Флирт в Севильи

— Я говорю, что облить кислотой Ингебору могла и одна из присутствующих здесь женщин, — пояснил Дронго, — все четверо женщин, которые с нами приехали, достаточно высокого роста. А насильник был в плаще и шляпе. Если женщина наденет плащ и шляпу, ее можно в темноте принять за мужчину.

— Зачем вы мне это говорите? — разозлилась Лилия. — Вы думаете, что это я ее облила? Вам рассказали, что мы однажды сильно поспорили? Но я хотела лучше подать ее образ…

Она повысила голос, и все обернулись в их сторону.

— Тише, — крикнул Круминьш, — вы мне мешаете!

Омельченко повернулась и побежала в комнату, где переодевались девушки. Дронго понял, что ему нужно срочно успокоить гримера, и поспешил следом. Уже выходя из зала, он обернулся, взглянув на снимавшихся девушек. И заметил, что обе проводили его долгим взглядом. Очевидно, им было приятно демонстрировать себя именно ему. Остальных они явно не принимали в расчет.

Когда Дронго вышел, Круминьш даже растерянно оглянулся. У обеих девушек словно пропала энергетика секса, так мощно подаваемая на съемках еще минуту назад. Рута Юльевна хищно улыбнулась. Она как женщина понимала, в чем дело.

Дронго вошел в комнату, где находилась гример. Лилия обернулась и с явной неприязнью спросила:

— Может, на сегодня хватит меня мучить?

— Извините, — сказал Дронго, — я не хотел вас обидеть.

— Как только увидели голых девочек, сразу потеряли голову, — с вызовом сказала Лилия, — а я, между прочим, не намного их старше. И у меня нет никаких гримеров и визажистов.

— Извините, — еще раз сказал Дронго, — я не хотел вас обидеть, Лилия.

— Вы меня не обидели, — она опустила голову, — наверное вы узнали, что я развелась со своим бывшим мужем. Наверное, вы про него узнали. Но я не хотела… честное слово не хотела… Он меня так избивал. Об этом никто не знал. И я даже не знаю, кто вам об этом рассказал.

Дронго понял, что обязан молчать, чтобы не выдавать своего недоумения. Очевидно, у Лилии Омельченко была неприятная история с разводом, которая не была отражена в ее личном деле.

— Он не стал жаловаться, — сказала она, с трудом подбирая слова, — мы решили, что нам лучше не встречаться. Мы решили…

Она расплакалась. Дронго подошел к ней и взял ее руку.

— Не нужно ничего говорить, — попросил он ее, понимая, что ей необходимо выговориться. В такие мгновения человеку нужно исповедаться, и его трудно остановить.

Лилия села на диван, Дронго — рядом.

— Он меня бил, — продолжала она, — он меня так страшно бил. У меня должен был родиться мальчик, но он выпивал и бил меня. Кто-то рассказал ему, что я встречалась с другим, и он решил, что ребенок не его. Хотя ребенок был его, а с тем человеком я была только два раза.

Дронго поднял руку и погладил ее по голове.

— Я не думала его убивать, — всхлипнула Лилия, — я только оборонялась. Я плеснула в него кипятком, когда он снова хотел меня избить. Я плеснула в него кипятком и убежала из дома. Моя дочь жила у матери. У него были обожжены часть лица и плечо. Но он больше ко мне не приходил. Я увидела его только в суде. Он уехал в другую страну, и больше я его не видела.

Дронго видел, как она нервничает. Когда он снова попытался ее успокоить, она вырвалась.

— Думаете, это я облила кислотой Ингебору? Думаете, я сумасшедшая?

— Нет, — ответил Дронго и попытался прижать ее к себе и успокоить.

В этот момент в комнату вошел Пабло Гарсиа. Увидев Дронго, сидевшего на диване и прижимавшего к себе Лилию Омельченко, он явно смутился.

— Простите меня, — растерянно сказал Гарсиа, делая шаг назад, — я не хотел… не думал…

— Нет, Пабло, — вырвалась из рук Дронго молодая женщина, — это совсем не то, что вы думаете. Нет, не уходите…

Но Гарсиа, бормоча извинения, уже вышел из комнаты.

— Что вы наделали? — разозлилась Лилия. — Этот мужчина мне нравился. И я ему нравилась. Теперь он решит, что я шлюха и встречаюсь с каждым встречным. — Мне казалось, что я не каждый встречный, — пробормотал Дронго.

— Какая разница, — отмахнулась Омельченко, — теперь уже поздно. Нужно будет ему все объяснить. Я думала, что могу ему понравиться.

Она достала сигареты и, нервно щелкнув зажигалкой, закурила.

— Извините, — еще раз сказал Дронго, поднявшись с дивана, — мне казалось, что будет лучше, если я приду сюда и попытаюсь вас успокоить.

— Мне приятно, когда мне дают чек на тысячу долларов, — отрезала Лилия, — и еще когда за мной ухаживают мужчины. А не пытаются говорить мне гадости.

— Тогда будем считать, что я пригласил вас на ужин, — предложил Дронго. — Таким образом я смогу загладить свою вину?

— Сможете, — улыбнулась она сквозь сигаретный дым. — Когда мы встретимся?

— Сегодня в восемь. В холле, — предложил Дронго. Он обернулся и увидел, как в комнату входят Ингрид и Елена. Обе были достаточно уставшие. Очевидно, они слышали последние слова Дронго, если начали улыбаться, едва войдя в комнату.

— Извините, — сказала Ингрид, — мы вам не помешали?

— Нет, — ответил Дронго. Он видел капельки пота на плечах обеих девушек. Очевидно, они действительно устали и им требовался отдых.

Дронго вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Он стоял в коридоре и слышал, как Лена громко и со смехом сказала, обращаясь к гримеру.

— Ты время зря не теряешь. Отхватила такого мужика. Молодец Лиля, а мы разделись и бегаем как две голые дуры. Расскажешь потом, как тебе это удалось.

— Секрет фирмы, — громко и нагло сказала Лилия, и Дронго поразился перемене в ее голосе.

Он прошел по коридору и вышел в зал. Круминьш и Меднис пили из бутылок минеральную воду, Балодис куда-то исчез. Остальные испанцы отдыхали. Дронго услышал, что к нему подходит Рута Юльевна громко стуча каблуками.

— Может, мы с вами выйдем на улицу, — громко предложила она, строго глядя на Дронго.

Тот кивнул, и они вышли из зала. Рута Юльевна шла впереди.

«Почему она так сильно душится, — подумал Дронго, — наверное выливает на себя не меньше полфлакона. Хотя, наверное, жаловаться глупо. Когда я прохожу, после меня остается такой же терпкий аромат. Многим женщинам нравится».

Хотя был в его жизни один случай…

Он вспомнил, как однажды брал билеты в Сан-Франциско. Это было лет десять назад, и в разваливающемся тогда всесоюзном «Аэрофлоте» все еще работали прежние сотрудники, не умевшие перестроиться и работать на клиентов.

В Баку, в одной из касс, продававших билеты на международные рейсы, он заказал сразу шесть билетов. И пока их ему выписывали, сидевшая за стойкой напротив него молодая женщина, коротко стриженная и в очках, неожиданно сказала ему, что ее тошнит от этого запаха. Наверно, он слишком придирчиво уточнял дату рейса и условия полета. Но когда сотрудница авиакомпании так откровенно хамит клиенту, тот может просто повернуться и уйти. В бывшем Советском Союзе сделать подобное было невозможно. Однако он все-таки ушел, а затем выкупил билеты через Москву Хотя, кажется, это был единственный случай, когда запах «Фаренгейта» так явно не понравился.

Они вышли на улицу. Рута Юльевна покачала головой.

— Честно говоря, я такого не ожидала.

Она говорила на хорошем русском языке, но с сильным латышским акцентом.

— Я вас не понимаю, — удивился Дронго.

— Мне казалось, что Андрис не может прислать к нам несерьезного человека, — надменно сказала она, — но я просто возмущена, нет, я не нахожу слов, чтобы сказать, как я огорчена. Вы приехали сюда обеспечивать безопасность нашей группы…

«Чего она хочет?» — устало подумал Дронго.

— Вместо этого нашей группе нужна безопасность от такого сексуального маянька, как вы, — возмущенно продолжала говорить Рута Юльевна. Ее ярко накрашенные губы, казалось, готовы были извергнуть целый водопад обвинений. — Когда я хотела войти в комнату к нашему гримеру, Пабло Гарсиа не пустил меня туда, посоветовав не торопиться. Вы, очевидно, решили, что можно приставать к нашим женщинам. Очевидно, вы перепутали съемки в порножурналах с серьезной работой, которой мы занимаемся в нашем агентстве. Кто вам разрешил так себя вести? Или вы увидели обнаженных женщин и решили, что можно чувствовать себя так вольготно?

— Вы, кажется, не поняли, — сказал Дронго, — между нами ничего не было. Она плакала, а я ее успокаивал.

Но его слова только еще больше разозлили женщину.

— Чтобы вы не смели входить в комнату, где переодеваются наши девушки! — закричала она, и в этот момент на улицу выскочил Ионас Балодис.

— Что случилось? — спросил он, глядя на собеседников. — Почему вы кричите? — обратился он по-латышски к коммерческому директору

— Пусть он вам сам расскажет, — сердито ответила Рута Юльевна и покачала головой. — Сексуальный фавн, — сказала она с отвращением, — в вашем возрасте люди уже успокаиваются и ведут себя более прилично. Я думала, вы серьезный человек.

Она повернулась и пошла обратно. Балодис проводил ее изумленным взглядом.

— Я не видел ее такой раздраженной, — признался он. — Что случилось? Почему она так нервничает?

— Лучше спросите у нее, — ответил Дронго, чуть ослабив узел галстука, — в этой жаре люди сходят с ума.

Они вернулись в зал, где начался второй этап съемок. Рута Юльевна грозно посмотрела на них, но ничего не сказала. Девушки вышли на съемки уже в светлых купальных костюмах.

«Странно, — подумал Дронго, — почему-то черные купальные костюмы выглядят более сексуально, чем белые. И вообще черное белье выглядит более сексуально. Непонятно почему. Хотя, возможно, это мое собственное восприятие. Некоторым нравится белый цвет, другим — желтый, третьих возбуждает красный».

Меднису не понравилась композиция, и он показал, куда нужно встать. Круминьш возразил, ему казалось, что будет лучше, если девушки встанут ближе к стене и тени от их фигур, удлинившись, упадут на стену. Оператор начал возражать. Он должен был сделать несколько снимков, а затем начать свою работу, но Круминьш настаивал на своем решении. Меднис с досадой убрал фотоаппарат. Очевидно, они ругались по-латышски. Балодис поднялся, чтобы их успокоить. Дронго подошел и встал рядом с Гарсиа. Испанец посмотрел на него и сказал:

— Я не хотел вам мешать, сеньор, извините меня.

— Вы нам не помешали, — ответил Дронго, — она волновалась, и я пытался ее успокоить. Между нами ничего не было.

— Ах, сеньор, это Севилья, — сказал со вздохом Гарсиа. — Вы знаете, что сказала по поводу нашего города святая Тереза? Еще много лет назад. Она сказала, что если кто-нибудь сумеет хоть однажды предотвратить грех в Севилье, это будет по-настоящему богоугодное дело. Под нашим шальным солнцем люди сходят с ума, женщины отдаются первым встречным, а мужчины стреляются из-за любви. Разве вам не говорили, что Севилья — город Дон-Жуана? И блистательной Кармен? Вы видите, как ругаются эти мужчины? Думаете, из-за съемок? Нет, конечно. Это на них действует наше солнце. Наше южное солнце, сеньор.

Круминьш, устав спорить, махнул рукой и разрешил Меднису снимать так, как он хочет.

— Можно я дам вам совет, сеньор? — вдруг спросил Гарсиа. — Мне кажется, вам очень жарко в вашем костюме, даже в таком легком. Будет лучше, если вы переоденетесь. Или у вас под пиджаком оружие? Мне говорили, что вы эксперт по вопросам безопасности.

— У меня нет оружия, — ответил Дронго, — а насчет костюма, вы, кажется, правы. Мне нужно переодеться. Я не думал, что здесь будет так жарко. Утром обещали только двадцать девять градусов.

— Это средняя температура по городу, — усмехнулся Гарсиа, — а на этом берегу реки все тридцать пять.

— Я привык к жаркой погоде, — заметил Дронго, — в моем родном городе нередко до сорока градусов в тени.

— Значит, вы такой же южанин, как и я, — улыбнулся Гарсиа, — но у нас говорят, что здесь особое солнце. Даже когда температура нормальная. Наше солнце сводит всех с ума.

— Я учту ваши слова, — кивнул Дронго.

— Очень жарко, сеньор, — повторил Гарсиа, — поэтому все немного нервничают. Я тоже был неправ, когда помешал сеньоре Руте войти к вам в комнату. Думал, что вам нужно остаться, как это правильно, один и один.

— Наедине.

— Си, да. Наедине. Я не думал, что она так будет нервничать. Наверное, вы ей понравились, сеньор. И ей неприятно, что ее работница может отбить такого красивого мужчину.

«Только этого не хватало», — подумал Дронго.

— У нас скоро сиеста, — напомнил ему Гарсиа, — с часа дня до четырех. Вы успеете съездить в отель.

Съемки продолжались. Балодис вернулся на свое место. Лилия Омельченко так и не вышла из гримерной до обеденного перерыва. Дронго решил, что будет лучше, если он не останется на обед, а уедет в отель переодеться.

Оставив группу, продолжавшую работать, он вызвал такси и вернулся в отель. Приняв душ, заказал себе в номер сэндвич. Переодевшись в темную майку и светлые брюки, он надел удобную легкую обувь и вышел из номера, чтобы вернуться на съемки. У него был триста первый номер и расположен он был на верхнем, третьем, этаже. Дронго собирался выйти из номера, открыл дверь и в этот момент увидел, что открывается дверь лифта. Триста первый номер отеля «Альфонсо Тринадцатый» выходил прямо на площадку перед лифтами. Услышав знакомые голоса, Дронго закрыл дверь и прислушался.

Никаких сомнений не было. Это были Лилия Омельченко и Витас Круминьш. Дронго узнал голос режиссера. Они говорили по-латышски. Лилия весело смеялась. Дронго чуть приоткрыл дверь. В руках у гримера был тот самый пакет, который ей передал Гарсиа. Они шли по коридору, и Дронго увидел, как рука режиссера дотронулась до ягодиц молодой женщины. Она громко засмеялась. Кажется, ей нравилось подобное обращение. Дронго нахмурился.

«Как быстро они закончили съемки, — подумал он. — Неужели они не остались там обедать? Гарсиа сказал мне, что группа будет обедать вместе».

Круминьш и его спутница скрылись за поворотом.

«Нужно было взять мобильный телефон этого придурка Гарсиа, — разозлился Дронго, — он обещал мне, что они будут работать в павильоне. Почему он разрешил им уехать? Или он специально попросил меня поехать переодеться, чтобы дать им возможность разъехаться? Типичная южная хитрость».

Что теперь ему делать? Возвращаться на съемки? Кажется, Лилия сказала, что единственный профессионал в группе — это Круминьш. Странно, что он слабо проявлял свой темперамент во время съемок. Хотя сколько ему лет? Пятьдесят шесть. Выглядит он гораздо старше. И жизнь его сильно побила. В таком возрасте и с такой потенцией вполне вероятно, что ему не нужны молоденькие девушки. Что он сумеет сделать с двадцатилетними красавицами? Разве что обойти их так, чтобы никогда не встречаться. А вот с Лилией Омельченко, готовой склонить голову на плечо готового рисковать мужчины, ему будет достаточно комфортно.

Хотя на самом деле все это только глупое предположение. Лучше всего подслушать у двери, чем они будут заниматься. Но, во-первых, в этом отеле установлены камеры наблюдения и Дронго сразу заметят сотрудники службы безопасности отеля, которые застанут его за этим постыдным занятием. Во-вторых, входные двери в этом отеле достаточно плотные, чтобы рассчитывать что-либо услышать. К тому же комнаты отделены от входа еще и небольшими коридорами.

Он пошел к лифту, еще раз подумав, как мало он знает человеческую природу. Лилия Омельченко, которая только недавно плакала у него на плече и приняла его приглашение на ужин, довольно уверенно чувствовала себя, направляясь в номер к режиссеру. Наверное, она справедливо считала, что в ее возрасте нужно наверстывать упущенное и не отказывать никому. Именно поэтому она заигрывала с Дронго, флиртовала с Пабло Гарсиа и отправилась в номер Круминьша.

Дронго спустился вниз и, вызвав такси, поехал обратно в павильон. Когда машина уже выезжала на площадь перед отелем, Дронго заметил медленно идущего Эугена Медниса.

«Кажется, я напрасно туда еду, — подумал Дронго, — Гарсиа меня просто обманул».

Глава седьмая

Но Пабло Гарсиа не собирался его обманывать. Он был прав, когда говорил о том, что все останутся обедать. Откуда было знать Дронго, что, говоря обо всех, Гарсиа имел в виду девушек, снимавшихся в павильоне, и коммерческого директора. Дело в том, что после перерыва должны были работать французские визажисты и модельеры со своим фотографом.

Разумеется, Круминьш, Меднис и Лилия Омельченко могли бы остаться, но они предпочли отправиться в отель, чтобы немного отдохнуть и затем вернуться к концу съемок. Сказывалась и некоторая ревность по отношению к западным коллегам, которым платили во много раз больше.

В павильоне остался и Балодис, который, пообедав со всеми, снова устроился на скамейке, чтобы наблюдать за съемками. После перерыва девушек одели в роскошные наряды от известных французских и испанских фирм. Теперь они позировали для фотографов, и Дронго подумал, что в такой одежде Ингрид и Лена смотрятся не хуже, чем в купальных костюмах.

Он сел на скамью рядом с Балодисом. Тот осмотрел его с ног до головы и одобрительно кивнул. От него довольно сильно пахло пивом.

— Уже переоделись, — сказал Балодис, — правильно сделали. Мы выходили на улицу, там такая жара.

— Не больше тридцати пяти, — сказал Дронго.