И погибли, и еще пять тысяч с ними
Отправились на тот свет в одно мгновенье!
Та красота сентябрьского утра
Мучительно прекрасного; самолеты
Изысканно сверенные, спокойные
И затем летящие сквозь естество
В вечность, круша сталь и стекло вдребезги!
Они оставили нас без защиты,
Бросили в новый мир, как художники,
За грань возможного или мыслимого…
И ты исполнил это, Усама!
Мне это было бы не под силу.
Четыре вертолета в моем квартете
— Быть может, слышал? — идея, что пришла
Во сне; но я бы и не догадался
Небрежно сказать каждому пилоту
И музыканту, что они рухнут
На зал под ними — но даже тогда
Было бы так патетично… Еще чаю?
Это Earl Grey, с привкусом…
Мертвецы оценили бы тв
ой шедевр,
Если б знали. Ведь их привилегией
Было расположение мест в зале
И билеты (дороже, чем на оперу).
Кто бы предпочел скучный неброский фильм
Тому внезапному сиянью? А в башнях
Кто б выбрал нудную работу, сэндвич с тунцом,
А не такой полет сознания?
Вот ты смеешься над шуткой в интернете,
Вот выбираешь смерть в огне или в паденье.
Прекрасней нет той пары — рука в руке, —
Величия падения тех башен,
Черного облака, паники, истерики.
"Гений и злодейство — две вещи несовместные", —
Так Моцарт якобы сказал Сальери,
Испив отравленный напиток. Это бред,
Конечно. Искусство выше морали.
Но все равно мне не нравится зависть,
Охватившая меня, заполнившая
Тяжелыми думами. Чай не по вкусу?
Нездоровится? Приляг подле меня,
Или во мне, что вполне возможно во сне.
Перевод Григория Бондаренко