Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Сто полей - Юлия Леонидовна Латынина на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Однако в чем-то господин Даттам был Ванвейлену очень приятен, потому что это был первый человек, встреченный им в этом мире, который уважал Ванвейлена за сам факт наличия золота. Вот есть золото – и все, значит, с Ванвейленом стоит разговаривать. А слава, подвиги, и то, что Ванвейлен не мог непосредственно похвастаться тем, что его бабка произошла от горного дракона, а тетка по вечерам обращалась в летучую мышь, – все это не имело значения.

Да, Бредшо был прав, они влипли с этим золотом. В этой стране можно безнаказанно торговать свободой и талисманами, а в империи, пожалуй, торговать нельзя ничем. Вот, например, Западный Берег – ну какое государство в здравом уме покинет собственные города… Значит – не в здравом уме.

Из-за поворота послышались шаги и голоса, – и на галерею вышел высокий худой человек в зеленом плаще монаха-шакуника, вокруг которого теснилась вооруженная и разодетая свита.

Кто-то в свите остолбенело прыснул. Ванвейлен поспешно убрал ноги с балюстрады, запоздало вспомнив, что, наверняка, даже самые глупые варвары с собачьими головами не кладут ног на балюстраду в королевском замке.

Перед Ванвейленом стоял преувеличенно просто одетый монах с усталым лицом и глазами цвета расплавленного золота.

– Господин Ванвейлен? Буду рад видеть вас на сегодняшней церемонии.

И Арфарра-советник, не задерживаясь, прошел дальше. Один из его спутников, тощий монах с мечом на боку, оглянулся, взял Ванвейлена за руки и прошептал:

– Вы не думайте, что это городской совет решил измываться наш вашим товаром. Это господину Даттаму с самого начала захотелось, чтобы вы продали товар храму. Даттам так живет: мир пусть будет кашей, а я – ложкой. Вы Даттама берегитесь – с империей помимо храма не торгуют, а Даттам разбойником был, разбойником и остался…

– Что значит – разбойником?

– Разбойником и мятежником. Он возглавил самый страшный мятеж в Нижних провинциях за последние двадцать лет: мятеж Белых Кузнецов. Соблазнял крестьян заклинаниями и чужим добром, обещал, что после его победы в империи не будет ни богатых, ни бедных, а будут только избранные и неизбранные, и что все избранные повесят неизбранных вверх ногами.

Ванвейлен вытаращил глаза. Это была новая деталь в биографии удачливого стяжателя Даттама.

– А, – монах досадливо махнул рукой, – от иных деревень остался только пепел в локоть толщиной, всех чиновников утопили, раздали народу все, что им не принадлежало, уверяли, что если всем все роздать, будет как раз поровну, – спрашивается, всем все роздали, и пол-провинции перемерло с голоду…

Хрустнула стеклянная дверь, и на галерее появился еще один вооруженный монах. Стрелы в его колчане были белые с зеленым и синим хвостиком, обозначая тем самым его принадлежность к свите Даттама. Лицо ванвейленового собеседника слегка изменилось.

– Конечно, – сказал он задумчиво, – народ восстает не сам, а от злодейства чиновников. Много ведь и справедливого было в требованиях повстанцев, и не хотели они ничего, как возродить и очистить древние законы государя Иршахчана.

Монах с зелено-синими стрелами взял собеседника Ванвейлена за грудки и сказал:

– Ты не трожь Белых Кузнецов, соглядатай. Мы вам всем, стяжателям, яйца повыдергиваем.

– Клайд! – заорал кто-то снизу.

Ванвейлен подошел к балюстраде. Во дворе, подле колоды для пойки лошадей, размахивал руками Бредшо.

– Клайд, иди вниз! Нас на церемонию позвали, слышишь?

Ванвейлен побежал вниз, оставив этих двоих разбираться, кто из них больше не любит стяжания.

Перед глазами его стояло лицо – лицо изможденного человека с золотыми глазами, в зеленом монашеском плаще, столь тонком, что под ним можно было разглядеть завитки кольчуги.

Советник Арфарра!

Бывший чиновник империи, в которой простому народу запрещено носить оружие, критиковать власти и иметь частную собственность! Что он задумал здесь, в этом королевстве, где знать готова выщипать ему жилку за жилкой?

ГЛАВА ПЯТАЯ,

в которой повествуется о том, как сестра короля глядела на Марбода Кукушонка, а послушник Неревен глядел на свои башмаки; а также о том, как советник Арфарра очистил дворец от нежити

Арфарра пошел в королевские покои, и на повороте лестницы к нему подошел Хаммар Кобчик, начальник тайной стражи, недавно учрежденной королем. Неревен глянул вниз, во двор: церемония уже начиналась, люди копали грязь и клали туда решетчатые башенки для заточения нежити, а над башенками потом плясали девушки в синем, зеленом, красном и серебряном, а иногда без синего, зеленого, красного и серебряного. Неревен засмотрелся на девушек и сердце его сильно забилось, а когда он повернулся, услышал, как Арфарра говорит:

– А все же я бы его просто арестовал. Много народу – много случайностей.

Арфарра улыбнулся и сказал:

– От случайностей зависит лишь победа, а непоражение – дело ваших рук. – Помолчал и добавил: – Вы, однако, арестуете чужеземца: этого Ванвейлена. Пусть признается, к чему его склонял Марбод Кукушонок.

Потом Арфарра поднялся в королевские покои. Стены, перестроенные советником, были покрыты узором из листьев винограда, а в промежутках между листьями были размещены с величайшим искусством птицы и звери. Пол был усыпан для церемонии четырьмя видами злаков и пятым – бобом, и много бобов было раздавлено. Горячая вода булькала под полом и гнала сырость.

– А что осталось, прогонит сегодняшняя церемония, – проговорил король, потирая руки и пританцовывая, по обычаю варваров.

Многие нахмурились, потому что варвары были просто помешаны на правах собственности. Очистительные обряды были собственностью рода Ятунов. Так что, возглавляя церемонию, Арфарра разевал рот на чужое имущество. Короли потому и не жили в ламасском дворце, что старые женщины из рода Кречетов на церемонии всегда так произносили заклятье, чтоб пощадить и не прогнать своих предков.

Сегодня, конечно, ни один из Ятунов не явился на церемонию, не считая Марбода Кукушонка. Этого позвал сам Даттам, чтобы помирить с Арфаррой, и ходили слухи, что Кукушонок сам об этом просил, однако Кукушонок на то и Кукушонок в родовом гнезде.

Король почтительно прощался с Арфаррой:

– Мне сказали, вы выбрали себе покои слуг. Зачем?

– Все мы – слуги короля, – ответил Арфарра.

Королевский советник отправился в свои покои по широкой наружной галерее, но на полпути загляделся на город.

Свита у Арфарры была небольшая: несколько послушников, Неревен и еще эконом Шавия, лицо как вареная тыква, глаза куричьи, приехал с Даттамом из ойкумены. Неревену этот эконом ужасно не нравился: чего крутится?

Неревен вытянул голову, выглядывая из-за плеча учителя.

Утренний туман сошел, с холма бывшей управы было видно все целиком: замок, мертвый город, Козью гавань, нижний город, складки береговых скал. Когда-то Козья гавань разрезала город посредине: изначальный здешний грех, непростительная уступка морю.

Сейчас на южной стороне гавани качались рыбачьи лодки, увеселительные баржи, и в глубине – корабль заморских торговцев. Нижний город на южной стороне гавани ссохся, как виноградина на солнце, но уцелел. Крыши наползли друг на друга. Садов не было. Стены снаружи защищали город от господ, а стены внутри кварталов – от воров и грабителей.

Верхний город, на северной стороне гавани, с управами, храмами и садами, пропал.

Он, впрочем, оживал весной, как поле, когда крестьяне собирались на ярмарку, а войско – на Весенний Совет. Верхний город у варваров жил не в пространстве, а во времени, а Дворец и вовсе не имел своего места, а бродил по всей стране на ста повозках и тысяче лошадей.

Из старых храмов уцелел только храм Золотого Государя. Между ним и управой лежала бывшая указная площадь, превращенная в ярмарочную. На ней рабы обкашивали траву, и торговая палатка уже уцепилась за корешок от столба для объявлений.

Неревен ведь давеча соврал варварам: король Ятун хоть и поклялся не оставить в городе ни одной живой мангусты, но, пораженный красотой города, велел исполнить приказ буквально. Мангуст – истребить, а зданий не трогать. Но разве можно было спасти Ламассу в заколдованном мире, где чиновники оборотились сеньорами, а каналы – рвами? Одно наводнение, потом второе. Сеньоры строили башни из обломков управ, а, отправляясь на войну, разрушали их, чтоб доказать преданность господину. А чужие дома убивали из кровной мести, и еще пользовались ими вместо факелов в ночных сражениях.

Еще бывало: дома разрушали, чтоб избегнуть суда. По городскому закону вызов в суд должен быть вручен непременно «в собственном жилище».

Правда, теперь, когда король объявил свободу всем желающим селиться в Ламассе, предместья разрослись необычайно. Селились всякие, съезжались со всей страны и ото всех кланов, называли себя на тысяче наречий: горожане, бюргеры, буржуа, граждане.

– А правду говорят, – робко спросил Неревен, – что наместник Ламассы, перед тем, как отравиться, бросил в реку казенную печать и заклял город: быть городу пусту, и грызться вам меж собой, как собаки, – пока не выловят яшмовой печати из Козьей реки?

– Это последний государь Ятун бросил, – тихо удивился молоденький послушник-алом. И не печать, а меч «Лунный путь». Вонзил себе в горло и прыгнул с коня прямо в реку. А последний наместник как раз поклялся Ятунам в верности и положил начало славному роду Чибисов…

А эконом Шавия, приехавший с Даттамом из ойкумены, потыкал пальцем вниз и сказал:

– Проклятый мир, а имя проклятию – частная собственность. Правда, господин Арфарра?

Арфарра, бывший чиновник империи, посмотрел на него, усмехаясь.

– О да, – сказал он, – разумеется. Имя проклятию – частная собственность. Частная собственность на налоги, на правосудие, и на войско.

Кивнул бывшим в его свите горожанам и ушел с галлереи.

* * *

Меж тем, как Арфарра беседовал с экономом Шавией, Марбод Кукушонок, пригнувшись, спустился вслед за монахом по винтовой лестнице в спальню Даттама. На молодом рыцаре был белый, шитый алыми цветами плащ и высокие сапоги с красными каблуками.

Даттам сидел перед зеркалом, и высокий сутулый монах укутывал его волосы в золотую сетку. Марбод вгляделся с опаской: Даттам был тот еще колдун, почище Арфарры! Вон на туалетном столике стоит ларчик, а что в ларчике: деньги? Душа мертвеца? Сушеный щекотунчик?

Тут, словно угадав марбодово любопытство, Даттам раскрыл ларчик, но вынул из него никакую не душу мертвеца, а обыкновенный перстень с крупным бериллом, отделанный в стиле «летящей цапли».

– Ну вот, мой друг, Арфарра готов помириться с вами и вновь пригласить вас в дружину, – проговорил Даттам, надевая перстень на палец.

– Сколько вам это стоило?

– Пустяки, – проговорил Даттам, – чего не сделаешь ради друзей. К тому же и вас просят о кое-чем: отозвать петицию Золотого Улья.

– Помилуйте, господин Даттам, – усмехнулся Марбод, – петиция знати – это не королевский указ. Не я ее сочинил, не мне ее и отзывать.

Даттам, поморщившись, снял перстень в стиле «летящей цапли» и надел другой, «розовик».

– Но Арфарра согласен на мир только на этом условии.

– Ба! – рассмеялся Марбод, – сдается мне, что он только и дожидается, чтобы я попросил отозвать петицию. Он выставит меня негодяем перед знатными людьми, а потом найдет предлог вышвырнуть из королевской свиты! Разве не то же он проделал с Шоном Забиякой?

– Или ты не веришь в мое поручительство? – спросил Даттам.

– Тебе-то я верю, а что это такого сделал Арфарра, чтобы я ему верил? Этот пес натравливает простонародье на господ, одевает лавочников в шелк и бархат, хочет сделать у нас, как в империи!

– У него ничего не выйдет, – сказал Даттам.

– Почему это? – подозрительно осведомился Марбод.

– Потому что у вас поля орошают дожди, а не каналы.

– При чем здесь дожди? – искренне изумился Марбод.

– При том, друг мой, что если поля орошают каналами, то нужны чиновники, чтобы следить за ними и их проектировать, и без чиновников такая страна погибнет от засухи и недорода. А у вас поля орошают дожди, и вам чиновники совершенно не нужны, вам достаточно шаманов и рыцарей.

– Э-э! – сказал Марбод, – так дело не пойдет! Это ты хочешь сказать, Даттам, что если бы я жил по ту сторону гор, так я бы сейчас служил в управе, а не скакал на коне? Вздор! Дело не в каналах, а в душе народа, и каждому, кто попробует превратить алома в раба, придется сначала держать ответ перед моим мечом!

– Я боюсь, – улыбнулся Даттам, – что аломов уже превратили в рабов. Ведь аломы пришли в эту землю свободными, а теперь девяносто аломов из ста ходят в рабах у знати. В твоих рабах, Марбод. И вот Арфарре очень хочется их освободить.

– Ты как будто не заодно с ним, торговец! А ведь это ты притащил сюда эту колодку на наши шеи!

Тут откуда-то сверху раздался мелодичный свист. Марбод вздрогнул, а Даттам стукнул в тарелочку. Дверь кабинета раскрылась, и на ее пороге возник храмовый монах с бумагами на подносике.

– Скоро солнце покажется у пятой черты, – известил он, – до начала церемонии весеннего очищения дворца осталось четверть часа.

Было слышно, как за дверьми поют серебряные раковины, и крик их походил на крик испуганных цапель.

Даттам обернулся, чтобы попрощаться с Марбодом: но бывший королевский дружинник уже исчез. «Что-то он затеял?» – мелькнуло в голове Даттама.

А Марбод, выйдя на балкон, обхватил руками резной столб и задумался. Слова Даттама о дождях и каналах поразили его. Вот этим-то и пугали люди империи: уменьем сказать такое, от чего дворянская честь превращалась в труху, – в производное от природных условий! А ведь он, Марбод, был в империи, и, точно, видел каналы: так почему же он сам о них не подумал? Неужели, если бы он, Марбод, жил по другую сторону гор, он бы сейчас кормился не мечом, а докладными?

Или помириться? Действительно помириться? Позволить этому старику с мангустой безнаказанно провести церемонию, принадлежащую роду Кречета?!

Кто-то тронул Марбода за плечо. Марбод обернулся: перед ним стоял Гин, его вольноотпущенник, торговец птицами.

– Так как, господин? – искательно спросил Гин, заглядывая в лицо рыцарю. Веснушчатая рожа его запотела от страха, как чашка – от холодного вина.

– Я тебе где сказал стоять? – усмехнулся Марбод. – Вон там и стой. И помни, что кто не исполнит приказа господина, тот в следующей жизни родится лягушкой.

Было хорошо видно, что Гин это помнил. И ему не хотелось родиться в будущей жизни лягушкой, хотя у лягушек не было господ и рабов.

* * *

В кабинете Арфарры толпились монахи и верные. Верные, которые из аломов, уже приплясывали, снаружи стоял сильный крик. Эконом Шавия закрутился возле учителя, искательно глядя в лицо:

– Будьте осторожны, – лепетал он. – Там, внизу, у каждого оружие. Здесь ведь как? Если убили, так и неправ. Божий суд, особенно на глазах у короля. Отчего зимой Марбод Белый Кречет зарубил Ферла Зимородка прямо у ступеней трона?

Арфарра погладил мангусту и сказал:

– Меня бы давно убили, да только мертвый колдун сильнее живого. Нет, сегодня убьют другого.

Шавия затрясся, как корзинка, в которой веют рис:

– Кого?

Арфарра, не отвечая, выпустил мангусту из рук. Умный зверек побежал вниз, в серединную залу.

* * *

В серединной зале Неревен недолго выбирал, за кем ему ходить, за чужеземцами или Даттамом. Он видел, что Даттам идет на женскую половину, и прилепился к нему, как минога.

Там уже сидел эконом Шавия. Даттам поцеловал подол старой женщины, вдовствующей королевы, и попросил принять его после молебна.

Королевская сестра, прекрасная Айлиль, увидела Неревена и велела ему явиться завтра вечером и лютню с собой взять. Тут Неревен улыбнулся, впервые за два дня, и небо ему стало мило и земля хороша.

Серединную Залу после штурма замка восстанавливали три раза, и все три раза не могли свести купол. Теперь зала была почти такой же, как в настоящих управах, и небо на куполе было настоящее, а не голубое, видимое: яшма, серебро, каменная кисея; чертоги Ста Полей, Облачная Зала. Колонны Облачной залы на росписи превращались в яблони Небесного Сада. Сад был также Океаном, а края у Океана заворачивались, как у шелкового свитка с указом, и люди видели все мироздание целиком и тут же видели, что оно безгранично.

Неревен сам помогал расписывать купол, и один раз, казалось, потонул в Небесном Океане, но ухватился за ветку в Саду и выплыл.

Неревен подумал, что учитель никогда в Небесном Океане не утонет, потому что купол он приказал расписывать по традиции, а сам считал, что небо – черное, безумное и пустое, и боги перед числами бессильнее, чем перед шаманами.

Неревен подумал, что Сад и Океан живут дружно, как при Иршахчане крестьяне, связанные порукой, и не мешают друг другу, и умножение символов способствует полноте толкования, потому что каждый значит не себя, а что-то иное. Числа, однако, ничего, кроме себя, не значат и сражаются за место в уме, как сеньоры, растаскивают мироздание на части: ««Я прав!» – «Нет, я прав!» Нехороший мир.



Поделиться книгой:

На главную
Назад