Чужая клятва

Глава 7. Хозяева древнего леса

К вечеру спутники оставили позади горы Кофа. Иаву сие обстоятельство весьма ободрило — он громко пел густым хрипловатым голосом легенду об Иштар и наперснице ее Ашторех и, приплясывая, маршировал рядом с варваром. Поначалу Конан шагал молча, но вскоре и его захватил веселый, не вполне соответствующий содержанию напев. Махнув рукой, он громовым басом дотянул вместе с приятелем последнюю строку, и дальше они орали уже хором, гордо показывая друг другу пальцами назад — там, в горах, разбуженное эхо послушно повторяло за ними слова, раскатисто и немузыкально дребезжа. Так, с песней, дошли путники до огромного, мрачного леса.

Вековые деревья стеной опоясывали свое царство; тяжелые черно-зеленые кроны их шапками нависали над толстенными, в три обхвата стволами. Ни пенья птиц, ни шелеста листьев не услышали приятели, подойдя вплотную к суровым исполинам. Казалось, ветер не достигает места сего — такую тишину застали здесь люди. Но вместо ветра веяла отсюда иная сила: жуткая, леденящая душу и кровь. Варвар, который терпеть не мог всякие проявления чего-то неземного, сразу учуял ее и встал перед лесом как перед врагом: ощетинившись, положив руку на эфес верного меча. Иава также почувствовал исходящее из черных глубин лесного царства дыхание. Для него, прошедшего чуть не весь свет вдоль и поперек, оно не явилось неожиданностью — тем рьянее он пустился уговаривать приятеля обойти стороной это чудовище, таящее в себе, может быть, нечто такое, что земным жителям знать и видеть не полагается. Жизнь — одна, в этом шемит не сомневался. В этом же попытался убедить он и молодого киммерийца, но тот стоял молча, не двигаясь и не спуская холодных синих глаз с леса, словно впитывал в себя витающее в воздухе знание о нем, словно уже приготовился к схватке с ним.

Солнце медленно опускалось за размытую полосу горизонта; от приближения сумерек на душе у обоих стало особенно сумрачно. Волнами накатывала безнадежность, объяснимая трудно тем более, что ничего не стоило им вернуться на пару бросков копья назад и найти приют на ночь в какой-нибудь уютной пещере вроде той, в какой прятались они от леммингов. Но варвар был упрям как два связанных вместе осла, ибо ничего не отвечал на горячие призывы Иавы, а оглянувшись вдруг на заходящее око Митры, подмигнул ему, вынул из ножен меч и ступил в лес. Проклиная тот день, когда судьба свела его с этим киммерийским дурнем, шемит пошел за ним.

А там на них пахнуло таким холодом, что Иава сразу заткнулся, в брезгливом ужасе рассматривая могучие корявые стволы, обвитые толстыми, как его рука, вьюнами. Собственно, то были не вьюны, а те же деревья, только извивающиеся как змеи вокруг прямых родственников. В некоторых местах на серой траве валялись трухлявые останки сгнивших без солнца исполинов, и змеевидные паразиты, которым уже не за что было держаться, тем не менее устояли: образовывая собою хитро переплетенные ширмы, они казались изобретением свихнувшегося божества — лесного или болотного, — протухшего в одиночестве в своих унылых владениях.

Под ногами путников лежал ковер, состоящий из плотно прилегающих — будто приклеенных — друг к другу сухих веток и сухой же серой травы; кое-где проглядывал мох, но и он не имел обычного своего цвета, а был буро-желтый, с пятнами плесени.

Расстояние между деревьями было не более одного-двух конановых шагов, а ветви их вверху, да и посередине, крепко переплетались, совсем не пропуская солнечных лучей. Воздух тут был затхлый, вонял гнилой древесиной и болотом — хотя вряд ли в лесу имелось болото, и — ни звука. Плотная тишина придавила людей к земле: ноги их быстро отяжелели, в ушах зазвенело, а плечи налились неимоверной тяжестью, словно на них — как на Первосотворенных великим Митрой — сложили весь мир с его бедами и заботами.

Иава мысленно уже попрощался с родным Шемом, куда мечтал попасть вот уже многие годы, с Халаной, чей облик все еще ясно виделся ему во сне, с теми знаниями, кои приобрел он за время скитаний. В голову варвара такие мысли не приходили.

Для него, чей земной путь исчислялся всего-то девятнадцатью годами, древний лес этот был не более чем очередной гадостью Нергала; всей первобытной природой своей ощущая здешний, совершенно особенный, пугающе нечистый дух, он двигался мягкими бесшумными шагами — так дикая кошка, убрав коготки, пробирается в поисках добычи по своей территории. Плавный ход киммерийца заставил и шемита ступать осторожнее. Сухие ветки под ногами трещали при малейшем неловком движении — в царстве тишины звуки эти были подобны разрыву молнии, и варвар, бросая на спутника быстрый сердитый взгляд, замирал, вглядываясь в черноту леса.

Они прошли совсем немного, как вдруг Конан остановился, попятился, нащупывая спиной твердую плоть дерева. Шемит встал рядом. Плечо его оказалось лишь на пять ладоней ниже мощного плеча варвара, в остальном же он мало уступал своему молодому приятелю — могучая, хотя и чуть заплывшая жирком грудь, толстая шея, мускулистые руки — и вдвоем они представляли отнюдь не слабое войско. Вот только с кем собирался бороться насторожившийся Конан, Иава понять пока не мог. Но, полностью доверяя его природному чутью, молчал, ожидая событий терпеливо и без особого волнения. Первая волна страха, накатившая на него при входе в лес, оказалась и последней.

По опыту шемит знал, что нет никакого смысла в боязни чего-либо: дрожа и плача скорее попадешь на Серые Равнины или куда-нибудь в ту же сторону. Слегка подтолкнув варвара плечом, Иава поймал его сумрачный ответный взгляд и состроил смешную рожу, желая хоть немного снять овладевшее парнем напряжение. Конан сплюнул — причем умудрился сделать это так же бесшумно, как и шел, — но потом все-таки ухмыльнулся, оторвался от дерева и медленно двинулся дальше.

Вой, внезапно разорвавший тишину, заставил обоих вновь прильнуть к дереву, но на этот раз Иава уже не ощутил спиной спасительную твердь. Исполин словно отрекался от гостей, пропустив по шершавой коре своей холодную обжигающую дрожь. Отпрянув, шемит дернул Конана за рукав, и в тот же момент где-то совсем близко раздался дикий крик, оборвавшийся вдруг странным клекотом, который подхватили и другие голоса. Хрипы, стоны, мурлыканье, гул, раздававшиеся со всех сторон, вместе составляли довольно омерзительную, жутковатую песню. Варвар быстро метнулся к поваленному великану, жестом велев Иаве сделать то же самое, и, присев возле раскидистых огромных корней, каждый из которых вполне мог сойти за отдельное деревцо, выставил перед собой меч.

Голоса приближались. Теперь в их пении ясно слышались торжествующие нотки. Затаив дыхание, люди всматривались в чащу; теперь тишина, что уползла недовольно куда-то под землю, казалась им приятной и безобидной. Звуки, заполнившие лес, были куда страшнее и несомненно опаснее. Иава покосился на смуглое, гладкое, литое тело варвара, изрисованное белыми полосками старых шрамов, и зажмурился от вдруг возникшей перед глазами картины, услужливо предложенной его живым воображением: растерзанный на окровавленные куски Конан лежит под деревом, и он, Иава, никак не может собрать его воедино, чтобы закопать в долине. Мысль понеслась дальше, и неизвестно, куда бы привела она шемита, если бы в этот момент из-за могучих стволов не появились исполнители той самой гнусной песни.

«Красавцами их не назовешь», — отметил Иава про себя, морщась от крайне неприятного вида пришельцев. Все они, видимо, когда-то были людьми — руки, ноги, головы, тела — все было в полном порядке, если не считать жутко искривленных пальцев с длинными, загибающимися желтыми когтями, пустых глаз и кроваво-красных губ; верхняя губа каждого, приподнятая двумя выпирающими клыками, придавала их рожам тупое и злобное выражение. Свалявшиеся волосы сосульками обрамляли бледные лица, вся одежда истрепалась и повисла на тощих фигурах клочьями, и единственное достоинство этих чудовищ, как опять же отметил шемит, было в их численности. Два с лишним десятка нетерпеливо перебирали худосочными ножками прямо перед ними, а сколько еще ждали своей очереди в чаще — судя по звукам, доносящимся со всех сторон, не меньше полсотни.

— Лесные вампиры, — шепнул Конану шемит, вытягивая нож. Другой рукой он начал лихорадочно шарить в сумке, отыскивая купленное давным-давно у одного кхитайского колдунишки средство: по словам того, только запаха этой мази достаточно, чтобы вампиры с позором бежали прочь. Надо сказать, что Иаве пришлось как-то раз испробовать действие кхитайского снадобья, и не где-нибудь, а на западе Аргоса — именно там, в непролазных чащах, и обитают, как известно, лесные вампиры, жуткие соседи аргосских крестьян; когда-то они нанесли страшный урон войску, идущему в поход на Зингару, перекусав чуть не половину солдат.

Знай бродяга, что монстры частично переселились на восток, в этот сумрачный лес, он ни за что не позволил бы варвару сюда войти. А впрочем, у него было средство, от которого так быстро бежали и так громко выли западные вампиры… Но где же оно? Лоб шемита мгновенно взмок, когда, в очередной раз ощупав все предметы в сумке, он понял, что круглой железной коробочки, где хранилась мазь, нет. Сейчас не время было думать, где она могла потеряться. Изможденные твари, оскалившись, подвывали и подходили все ближе, ближе… Они жаждали крови. И они знали, что напьются ее здесь же, теперь же…

* * *

Гринсвельд ликовал. Уставившись в грязные разводы оконного стекла, он боялся моргнуть, чтобы не пропустить и мгновения столь восхитительного зрелища. Как видно, отец- демон все же не оставил его — откуда иначе на востоке Аргоса, где сплошные безлюдные, безводные, высушенные солнцем и временем земли, появились вампиры? Горилла точно знал, что сии прелестные существа обитают исключительно на западе страны, в лесах, которые тянутся вдоль Хорота, и никогда, никогда прежде не мигрировали. И вдруг добрая сотня лесных вампиров переселилась на восток… А может, идея эта принадлежала Густмарху? О, молчаливый, мудрый Гу… Неужели он соизволил помочь своему презренному рабу?

Гринсвельд умел быть благодарным. Он решил дождаться гибели двух недоумков, а потом поймать для Густмарха парочку жирных чаек — не раз он наблюдал в мертвых глазах своего божества живое пламя наслаждения, когда из разорванных тушек на его каменную ослиную голову лилась горячая кровь… Гориллу даже передернуло от приятного воспоминания. Он готов был истребить всех птиц на Желтом острове, только бы вновь из глаз Гу выплеснулось на него знакомое чувство; ток его порой снился Гринсвельду, и тогда он пробуждался весь, до кончика носа мокрый от вонючего пота, но радостно возбужденный, и потом весь день ему мерещились эти жуткие глаза и кровь, кровь и глаза…

Обильные слюни капали на цветастый, толстой мягкой ткани халат хозяина Желтой башни, оставляя на нем поверх старых новые темные пятна; не отрываясь от окна, он вытер рот тыльной стороной ладони, громко засопел — схватка с вампирами была в самом разгаре и, кажется, его враги вот-вот будут разорваны на куски… Зрачки Гориллы подернулись мутной пленкой: он словно чувствовал запах крови, ее вкус… Вот шемит упал под тяжестью десятка лесных красавчиков, а вот в рычащем, визжащем, вопящем клубке мелькнула черная грива киммерийца…

Задыхаясь от нетерпения Гринсвельд сжал подлокотники кресла и подался вперед, впиваясь горящим взором в зеркальное отображение. Сейчас, сейчас все будет кончено… И когда спустя миг раздался победный вопль монстров, Горилла вскрикнул, в экстазе выдрал у себя клок волос и, не выдержав напряжения, упал на пол. Разум покинул его.

* * *

— Ну, отродье Нергала, посмотрим, что за дрянь течет в ваших жилах! Клянусь Кромом, что-то вроде мочи! — Выставив меч перед собой, Конан медленно подходил к молчаливому строю вампиров, что уставились на него голодными глазами. Отвлекая их руганью, он надеялся прорубить себе и шемиту коридор, по которому можно будет сбежать из этого поганого леса. А в том, что только так и можно спастись, варвар не сомневался.

— Что застыли, ублюдки? Хотите попробовать киммерийской крови? Ха!

Не успел Конан договорить, как строй монстров дрогнул; видимо, зря он произнес слово «кровь» — будто очнувшись, вампиры выдохнули, вновь затянули — сначала еле слышно, а потом все увереннее, громче — свою жуткую песню и начали окружать приятелей, совсем не обращая внимания на грозное оружие варвара. Носы их не учуяли опасности: люди пахли людьми и ничем более, а потому и бояться их было нечего.

Конан не двинулся с места. Спиной он уже ощутил крепкую спину Иавы, и теперь был готов к своему последнему бою, наперед зная его исход и жалея о том лишь, что жизнь уйдет из него по капле не в землю, но в глотки грязных тварей. А что случится потом… Но об этом лучше не думать. Он и не думал. Мозг его привычно заработал в поисках возможных путей спасения; бросив быстрый взгляд в стороны и наверх, варвар злобно ухмыльнулся: они находились в настоящей ловушке. Закрытые даже сверху, они не смогут уйти отсюда… Никогда…

Круг вампиров сужался. Самые нетерпеливые приплясывали, протягивали высохшие руки к людям. Конан метко плюнул в морду ближайшего, заставив его отшатнуться и в ужасе скорчиться, а затем сделал неуловимое движение и — с глухим стуком на землю упала рука со скрюченными пальцами, срезанная его мечом.

Монстры завопили. В рядах их начался разброд, ибо задние не могли понять, что произошло, и стали яростно расталкивать соседей, боясь лишиться своего глотка свежей крови. Заверещал пронзительно престарелый монстр с трясущейся как лист головой и белыми жидкими прядями длинных волос; истерично зарыдал оплеванный, решивший, по всей видимости, что Конан его отравил; тот, у которого киммериец отнял правую кисть, мгновенье стоял, обиженно скуля, но вдруг подпрыгнул, и кинулся на человека, норовя вцепиться ему в шею клыками. Не успел он коснуться обрубком своим конанова плеча, как тут же рухнул наземь, разрубленный пополам как сухое полено дровосеком.

Не дожидаясь, пока на него бросятся с стальные, варвар снова поднял меч и — престарелый ублюдок упал рядом с первым.

Ярость клокотала в груди киммерийца; одна мысль — лишь одна — билась в его мозгу, подогревая гнев: чужая клятва. Он не сможет ее исполнить. Сознание того, что он, Конан, оказался несостоятелен, ранило его больнее всего. Только день он прошел за Мангельду, и тут же попал в поганые лапы грязных тварей… Даже она, маленькая хрупкая девочка, сумела одолеть гораздо большее расстояние…

Конан рубил наотмашь, не останавливаясь и на краткую долю мига. Меч его тонко свистел, с невероятной силой опускаясь на головы нергаловых гадин. За спиной его шла не менее жестокая битва. Иава с одним кинжалом положил уже около дюжины вампиров, отпинывая легкие бескровные останки и ловко уворачиваясь от клыков и когтей.

И все же спустя некоторое время киммериец почувствовал, что начинает выдыхаться. Монстров, казалось, меньше не становилось.

Некогда было смотреть, оживают ли уже разрубленные — Конан подозревал, что да, — следовало попытаться все же сдвинуться с одного места и прорубить коридор. Другого плана остаться в живых варвар так и не придумал. Меч его летал все с той же скоростью, кроша тварей, но размеренное поначалу дыхание сбилось, да и ран поприбавилось: кожа лохмотьями свисала с рук обоих приятелей, и кровь, струившаяся из глубоких царапин, опьяняла вампиров, заставляя их лезть под меч и кинжал без страха. Коготь монстра достал наконец и лица Конана, прочертив на лбу его ярко-красную полосу, так что теперь он почти ничего не видел: кровь заливала глаза, попадала в рот, и вампиры, завистливо визжа, с утроенной энергией кидались на него. Одни, коснувшись ран людей, отбегали все-таки в сторону и там, схоронясь под деревом, жадно слизывали алую влагу; другие, опасаясь меча, искали новые пути к победе — подныривали под ноги спутникам, хватали с земли ветки и тыкали им в лица, заползали с боков…

И вот наконец стало ясно, что бой подходит к своему печальному финалу. Застрял в толстой ветке, крепко зажатой обеими руками вампира, верный меч киммерийца, и в тот же момент с дерева подобно обезьянам прыгнула на его голову горсть тварей. Иава, оставшись без опоры, оглянулся — в этом состояла его тактическая ошибка: в один только миг на него кинулись оставшиеся на ногах монстры, повалили наземь, начали рвать клыками…

— Асвельн… — прохрипел Иава, теряя сознание. — Конан, позови Асвельна!

… Словно северный ветер нашел вдруг дорогу в этот лес, подняв с земли ворохи сухих листьев. Словно лучи огненного ока Митры нашли вдруг к вечеру дорогу в этот лес, подпалив мох и ветви. Словно мир задрожал под тяжестью деревьев-исполинов, и лопнула земная кора, обнажив черное пустое нутро свое… Не успев напиться крови — успев лишь начать — монстры словно пиявки стали отваливаться от своих жертв, на глазах друг друга высыхая, крошась и исчезая бесследно. А сверху, просачиваясь сквозь плотные переплетения ветвей, на них медленно, медленно опускалось огромное ярко-белое облако; его дыхание обжигало; тело его обволакивало стволы-великаны, растекалось по канавкам в бурой коре…

Гринсвельд, в своей Желтой башне валяясь на полу без чувств, уже не слышал, как победный вопль вампиров сменился диким визгом ужаса.

Глава 8. Алисто-Мано

— Откуда ты знаешь про Асвельна? — мрачно вопросил Конан, засовывая меч обратно в ножны.

— Какого Асвельна? — очень натурально удивился шемит. — Сайгада? Или хозяина постоялого двора?

— Ты! — Варвар подлетел к приятелю, рывком притянул его за ворот к себе. — Клянусь бородой Крома, шемитская рвань… Если под твоей плешью таится какое-то зло, я удавлю тебя! Ты понял?

— Я понял, Конан, — спокойно ответствовал Иава, легко отцепляя железные пальцы киммерийца от воротника своей куртки. — Но и ты пойми: если человек не отвечает на вопрос, значит, ответа нет. Или…

— Ответа нет? — сощурился варвар, чувствуя, как утихший было гнев вновь начинает закипать в его груди. — А я тебе вот что скажу…

— Или время для ответа еще не пришло, — закончил Иава, не обращая внимания на зло сверкающие синие глаза киммерийца.

Конан угрюмо смотрел, как спутник его аккуратно вытирает ничем не замутненное лезвие кинжала о посвежевший почему-то мох; как он роется в своей сумке, недоуменно пожимая плечами и ворча на старом шемитском; как делит пополам с глубоким вздохом последний ломоть хлеба… Да, не просто так Иава навязался в провожатые, не просто так. Для обычного человека он слишком осведомлен. Может быть, он каким-то образом сумел подслушать его разговор с Мангельдой? Нет, это маловероятно. Как бы ни был Конан увлечен рассказом девочки, он непременно почувствовал бы чье-то приближение… А тот сквозняк… Иава? Или Гринсвельд?

Укладываясь под деревом подальше от спутника, киммериец не переставал думать обо всем произошедшем с ним, с Мангельдой, со всеми антархами… Он окончательно запутался. Теперь ему стало казаться, что шемит — посланник Гринсвельда. Правда, все события красноречиво свидетельствовали об обратном, но чего только не бывает на свете, и если доверять каждому, кто прошелся с тобой по горам один только день, неминуемо лишишься головы.

И на рассвете, обуреваемый этими и подобными мыслями, Конан шагал за громоздкой фигурой спутника, решив про себя не выпускать его теперь из виду ни на вздох. Вот древний лес, очищенный — ими или Асвельном? — от вампиров, остался далеко позади, а вот простерлись перед ними высушенные солнцем равнины, на коих одиноко произрастали несколько чахлых кустиков с бурыми, тронутыми тлей листьями и тонкими корнями, что стелились по поверхности земли.

Небо — пронзительно синее, отливавшее к горизонту фиолетовыми и розовыми оттенками — обещало ясный день. Вдалеке белели густые рыхлые облака — вещие сны Митры, парящие в небесах. Скоро, совсем скоро светло-желтый шар, подымающийся над миром, согреет все вокруг своим добрым мягким теплом, и тогда идти станет веселее, и все странное покажется простым, как это всегда бывает поутру.

Но с наступлением нового дня подозрения Конана не рассеялись — напротив, одолели его, заполонили мозг. Там, в древнем лесу, ему снился Асвельн — огромная белая фигура, сплошь состоящая из облака, без лица, без волос, без пальцев. Асвельн ничего не сказал. Только указал на храпящего шемита и качнул головой. Что это могло означать — варвар не уразумел. Никогда он не понимал намеков, не понял их и сейчас, но благоразумно решил держаться от Иавы подальше, не гнать прочь, но и в планы свои не посвящать… Хотя, какие там планы… Протопать неблизкий путь до моря Запада, взять лодку, доплыть до Желтого острова… А может, шемит знает и о маттенсаи? При этой мысли Конана бросило в холодный пот. Он уже начал подумывать о том, чтобы потихоньку улизнуть от навязчивого спутника, как тот обернулся, встал, поджидая варвара.

— Конан, здесь нам нужно сделать небольшой крюк.

— С чего это? — недовольно проворчал киммериец, не глядя в глаза приятеля.

— Если ты не желаешь снова попасть в переделку — послушай меня. Иначе нам будет очень непросто добраться до моря Запада.

— Почему я должен обходить сухую и безлюдную равнину и ползти по болоту? Кром, я не хочу терять время зря. Я пойду прямо. А что будешь делать ты — не моя забота. Можем попрощаться здесь.

Иава молча смотрел на Конана, чей гнев ему вполне был понятен, и с грустью осознавал, что уговорить его сделать крюк — невозможно. И хотя шемит был вдвое старше парня, а следовательно, и опыта имел поболее, преодолеть чисто варварское упрямство и ему оказалось не под силу: сие выяснилось еще при подходе к древнему лесу.

— Конан, постой.

— Что тебе надо? — Киммериец обернулся, угрожающе положив руку на эфес меча.

— Мне надо, чтобы ты пошел со мной. Лучше ползти по болоту, чем попасть в Алисто-Мано. Ты слышал о таком?

— По-аргосски это что-то вроде «сердитого суслика», — мрачно проворчал варвар.

— Вроде… А точнее — «злое сельцо». Я побывал как-то в гостях у этих ублюдков… Живут они богато, хотя и ничего не делают. У них даже ребенок поленится поднять оброненную куклу. Грабят дальние деревни, угоняют скот и продают его в Шем… Но самое гнусное то, что они берут пленных. Заставляют их работать от зари и до зари, а потом, когда человек уже еле дышит, сжирают под дикарские пляски…

— Откуда ты знаешь?

— Я сам пробыл у них без малого две луны, — неохотно пояснил Иава.

— И почему же тебя не сожрали?

— Не успели.

— Если ты ушел от них, то я и подавно уйду, — самодовольно заметил Конан, разворачиваясь.

— О, упрямый варвар… Мне помог случай!

— А мне помогут мои руки и мой меч!

Раздраженно плюясь, шемит последовал за Конаном. А тот, загребая сандалиями пыль, быстро шагал на юго-запад, и черная грива его, покрывавшая могучие плечи, колыхалась под порывами теплого ветра. Он не оглядывался, явно потеряв всякий интерес к попутчику; голод и жажда гнали его прямиком к Алисто-Мано, где наверняка можно было раздобыть и еды и воды. Все, поведанное шемитом, мало волновало Конана. Он не хвастал: меч и руки, да еще природой подаренная смекалка не раз выручали его из всякого рода бед и опасностей. Не чужда ему была и осторожность, но только не в тех случаях, когда требовалось достичь определенной цели — к цели варвар шел чаще всего напролом, ибо настоящим хитрецом величать себя не мог. Хитрость — наука купцов и воров, а Конан, хотя и обучался воровскому ремеслу, все таки не считал сие достойным для себя занятием. Деньги, слава и женщины — обладать всем этим он стремился, как и любой другой в меру тщеславный юноша, но лгать и притворяться пока ему приходилось лишь при крайней необходимости, и это его вполне устраивало. Воин — истинный воин — должен уметь все, и если обстоятельства не позволяют применить руки и меч, надо действовать иными способами, могущими принести удачу или победу. Но все же лучше — Конан искренне был в этом убежден — руки и меч. А потому, полностью уверенный в своих выводах, он спешил к «злому сельцу», в мыслях предвкушая уже отличный обед, за который готов был даже заплатить.

Наконец равнина резко пошла вверх, и там, на возвышении, варвар увидел ровный, словно солдатский, строй крошечных аккуратных домишек. Довольная ухмылка пробежала по его губам, а желудок моментально отозвался протяжным урчанием. Вслед за ним, переходя с рыси на иноходь, а с иноходи на галоп, поспешал Иава. С ног до головы покрытый серой пылью, в отличие от Конана не спавший всю ночь, он тоже хотел есть и еще более хотел пить, но его многолетний опыт бродяжничества подсказывал, что если голод можно рано или поздно утолить, то отнятую жизнь вернуть обратно нельзя; благоразумие, которое, как полагал Иава, тоже имеет пределы, в их с Конаном путешествии просто необходимо.

— Конан! — крикнул он, видя, что варвар уже начал забираться на холм.

— Ну, — с неудовольствием обернулся тот.

— Скажи, если лев рвет зубами козленка, а ты проходишь мимо и безумно голоден…

— Отниму козленка, — буркнул киммериец, не дожидаясь вопроса, и полез дальше.

— О, божественная Иштар… — прошептал шемит. — Лучше отправиться в путь с гиеной на спине и змеей в кармане, чем с неким юным варваром. Пусть меня разорвет Золотой Павлин Сабатеи, если я еще раз пойду за этим парнем…

А пока, карабкаясь на холм следом за киммерийцем, Иава заранее холодел от ужаса, живо представляя себе железные цепи, коих у обитателей Алисто-Мано всегда было вдоволь для гостей любого роста, пола и возраста — до сих пор на широких лодыжках шемита сохранились следы ржавых тяжелых оков, до сих пор в ушах его звенел унылый голос надсмотрщика, волочащего за собой длинную толстую плеть. Он вдруг вспомнил костер, вокруг которого, размалеванные словно туземцы, скакали необычно оживленные ублюдки, а в самой середине костра — женщина, привязанная к врытому в землю столбу. Ее дикие вопли, корчи, предсмертный хрип… Вздрогнув от вставшей перед глазами картины, Иава чуть было не скатился обратно к подножию холма. Но, с трудом удержавшись на ногах, сразу ринулся вперед с удвоенной скоростью, увидев, что киммериец уже входит в гостеприимно распахнутые перед ним деревянные воротца.

* * *

— Что страшного нашел ты, разноглазый, в этих недоносках? Неужели похожи они на львов, раздирающих козлят? — Варвар захохотал, ковыряя в зубах кончиком кинжала, приобретенного им у сайгада. — Разве что жилистые, а так… Тьфу, кожа да кости… Я с десятком таких справлюсь, не успеешь ты выпить и кружку пива. Хей, Иава, не криви рожу. Переночуем здесь, а утром — двинем дальше. Ты опять потащишься со мной? Не пойму, зачем…

Так разглагольствовал разомлевший от обильной еды и чуть подобревший варвар, величественно принимая все новые и новые кушанья, подносимые ему с подобающим почтением худосочными хозяевами. Он осушил уже без малого четыре чаши прекрасного белого вина, один съел жирного поросенка и полную миску лапши, и теперь, вяло подхватывая с блюд куски и отправляя их в рот, готов был либо ко сну, либо к веселью — в зависимости от обстоятельств. Но веселиться с шемитом он, помня все случившееся, не желал, а бледные тоскливые физиономии здешних жителей никак не подходили для дружеской пирушки, так что Конан склонялся все же к тому, чтобы кликнуть кого-нибудь порасторопнее, потребовать себе комнату и кровать и забыться сном до самого утра.

Иава, бросая на варвара удрученные взгляды, тем не менее проворно уплетал и ливерный паштет, и свежеиспеченные булочки, и кролика в вине, и фрукты — все яства с исключительной быстротой попадали не только в его желудок, но и в сумку, что покоилась на его коленях. При этом шемит старался не обращать внимания на довольно бестактные покашливания хозяев, застывших вокруг стола в полупоклоне. В конце концов — он знал точно — не их трудом пойман кролик, зажарен поросенок и сварена лапша. В Алисто-Мано все работы выполнялись рабами, а рабство Иава не признавал ни в каком виде, потому и содеянное теперь полагал не воровством, а местью жестоким и хитрым эксплуататорам.

Решив таким образом проблему пропитания в дальнейшем путешествии, следовало подумать, как бы сие путешествие продолжить. Шемит был уверен, что так просто их отсюда не выпустят. Жаль, что Конана, судя по всему, подобные мысли не посещали. «И куда только подевалось его первобытное чутье?» — с раздражением говорил себе Иава, глядя на варвара, который уже откровенно зевал во весь рот, лениво перебирая пальцами крупные, налитые соком виноградины на огромной грозди.

— Конан, — не выдержал наконец Иава. — Надо идти. Слышишь?

Киммериец благодушно молчал. Он, который, в отличие от хозяев, всецело одобрял поступок спутника — а почему бы и не взять то, что все равно приготовлено для них? — ни о чем более думать не желал. Спать. Только спать. Голова была пуста так, как может быть пусто высохшее озеро; веки отяжелели, а губы не могли шевельнуться даже для того, чтобы произнести одно лишь слово: «Спать». Словно в тумане видел Конан бледные тощие морды, разноцветное пятно стола, волосатые ручищи шемита слева… Кажется, тот что-то пытался ему сказать?

Иава в ужасе наблюдал за тем, как смягчаются грубые черты киммерийца, как соловеют и светлеют его синие глаза, а нижняя тяжелая челюсть отвисает как у полоумного. От бессилия у шемита даже свело мышцы плеч. Он понял, в чем заключалась хитрость хозяев: сначала опоить незваных гостей, а потом и пленить. Окинув быстрым взором все, что стояло на столе, Иава решил, что отрава, по всей видимости, находилась в белом вине, кое Конан употребил так решительно и в большом количестве. Сам он — то ли по наитию, то ли от расстройства — вина не пил, довольствуясь чистой родниковой водой, и потому сейчас чувствовал себя превосходно. Что же за снадобье бросили они в чашу варвару? И каково его действие?

С лихорадочной быстротой перебирая в уме возможные способы отступления, шемит в отчаянии понимал, что если и сумеет уйти отсюда живым, то бесчувственного Конана утащить с собой ему безусловно не удастся. И не только потому, что тот весил не меньше взрослого быка, а еще и потому, что уходить наверняка придется с боем, и тут уже Иава на силы свои не рассчитывал. Скорее всего, участь его — погибнуть бесславно в этой дерьмовой деревушке, ибо единственная здравая мысль — оставить варвара здесь, а самому сбежать — в голову шемиту не пришла.

Глядя, как четверо крепких мужчин бережно оттаскивают массивное тело киммерийца наверх, он тоскливо думал о маленькой храброй девчушке, погибшей в горах Кофа, о далекой стране Ландхаагген, что так и не дождется спасения, о вечно зеленой ветви маттенсаи… Зря он не признался Конану сразу — ведь все варвары так недоверчивы!

Когда по лестнице скатилась рваная сандалия Конана, шемит спохватился. Он встал и, демонстративно вытащив из ножен свой кинжал, протер лезвие его полой куртки; затем решительным шагом обошел застывших, кажется, навеки в полупоклоне молчаливых хозяев, и двинулся по той же лестнице наверх. В коротком темном коридоре Иава обнаружил только две двери. Одна оказалась заперта, зато вторая распахнута гостеприимно. Ожидая увидеть за нею спутника, шемит вошел внутрь. В тот же миг сверху на него обрушилось что-то тяжелое и твердое; яркий красный свет вспыхнул и сразу погас. Иава глубоко вздохнул и медленно осел на пол.

* * *

Гринсвельд, едва не лопнувший от злости при виде спокойно покинувших древний лес путников, снова торжествовал. Дурень варвар не послушал умного совета своего приятеля и полез в Алисто-Мано как безмозглая рыба в сети рыбака! Не иначе сам Густмарх посодействовал Горилле: задурил мальчишке голову, заставил забыть о главном… Теперь варвар валяется на дощатом полу без признака сознания, храпит во всю глотку и не чувствует железа на ногах и руках своих. Жаль, никак нельзя увидеть шемита — в комнате его нет, и где он — неизвестно. Несомненно лишь одно: и его постигла та же участь, хотя он много сообразительнее и осторожнее киммерийского пса. Насколько знал Гринсвельд, из Алисто-Мано выбраться весьма непросто, весьма… Тамошние ублюдки хитрые бестии: увидели двух забредших к ним здоровяков и — мигом сменили тактику. Изобразили гостеприимных хозяев, накормили, напоили… То есть опоили… На всякий случай Горилла решил отблагодарить Гу новым жертвоприношением. Но — не сейчас, потом. Когда проснется варвар и увидит…

* * *

В маленькое, треснутое посередине оконце уже пробивались солнечные лучи. Пропущенные сквозь призму грязного стекла они теряли свой первородный живой цвет и свет; серая пыль клубилась в них; вяло скользя по лицу человека они не пробуждали, а лишь навевали томительные сны, отчего еще труднее было разомкнуть отяжелевшие веки. Но время жизни уже настало — сон, как и полагается, отступил, но не вспорхнул легко в далекую высь, а, с трудом оторвавшись от плененного им тела, поднялся медленно, тяжело, как объевшийся орел, не чающий уже долететь до вершины горы, до своего гнезда.

Но прежде, чем явились Конану более-менее ясные мысли, инстинкт уже подсказывал нечто неладное. Не шевелясь, лежал киммериец, спиной ощущая жесткие доски пола и стараясь припомнить, как он оказался здесь. С улицы раздавались чьи-то злобные крики, ругательства, а в доме было на удивление тихо, так что и подозрения варвара начали понемногу улетучиваться. И все же, когда дверь едва слышно скрипнула, приотворяясь, он в один миг оказался на ногах, готовый как к самому бою, так и к любому его исходу.

— Тс-с… — Иава проскользнул в комнату, осторожно затворил за собой дверь. — Надо уходить отсюда, Конан, и поскорей.

Громкий шепот шемита, его вытаращенные разноцветные глаза, к тому же налитые кровью, в другое время и в другом месте наверняка заставили бы варвара расхохотаться, но сейчас ему было не до смеха. С яростью и удивлением рассматривая на руках и ногах своих толстые цепи, он, как ни казалось ему самому сие странным, испытывал что-то похожее на стыд. Во всяком случае, когда он поднял голову, выяснилось, что смотреть в глаза шемиту ему было не слишком-то просто. Но Иава то ли не замечал этого, то ли делал вид, что не замечает. Подойдя ближе, он тронул Конана за плечо и повторил:

— Надо уходить отсюда. Ты сможешь порвать цепь?

Киммериец покачал головой. Нет, такую цепь он разорвать не сможет. Хотя бы потому, что она слишком коротка — оба кулака его никак не поместятся меж скованных ног.

— Ах ты… — досадливо пробормотал Иава, разглядывая оковы. — Чтоб их к богу Шакалу всех… Ублюдки… Хорошо я догадался надеть на башку ведро — а то валялся б теперь…

— Почему на тебя не нацепили этих украшений? — угрюмо поинтересовался варвар, не глядя на приятеля.

— Говорю же — они треснули меня чем-то… Молотом, наверно. И думали, что я готов… А треснули-то по ведру! Я еще тряпку под него подложил, чтоб не очень зазвенело в случае чего… Ну, да не время сейчас об этом. Давай-ка выбираться.

— Как?

От злости у Конана свело скулы. Он с силой дернул руками, но лишь натянул до отказа цепи да содрал ими кожу на запястьях.

— Погоди…