Бенони

Кнут Гамсун.

Бенони

Повесть

I

Между берегом и домом Бенони раскинулся лес. Это не его лес, это общинный, большой смешанный лес, из хвойных деревьев, берёз и осин.

Летом, примерно в одно и то же время, жители двух соседних приходов заявляются сюда, валят и рубят деревья, управившись, развозят дрова по домам, и лес снова затихает на целый год, а зверьё и птицы снова обретают покой. Изредка какой-нибудь лапландец1 пройдёт лесом из одного прихода в другой. Если не считать лапландцев, один только Бенони шагает через лес что зимой, что летом, хоть в сушь, хоть в дождь, как придётся, парень он крепкий и рослый, перед трудностями не пасует.

Вообще-то Бенони рыбак, как и все на побережье, но помимо того он ещё носит почту, через гору, раз в две недели, а за эту работу получает хоть и маленькое, но твёрдое жалованье. Далеко не все получают каждые три месяца твёрдое жалованье от государства, вот почему Бенони тут вроде как первый парень на деревне среди ровесников. Бывает, конечно, что один либо другой вернётся с моря после удачной путины и будет шататься по дорогам и посвистывать, гордясь своей добычей, и требовать к себе уважения. Но такого уважения хватает ненадолго. Слишком длинные столбцы цифр стоят под именами этих славных ребят в долговых книгах торговца Мака из Сирилунна, и после того как они заплатят Маку свой долг, у них ничего не остаётся, кроме воспоминания о том времени, когда они ходили да посвистывали. А вот Бенони неизменно из года в год шагает по дорогам с королевской почтой на спине и неизменно остаётся первым парнем на деревне, да вдобавок каким-никаким, а начальством с замком и со львом на почтовой сумке.

Однажды утром шагал он по общинному лесу, хотел перевалить через гору, а на дворе было лето, и лес кишел людьми, которые пришли запастись дровами. И была среди них дочь соседнего пастора в шляпке с перьями.

— А вот и Бенони, ну, теперь у меня есть попутчик, — сказала она. Звали её Роза.

Бенони поздоровался и сказал, что, если ей угодно с удовольствием её проводит.

Она была девушка гордая, Бенони хорошо её знал — она подрастала у него на глазах, но прошёл уже целый год с тех пор, как он видел её в последний раз, не иначе она куда-то уезжала. А в доме у пономаря Арентсена подрастал сын, светлая голова, и сын этот уже много лет изучал право на юге. Вполне может быть, что, когда Розы не было дома, она ездила повидать молодого Арентсена. Толком никто ничего не знал, Роза не любила много разговаривать.

Да, у ней было много своих маленьких тайн, она жила сама по себе, своим умом. Вот, например, сегодня ей не иначе пришлось отправиться в путь около четырёх утра, чтобы к восьми оказаться в общинном лесу. Такая она была надёжная и неробкая. Отец у Розы был мужчина крупный и гордый, всё свободное время он отдавал охоте и ловле всякого зверья. А вдобавок он славился своим красноречием.

Так они прошагали час и другой, Бенони и Роза, толковали по дороге о всякой всячине, и Роза расспрашивала его о том и о сём. Потом они присели отдохнуть. Бенони разделил с ней лепёшку, она с удовольствием съела свою долю, чтобы уважить Бенони. Прошагали ещё часок, а тут хлынул тёплый проливной дождь, и Роза предложила куда-нибудь укрыться. Но Бенони, разносчик королевской почты, не мог себе позволить такую трату времени. Пошли дальше, Роза начала оскальзываться на мокрой земле и шагала уже не так бойко.

Бенони окинул её взглядом и сжалился. Поглядев на небо, он прикинул, что дождь скоро перестанет, и сказал, чтобы угодить ей:

— Если барышня желает, можно укрыться под обычной горкой.

Они нырнули под выступ скалы, и там оказалась опрятная пещера.

— Здесь можно отлично переждать, — сказала Роза, забираясь поглубже в пещеру, — вот если бы ещё вдобавок сесть на твою сумку со львом.

— Вот этого я никак не смею, — сказал удручённый Бенони, — но если барышня не побрезгует старой курткой...

С этими словами Бенони скинул куртку и расстелил на земле, чтобы дама могла сесть.

«Какой прыткий», — верно, подумала она со своей стороны, и вполне может быть, что Бенони произвёл на неё приятное впечатление. Она начала шутить с ним, выспрашивать, как зовут его девушку.

Когда миновало десять минут, Бенони вышел из-под навеса и снова испытующе поглядел на небо. А тут как раз шёл мимо один лопарь и увидел Бенони. Звали лопаря Гилберт.

— Дождь всё идёт? — спросил Бенони, чтобы не молчать. Он был несколько смущён.

— Да нет, небо вроде ясное, — отвечал лопарь. Бенони вынес из пещеры свою куртку и почтовую сумку, пасторская дочь вышла следом.

А лопарь стоял и глядел очень внимательно...

Потом лопарь Гилберт спустился к морю, принёс свою новость в посёлок и не обошёл стороной даже лавку в Сирилунне.

— Эй, Бенони, — начал с того дня подшучивать народ, — ты что это делал в пещере с пасторской дочкой? А? Ты вышел оттуда полуголый да разогретый, и куртки на тебе не было. Как это прикажешь понимать?

— Так и понимай, что ты старый сплетник, — отвечал Бенони, будто взаправдашнее начальство. — Попадись мне только этот лопарь!..

Но время шло и проходило, и лопарь Гилберт рискнул ещё раз повстречать Бенони.

— Так что ж ты делал тогда в пещере и чем занимался? — спросил лопарь осторожно, а сам улыбнулся, прищурив глаза, будто глядел на солнце.

— Не твоё дело, — ответил с намёком Бенони и в свою очередь улыбнулся. Ничего более страшного он над лопарём не учинил.

Мало-помалу Бенони начал тщеславиться слухами, которые стали ходить про него и про Розу, пасторскую дочь. Дело близилось к Рождеству; сидя за рождественской выпивкой со своими низкопробными дружками, Бенони и впрямь выглядел человеком, который много чего достиг. Вот и ленсман2 начал его приглашать на должность судебного пристава, и не проходило ни одного аукциона или распродажи, чтобы на ней не присутствовал Бенони. Обученный чтению и письму, он при нужде доставлял также ленсмановы объявления, чтобы зачитать их с церковной горки.

Да-да, жизнь держала себя вполне благосклонно, держала себя вежливо по отношению к Бенони-Почтарю. Всякая работа, за какую бы он ни брался, у него спорилась. И выходит, что Роза, пасторская дочь, не слишком хороша для него.

— В пещере-то!.. — говорил он и прищёлкивал языком.

— Врёшь, поди, что ты её заполучил? — спрашивали дружки.

На это Бенони говорил:

— А как же иначе.

— Чудеса, да и только! Теперь ты хочешь на ней жениться?

И Бенони снова отвечал:

— Вот уж это не твоя печаль. Теперь это зависит только от самого Бенони, ну и от меня, ха-ха.

— А что скажет Николай, сын пономаря?

— Чего ему говорить? Он тут ни при чём.

Итак, слово было сказано.

А потом его повторяли столь часто и столь многие, что, уж верно, повторяли не зря. Одному Богу известно, с чего вдруг, но Бенони вроде бы и сам начал верить в сказанное.

II

Когда достопочтенный господин Якоб Барфуд из соседнего прихода давал человеку знать, что желает с ним побеседовать у себя в приёмной, оставалось только повиноваться. Перед приёмной у пастора было целых две двери, одна наружная, другая внутренняя, и уже между этими двумя дверьми люди снимали шапку.

Пастор велел пригласить к себе Бенони, когда тот заявится с очередной почтой.

«Это мне за мой длинный язык, — всполошился Бенони. — Пастор прослышал, как я выхваляюсь, а теперь хочет погубить меня и сровнять с землёй». Но раз вызов получен, остаётся только идти.

Между двух дверей Бенони сдёрнул шапку с головы и вступил в приёмную.

Но пастор на сей раз оказался вовсе не грозен. Более того, он даже намеревался попросить Бенони об одной услуге.

— Вот видишь, это шкурки песцов, они у меня с начала зимы, но избавиться от них я до сих пор не могу. Возьми-ка ты их и отнеси Маку из Сирилунна.

Бенони почувствовал такое облегчение, что язык у него сразу развязался:

— Ну как же, ну конечно отнесу, прямо сегодня вечером, в шесть часов.

— А Маку передай на словах, что один песец идёт за восемь-десять норвежских талеров.

И Бенони от великого своего облегчения снова завёлся:

— Десять талеров? Скажите двадцать. Нечего отдавать их за безценок, нечего и нечего.

— А деньги ты принесёшь мне.

— В следующий раз. Так же верно, как то, что я стою перед вами... Положу деньги прямо на стол господину пастору.

Идучи домой через перевал, Бенони не испытывал ни голода, ни усталости, до того он был доволен и самим собой, и своей жизнью. Глянь-ка, пастор начал пользоваться его услугами. Он на свой манер вводит его в круг семьи. Может, настанет день, когда и фрёкен3 Роза сделает шаг в его сторону.

Как и предполагал пастор, Бенони получил по десять талеров за шкурку, после чего исправно доставил деньги по адресу. Но на сей раз он не застал пастора. Его приняла пасторша, деньги он передал ей, а в награду за труды получил кофе и рюмочку.

Снова Бенони отправился на побережье, к себе домой, и в голове у него бродили разные мысли. Пусть теперь и фрёкен Роза сделает что-то от себя, дело идёт к весне, самое подходящее время, чтобы ударить по рукам.

Поэтому он написал пасторской дочке письмо и очень искусно его составил. А в конце напрямую просил Розу не отвергать его руки. С почтением, Бенони Хартвигсен, судебный пристав.

Письмо Бенони доставил собственноручно.

Но тут жизнь забыла про свою вежливость по отношению к Бенони. Вести о его недостойных и хвастливых речах за рождественской выпивкой достигли, наконец, соседнего прихода, а в приходе — ушей Розы, пасторской дочери. Настали плохие времена.

Пастор снова за ним послал. Бенони тщательно принарядился, как делал всегда в последнее время, надел одну куртку на другую, чтоб потом верхнюю можно было снять. А вдобавок он подобрал очень красивую ситцевую сорочку.

«Это ответ на моё письмо, — думал Бенони, — он хочет узнать, какие у меня намерения, и он прав, потому как на свете есть много низких обманщиков и соблазнителей. Вот только я не из таких».

Бенони испытывал некоторое смущение. В пасторате он для начала заглянул на кухню, чтобы порасспросить о том о сём, может, он что-нибудь при этом и выведает.

— Пастор хочет поговорить с тобой, — сказали служанки.

«Ну, ничего хуже чем отказ я во всяком случае не услышу», — подумал Бенони. Не беда, он и это переживёт. В конце концов, он не так уж и обмирал по Розе.

— Хорошо, — сказал он служанкам и приосанился. — Коли так, пойду я к нему. — Он огладил свою буйную шевелюру, потому что волосы у него были густые и косматые.

«Верно, он хочет дать мне новое поручение», — размышлял Бенони по дороге к приёмной.

Когда он вошёл, там оказались не только пастор, но и его дочь, и на приветствие Бенони никто из них не ответил. Пастор протянул ему какую-то бумагу и сказал:

— Прочти это.

Сам пастор начал расхаживать по комнате, а Роза так и стояла молча у письменного стола.

Бенони прочёл. Это было признание, что, мол, я, Бенони Хартвигсен, распространял порочащие честь и достоинство сведения касательно меня и фрёкен Розы Барфуд, а потому настоящим публично беру назад свои слова и заявляю, что всё это была с моей стороны гнусная ложь.

У Бенони ушло немало времени, чтобы дочитать бумагу. Под конец уже и сам пастор, озлясь на дрожащие руки Бенони и его затянувшееся молчание, спросил:

— Ну, ты прочёл, наконец?

— Да, — ответил Бенони едва слышным голосом.

— Ну, и что ты на это скажешь?

Бенони, заикаясь:

— Всё верно. Другого и ждать нечего.

И Бенони помотал головой. Пастор сказал:

— А теперь сядь и поставь свою подпись.

Бенони положил шапку на пол, втянув голову в плечи, подошёл к столу и расписался, даже завитушку не забыл, которой привык заканчивать свою подпись.

— А теперь эту бумагу надо доставить в твой приход, ленсману, чтобы он зачитал её с церковной горки.

У Бенони в голове была такая неразбериха, что он мог только пролепетать:

— Да, да, так оно и будет.

А Роза простояла всё время молча и гордо выпрямившись у письменного стола.

Жизнь перестала быть учтивой и обходительной. Близилась весна, вороны уже начали собирать ветви на постройку гнёзд, но куда подевалась радость, и пение, и улыбки, и благодать? Для чего ему теперь богатый улов сельди? У Бенони была небольшая доля в трёх сетях, поставленных на сельдь. Раньше он самонадеянно думал, что эта доля принесёт какой-нибудь достаток для него и для Розы, пасторской дочки. Ну и глупец же он был, жалкий глупец!

С горя он целый день пролежал в постели, глядя, как его старая служанка входит к нему и выходит и снова входит, и когда она спросила, не заболел ли он часом, отвечал, что, мол, да, что заболел, а когда она спросила, не полегчало ли ему, послушно ответил, что, мол, да, полегчало.

Не встал он и на другой день. Наступила суббота. От ленсмана пришёл рассыльный с пакетом.

— Тут человек с пакетом от ленсмана, — сказала служанка, приблизясь к его постели.

Бенони ответил:

— Ладно. Положи пакет сюда.

«Это объяснение, которое я должен зачитать завтра», — подумал Бенони, полежал ещё немного, потом вдруг поднялся и вскрыл пакет: аукционы, беглые арестанты, годовое распределение налогов, а среди всего прочего и его собственное объяснение. Обеими руками Бенони схватился за голову.

Выходит, ему самому и зачитывать, взойти на церковную горку и возвестить свой собственный позор.

Он стиснул зубы и сказал:

— Вот так-то, Бенони!

Но когда настало завтра, и день выдался солнечный, он решил не зачитывать своё объяснение, всё остальное зачитал, а это нет: солнце-то, солнце светило ну до того ярко, и сотни глаз смотрели ему прямо в лицо.

Домой он отправился один и в самом мрачном расположении, нарочно шёл лесом и трясинами, чтобы никого не встретить по пути. Увы, в последний раз кто-то предложил составить ему компанию, а он отказался; с этого дня ему никто ничего не предложит.

Очень скоро всплыло на свет, что Бенони не зачитал с церковной горки одну бумагу. На другое воскресенье ленсман сам надел фуражку с золотым кантом и сам зачитал объяснение Бенони перед толпой народа.