Потому что ты моя

Пока Мадлен обдумывала эти сведения, Арлисс ухитрилась съесть целую коробку печенья. Мадлен пыталась представить себе мистера Скотта мальчиком, живущим в нищете и страхе, но этот образ никак не вязался с образом уважаемого в обществе и самоуверенного владельца «Столичного театра». В глазах публики – да и сама Мадлен так полагала – он был подобен божеству. В рассказы Арлисс о печальном прошлом всеобщего кумира трудно было поверить.

Значит, вот откуда берет начало талант мистера Скотта, с сочувствием в душе размышляла Мадлен. Невозможно порвать с прежней жизнью и создать новую, не обладая поразительным воображением и решительностью.

– Прошу прощения, мисс Барри, – пробормотала наконец девушка, – мне пора браться за работу.

Арлисс подмигнула ей, взяла со стола папку и принялась зубрить роль, беззвучно шевеля губами.

Мадлен прошла по коридору к кабинету мистера Скотта. Сердце ее бешено колотилось. Дверь оказалась открыта. Заглянув в комнату, Мадлен увидела спину мистера Скотта, сидевшего за массивным письменным столом красного дерева. Его белая льняная рубаха, некогда хрустящая и отутюженная, измялась и облепила широкие плечи. На спинке стула висели бледно-серый жилет и черный шелковый галстук.

Мадлен было странно видеть мистера Скотта сидящим тихо и неподвижно – весь день он казался воплощением энергии. Он работал за десятерых и относился к театру, как капитан относится к своему кораблю. Казалось, только что Скотт руководил актерами на репетиции, добиваясь от них совершенства, а в следующее мгновение уже оказывался в мастерской декоратора, где передвигал тяжелые задники, на пальцах объясняя, какой должна быть роспись, разве что не хватался за кисть и не принимался за работу собственноручно.

Каждый член труппы знал, что рано или поздно плоды его труда будут подвергнуты тщательному изучению. Все старались угодить мистеру Скотту. Слыша его скупую похвалу, люди радостно улыбались. Мадлен тоже стремилась завоевать расположение хозяина театра, стремилась добиться того, чтобы он изменил свое мнение о ней.

Когда девушка остановилась в дверях кабинета, мистер Скотт насторожился. Она заметила, как по его спине перекатываются мышцы. Хотя Мадлен не издала ни звука, Скотт обернулся, устремив на нее вопросительный взгляд ярко-синих глаз.

– Мистер Скотт, мне кажется, я сумею помочь вам с письмами. Я заметила, что вам приходится много писать, и… я могла бы делать это под диктовку. – Заметив, что лицо Скотта по-прежнему остается бесстрастным, она добавила:

– У меня красивый почерк…

Скотту понадобилось немало времени, чтобы обдумать ответ. Он посмотрел на стопку писем, на которые еще не успел ответить. Перевел взгляд на Мадлен. Потянулся к ближайшему стулу и убрал с него книги.

– Почему бы и нет? – пробормотал он.

Мадлен уселась на стул, взяла перо и бумагу и положила ее на край письменного стола. Скотт, теребя густую прядь волос, принялся читать очередное письмо. Мадлен же не могла отвести от него взгляда – она впервые видела у мужчины такую роскошную шевелюру. Должно быть, у многих женщин возникало искушение пригладить эту непокорную гриву.

Мысленно радуясь тому, что наконец-то осталась со Скоттом наедине, Мадлен продолжала исподтишка разглядывать его. Длинные ноги Скотта были стройными, сильными, мускулистыми. Во многих ролях, которые он исполнял, требовались навыки атлета. Сцены дуэлей и драк, исполняемые из вечера в вечер, помогали ему поддерживать идеальную форму.

– Это письмо будет адресовано месье Жаку Домье, рю де Боз-Ар, Париж. – К удивлению Мадлен, Скотт принялся диктовать по-французски. Она сразу поняла, что он решил устроить ей экзамен – выяснить, действительно ли она владеет французским. Воодушевленная этим вызовом, девушка принялась старательно писать.

Мадлен, писавшая под диктовку Скотта, вскоре поняла, что он помогает управляющему «Комеди Франсез» арендовать на время один из лондонских театров, чтобы представить французскую труппу английской публике.

– Прошу прощения, сэр, – перебила она посреди фразы, – но, по-моему, этот глагол следует спрягать в сослагательном наклонении…

– Оставьте, как было, 56 Мадлен нахмурилась.

– Мистер Скотт, вам наверняка известно, как французы гордятся своим языком…

– Мне известно, что французский я знаю гораздо лучше вас! – выпалил он. – И я буду спрягать этот чертов глагол так, как пожелаю!

– Хорошо. – Мадлен склонила голову над листом бумаги. – И все-таки вы ошибаетесь, – добавила она.

Раздражение Логана внезапно сменилось веселым удивлением. Он с трудом удержался от смеха. Еще никто не осмеливался так вызывающе говорить с ним. Аристократы, с которыми он имел дело, обычно держались покровительственно, за исключением случаев, когда хотели что-нибудь заполучить от него. Его подчиненные всегда говорили ему то, что, как они считали, он желал услышать. Единственным человеком, который говорил с ним, как с равным, была Джулия, но ее уверенность подкрепляли титул и знатное происхождение. А у этой девчонки… Мадлен… не было ничего. Ее благополучие всецело зависело от его расположения, и все-таки она осмелилась противоречить ему!

– Тогда замените его, – наконец решил Логан и продолжил диктовать, не давая Мадлен времени опомниться.

Наконец письмо было закончено. Скотт был уверен, что у Мадлен уже устала рука, однако девушка не попросила его диктовать помедленнее. Они перешли к следующему письму, адресованному управляющему страховой компанией, В письме Логан предлагал создать фонд для поддержки актеров, ушедших со сцены по возрасту, а также вдов и детей актеров. Фонд предстояло ежегодно пополнять: предполагались отчисления из жалованья актеров, а также учитывались доходы от благотворительных представлений.

– Оказывается, вы очень добрый человек, – заметила Мадлен, дописав последнюю строчку. – Думаю, очень немногие владельцы театров заботятся о благополучии бывших членов своей труппы.

Я отнюдь не добрый, – возразил Логан. – Это способ привлечь в «Столичный театр» лучших актеров и удержать их здесь. Чем выше качество моих спектаклей, тем больше денег я получаю.

– Значит, ваша единственная цель – прибыль?

– Вот именно.

– Я не верю вам, мистер Скотт. Вы добрый, просто не хотите, чтобы об этом кто-нибудь узнал.

Логан окинул девушку насмешливым взглядом:

– Почему вы так решили, мисс Ридли? Мадлен смело встретила его взгляд.

– Вы не уволили меня, даже когда имели полное на то право. А теперь я узнала, что вы заботитесь о своих подчиненных, даже о тех, которые слишком стары, чтобы работать. Такие поступки свойственны лишь добросердечным людям.

– Мисс Ридли… – Логан сокрушенно покачал головой, словно не в силах был постичь всю глубину ее наивности. – В своих поступках я никогда не руководствовался добросердечием. Не понимаю, как вам пришло в голову сделать такой вывод. Вы же понятия не имеете, каким я был раньше, на что я способен. Никогда и никому не доверяйте, в том числе и мне, ради своего же блага.

– Почему я должна вас бояться?

Логан сжал кулаки, однако не убрал руки со стола. Его глаза приобрели оттенок сине-фиолетового пламени. В кабинете воцарилось тягостное молчание. Сердце Мадлен тревожно забилось.

– Будем надеяться, что вы этого никогда не узнаете, – произнес наконец Скотт.

Каждым своим словом Логан Скотт как бы отмахивался от девичьих уловок Мадлен. Он был мужчина из плоти и крови, мужчина, отягощенный пороками. Если ей удастся заманить его в постель, это событие навсегда изменит ее. При этой мысли Мадлен охватило волнение.

Девушка потупилась, уставившись на лист бумаги. И вдруг услышала тихий, почти презрительный смех Скотта.

– На сегодня все, – сказал он.

– Вы желаете, чтобы я пришла и завтра? – спросила Мадлен.

Последовала томительная пауза. Логан молча обвел взглядом свой заваленный бумагами стол.

Джулии было прекрасно известно, что он очень нуждается в услугах секретаря. Вот уже несколько месяцев Логан собирался нанять кого-нибудь на эту должность, но до сих пор у него не выдавалось ни одной свободной минуты для переговоров с кандидатами.

С помощью Мадлен он мог бы управиться с бумажными делами гораздо быстрее, чем если бы работал в одиночку. Пожалуй, это удачная мысль: пусть каждый день на час-другой приходит к нему в кабинет. Только вот… Логан с изумлением осознал, что сидеть рядом с Мадлен ему как-то неловко. Эта близость возбуждала его. Он нахмурился и заерзал в кресле, поглядывая на девушку. Подобная реакция казалась ему необъяснимой. Мадлен была слишком молоденькой и наивной, а Логан не принадлежал к числу мужчин, способных совратить девственницу, какой бы соблазнительной она ни представлялась.

Мадлен и впрямь казалась соблазнительной, хотя Логан старался не обращать на нее внимания. Он давно не встречал такой свежести и искренности. И сейчас Логан ощущал зуд в ладонях от желания прикоснуться к ее шее и пригладить шелковистые прядки, выбившиеся из прически. Вконец смутившись, он указал на дверь:

– Да, приходите завтра утром. Мадлен улыбнулась:

– Всего хорошего, мистер Скотт,

Вскоре шаги ее затихли, а Логан все сидел, глядя на дверь. Он чувствовал пульсирующий жар в чреслах и ничего не мог с этим поделать. Слишком долго у него не было женщины – пожалуй, несколько месяцев. Он был слишком занят, чтобы искать замену прежней любовнице. Впрочем, никто и не привлекал его внимание… до сих пор.

Лукавая и коварная улыбка тронула губы Логана. Мысль о связи с невинной и неопытной девушкой прежде никогда не посещала его. Однако Логан ничего не мог с собой поделать; он представлял, как поведет себя Мадлен Ридли в его объятиях, представлял ее нагую в постели…

Пожалуй, он все-таки соблазнит ее. Все равно она недолго останется девственницей в столь развратном окружении: пройдет еще немного времени, и кто-нибудь воспользуется ее неопытностью… Так почему бы не сделать это самому? Ведь она сама того желает, а к тому же он отплатит ей за…

– Дьявольщина! – воскликнул Логан, встревоженный направлением, которое приняли его мысли.

С трудом заставив себя сосредоточиться на работе, он принялся читать контракты. Затем стал пересматривать расписания спектаклей и делать записи о музыке и декорациях. Продолжая работу, он слышал, как расходятся по домам его подчиненные. Актеры и музыканты заканчивали репетиции; плотники и художники убирали в мастерских, готовясь к завтрашнему дню.

Логан испытывал удовольствие, видя суету вокруг; он знал: если бы не он, «Столичного театра» не существовало бы. Театр создало тщеславие Логана. Тщеславие и упорный труд. О неудаче не могло быть и речи – он даже в глубине души не допускал такой возможности. Малейшая ошибка могла означать возврат к той жизни, на которую он был обречен, родившись в семье Пола и Мэри Дженнингс.

Тишину нарушил знакомый голос:

– За окном ночь, а ты по-прежнему в трудах, Джимми? Ведь ты уже сколотил себе состояние, почему же не радуешься ему?

Глава 3

Повернувшись в кресле, Логан увидел знакомое лицо. Перед ним стоял Эндрю, лорд Дрейк. Эндрю был высоким, крепко сложенным молодым мужчиной с насмешливыми голубыми глазами и длинными темными, всегда немного растрепанными волосами. Он был недурен собой, хотя с недавних пор на его лице начали проявляться признаки без думного потакания своим прихотям: дряблость щек

И подбородка, красноватый нос отъявленного пьяницы, темные круги под глазами – все это свойственно людям, ведущим ночной образ жизни.

Логан и Эндрю знали друг друга с детства. Эндрю был единственным сыном и наследником графа Рочестера, а Логан – сыном местного землевладельца-арендатора. Мальчики вместе обследовали территорию поместья, ловили рыбу, купались и охотились на мелкую дичь. Логан привык относиться к Эндрю, как к младшему брату. Несмотря на то что Эндрю был наследником огромного состояния, Логан всегда испытывал к нему жалость: насколько он мог судить, родовитый отец был ничем не лучше Пола Дженнингса. Рочестер держался с сыном холодно и надменно и был гораздо больше озабочен правилами хорошего тона, нежели благополучием сына.

Логан улыбнулся:

– Не ожидал вновь увидеть тебя здесь так скоро, Эндрю, особенно после того, как я предупредил тебя: не приставай к актрисам.

Эндрю усмехнулся.

– Между театром и борделем почти нет разницы. Актрисы – те же проститутки, только подороже. – Он окинул критическим взглядом крохотный кабинет. Затем кивнул на заваленный бумагами стол. – Должно быть, ты все-таки спятил, если все время торчишь в этой пыльной норе.

– Я наслаждаюсь работой. – Логан откинулся на спинку кресла, водрузил ноги на край стола и сложил руки на своем плоском животе.

Слова «наслаждаться» и «работа» – из разных пьес, Джимми. – Пристально взглянув на Логана, Эндрю улыбнулся. – Тебе не нравится, когда тебя так называют, верно? Уверяю, я не хотел тебя оскорбить. Я восхищаюсь твоим успехом: из жалкого Джимми Дженнингса ты превратился в великого Логана Скотта. Когда мы были мальчишками, я думал, что ты женишься на какой-нибудь местной крестьянке или лавочнице и станешь арендатором, как твой отец. Или отправишься в Лондон и будешь служить клерком у какого-нибудь мелкого торговца. Но ты стал

Одним из самых богатых нуворишей Англии, и твоей благосклонности добиваются самые прекрасные светские дамы. Мало того, ты получаешь приглашения на ужин к герцогу Веллингтону! Иногда мне кажется, что только я помню, кто ты на самом деле.

– Ошибаешься, – покачал головой Скотт.

Даже если бы Логан сумел забыть о своем прошлом, нашлось бы немало «доброжелателей», которые ни за что не упустили бы случая напомнить ему об этом. Выскочка не имел права войти в круг избранных, каким бы талантливым или богатым он ни был. Несомненно, его удел – развлекать публику, но к нему никогда не относились как к ровне. Таким, как он, знать не позволяла жениться на своих дочерях и смешивать презренную красную кровь с голубой.

– Зачем ты пришел, Эндрю? – спросил Логан. – Только затем, чтобы напомнить мне о прошлом, или по делу?

Явно раздосадованный прямотой Логана, Эндрю пожал плечами.

– Ладно, если ты настаиваешь, перейдем к делу… Я оказался в весьма затруднительном положении…

– Ты проигрался.

– Разумеется. А как еще прикажешь убивать время? – в раздражении выпалил Эндрю; лицо его покраснело. – Последние две недели я почти каждую ночь проводил в клубе и проигрался в прах, до последнего шиллинга. Каждый раз, когда мне казалось, что удача вот-вот улыбнется мне, положение становилось все хуже. Слухи об этом уже облетели весь Лондон. Все по очереди отказали мне в кредите, а несколько ублюдков из клуба ходят за мной по пятам, грозя переломать мне ноги, если я не верну долг. Пожалуй, в конце концов так и случится.

– Почему же ты не обратился к отцу? Эндрю фыркнул:

– У старика не выпросишь ни шиллинга сверх той ничтожной суммы, которую он называет моим содержанием. А ведь он мог бы заплатить мои долги, будь они даже в сто раз больше!

– Именно этого он и боится, – сухо заметил Логан. – Каков твой долг на этот раз? Четыре тысячи? Пять?

Эндрю смахнул пылинку с рукава своего зеленого сюртука.

– Десять, – произнес он.

Логан молчал, в изумлении глядя на Эндрю. Десять тысяч фунтов были целым состоянием, благодаря которому десяток семей прожили бы целый год, не испытывая нужды. На такие деньги в «Столичном театре» удалось бы поставить несколько прекрасных пьес. Логан знал, почему граф Рочестер отказывается выплачивать долги сына, какой бы ни была угроза его жизни. Если Эндрю не изменит свои привычки, он мгновенно спустит все состояние семьи, едва успев получить титул.

– Мне нужны деньги, – заявил Эндрю; в его тоне впервые звучало отчаяние. – Всем известно, что у тебя денег куры не клюют. Ты вполне можешь позволить себе одолжить мне десять тысяч. Ты ведь знаешь, что когда-нибудь они вернутся к тебе с процентами.

– Да неужели? – усмехнулся Логан, роясь в столе. Найдя чековую книжку, он начал выписывать чек. – Это в последний раз, Эндрю. Впредь я не намерен бросать деньги на ветер.

Заглянув через его плечо, Эндрю пробормотал слова благодарности.

– Я знал, что ты мне не откажешь. В утешение тебе могу сказать одно: представь себе, что будет с моим отцом, когда он узнает, от кого я получил деньги.

Грустная улыбка тронула губы Логана.

– Пожалуй, эта мысль меня действительно утешит. – Он протянул чек радостно улыбающемуся Эндрю, но тут же отдернул руку. – Вместе с чеком я хочу дать тебе один совет.

– Насколько тебе известно, я не принимаю ничьих советов.

– За десять тысяч фунтов ты его примешь, черт возьми. Заплати долги, Эндрю, и найди себе менее разорительное развлечение. Твой нрав никогда не позволит тебе стать преуспевающим игроком: ты слишком легко теряешь самообладание.

– Должно быть, из тебя получился бы превосходный игрок, – пробормотал Эндрю. – Ты выдаешь свои чувства только на сцене, ради прибыли.

Логан рассмеялся и поудобнее уселся в кресле.

– Расскажи, как поживает твой отец?

– Как обычно. Как и прежде, он требователен и несносен. Чтобы приобрести какие-нибудь наброски Рубенса или полотна Рембрандта, он готов на все, кроме убийства…

– Не какие-нибудь наброски, а коллекцию Гарриса, – поправил Логан; он с любопытством взглянул на приятеля. – Десять подлинных работ Рембрандта, в том числе этюд к «Искусному наезднику»!

Эндрю в притворном ужасе всплеснул руками:

– Только не говори, что ты тоже охотишься за этим собранием! Предупреждаю: откажись от своей затеи, иначе прольется кровь!

Логан пожал плечами:

– У меня и в мыслях не было вставать на пути твоего отца.

– Странно, что вы с ним оба страстные коллекционеры, – заметил Эндрю. Логан улыбнулся:

– Многие ценят живопись, Эндрю. Даже выходцы из низших классов.

– Но немногие сыновья арендаторов могут позволить себе коллекционировать картины. Отец уверяет, что ты перекупил облюбованного им Ван Дейка.

– Зачем он мне уступил? – пожал плечами Логан.

– Я согласен с отцом… Похоже, ты пытаешься произвести на него впечатление. Он уверяет, что всему виной твое детство, проведенное в тени особняка. Ты стремишься доказать ему, что преуспеваешь.