Последняя жертва "Магистра"

– Мой бывший муж, Владислав. Мы с ним развелись в прошлом году. Он оставил за собой комнату…

– Он и живет здесь?

– Да… То есть нет! – видно было, что Ольховской эта тема неприятна. – Изредка Владислав приходит…

– Простите за нескромный вопрос: в чем причина вашего развода? Это нужно…

– Если нужно… – Ольховская нервно пожала плечами. – Владислав очень – да, да, очень! – талантливый скрипач. Жили мы с ним хорошо. Он любил меня. И я… тоже. Но года три назад Владислав пристрастился к игре в преферанс, начал выпивать. Дальше – больше… Зарплату домой не приносил, продал все свои ценные вещи. Даже скрипку… Я не выдержала…

– А он… не мог?

– Что вы? Все, что угодно, только не это! Вы не знаете Владислава. При всем том он честный человек. После развода даже копейки не взял, хотя у меня деньги были, я их не прятала, и он знает, где они лежат.

– Кто же тогда? Алифанова, Новосад? Ведь если рассудить здраво, драгоценности, в том числе уникальный бриллиант, мог взять человек, который точно знал, что они у вас имеются и где лежат. Не так ли?

– Нет! Только не они! Поверьте, не будь этого злополучного перстня с "Магистром", я никогда в жизни не пришла бы в милицию с подобным заявлением. Остальных ценностей мне, конечно, жаль: все-таки память о бабушке, которую я очень любила. Но не настолько жалко, чтобы из-за них на моих лучших подруг пало подозрение в краже. Я за них могу поручиться чем угодно.

– Ну уж поручиться…

– Как вы можете… – Ольховская с возмущением посмотрела на Дубравина. – Вы своим друзьям верите?

– Друзьям – да. И на вашем месте утверждал бы то же. Но посудите сами: по вашим словам, когда вы были в театре, никто в квартиру не заходил. Так? Так, ибо все вещи на местах, ничего не пропало, на первый взгляд, конечно, в чем я сомневаюсь, так как, вернувшись после спектакля вместе с подругами, вы не проверяли содержимое ларца. Итак, остаются ваши подруги и бывший муж, который мог воспользоваться вашим отсутствием, чтобы таким образом решить свои финансовые затруднения; а что они у него постоянные и он в долгах, это несомненно. Допустим, это дело не их рук. Тогда кто? И как? Нечистая сила? У потусторонних сил иная специальность, и мне в моей работе встречаться с ними не приходилось.

– Не знаю… Просто не представляю… – Ольховская с трудом сдерживала слезы.

– С вашего позволения, я позвоню в управление, – понял ее состояние Дубравин и решил пока оставить актрису в покое. – Нужно вызвать эксперта-криминалиста, пусть поработает. Это не займет много времени. Не возражаете?

– Пожалуйста… – и Ольховская вышла на кухню. Майор посмотрел ей вслед, вздохнул с сочувствием и набрал номер экспертно-криминалистического отдела.

7. СВИДЕТЕЛИ

– Финита… – наконец щегольнул латынью эксперт, немолодой майор, которого почти все сотрудники ОУР звали просто дядя Саша. И принялся собирать свой чемоданчик.

– Ну что? – спросил его Дубравин с надеждой.

– Спешишь, все спешишь… – проворчал дядя Саша. – Торопыгин. Ларчик и шкатулку забери с собой. Вещдок.

– Как замок входной двери?

– В порядке. Без повреждений. Если только дверь была открыта не ключом, то можешь не сомневаться – здесь поработал "домушник" с немалым стажем и весьма солидной выучкой. Работа чистая… Пальчики я везде срисовал. Ты со мной?

– Еще задержусь.

– Тогда я покатил. Бывай…

Ольховская, пока в квартире работал эксперт, так и не вышла из кухни.

– Ариадна Эрнестовна! – позвал ее Дубравин.

– Вы уходите? – спросила она недружелюбно. "Плакала…" – догадался майор о причине дурного настроения актрисы.

– Пока нет. Я хочу отнять у вас еще минут двадцать. Мне нужны перечень вещей и их описание. Вам не трудно это сделать?

– Нет… – Ольховская потерла узкой ладошкой лоб, что-то припоминая, и вдруг быстро пошла в спальню бабушки.

Возвратившись, она протянула Дубравину миниатюрный электрический фонарик.

– Вот…

– Зачем?

– Или я стала мнительной, или. Фонарик в тот вечер, когда она умерла, лежал в ее спальне. Тогда я не придала этому значения и, убирая перед похоронами комнаты, засунула его впопыхах в белье. Но теперь могу точно сказать, что у нее не было фонарика. Откуда он взялся?

– Интересно… У вас найдется бумажная салфетка?

– Конечно.

– Заверните, пожалуйста, фонарик в салфетку. Я его заберу. Ларец и шкатулку тоже.

Заполучив перечень вещей из ларца, которые унес с собой вор, майор распрощался с актрисой и поспешил в управление. Долго там он не задержался: передав вещественные доказательства, как теперь стали именоваться ларец, шкатулка и фонарик, в распоряжение ЭКО, Дубравин поехал к Крутских.

– …Что вы говорите?! – всплеснул руками Модест Савватиевич. – Это же настоящее злодейство – похитить такой камень, такой уникум… Ай-ай-ай… – сокрушенно покачал головой. – Прискорбный случай… Да-с…

– Модест Савватиевич, я к вам за консультацией. Что собой представляет этот "Магистр"? Неужели и впрямь такой уникальный бриллиант? Совершенно невероятно – в нашем городе… Может, подделка?

– Молодой человек! – глаза Крутских гневно заблестели. – Я вам прощаю это невольное и оскорбительное сомнение в моей высокой квалификации ювелира только потому, что до сих пор мы с вами не были знакомы. Да-с. Я отвечаю за свои слова – это "Магистр". Могу подтвердить письменно, если требуется.

– Об этом я и хотел вас попросить. И, будьте добры, составьте по возможности точное описание камня – цвет, вес, какая огранка… И что там еще… А также, если сумеете, нарисуйте и опишите внешний вид перстня и прочих вещей из ларца.

– Сумею, сумею… Я ведь еще и художник-гравер.

– Отлично. Вот бумага и авторучка…

Когда Крутских закончил писать, за окнами уже было темно. "Опять мне Драч всыплет… – удрученно думал Дубравин. – На доклад никак не успеть… – посмотрел на часы, завздыхал. – И телефона здесь нет. Вот невезение…"

– Спасибо, Модест Савватиевич, – принимая от старого ювелира кипу исписанных и изрисованных листков, поблагодарил майор. – Возможно, вы еще понадобитесь мне по этому делу, так я вас заранее об этом прошу…

– Всегда к вашему услугам. Да-с…

– Модест Савватиевич, а вы, случаем, никому не рассказывали о "Магистре"?

Крутских слегка вздрогнул и быстро-быстро замигал на удивление длинными ярко-рыжими ресницами.

– Н-нет… – он не ожидал такого вопроса и, судя по всему, растерялся немного. – По-моему, нет… Да и кому это нужно?

– Ну что же, тогда до свидания…

На другой день майор пригласил в управление Алифанову и Новосад, подруг Ольховской. С Драчом обошлось: его куда-то срочно вызвали, и он на работе даже не появлялся. "Зря спешил. Два рублика с полтиной только крылышками взмахнули…" – думал Дубравин с сожалением – он добирался на такси, потому как погода опять оставляла желать лучшего, и автобусы ходили нерегулярно.

– Бронек, – обратился он к Белейко. – Придется тебе сегодня на полдня снимать квартиру

– Что, клиентов привел?

– Клиенты в парикмахерской, – не принял его шутки майор

– Ладно. Пошел… – Белейко понял, что его друг не в духе, и поспешил к двери.

– Погоди, – остановил его Дубравин. – Там в коридоре девушка рыженькая сидит, Алифанова. Позови.

– Будь сделано…

Алифанова произвела на майора приятное впечатление. Она была невысокого роста, полненькая, розовощекая, с лицом в россыпях мелких веснушек, чуть курносая и застенчивая. От нее исходила простодушная доброта, без малейшего жеманства и желания блеснуть: скромная прическа, не менее скромная одежда; немного испуганные зеленые глаза смотрели прямо, без хитринки, не таясь.

– …Да, я уже знаю. Мне Ада говорила.

– Что именно она вам сказала?

– Думала, что это розыгрыш, что кто-то из нас пошутил. Мы ведь вместе заканчивали театральное училище, занимались в одной группе. Ну и, сами понимаете, иногда позволяли себе… нечто подобное..

– Вы учились вместе? Но, мне кажется, Ольховская старше вас.

– До училища Ада закончила университет – так захотели ее родители. Но потом все же сумела их убедить, что ее призвание – театр. И это действительно так: у нее талант необычный.

– Ирина Викторовна, а что вы думаете по поводу этой неприятной истории?

– Я поначалу просто не могла поверить. Ада показывала мне и Валентине ларец и этот перстень… Честно признаться, мы были восхищены. Валя даже расстроилась: она всегда считала Аду везучей. А тут такое подтверждение – можно позавидовать.

– Почему расстроилась?

– У них еще с первого курса соперничество. Валя ведь тоже незаурядная актриса.

– В чем проявлялось это соперничество?

– А, смешно вспомнить… Глупости всякие…

– И все-таки?

– Например, если у Ады появлялась новая красивая шляпка, то можно было не сомневаться, что на следующий день у Вали будет такая же или получше. Если за Адой кто-либо начинал ухаживать, то мы уже заранее знали, что Валентина постарается перебежать ей дорожку…

– И они после всего этого остались подругами?

– Вы не знаете женщин, товарищ майор. Самые лучшие подруги – самые большие завистницы. Особенно такие красивые, как Ада и Валя. Ну и, кроме всего прочего, у Ады характер мягкий, покладистый, не то, что у Валентины. Потому ее выходки Ада воспринимала спокойно, не обижалась. Единственное, в чем Ариадна была неуступчивой, так это когда дело касалось распределения ролей в спектаклях. Тогда они и впрямь ссорились, некоторое время не разговаривали друг с дружкой, но потом опять мирились и жили душа в душу…

Дубравин видел, что Алифанова волнуется. Да и не мудрено: вызов в милицию редко кого оставляет спокойным и равнодушным. Но волнение актрисы было несколько иного рода – при всей своей откровенности она панически боялась даже невзначай, намеком, возвести напраслину на тех людей, про которых ее спрашивал майор.

Он задавал вопросы, тихо шуршала лента диктофона, записывая мелодичный голосок Алифановой, но Дубравин никак не мог отделаться от мысли, что из-за своей чрезмерной щепетильности актриса все же кое-что не договаривает. Что и в какой мере это важно для следствия, судить была трудно…

С Новосад разговор у майора не получился так, как ему этого хотелось бы. Она была резка и с первых минут дала понять ему, чтобы он не рассчитывал на полную откровенность и взаимность. Видно было также, что Новосад относится к милиции с предубеждением и даже иронией. Это поначалу немного злило старшего оперуполномоченного, но он старался не подавать вида.

Памятуя слова Алифановой о соперничестве Новосад с Ольховской, Дубравин поневоле сравнивал их. Примерно одного роста – чуть выше среднего, прекрасно сложенные, разве что Ольховская немного полнее и с более мягкими, женственными движениями, они отличались разительно. У Ольховской был правильный овал лица с мраморной белизны кожей, а у Новосад лицо удлиненное, смугло-цыганковатое; волосы у первой длинные, светло-русые, с золотым отливом, тогда как на голове второй кудрявились волосы цвета воронова крыла, жгуче-черные, с блеском хорошо полированной стали; у Ольховской глаза зеленели-голубели прозрачным аквамарином, а у Новосад черные точки зрачков, казалось, смыкались с белыми до синевы глазными яблоками и были бездонны, загадочны и быстры. Дубравин про себя охарактеризовал их так: у Ольховской – "добрая" красота, а у Новосад – "злая", хотя понимал, что его "классификация" весьма условна и к делу отношения не имеет.

И все же Новосад ему понравилась. Чем? – трудно было сказать. Может, резкой непримиримостью или остротой суждений, которые она и не пыталась облечь в стереотипные, приемлемые формы, а возможно, и внутренней собранностью, которой явно не хватало Ольховской.

В конце дня, захватив заключение эксперта ЭКО, он пошел на доклад к начальнику ОУР.

Подполковник выглядел уставшим, был не в духе, дело по трем кражам его почему-то мало интересовало, а вот по поводу заявления Ольховской он проявил удивительную дотошность.

– …В заключении ЭКО утешительного мало, – докладывал Дубравин. – На ларце следы пальцев рук Ольховской, ее бабушки, ювелира Крутских и обеих актрис, Алифановой и Новосад. На шкатулке – Ольховской и ее бабушки, Софьи Леопольдовны Шустицкой. На фонарике – Ольховской и еще чьи-то. Замок двери без повреждений.

– Выводы?

– Или кто-то из подруг, или бывший муж, или мы имеем дело с очень предусмотрительным и сведущим в этом занятии человеком.

– Расплывчато. Поконкретнее можно?

– Предполагаю, что и в данном случае поработал тот самый неуловимый вор, который уже обчистил три квартиры.

– Неуловимый по вашей вине, между прочим, – резче обычного сказал Драч, хмуря брови.

– Да, – не стал возражать Дубравин и подумал: "Тебя бы на мое место сейчас… Мол, мы – умы… Можно подумать, что чем выше кресло, тем больше ума…"

– Какие у вас соображения по поводу фонарика?

– Очень загадочная история. И сам фонарик довольно интересная и необычная вещица. Западно-германского производства.

– Даже? Любопытно… Время выпуска удалось установить?

– Фонарик изготовлен три года назад.

– Непонятно, как он мог туда попасть… Мужа Ольховской вы уже опрашивали?

– Сегодня не успел. Но она утверждает, что фонарик не его.

– Проверьте. И, надеюсь, уже приняты меры по выявлению уворованных драгоценностей?

– Конечно. Предупреждены все скупочные пункты и антикварные магазины. Размножены и разосланы описания вещей из ларца.

– А другие каналы?

– Вы имеете в виду барыг?

– Именно.

– Тут нужна ваша помощь…

– Хорошо. Я дам соответствующие указания. У вас все?

– Так точно.