъявленные в сегодняшнем утреннем заседании территориальные притязания германской и австро-венгерской делегаций завершают в известном смысле основные политические переговоры.

Позиция противной стороны в политико-территориальном вопросе вполне вырисовалась теперь для нас в своих конкретных очертаниях и сводится к следующему: Германия и Австро-Венгрия отрезают от владений бывшей Российской Империи территорию размером свыше 150.000 квадратных верст, причем в границы ее входят бывшее Царство Польское, Литва и значительные пространства, населенные украинцами и белорусами; далее, намеченная линия прорезает территорию, населенную латышами, разделяя ее на две части, и отсекает населенные эстонцами острова Балтийского моря от эстонской части континента. В пределах названных областей Германия и Австро-Венгрия сохраняют режим военной оккупации не только по заключении мира с Россией, но и по заключении всеобщего мира, причем обе упомянутые державы отказываются вступать в какие бы то ни было объяснения не только относительно срока очищения оккупированных областей, но и вообще отказываются связать себя какими бы то ни было обязательствами, в смысле очищения оккупированных областей от своих войск.

Внутренняя жизнь этих областей остается, следовательно, в течение неопределенного исторического периода в руках оккупационных властей, и развитие проживающих в этих областях народов должно будет совершаться в тех рамках, какие окажутся совместимыми с интересами названных держав.

При этих условиях, те или иные гарантии волеизъявления поляков, литовцев или латышей носят совершенно иллюзорный характер, и практически дело сводится к тому, что правительства Германии и Австро-Венгрии берут в свои руки управление судьбами названных народов.

Мы считаем своим политическим долгом открыто установить этот факт. В данной стадии переговоров я не считаю нужным, после всей совершенной нами работы, подвергнуть снова принципиальной критике эти условия и доказывать, что они построены в совершенно другой плоскости, нежели заявления от 25/12 декабря, и что прочный и длительный мир народов возможен лишь при условии правильного осуществления принципа самоопределения народов.

Ввиду достигнутого, таким образом, завершения работ политической комиссии, я предлагаю устроить перерыв в ее работах, дабы дать возможность правительственным органам Российской Республики вынести свое окончательное решение по поводу предложенных нам условий мира. Этот перерыв должен был бы, по моему мнению, продолжаться дней 8–9.

Я, со своей стороны, предлагаю назначить следующее заседание этой комиссии на 29 января в 11 часов утра.[40]

Ввиду нареканий со стороны части германского общественного мнения, будто бы российская делегация затягивает переговоры,[41] я считаю необходимым заявить, что ясность была бы достигнута, несомненно, скорее, если бы условия противной стороны были поставлены с самого начала не в чуждой им плоскости самоопределения народов, а так, как они были сегодня выявлены генералом Гофманом, т.-е. как вытекающие из права военной оккупации и как направленные, по словам г. председателя германской делегации, на ограждение упомянутых территорий от вторжения в них революции. Вместе с тем, я имею честь довести до сведения г. г. председателей и членов обоих делегаций, что я вынужден сейчас, в связи с лежащими на мне политическими обязанностями, поехать в Петроград, причем на время моего отсутствия председательствование российской делегацией и все соответственные полномочия переходят к г. Иоффе.

Кюльман пытается опровергнуть доводы т. Троцкого.

Троцкий. Я взял слово не для того, чтобы прибавить к сказанному мною какое-нибудь заявление по существу, а лишь для устранения некоторых недоразумений, вызванных отчасти неточностью перевода. Я никоим образом не хочу упрекнуть г. переводчика, наоборот, я должен выразить ему свою признательность за чрезвычайно добросовестный перевод; но должно считаться с тем, что, слушая речь, он не имеет текста перед глазами.

Г-н председатель германской делегации извлек из моей речи признание параллелизма интересов Германии и Австро-Венгрии, с одной стороны, и оккупированных областей – с другой. Полагаю, что интересы всех трудящихся масс однородны, но я не говорил ни о каком особенном параллелизме интересов двух оккупирующих держав и оккупированных областей и не мог, конечно, этого говорить. Я только подчеркнул, что будущее развитие оккупированных областей осуществится в тех пределах, какие правительства Германии и Австро-Венгрии сочтут совместимыми со своими интересами.

Точно также я не собирался устанавливать какое-либо разногласие между заявлениями генерала Гофмана и г. статс-секретаря; наоборот, я только пытался установить несомненное для меня различие между заявлениями генерала Гофмана и г. статс-секретаря и теми принципами, которые были формально признаны 25/12 декабря противной стороной.

Если бы даже я и явился сюда с ложным представлением о каких-то разногласиях в указанной области, то весь ход переговоров, разумеется, должен был бы рассеять такого рода ложное представление.

Г-н председатель сказал, что солдат выражается крепче там, где дипломаты говорят осторожно и уклончивым языком. Этим он совершенно правильно указал, что отмеченное нами разногласие относится скорей к форме, нежели к содержанию. Так как мы, члены российской делегации, по самому своему прошлому не принадлежим к дипломатической школе, а скорее можем считаться солдатами революции, то мы предпочитаем – я в этом открыто сознаюсь – определенные и ясные во всех смыслах заявления. Во всяком случае, требуемая для столь ответственных решений ясность достигнута.

Я присоединяюсь к соображениям г. председателя относительно использования перерыва, который создается в работах политической комиссии.[42]

Л. Троцкий. РЕЧЬ НА III ВСЕРОССИЙСКОМ СЪЕЗДЕ СОВЕТОВ РАБОЧИХ, СОЛДАТСКИХ И КРЕСТЬЯНСКИХ ДЕПУТАТОВ[43]

Тов. Троцкий говорит о том, что многие присутствующие принимали участие в том историческом заседании II Всероссийского Съезда Советов, когда был принят декрет о мире.[44] В тот момент Советская власть утвердилась только в важнейших пунктах страны, а число веривших в ее силу за границей было совершенно ничтожно. Мы приняли декрет единогласно, но это казалось лишь политической демонстрацией. В особенности же в этом убеждали всех те партии, которые предостерегали нас от Октябрьского восстания. Они говорили, что практических результатов эта революция не даст, что, с одной стороны, нас не признают и с нами не захотят говорить германские империалисты, а с другой – нам объявят войну за вступление в сепаратные переговоры о мире наши «союзники». Под знаком этих двух предсказаний и развивались наши стремления заключить всеобщий демократический мир. И что же? Декрет был принят 26 октября, когда Керенский и Краснов были у самых ворот Петрограда, а 7 ноября мы по радиотелеграфу уже обратились к нашим союзникам и противникам с предложением заключить всеобщий мир. Вы помните, товарищи, как отнеслись к этому союзные правительства и их агенты, – они обратились к генералу Духонину с заявлением и протестом, в которых они предупреждали, что дальнейшие шаги по пути ведения сепаратных переговоров о мире поведут за собою тягчайшие последствия. Мы ответили на этот протест 11 ноября воззванием ко всем рабочим, солдатам и крестьянам, и в этом воззвании мы заявляли, что мы ни в коем случае не допустим, чтобы наша геройская армия проливала свою кровь под палкой иностранной буржуазии.[45] Мы с самого начала с презрением отмели угрозы западных империалистов и приняли тот путь, который был продиктован революционной совестью народа. Прежде всего, мы, во исполнение наших давнишних обещаний, опубликовали тайные договоры[46] и заявили, что мы отметаем все, что противоречит интересам широких народных масс всех стран. Народные массы поняли нас и признали. Ни одна газета не решилась протестовать против факта коренного изменения рабочим и крестьянским правительством всех методов дипломатии, против того, что мы отказались от всех ее подлостей и бесчестных шашней. Мы избрали этот метод потому, что мы поставили своей задачей просветить народные массы, открыть им глаза на сущность политики их правительств и спаять их в борьбе и в ненависти против этих правительств, против буржуазно-капиталистического строя. Немцы обвиняли нас в том, что мы затягиваем переговоры,[47] но все народы с жадным вниманием прислушивались к каждому нашему слову, и этим была в течение двух с половиной месяцев мирных переговоров оказана делу мира колоссальная и неоценимая поддержка, которая была признана даже более честными из наших противников.

Разговоры о мире велись уже давно. Еще царские министры в какой-то комиссии, тайно-претайно, шушукались о том, как бы сговориться с германской военщиной. В нашем распоряжении имеются также многие документы из эпохи правления Керенского, на основании которых мы берем на себя смелость утверждать, что и оно пыталось начать разговоры о том, как бы приблизить мир. Но впервые нами был поставлен вопрос о мире в такую плоскость, когда он уже не мог быть затушеван какими бы то ни было закулисными махинациями, и в результате – 22 ноября нами был подписан акт о приостановлении военных действий. Мы снова обратились к союзникам с предложением присоединиться к нам и вместе с нами повести мирные переговоры, но ответа мы не дождались, хотя союзники уже не пытались на этот раз пугать нас угрозами. Мирные переговоры начались 9 декабря, через полтора месяца после принятия декрета о мире, и потому лживыми являются направленные против нас обвинения продажной и социал-предательской печати в том, что мы не сговорились с союзниками. Мы в течение полутора месяца их оповещали о каждом нашем шаге и призывали присоединиться к нам.[48] Наша совесть чиста, мы сделали все, что было в наших силах, и к чему мы были обязаны перед широкими народными массами всех стран, состоявших с Россией в союзе. Вина за то, что мы все же вынуждены были вступить в сепаратные переговоры о мире, падает не на нас, а на западных империалистов, а также на те русские газеты, партии, группы и подгруппы, которые все время предсказывали рабочему и крестьянскому правительству смерть и срок нашей гибели измеряли днями, а в лучшем случае – неделями. Если империализм находил свое вдохновение в русской лживой и клеветнической печати, если он во всех этих бесчисленных статьях и заметках находил опору для своих аннексионистских стремлений, то, с другой стороны, отклик революции на Западе этой предательской тактикой так называемых социалистов сильно замедлялся. Так или иначе, 9 декабря начались мирные переговоры, и тотчас же делегация Четверного Союза потребовала перерыва для обсуждения предложений российской делегации. Мы, понятно, с нетерпением ожидали ответа делегаций Четверного Союза, и через каждые два часа нас оповещали о том, закончено ли их совещание, и возобновились ли или не возобновились переговоры, а в это время буржуазная и соглашательская печать по всем перекресткам вопила, что в тайных переговорах в Брест-Литовске мы продаем Россию оптом и в розницу.[49] 12 декабря пришел ответ Четверного Союза, и этот ответ изумил весь мир. Германцы заявили, что они соглашаются на мир без аннексий и контрибуций, что они признают право народов на самоопределение и отказывают в этом праве лишь тем народам, которые были порабощены и ограблены еще до этой войны. Повторяем, заявление делегаций Четверного Союза, с германской делегацией во главе, было вначале предметом всеобщего изумления. Следует помнить, что война началась при таких условиях, когда германские империалисты находили возможным говорить лишь афоризмами Бисмарка[50] и Клаузевица[51] о пушках большого диаметра. Когда они кончили эти разговоры демократической формулой мира без аннексий и контрибуций на началах самоопределения народов, то для всех нас было ясно, что это лишь лицемерие; но мы даже не ожидали от них проявления лицемерия, потому что, как сказал один французский писатель, лицемерие является последней данью порока добродетели. И то, что германский империализм счел необходимым принести эту дань демократическим принципам, доказывает, что положение внутри Германии настолько серьезно, что вынуждает германский империализм к попытке подкупить широкие народные массы маской демократических тенденций. Если вы возьмете протоколы, то вы увидите, что нас не обманула эта неожиданность. Мы предупреждали германских империалистов о том, что их попытки придать демократической формуле хищническое практическое истолкование не приведут к положительным результатам. Мы вступили с ними в переговоры с целью добиться большей ясности, и германский империализм должен был проявить себя во всей своей капиталистической наготе. Это прежде всего обнаружилось при обсуждении вопроса о перемене места переговоров.

Тов. Троцкий рассказывает подробности переговоров и выясняет позицию обоих сторон при обсуждении этого вопроса.[52] Затем, он переходит к вопросу об участии в переговорах Украинской Рады.

Мы знали, – говорит он, – о том, что украинская делегация имела целый ряд тайных совещаний с немецкой и австрийской делегациями, и мы заявили украинцам, что мы обязуемся вести все наши переговоры с делегациями Четверного Союза при участии украинской делегации, что мы обязуемся сообщать протоколы всех тех заседаний, на которых она, по тем или иным причинам, не присутствовала или не будет присутствовать, – но что мы требуем такого же отношения к нам и со стороны украинской делегации. Нам ответили, что сделают соответственный запрос у киевского правительства, но ответа мы до сих пор не получили, несмотря на наши многократные напоминания. Тактика украинской делегации и киевской Рады – это, в сущности, перевод на украинский язык тактики правительства Керенского. Слабость украинской Рады лишила ее возможности вести самостоятельную, честную и открытую политику, и история зло подшутила над теми, кто видел свою опору против «предательства» большевиков и левых эсеров в украинской Раде. Мы знаем, до чего цинична была поддержка, оказывавшаяся Раде со стороны посольств и миссий наших союзников; мы знаем, – в Украину шло и английское золото, и французское офицерство, и тяжелая артиллерия обоих этих стран, но Рада поступила с ними, как поступают при первой возможности все мелкобуржуазные правительства более слабых государств, как поступили Болгария и Румыния, как поступил черногорский король, одновременно получавший взятки у Австро-Венгрии и России. Альбер Тома высказывает надежду, что именно Украина спасет интересы французской биржи на Восточном фронте, а тем временем киевская Рада уже вступила в сепаратные и тайные переговоры с немцами, как вступила бы несомненно и та часть Учредительного Собрания, которая несколько дней тому назад добивалась здесь власти.

Свежие немецкие газеты дали нам возможность дать себе отчет в том, что делается теперь в Германии. Там существуют, по-видимому, судя по буржуазной прессе, три ориентации: первая представляет собою аннексионистов высшей марки, которые видят основную цель политики Германии в захватах по всем направлениям, опираясь на военную машину Гинденбурга; вторая ориентация представляет либеральную буржуазию и социал-патриотов, которые направляют все свое империалистическое внимание на борьбу против Англии, считая возможным и целесообразным заключить более или менее сносный мир с Россией, – для того, чтобы, создав новую континентальную коалицию, иметь тем больше шансов на победу над Англией; и, наконец, третья ориентация, к которой принадлежит и Кюльман, считает невозможным сломить Англию и пытается взять свой реванш на Восточном фронте. Эта ориентация имеет, по-видимому, самую широкую поддержку и в самой Англии, где также считают невозможным победить Германию и пытаются ее удовлетворить за счет России.[53]

Этим объясняется вся позиция германской делегации и весь ход наших переговоров с нею. В пункте первом декларации Кюльмана признавалась обязанность воюющих стран очистить все оккупированные ими территории. Пункт второй делает из этого правила «изъятия» в пользу Германии, совокупность которых, в сущности, совершенно аннулирует действие первого пункта.[54] Если мы переведем абстрактные названия подлежащих изъятию областей на язык цифр, то мы увидим следующее: на основании пункта первого и пункта второго, Германия обязана освободить территорию пространством в 12–15 тысяч квадратных верст, а во власти оккупации остаются области пространством около 200 тысяч квадратных верст. Пункт первый, как мы видим, в связи с пунктом вторым, является лишь попыткой замаскировать неслыханные хищнические аппетиты германских империалистов; и если германская делегация все же решилась вступить с нами в мирные переговоры, если Кюльман позволил себе предложить нам эти циничные условия, то только потому, что он надеялся, что мы пойдем ему навстречу в этом величайшем обмане широких народных масс. Это неудивительно: вся наша буржуазная и социал-предательская пресса в течение многих недель и месяцев убеждала империалистов всего мира в том, что мы являемся лишь наемниками германского кайзера и что мы решили заключить мир во что бы то ни стало. Это настолько вдохновило председателя германской делегации, что он смело предложил нам эти разбойничьи условия, быть может, с полной уверенностью, что мы сделаем все возможное для того, чтобы замаскировать истинный смысл этих требований.

Но Кюльман ошибся. Мы вступили с ним в переговоры, как вступают в переговоры со своими капиталистами или с их представителями рабочие-стачечники после стачки. Бывают случаи, когда стачка проиграна, – может случиться и такая несчастная политическая и социальная ситуация, при которой представители рабочих вынуждены будут подписать мир с представителями капиталистов на таких условиях, которые явно противоречат их интересам. Но истинные представители революционного пролетариата никогда не приложат своих рук к тому, чтобы покрыть обманом сущность подписанного ими договора. И мы с самого начала раскрыли скобки кюльмановской декларации, сорвали маску с представителей германского империализма. Казалось бы, после этого нам не о чем было разговаривать с германской делегацией. Но мы считали себя обязанными внести максимальную ясность в дело, для того чтобы у широких народных масс не оставалось никаких сомнений относительно целей обеих участвующих в переговорах сторон. Сами того не желая, представители противной стороны нам помогали в этом. Прежде всего, в вопросе о перемене места переговоров они нам поставили ультиматум.

Тов. Троцкий подробно излагает весь ход дискуссии о перемене места переговоров и то, как в процессе этой дискуссии выяснились истинные взгляды и намерения германской военщины.[55]

Германские аннексионисты пытались дать хоть какую-нибудь почву для распространяемых их печатью взглядов на российскую делегацию. Если наша буржуазная и социал-предательская пресса, равно как и ее братья в странах союзного империализма, представляет нас своим читателям во образе германских наемников, силящихся похитрее предать интересы всех народов правительству Вильгельма, то и германские аннексионисты стараются изобразить нас в виде хитрых лазутчиков империализма стран Согласия, которые думают лишь о том, чтобы выведать все слабые стороны германской военной и хозяйственной машины и потом прервать переговоры для возобновления военных действий с большим успехом.

Принятием германского ультиматума о продолжении переговоров в Брест-Литовске мы нанесли удар этой злостной клевете. И мы воспользовались им для того, чтобы лишний раз доказать наше искреннее стремление к честному демократическому миру, точно так же, как и отсутствие серьезных намерений в этом направлении у наших противников, пытавшихся сорвать мирные переговоры на второстепенном вопросе о месте их ведения. Мы продолжали переговоры, которые вначале дали картину какой-то теоретической дискуссии о понятии права на самоопределение народов.[56]

Германские империалисты всячески доказывали нам, что сущность второго (ограничительного) пункта их декларации имеет своим основанием то обстоятельство, что для нас война кончается тотчас же, когда мы подпишем с ними мир, в то время как они будут продолжать войну, и потому, с их стороны, было бы в высшей степени неосмотрительным очищение всех стратегических позиций, которые были ими заняты на том или ином фронте. Впрочем, – говорили они, – в оккупированных странах Восточного фронта ими будет оставлено очень немного войск, ровно столько, как мы понимаем, чтобы держать в узде литовских, польских и курляндских рабочих и крестьян, не позволяя им даже заикнуться о борьбе против социального гнета. Мы констатировали это на мирных переговорах, и мы определенно поставили вопрос о том, когда же будут войска выведены окончательно из оккупированных областей, в случае заключения общего мира. Германская делегация очень долго уклонялась от прямого ответа на этот вопрос и, наконец, вынуждена была осведомить через наше посредство широкие народные массы о том, что она отказывается дать какие бы то ни было гарантии исполнения ею обязательства очистить оккупированные территории, равно как и отказывается назначить вообще срок этого очищения. Маска была сорвана.

Тов. Троцкий говорит, однако, что Германия не питает, по-видимому, намерения аннексировать все занятые ее войсками территории. Это значило бы включить в состав Германии широкие массы «мятежников». С картой в руке товарищ Троцкий доказывает, что германцы преследуют прежде всего военные цели, и говорит, что наши военные специалисты утверждают, что намеченная германскими империалистами граница с Россией является для нас положительно гибельной. Германцы, очевидно, преследуют не только эту цель, но и хотят создать в оккупированных ими странах невыносимый переходный режим, который явился бы самым лучшим средством для подавления революции в столь близкой к пределам самой Германии территории.

Эти свои положения тов. Троцкий развивает в своей речи с исключительной убедительностью. Затем он переходит к вопросу об отказе от контрибуций. Он говорит, что германские империалисты на словах отказались от контрибуций, но они выставили целый ряд требований, удовлетворение которых, по нашему расчету, потребует от нас от 4 до 8 миллиардов. Шейлоковский счет германского империализма нам еще не представлен, но мы убеждены, что они не поскупятся при определении всех убытков от конфискаций, реквизиций и т. п. преступлений военного времени, которые совершены были царским правительством и правительством Керенского. Этот счет, как и все условия германских аннексионистов, по нашему глубокому убеждению, молчаливо одобрен в Лондоне: английский империализм ясно сознал, что победить Германию он не в состоянии, и вот за счет России предоставляется та компенсация, которую германскому империализму нужно дать для того, чтобы он стал сговорчивее в переговорах со своими великобританским и американским собратьями. Этот адский план обнаруживается при самом поверхностном анализе одной из речей Ллойд-Джорджа, который не сумел скрыть этого общего счета мирового империализма русской революции. К этому стремится и вся политика мирового империализма на Украине, в Румынии и во всех других областях, где империализм соприкасается с русской революцией.[57]

Тов. Троцкий говорит, что как раз в этот момент румынские войска, содержащиеся на французские деньги и руководимые французскими инструкторами, расстреливают под Галацом две наши дивизии из тяжелой английской артиллерии. Мы ответили на это наложением запрета на весь золотой фонд Румынии, находящийся в Москве, в сумме от пятисот миллионов до одного миллиарда франков, и высылкой за пределы России всех агентов румынского посольства. Но, ведя самую энергичную борьбу со всеми попытками внешней или внутренней контрреволюции, мы никогда не забываем о том, что все ее фронты обязаны своим происхождением прямому участию одних и попустительству других наших «союзников». Мы знаем, что не одни те враги, с которыми мы уже вступили в непосредственную борьбу, являются нашими врагами. Мы знаем, что врагов у нас достаточно, и если бы на свете существовали исключительно они, то русская революция, быть может, была бы уже взята в смертельные тиски, ибо и Вильсон, и Кюльман, и Ллойд-Джордж, и Клемансо имеют одинаковые цели. Но, к счастью, это не так. У нас имеются и союзники, могущественные, честные и преданные союзники. Наш метод ведения переговоров выяснил уже широким народным массам все позиции и все цели. Мы имеем возможность сказать германской делегации, что не мы, а она затянула переговоры, определенно высказав лишь теперь то, что могла бы нам высказать в первые минуты переговоров. И то, что она нам сказала, мы уже передали рабочим, солдатам и крестьянам воюющих с нами стран; те десять дней перерыва, которых мы потребовали, прошли не бесследно.

Тов. Троцкий подробно останавливается на всех последних сообщениях из Австрии и Германии и говорит, что в обеих этих странах политический кризис достиг высокой точки, что в Германии реакция уже угрожает военной диктатурой и т. д. и т. д..[58] Мы не можем, говорит тов. Троцкий, заниматься праздными пророчествами, но мы дали достаточную пищу для обострения классовой борьбы, для развития борьбы за мир в Западной Европе, и своими дальнейшими шагами мы будем стремиться к пробуждению западного пролетариата, к организации его сил, к обоснованию его политических стремлений, и параллельно с этим мы неуклонно будем проводить в жизнь две существеннейшие задачи момента: демобилизацию армии и продолжение мирных переговоров, в течение которых мы, во всяком случае, будем по-прежнему разоблачать все те предложения, которые противоречат основам демократического мира.[59]

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Тов. Троцкий выступает для заключительного слова по своему докладу. Он говорит, что русская революция сделала попытку пробить заколдованный круг огня и крови, созданный этой войной, но никто ни на минуту не сомневался заранее в том, что это – задача исключительной трудности, что войной до исключительной глубины обострены противоречия существующего строя и что задача – устранить эти противоречия из круга социальной жизни – по своим размерам слишком грандиозна. Мы предсказывали, что подлинный демократический мир возможен лишь в том случае, если во всех странах вспыхнет социальная революция, и если эта революция одержит окончательную победу; и теперь ясно, как день, что дать обязательство заключить только подлинно демократический мир значило бы дать обязательство в том, что социальная революция, о которой все здесь говорили, вспыхнет немедленно, и что она будет в самом широком смысле этого слова победоносной. При таких условиях самое выражение «похабный мир»[60] неуместно и недостойно, является кощунством в глазах и пред лицом окровавленной, задыхающейся в муках и бедствиях Европы. Оно является еще более кощунственным при мысли о тех мучениках, которые вот уже более трех с половиной лет гибнут в условиях, совершенно невыносимых для всякого живого организма, там, в траншеях, на фронте. Нет, «похабного мира» быть не может; может быть лишь несчастный мир. И когда в Германии был поднят вопрос о торговых договорах, одна газета, принадлежащая, приблизительно, к тому течению, какого у нас придерживается «Новая Жизнь», спрашивала: «сколько солдатских голов должно быть уложено, сколько человеческих жизней должно быть уничтожено для того, чтобы капиталисты той или иной страны имели возможность наживать лишний миллиард прибыли?» При таких условиях является подлинной буржуазной похабщиной, которую социал-предательские партии и газеты всегда готовы всячески поддерживать и теоретически освещать, всякое утверждение о том, что мир должен быть заключен лишь при наличности всей суммы демократических завоеваний и гарантий. Социал-предатели, являющиеся во всех вопросах социальной жизни крайними минималистами, в этом случае проявляют слишком явный и подозрительный крайний максимализм.[61] Они как будто забывают, что для того, чтобы отстоять тот или иной торговый договор, приходится говорить о том или ином количестве человеческих жизней. Они как будто не понимают, что для того, чтобы дать тем или иным народам полное право на самоопределение, нужно преодолеть большое военное насилие.

Тов. Троцкий говорит, что он оттеняет позицию социал-предателей вовсе не для того, чтобы предлагать принять условия германского мира или хоть сколько-нибудь смягчить их хищническую сущность. Он считает нужным, однако, заявить: кто скажет, что есть возможность дать ручательство за заключение только общего и только демократического мира, тот – демагог и шарлатан. Это значило бы, что мы должны дать кому-то обязательство, что мы не заключим мира до тех пор, пока этого не захотят английские и американские империалисты. И это значило бы, что русская революция берет на себя обязательство одними своими силами опекать весь мир и устранить в нем в ближайшем будущем все насилия и несправедливости существующего строя.

Тов. Троцкий напоминает участникам Съезда о тех делегациях, которые еще до Октябрьской революции являлись от имени различных армий на заседания Петроградского Совета. Эти делегаты говорили, что солдаты не могут больше продолжать войну, что они будут в окопах лишь до 1 ноября и, самое крайнее, до первого снега. И если они этих окопов не покинули, и если в окопах в настоящее время остаются, продолжают оставаться еще миллионы солдат, то это потому, что у них есть твердая уверенность, что рабочее и крестьянское правительство заключит мир и не оставит их в этих страшных окопах ни одной секундой больше того, чем это будет продиктовано необходимостью. Взять на себя обязательство заключить только общий мир значило бы выдать мародерам французской и английской биржи такой вексель, который, по их произволу, пришлось бы оплачивать морями крови наших революционных солдат и их братьев по ту сторону окопов. Если бы мы были вынуждены отказаться от союза с этими мародерами и заключить сепаратный мир, то ни один английский или французский рабочий не поднимет камня и не бросит его в нас, ибо всему миру известно, что мы сделали все, что только было в человеческих силах, для того чтобы добиться общего мира.

Здесь говорили еще о том, что ошибочным шагом в этом направлении была наша тактика по отношению к Учредительному Собранию,[62] которое придало бы особый авторитет нашим мирным призывам. Тов. Троцкий раскрывает алгебраическую формулу Учредительного Собрания и говорит, что оно является не чем иным, как совокупностью партий левых с.-р., большевиков, объединенцев, меньшевиков, правых с.-р. и кучки кадетов. Власть Учредительного Собрания означала бы лишь власть партии Керенского, Чернова и др., чуть-чуть дополненных Церетели. Мы слишком знаем их по их делам, для того чтобы у нас могли возникнуть в связи с передачею им власти какие бы то ни было надежды. Без всякого сомнения, они, не имея никакой опоры в рабочих Советах, без которых невозможна никакая война и никакая государственная деятельность, преследовали бы лишь одну цель – заручиться поддержкой солдат и потому заключить мир во что бы то ни стало.

Тов. Троцкий приводит ряд фактов, называет имена Руднева и др., с которыми беседовали представители французской миссии, и утверждает, что именно они добивались бы мира во что бы то ни стало. Он не отрицает, что, быть может, с Кюльманом они скорее нашли бы общий язык и даже общие цели, но рабочие Вены, Берлина, Будапешта были бы устранены, как могучий фактор этих мирных переговоров. Линдов и Мартов принадлежат к тем партиям, которые когда-то считали преступной авантюрой наше Октябрьское восстание. Теперь они этого не говорят, и более того, Линдов признал великие заслуги Октябрьской революции в вопросе о должной постановке нами дела мирных переговоров. Теперь они ставят нам в упрек лишь роспуск Учредительного Собрания. Но мы надеемся, что на IV Съезде Советов они признают великие заслуги нашей партии перед революцией, оказанные ей роспуском Учредительного Собрания. Теперь они говорят о «похабном мире», ну, а если бы германцы нам действительно предложили, отказавшись от каких бы то ни было контрибуций, немедленно освободить все оккупированные ими территории и предоставить населяющим их народам полную свободу самоопределения, – было бы это демократическим миром? (с правого сектора отвечают: «да»).

– А между тем, – говорит тов. Троцкий, – эти условия предлагает не кто иной, как один из представителей германского империализма, Бернгард, который надеется этим путем освободить руки германского империализма на Восточном фронте и бросить все силы на Англию и Францию. Положение в высшей степени сложное. И мир поистине демократический и общий возможен лишь в том случае, когда вспыхнет победоносная мировая революция. Мы верим в нее, но мы не можем дать гарантии, что ни при каких условиях мы не найдем возможным дать передышку русскому отряду международной революции до этого генерального сражения.

Мы едем сегодня глубокой ночью в Брест-Литовск в гораздо лучших условиях, чем мы оттуда уезжали. Мы получаем возможность сказать Кюльману, что его милитаристический карантин, которым он намеревался оградить курляндских помещиков от заразы революции, недействителен, чему доказательством являются Вена и Будапешт. Мы не встретим также там представителей Рады, так как Центр. Исполн. Комитет Советов Украины признал единственно полномочным вести переговоры о мире Совет Народных Комиссаров. Мы сумеем также опираться и на события в Киеве,[63] и на то, что против Каледина идут 20 казачьих полков и т. д. и т. д. Мы сумеем сказать, что гражданская война нас не ослабляет, а лишь усиливает, и что такая же гражданская война, усиливающая наши позиции, вспыхнула уже и в Австрии.[64] И ввиду всего этого мы не говорим здесь никаких торжественных слов, мы не даем никаких клятв, но мы обещаем вам вместе с вами бороться за честный демократический мир. Мы будем бороться, и они не сумеют нам противопоставить угрозу наступления, ибо у них не может быть уверенности в том, что германские солдаты пойдут в наступление. Мы будем, нимало не колеблясь, продолжать демобилизацию армии, ибо мы продолжаем формировать социалистическую красную гвардию. И если германский империализм попытается распять нас на колесе своей военной машины, то мы, как Остап к своему отцу, обратимся к нашим старшим братьям на Западе с призывом: «Слышишь?» И международный пролетариат ответит – мы твердо верим в это: – «Слышу!».

Л. Троцкий. РЕЗОЛЮЦИЯ, ПРИНЯТАЯ III ВСЕРОССИЙСКИМ СЪЕЗДОМ[65] CОВЕТОВ РАБОЧИХ, СОЛДАТСКИХ И КРЕСТЬЯНСКИХ ДЕПУТАТОВ ПО ВОПРОСУ О МИРЕ

(27 января 1918 г.)

Всероссийский Съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов подтверждает и одобряет все те заявления и шаги Советской власти, которые направлены на достижение всеобщего демократического мира.

Всероссийский Съезд констатирует, что условия, предъявленные австро-германской делегацией, являются не только попранием принципов демократии, но и полным отрицанием тех начал, которые были признаны делегациями центральных империй в декларации 25/12 декабря.

Центральные империи завладевают поляками, литовцами, половиной латышей, частью украинцев, белорусов и эстонцев и, лишая их права на действительное самоопределение, насильственно утверждают в их среде господство привилегированных и имущих верхов. Таким образом, военная оккупация, которую центральные империи намерены сохранить и после заключения всеобщего мира, прямо направлена против осуществления демократического мира на началах, провозглашенных российской революцией.

Всероссийский Съезд выражает свою глубокую уверенность в том, что эта аннексионистская политика окажется бессильной отрезать трудящиеся массы России от трудящихся масс Германии и Австро-Венгрии.

В могущественном протесте рабочих Вены, Нижней Австрии и Венгрии против аннексионистского мира, в пробуждающемся революционном движении пролетариата Германии,[66] Всероссийский Съезд усматривает лучшую гарантию против империалистского мира, основанного на порабощении, насилии и замаскированной контрибуции.

Провозглашая снова перед лицом всего мира стремление русского народа к немедленному прекращению войны, Всероссийский Съезд поручает своей делегации отстаивать принципы мира на основах программы русской революции.

Да здравствует честный демократический мир!

Да здравствует революционное братство народов!

«Известия С. Р. и С. Д.», 29 (16) января 1918 г.

Л. Троцкий. ПРОЕКТ ДЕКЛАРАЦИИ ПОСЛЕ ПЕРЕРЫВА 18–30 ЯНВАРЯ 1918 Г.{3}

Здесь, в Брест-Литовске, было сказано – и сказано правильно, – что политическая атмосфера, в которой происходят мирные переговоры, имеет крупнейшее значение для их хода и исхода. Поэтому, прежде чем приступить к нашим работам после перерыва, я считаю необходимым в самых общих чертах остановиться на последних событиях внутренней жизни России, которые не могут не интересовать весь цивилизованный мир. Я уже имел честь докладывать здесь, что принцип невмешательства во внутренние дела является, с нашей точки зрения, традиционной фразой, к которой тем чаще прибегают, чем меньше ей следуют на практике. Господа председатели германской и австро-венгерской делегаций, по-видимому, стали на ту же точку зрения, ибо в своих последних речах перед комитетом рейхстага и делегациями[67] они успели обнаружить очень отрадный, хотя и недостаточно осведомленный интерес к внутренним событиям в России и, прежде всего, к судьбе Учредительного Собрания. Как известно, Учредительное Собрание, созванное 5 января, было в тот же день распущено.[68] Я оставляю в стороне чудовищные сказки о баррикадах, уличных боях, сотнях убитых и пр., распространяемые германской печатью, которая в данном случае проявляет нежную доверчивость к официальной и официозной англо-французской лжи. Но факт таков, что Учредительное Собрание было распущено Центральным Комитетом Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов всей страны. Учредительное Собрание отстало от развития революции и на первых же своих шагах пришло с ней в непримиримое противоречие. Один из величайших немецких мыслителей сказал, что революция, это – локомотив истории. Сознание народных масс во время революции быстро переходит от одного этапа к другому, сбрасывая с себя наслоения веков. Учредительное Собрание избиралось долго и медленно по спискам, составлявшимся еще во время правительства Керенского. Переворот 25 октября отбросил от власти шовинистические буржуазные партии и объединил тружеников города и деревни под знаменем мира и социализма. С одной стороны стояли трудящиеся массы, рабочие и крестьяне, с другой стороны – большинство Учредительного Собрания, отражавшее прошлую эпоху революции, эпоху соглашения с буржуазией и правительствами стран Согласия. Конфликт был неизбежен, он вытекал из внутренней логики революции.

Принципы демократии оказались формально нарушенными, это бесспорно. Но, признавая политическую демократию несравненно более высокой формой, чем все средневековые сословные и буржуазно-цензовые формы правления, мы никогда, однако, не считали, что политическая демократия сама по себе обеспечивает безболезненный выход из всякого положения. Борьба классов остается во всей своей силе и при политической демократии. И во время революции эта борьба классов достигает такого напряжения, что она, независимо от воли партий и их вождей, разрывает нередко оболочку политической демократии. Стремясь к уничтожению всякой эксплуатации, угнетенный класс овладевает всей властью и устанавливает свою диктатуру. Худо это или хорошо, но именно такой режим – диктатура труда – установился у нас в стране. Всероссийский Съезд Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов, заседающий сейчас в Петрограде[69] и представляющий подавляющее большинство трудящихся масс России, одобрил роспуск Учредительного Собрания, в котором он узнал свои вчерашние предрассудки и свои вчерашние ошибки. Этот Всероссийский Съезд, в составе 1.300 делегатов со всех концов нашей страны, выслушал наш доклад о ходе Брест-Литовских переговоров и почти единогласно признал необходимость скорейшего мира на началах соглашения народов.

Я не могу, следовательно, говорить, что за нашей делегацией стоит доверие всего народа, – такие утверждения всегда лицемерны. Этого нет и этого не может быть. Буржуазные классы России, на которых тяготеет крупная доля ответственности за эту войну, враждебны нам. Те группы, которые хотели насильственно овладеть Константинополем, Галицией, Арменией, враждебны нам. Те политические группы, которые ответственны за наступление 18 июня (1 июля) 1917 г.,[70] враждебны нам. Их доверия мы не искали. Но нам выразил свое доверие трудящийся народ России: пролетариат фабрик и заводов, труженики-крестьяне, солдаты, проведшие 3 1/2 года в окопах, т.-е. тот народ, который призван строить новую Россию. Этот народ страстно хочет мира, чтобы скорее вернуться к своим пашням и к своим станкам. И от его имени мы здесь говорим.

За эти дни перерыва была сделана попытка с парламентской трибуны и со столбцов газет посеять недоверие к искренности нашего стремления к миру.[71] Было сказано, что мы стремимся только к перенесению революции в Европу, что вопросы мира для нас безразличны. Мы спокойно можем перешагнуть через эту инсинуацию. Мы никогда и ни от кого не скрывали, что стремимся к социалистической революции во всех странах. Но эта цель, которую можно одобрять или не одобрять, только усиливает наше стремление к скорейшему миру. Задолго до этих переговоров мы не раз высказывали в печати и на народных собраниях ту мысль, что когда труженики выйдут, после заключения мира, из окопов, из дыма, пламени и удушливых газов и подведут итоги последним годам, подсчитают, что дала народам война и что она отняла у них, – они будут во всех странах охвачены стремлением в корне изменить существующий порядок, который периодически приводит человечество к такого рода адским конвульсиям. Вот почему наша революционная позиция не ослабляет, а наоборот, удесятеряет наши усилия в борьбе за скорейший мир. С этим мандатом трудящихся масс России мы приступаем к продолжению переговоров.

Из архива.

Л. Троцкий. ПЛЕНАРНЫЕ ЗАСЕДАНИЯ МИРНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ

I. Заседание 10 января 1918 г

Голубович оглашает ноту Генерального Секретариата Украинской Народной Республики, в которой сообщается о провозглашении последней и ее решении принять участие в мирных переговорах. Кюльман запрашивает российскую делегацию об ее отношении к оглашенной ноте.

Троцкий. Прежде чем был поставлен г. представителем германской делегации этот вопрос, я собирался сделать нижеследующее заявление:

Заслушав оглашенную украинской делегацией ноту Генерального Секретариата Украинской Народной Республики, российская делегация, в полном соответствии с признанием за каждой нацией права на самоопределение, вплоть до полного отделения, заявляет, что, с своей стороны, не имеет никаких возражений против участия украинской делегации в мирных переговорах.

Кюльман повторяет свой вопрос о том, считает ли себя российская делегация и впредь единственным дипломатическим представителем России.

Троцкий. Я считаю, что сделанное мною заявление является вполне достаточным ответом на вопрос, поставленный г. председателем германской делегации.

Кюльман настаивает на своем вопросе, подчеркивая неопределенность границ УНР.

Троцкий. Я считал свой ответ достаточным, потому что он опирается на определенную принципиальную базу.

Наше правительство не считает для себя допустимым определять характер и аттрибуты представительства тех народов, которые проявляют свою волю к самостоятельности.

Что касается границ той области, от имени которой говорит украинская делегация, то, по самому существу положения, этот вопрос не может считаться решенным, так как Украинская Республика находится сейчас именно в процессе своего самоопределения.

Во всяком случае, эти вопросы о границах и, в частности, о Черном море, не могут стать предметом конфликта между нашей делегацией и делегацией Украинской Республики, так как в случае расхождения в этом пункте, вопрос разрешился бы свободным голосованием заинтересованного населения.

Кюльман запрашивает, как, по мнению тов. Троцкого, «эти международные отношения отразятся на… переговорах».

Троцкий. Я полагаю, что все эти вопросы разрешатся сами собою, в ходе переговоров, путем соглашения между нашей делегацией и делегацией Украинской Республики, и что для делегации противной стороны не возникнет никаких затруднений.

Кюльман запрашивает, должна ли украинская делегация считаться частью российской делегации или представительницей самостоятельного государства.

Троцкий. Так как украинская делегация выступила здесь, как совершенно самостоятельная делегация, и так как в нашем заявлении мы признали ее участие в переговорах, не внося никаких ограничений, и так как здесь ни с чьей стороны не было внесено предложения о превращении украинской делегации в часть российской делегации, – то этот вопрос, мне кажется, отпадает сам собою.

II. Заседание 12 января 1918 г

Чернин в ответ на ноту Генерального Секретариата, оглашенную в заседании 10 января, сообщает от имени делегации Четверного Союза о признании ими украинской делегации в качестве самостоятельной делегации, являющейся полномочным представителем УНР.

Троцкий. В связи с вопросом, ответ на который дан в только что оглашенном заявлении делегации Четверного Союза, я считаю необходимым, в целях информации и устранения возможных недоразумений, сделать следующее заявление:

Те разногласия, которые происходили между российским правительством и Генеральным Секретариатом и фактическая сторона которых, в большей или меньшей степени, известна г. г. присутствующим, не имели и не имеют никакого отношения к праву на самоопределение украинского народа, а были вызваны лишь противоречиями между политикой Совета Народных Комиссаров и Генерального Секретариата, – противоречиями, которые находят свое выражение как на территории Украины, так и за ее пределами.

Что же касается совершающегося на деле самоопределения Украины в Народную Республику, то этот процесс не давал и не может дать места никаким разногласиям между двумя братскими республиками.

Принимая во внимание, что на Украине нет оккупационных войск, что политическая жизнь слагается там в условиях полной свободы, что там нет ни средневековых сословных органов, которые претендовали бы на представительство страны, ни назначенных сверху, по праву силы, фиктивных министерств, действующих в тех пределах, в каких им это диктуется сверху; принимая во внимание, что на территории Украины действуют повсеместно свободно избранные советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, и что при выборах во все органы самоуправления применяется принцип всеобщего, равного, прямого и тайного голосования, – нет и не может быть никаких сомнений в том, что процесс самоопределения Украины завершится в тех географических пределах и в тех государственных формах, какие отвечают подлинной воле украинского народа.

Ввиду всего этого российская делегация, согласно своему заявлению в заседании от 10 января (28 декабря), не видит никаких препятствий к самостоятельному участию делегации Генерального Секретариата в мирных переговорах.

Л. Троцкий. ПРОТЕСТ ПРОТИВ ЗАКУЛИСНЫХ СОГЛАШЕНИЙ УКРАИНСКОЙ ДЕЛЕГАЦИИ С ИМПЕРИАЛИСТАМИ[72]

Господину председателю украинской делегации.

Сегодня, во время переговоров с нами, председатель германской делегации заявил, что по вопросу об оккупированных территориях, специально – о границах, ведутся переговоры с украинской делегацией, которые могут оказать большое влияние на этот вопрос.

Мы, таким образом, снова констатируем, что делегация Генерального Секретариата, – вопреки смыслу состоявшегося в первый день соглашения, вопреки смыслу объективного положения, диктующего единство действий против общих врагов, вопреки революционной морали, которая не может допускать закулисных соглашений с империалистами, – ведет по-прежнему за нашей спиной переговоры с австро-германской делегацией и, вопреки нашему настоянию и первоначальному собственному обещанию, не показывает нам протоколов этих переговоров.

Так как дело идет о жизненных интересах трудящихся масс России и Украины, то мы не только публично снимаем с себя всякую ответственность за Ваши переговоры, но и непосредственно обращаемся к Украинскому Центральному Исполнительному Комитету в Харькове, с приглашением принять меры к тому, чтобы интересы Украинской Народной Республики были достаточно ограждены от беспринципной и предательской закулисной игры делегации Генерального Секретариата.

Для Вас не тайна, что Всеукраинский Центральный Исполнительный Комитет имеет в настоящее время несравненно больше прав представлять Украинскую Республику, нежели киевская Рада. И если мы не протестовали против Вашего участия в переговорах, то исключительно в надежде на то, что пред лицом общего врага поведение Ваше будет построено на элементарных демократических принципах и не создаст почвы для конфликтов между Вами – с одной стороны, харьковским ЦИК и нами – с другой.

Поскольку же Ваша международная политика, в соответствии с политикой внутренней, построена на закулисных сделках и предательстве демократии, мы считаем необходимым показать, что Вы и по фактической своей силе совершенно не вправе говорить от имени независимой Украинской Республики.

Председатель российской мирной делегации Народный Комиссар Л. Троцкий.

15 января 1918 г.