Заговор

— Из-за девицы? — зарычал О'Коннелл. — Откуда, черт побери, ты это взял? Мы даже представления не имеем, как этих мужиков увязать со Шентеном, не говоря уж — друг с другом. А Вотапек — тут увязка чисто теоретическая. Боб, ты, может, удивишься, но примыкать к консерваторам еще не значит быть полоумным заговорщиком.

— Ну да, консерватор — это попросту тип с неверно избранной перспективой.

— Что бы ни утверждал наш молодой Мао, — продолжал О'Коннелл, — нам известно только то, что они посещали сенатора с определенной периодичностью. Раз в августе, дважды в октябре и вот сейчас, две ночи назад. Не будем забывать: это была мелкая операция. Щелкнуть несколько фотографий, задать несколько вопросов. — Он обернулся к Стайну: — Зачем понадобилось прикрытие, Боб? Возможно, шериф подрабатывает на стороне. Что-то вышло из-под контроля, и он не захотел, чтобы кто-то об этом узнал. Могли фильм телевизионный снимать. Что, впрочем, не требует особого внимания со стороны комитета. Виноват, ребята, но в данный момент наша недавно усопшая юная подруга…

— Это тупик, — перебил Притчард и швырнул папку на стол. — Что, похоже, возвращает нас к моему ранее высказанному предложению.

Некоторое время О'Коннелл молчал.

— Я полагал, мы сошлись на том…

— Чтобы оставить ее в покое? — подхватил Притчард. — У нее есть время оправиться.

— Оправиться? — Ирландец, казалось, никак не мог подыскать слова, затем, будто разъясняя азы, он заговорил: — Сейчас она участвует в исследовании, Артур. В госдепе…

— И уж точно, с ума сходит от скуки.

— Что, вероятно, для нее большой шаг вперед. — О'Коннелл подождал ответа, когда же его не последовало, напомнил Притчарду: — Госдеп вне юрисдикции комитета. Даже если хочется, ты ее пальцем не можешь тронуть.

— Мы оба знаем, что это неправда. — Притчард встал и направился к бару. — Ну, перевернет она несколько камешков. Крылья свои опробует. Возможно, это самое для нее лучшее.

— Артур, ты что, не слушал меня? — О'Коннелл разгорячился не на шутку. — Пустить ее снова в поле, каким бы простым ни было задание…

— Она идеал. Ее работа в Иордании считается хрестоматийной.

— Была идеалом, Артур. Была. — Гейлин смотрел, как Притчард отпил из стакана. — Или ты забыл, на кого она была похожа после Аммана? — Он подождал, пока взгляды их встретятся. — Это не тема для обсуждения. Мы оставляем ее в покое, Артур. Мы даем ей жить своей жизнью.

— В общем-то… у нее уже есть кое-какая информация.

— Что?! — Это уже взорвался Стайн. — Все это сугубо доверительно…

— Не волнуйся, Боб, — продолжил Притчард, избегая взгляда О'Коннелла. — У нее абсолютный минимум. Названия организаций, разные игроки… ах да, еще это, с Энрейхом. Не получится ничего другого, так хоть, может, ей удастся выяснить, как это стыкуется. И все — через ее контакты по исследованию, и, значит, с нашей конторой это никак не связывается.

— Если меня что и беспокоит, так вовсе не наша контора! — вспылил О'Коннелл.

— Отчет звучит как рутинный подбор фактов по Новым правым, — продолжал Притчард, — никаких упоминаний о Шентене, нашей операции, о девушке…

— Что?! — О'Коннелл изо всех сил пытался умерить ярость. — Оставь ее душевное состояние, ты что, ввел ее вслепую?

— Доклад сведен воедино, так что она будет считать, что проводит общую корректировку данных досье. Не волнуйся, здесь совершенно не о чем беспокоиться.

О'Коннелл долго буравил глазами старого приятеля, потом сказал:

— Положим, я на все сто согласен, что Боб раздувает эту штуку до предела, но все же мы имеем дело с крупными игроками, Артур. Одно дело — якшаться с ними, но если убийство все же связано с этими людьми, если эти люди способны на такое, мы обязаны спросить: почему? А иначе швырнем ее в заваруху, которая окажется гораздо опаснее, чем Амман.

— Вот именно поэтому она и идеал. — Притчард заговорил более строго. — Если выяснится, что все свелось к погоне за дикими гусями, значит, мы потратили на нее совсем немного времени и спасли куда больше своего, не развернув целую операцию. Если же нет… она знает, как о себе позаботиться.

— Тут есть о чем спорить.

Они уставились друг на друга, потом Притчард отвернулся к окну. Розовые и красные лучи пронзали облака, омывая потоком света купол Капитолия.

— Знаешь, люблю я этот вид. Настаивал на этом кабинете. Лучшее, что мне удалось. — Льдинка лопнула в стакане, и по стеклу потек ручеек виски. Артур обернулся. — Вам придется довериться мне, джентльмены. Узнать меня немного лучше, чем до сих пор. — Он сделал большой глоток. — Я буду неотступно следить за ней — вытаскивать, когда придется туго. Есть шансы, что этого не случится, но все мы заодно. Досье на наш прославленный квартет всегда могли бы быть более пухлыми. — Притчард опустил стакан. — Учитывая природу того, что уже удалось выявить, кое-что вот-вот…

— Объявится? — О'Коннелл слишком часто слышал эти слова прежде.

Притчард улыбнулся:

— Вот именно. И когда это произойдет, мы ее отзовем. Вполне честно? Слушайте, мяч уже в игре. Если тут что-то есть, все, что ей потребуется, — это вызвать изумление. Сколь тяжек окажется труд?

* * *

С дорожной сумкой в одной руке, кейсом в другой и сумочкой через плечо Сара Трент выглядела как адвокат, совершающий еженедельную поездку в Нью-Йорк. Тяжелое зимнее пальто игриво распахивалось чуть выше колен, являя миру пару весьма стройных ног. При своих пяти футах и семи дюймах, стройном, спортивном сложении Сара привыкла, что на нее оглядываются. Она улыбалась, ее глубоко посаженные карие глаза сияли, пока она пробиралась по платформе к вагону для некурящих. Для послеполуденного четверга метролайнер, скоростной поезд Вашингтон — Нью-Йорк, оказался на удивление пустым, и Сара поняла, что ей удастся занять два кресла, вытянуть ноги и с комфортом домчаться до Нью-Йорка за три часа.

Поезд самолету она предпочла по одной простой причине: копание в бумагах требует времени, двух дней не хватило, чтобы перелопатить все материалы, попавшие на ее рабочий стол. Исследовательская корректировка данных. Сопроводиловка гласила: «Требуется исчерпывающая информация для новой системы. Место у нас есть — нужно его заполнить». Типично бюрократическое рассуждение.

И вот, выбрав пару кресел в середине вагона, Сара кинула сумку и кейс к окну, сама же плюхнулась в кресло у прохода. Расстегнув пальто, потянулась за кейсом.

Последние два дня она провисела на телефоне, стараясь сложить воедино кусочки информации в папках. Их набралось совсем мало. Большинство людей знали о трех именах еще меньше, чем уже узнала сама Сара. Стоило же ей копнуть глубже, как вслед за тягостной паузой следовали резкости, не оставлявшие сомнений в том, что ее стремление заглянуть подальше не одобряется. И все же, невзирая на отказы, всплыло несколько названий, привлекших ее внимание: организации, которые, по-видимому, могли быть причислены к категории различных мелких группировок правых сил, оставаясь все же по эту сторону респектабельности.

В процессе копания Сара постоянно натыкалась на дно имя. Некто Александр Джасперс, плодовитый ученый, последние пять лет неустанно публиковавший одну за другой статьи о, говоря словами автора, «новой благопристойности в консерватизме». Сара пролистала несколько его опусов и, поняв, что отыскала кладезь информации, договорилась с Джасперсом о встрече. Позвонив к нему в приемную, она, к своему удивлению (понятному, если учесть, через что пришлось недавно пройти), была сердечно обласкана: милая женщина, говорившая с сильным немецким акцентом, без всяких проволочек взялась за организацию столь спешной встречи. Миссис Губер назначила Саре на сегодня в 15.30.

Пока поезд отходил от вокзала, Сара раскрыла папку, которая больше всего заинтересовала ее при беглом чтении. Тиг. Скандально знаменитый ведущий передачи «Тиг в тик», одной из наиболее популярных в стране вечерних телевизионных развлекаловок. Понятно, что желание еще разок взглянуть на досье было вызвано не простым любопытством. Джасперс, очевидно, хорошо осведомлен о прошлом Тига, поскольку упомянул о нем по крайней мере в двух своих статьях. Саре всегда было нелегко с людьми научного склада ума (неизменно охватывал легкий испуг), и на сей раз она настраивалась быть непринужденной с Herr Doktor Jaspers. Ее даже имя его обескураживало. Придется просмотреть еще несколько раз досье Тига, дабы обрести необходимую уверенность. Она удобно устроилась в кресле, скинула туфли на пол: все готово, чтобы повнимательнее вчитаться в содержимое папки.

Вначале шли стандартные бланки: родился в тридцать третьем в семье венгерских эмигрантов, государственные школы, чемпион по борьбе, стипендия для учебы в колледже Сент-Джон. Ничего необычного до пятьдесят первого года, когда меньше чем за шесть недель умер отец Тига. Он тогда бросил учебу и на всех парусах рванул в Европу. Никаких объяснений.

Читающему самому дано представить, что могло произойти за эти три года.

Ничего, даже названия города (или городов) нет, где он жил.

Жизнеописание продолжено с пятьдесят четвертого, фиксируя взлет его карьеры от мальчика на побегушках до руководителя программы на пошедшей тогда в рост телевизионной секции Эн-би-си. К шестьдесят третьему он уже становится главной фигурой в различных региональных отделениях и причислен к «смышленым мальцам», с которыми связывают будущее Эн-би-си.

В начале 1969-го его неожиданно увольняют, а затем он попадает в черный список других основных телеканалов — это еще одна прореха в сведениях.

Улучив момент, Сара сделала несколько пометок, после чего обратилась к немногим последним страницам. История после 1969-го общеизвестна. Купив несколько радиостанций (источник первоначального капитала неясен), Тиг выгодно внедрил их в сеть местных телефирм и к 1973 году владел крупнейшим комплексом средств массовой информации на Юго-Западе. Затем, в 1975-м, он переключился на телекоммуникации, широко развернув бизнес в Вашингтоне. Его участие на ранних стадиях СОИ[4] до сих пор неясно, но к тому моменту, когда программа «звездных войн» достигла апогея, он оборвал все вашингтонские связи. В настоящее время Тиг связан с Европой, Юго-Восточной Азией и Южной Америкой. К 1992 году на околоземной орбите находилось предположительно пять-семь спутников, начиненных электроникой: все под эгидой недавно созданной компании «Тиг телеком», обосновавшейся в Сан-Франциско.

А потом опять (так же стремительно, как и уход в технику) подвижка: Тиг сосредоточился на «Тиг в тик», вечернем ток-шоу, которое шло в сетях домашнего кабельного телевидения. Если в 1993 году к передаче подключались четыре процента пользователей, то в 1997-м уже двадцать два — легендарный взлет по всем меркам. Рейтинги утвердили Тига первым среди «проповедующих политиканов» вольного эфира.

Последняя страница была заполнена второпях. Сара прочла:

«Главная его цель — поддерживать репутацию поборника того, что задевает чувствительные струны трудящихся. В последние пять лет он придал такому образу куда большую общественную значимость через коалицию центра. Малоприметная поначалу, коалиция обрела значительный размах и ныне утвердилась как светоч в море повседневных забот маленьких городов. Несколько лет назад во время сильного наводнения на Среднем Западе добровольцы коалиции доставляли продукты, оборудование и специалистов-медиков в наиболее отдаленные из пострадавших районов. Сам Тиг объездил более двадцати населенных пунктов не как записной оратор, а как человек, предлагавший в помощь лишнюю пару рук. Хотя большинство сходится на том, что в данный момент собственных политических притязаний у Тига нет, совершенно очевидно, что этой сдержанности отведен короткий век. На недавних довыборах в законодательное собрание штата Айова Тига вписали в бюллетени около четырнадцати тысяч избирателей. Он не является жителем Айовы».

На этом досье заканчивалось. Сара положила папку на колени и закрыла глаза. Последние несколько страниц она читала не так внимательно, как они (ей было ясно) того заслуживали: все мысли были заняты трехлетней прорехой похождений Тига в Европе. Вопросы оставались. Кто (или что) позволял ему потом в течение сорока лет избегать недреманного ока одной из самых дотошных разведок в мире? Как удалось-таки утаить эти три года? Три года безымянности. Безотчетности.

Мысли внезапно перекинулись на собственное прошлое, замелькали образы, вторгаясь в видения жизни, которую она вела когда-то давным-давно и которая сейчас с недоброй поспешностью напоминала о себе. Ее, Сары, год безымянности, безотчетности. Ее прореха, которую стоит заполнить. Действительность теней. Жизнь, сотворенная комитетом, личность, вылепленная КПН, — это они обеспечили ее внедрение в чреватое взрывом безумие Ближнего Востока. А ведь как быстро сумела она утратить себя, отбросить Сару Трент, освоиться в пустоте без всяких связей. Пустота, придавшая насилию леденящую легкость, удобство. Память по-прежнему свежа, не слабеет с течением времени, чем дальше, тем острее становится.

Амман.

— «Аэропорт»! — Пронзительный голос проводника вырвал Сару из плена буйных наваждений. — Прибываем на станцию «Аэропорт». Стоянка три минуты.

Ей стало зябко, пальцы дрожали, когда она тянулась за пальто. Не тратя времени на то, чтобы попасть руками в рукава, закутала плечи и грудь поплотнее, пальцы сами собой потянулись к щеке, к внезапно покрасневшим глазам. Глубоко вздохнув, она откинула голову на мягкую обивку сиденья и сосредоточенно следила, как замедлял движение поезд. Гнетущее биение в висках стихало. Сару приучали усмирять такие вспышки.

Вашингтон. 26 февраля, 12.43

Дискета выскочила из щели дисковода: сорок секунд на загрузку информации, двадцать — на загрузку последовательности ожидания. Все работает как часы. Молодой человек взял дискету и положил в карман. Одет он был в комбинезон, обычное облачение техперсонала банка «Ходж Вентуорт», который вот уже более ста пятидесяти лет вел дела и счета вашингтонской элиты. Одежду молодой человек нашел четыре часа назад в условленном месте, пропуск и дискету получил накануне по почте.

Выключив компьютер, он вышел из-за стола. Вынув из кармана лампочку, стал вкручивать ее в пустой патрон. Затем его сюда, между прочим, и послали, потому-то и пропустила его сюда, на одиннадцатый этаж, охрана. Кинул перегоревшую лампочку в мусорную корзину и проверил, горит ли новая. Отлично!

В то же самое время другой молодой человек (сходным образом экипированный и обученный), пробравшись в подвал, стоял у сооружения, напоминавшего большой шкаф для медицинских инструментов, но напичканный проводами и компьютерными процессорами: узел линий телефонной и модемной связи всего здания. Вытянув два проводка, молодой человек один перекусил, а другой стал прилаживать при помощи двух медных контактов к маленькому черному коробку. Через несколько секунд на коробке загорелся зеленый огонек, ставший затем желтым. Приладив кусок липучки к задней стенке коробка, молодой человек прикрепил его к боковине приборного шкафа и закрыл дверцу.

Три минуты спустя молодые люди появились в вестибюле, выйдя из разных лифтов: комбинезоны уже лежали свернутыми в кейсах, на серебряных цепочках болтались новые пропуска. Один комплект от Всемирного банка, другой — от федеральной власти. Синие блейзеры и серые брюки выдавали в молодых людях новоиспеченных спецов-чиновников. Никто не обратил внимания ни на них, пока они, пройдя через вращающиеся двери, направлялись к стоявшей у бровки машине, ни на молодую женщину, которая, сидя в машине, поджидала их.

Операция заняла двадцать семь минут: на четыре минуты меньше, чем они планировали. Это означало четыре дополнительные минуты на путешествие в аэропорт Даллеса.[5]

Подойдя к машине, молодые люди бросили кейсы на переднее сиденье, а сами уселись на заднем. Оба стянули пиджаки и принялись развязывать галстуки, когда молодая женщина вручила каждому по целлофановому пакету.

Еще один комплект комбинезонов. Еще один комплект висюлек-пропусков. Еще один черный коробок и дискета. Влившись в поток уличного движения, молодая женщина посмотрела в зеркальце заднего обзора на двух полуобнаженных мужчин.

— В кайф видок, а, Джанет?

— Ну, это еще как сказать — это вам в кайф, что есть зрительница, чтобы вами любоваться, — усмехнулась девушка.

— И что бы твой папочка сказал?

Девушка взглянула на часы. К двум часам они будут на борту самолета, вылетающего рейсом на Монтану.

* * *

Поезд прибыл в 14.45, минута в минуту. Сара к тому времени совсем закопалась в папках, а потому вышла из вагона едва ли не последней. Сложив бумаги в кейс, она подхватила его вместе с сумкой с соседнего кресла и вышла на пустую платформу. Путаница лестниц и переходов, во всех направлениях пересекавших чрево Пенсильванского вокзала (или, как говорят ньюйоркцы, Пенн-стейшн), несколько раз заводила Сару явно не туда, пока она, отчаявшись, не спросила у проходившего служащего в красной фуражке, как быстрее добраться до поездов западного направления. Красная фуражка молча указал на висящий в десятке футов указатель, и ей сделалось неловко: слишком часто бывала она в Нью-Йорке, чтобы вести себя как туристка.

Двадцатью минутами позже Сара подходила к железным воротам Колумбийского университета, где ее обдало теплым запахом жареных каштанов: дымок курился над тележкой торговца и медленно уходил в небо, добавляя легкого тумана в промозглую серость. Пройдя в ворота, Сара окунулась в неожиданную тишину университетского кампуса (лоскутики коричневатой травы на фоне величественно надменных зданий) — разительный контраст с шумом и гамом Бродвея замечался сразу. Справа ярдов на сто тянулось одинокое каменное строение, сердито взиравшее на Сару единственным глазом такого же длинного окна, протянувшегося по всему второму этажу. Здание требовало почтения хотя бы из-за имен, вылепленных по фасаду огромными буквами: Платон, Цицерон, Геродот. Широко протоптанная дорожка слева вела к еще более грандиозному зданию, купол которого, казалось, скрывался в густевшем синевато-сером небе. Другие столь же суровые и строгие здания замыкали четырехугольник, которым и ограничивался Колумбийский кампус.

Следуя указаниям миссис Губер, Сара повернула налево к череде узких лестниц и Амстердамской эстакаде: бетонной платформе, протянувшейся над авеню от Сто шестнадцатой до Сто восемнадцатой улицы. Поднявшись на самый верх, Сара внезапно почувствовала, как закружил вокруг нее, почуяв простор открытой эстакады, холодный пронизывающий ветер. Борясь с порывами ветра, она дошла до огражденного поручнем края и увидела, как тянется, уходя на мили к горизонту и пропадая вдали, Амстердам-авеню. По нему сновали такси, отсюда, с высоты, их бешеная гонка воспринималась куда спокойнее. Отведя взгляд от жужжащего потока машин, Сара продолжила движение в указанном направлении («лицом к полуострову»), подошла к зданию, которое, ей показалось, было Институтом исследования культуры. Скромная табличка справа от входа подтвердила ее догадку.

Трехэтажный дом в новоанглийском стиле — белое дерево опоясывающих террас — в соседстве с более современными строениями, взметнувшимися по сторонам эстакады, казался инородным телом. Эта старомодная аномалия навеяла Саре воспоминания о собственных университетских годах, прошедших в скрипучих, пропахших влажным деревом зданиях на Проспект-стрит в Нью-Хейвене. Поднявшись по ступеням, она толкнула дубовую дверь и попала в застекленный проход с непременной стойкой для зонтов слева. Холодная белая плитка облицовки, казалось, добавляла стужи, и Сара поспешила пройти через вторую дверь в скупо освещенный, устланный коврами вестибюль. Широкие деревянные перила лестницы манили к себе, легким зигзагом указывая путь на второй этаж, где слышался перестук нескольких электрических пишущих машинок. В гостиной, слева от себя, Сара заметила двух древних ученых, сидевших в глубоких удобных кожаных креслах и увлеченно споривших. Иногда сквозь их речь пробивался подвывающий хохоток огня в камине.

Из-за лестницы появился молодой человек, несший поднос с чаем и печеньем. Было видно, с каким рвением он готов присоединиться к баталии у камина; угощение явно было лишь поводом. Когда он проходил мимо, Сара произнесла:

— Я ищу кабинет доктора Александра Джасперса.

Чай в одной из чашек плеснул опасно близко к краю: молодой человек остановился как вкопанный.

— Джасперса? — переспросил он, нахмурившись. — Точно. — И глаза молодого человека вдруг широко раскрылись. — Он наверху. На чердаке. — Его слух был обращен к гостиной: молодой человек не хотел ничего упустить из шедшего там спора. Улыбка тронула его губы. — Он же все не так понял, понимаете, — доверительно шепнул он Саре, кивая на одного из двоих у камина. — Все не так. Впрочем, вам нужен Джасперс. Вот по этой лестнице, — он указал кивком, — а потом по угловой в дальнем конце второго этажа. Клара всегда там. Вы ее найдете. Должен бежать. Чай стынет.

С этими словами молодой человек бросился в комнату и присел на кресло между более пожилыми коллегами. Те с заметным радушием приняли его или, скорее, чай — заметила Сара, поднимаясь по извилистой лестнице.

Одолев два пролета, она оказалась на третьем этаже, на большой просторной площадке, в центре которой стояло несколько кресел, а все четыре стены занимали книжные полки до потолка. Институт тут явно попытался устроить библиотеку, подумала Сара, такую… для избранных читателей. Несколько столиков жались к грудам книг у каждого из восьми окон — и каждое отвлекало внимание чудесным видом на Нью-Йорк. Занят был только один стол, сидевший за ним человек с головой погрузился в страницы невероятно толстенного тома. За стоявшими в центре креслами находился еще один лестничный пролет, ведущий налево вверх, к перилам была пришпилена бумажка с надписью «ДЖАСПЕРС» и указывающей вверх стрелкой. Сара с трудом сдерживала волнение. Представилось, как морщинистый, высохший старец, грозно возвышаясь над столом, пронзит ее насквозь холодным недвижимым взором, едва она преодолеет верхнюю ступеньку. Судорожно сжав ручку кейса, она стала подниматься по лестнице.

Чердачный кабинет оказался куда просторнее, чем ожидала Сара. Несмотря на скошенный потолок, он тем не менее вмещал приличных размеров стол (небольшая деревянная табличка с именем миссис Губер красовалась у его переднего края), два кресла для посетителей и перегородку в полстены, которая делила пространство чердака на два помещения. На двери в дальнем конце простенка висела табличка с фамилией Джасперс. В противоположном углу вовсю гудела копировальная машина, которой в данный момент управлял высокий молодой человек в джинсах, твидовом пиджаке и кроссовках, на вид типичный студент-выпускник: явно подрабатывает, а заодно и связи полезные приобретает.

Сара, сверившись с часами, убедилась, что пришла на несколько минут раньше, а потому села в одно из кресел и стала поджидать миссис Губер, стол которой пустовал. Внимание Сары привлек вид из окна, похожего на небольшой иллюминатор: Морнингсайд-парк в ранних сумерках. Картина за окном восхитила ее.

— Джасперса ждете? — спросил молодой человек, пытаясь сложить листы, которые только что закончил копировать.

— Да, — ответила Сара и поставила кейс на пол рядом с собой. — Мне назначено на три тридцать. Вы не знаете, он здесь?

— Совершенно определенно. — Молодой человек улыбнулся. Положив бумаги на стол миссис Губер, начертал какое-то распоряжение на верхнем листе, затем бросил карандаш на стол и протянул Саре правую руку: — Александр Джасперс. А вы, должно быть, мисс Трент.

У Сары глаза полезли на лоб, смущенная улыбка тронула губы.

— Это вы доктор Джасперс? — выдавила она, быстро поднимаясь, чтобы ответить на пожатие. — Простите. Просто я ожидала увидеть кого-то… постарше.

— Понимаю, — засмеялся ученый, усевшись на край стола и жестом предлагая Саре сесть. — Все из-за этой чепухи: «герр доктор Джасперс», — с какой носится Клара. Все понимают: это не так. — Сара не смогла сдержать улыбку. Джасперс же, скрестив руки на груди, спросил: — Хотите выпить чего-нибудь? У нас есть кофе, чай, вода, нюхательная соль.

Сара засмеялась, отрицательно замотав головой:

— Нет, спасибо. Простите, я пришла раньше назначенного срока.

— Ничего страшного. — Он оторвался от стола в тот момент, когда голова миссис Губер показалась над лестницей.

Черные волосы были безжалостно стянуты в тугой узел, отчего лицо женщины казалось еще более удивленным.

— Охо-хо! — Полные ноги миссис Губер тщетно пытались одолеть последние несколько ступенек. — О-о-ох! Вы уже здесь. — Немецкий акцент, подумала Сара, еще заметнее, когда видишь эту женщину воочию. — Я только отлучилась на кухню взять для вас печенье, но оно, видите ли, куда-то подевалось, а я ждала вас в половине четвертого. Прошу прощения. Мне следовало быть здесь ко времени вашего прихода, чтобы познакомить вас. — Миссис Губер подошла к столу, держа спину безукоризненно прямо. — Совершенно ужасно с моей стороны.

— Клара, — перебил ее Джасперс с легким смешком, — все в порядке. Нам удалось одолеть процесс знакомства без особых потрясений. Мисс Трент — Клара Губер.

Миссис Губер в ответ на приветствие Сары молча встала и застенчиво поклонилась.

— Зовите меня Сара. И я бы хотела поблагодарить вас за радушный разговор по телефону. То была приятная неожиданность.

— О? — Широкая улыбка стерла следы мучения на лице миссис Губер. — Вы очень-очень добры. Видите ли, герр доктор Джасперс является специалистом…

— Кларе цены нет, — перебил ее Джасперс, немного смущенный. — Насколько я понимаю, мисс Трент… Саре… хотелось бы приступить к делу. Однако, поскольку печенья нам не досталось, — он подмигнул миссис Губер, — и поскольку я ужасный сладкоежка, льщу себя надеждой, что вы не станете возражать, если мы приступим к нему в небольшой кондитерской неподалеку отсюда. Каждый день в четыре часа… это фамильное!

— Согласна, — улыбнулась в ответ Сара. — С удовольствием выпила бы чаю.

— Чудесно. Я только пальто захвачу. — Джасперс исчез в своей комнате и минуту спустя вернулся в старом сером шерстяном пальто, которое знавало лучшие времена. Он засунул руки в карманы и встал возле стола. — Итак. Все материалы по Домбергу нужно отправить Биллу Шейну в Чикаго, и, будьте любезны, попробуйте связаться с Ландсдорфом и выяснить, не уделит ли он мне завтра немного времени. До того, как я отбуду. В любое время до трех. — Клара еще кивала, а Джасперс уже обратился к Саре: — Простите.

— Ну что вы!

— Хорошо. Стало быть, чай.

Джасперс, вытащив руку из кармана, жестом пропустил Сару вперед. Миссис Губер уже вовсю работала за столом, когда Сара, попрощавшись с ней, заспешила по ступенькам вниз. Джасперс, прихватив висевший на перилах шарф, стал спускаться следом. В полном молчании они дошли до первого этажа, где спор у камина разгорелся вовсю.

— Что-нибудь прихватить со Сто двенадцатой? — Джасперс заглянул в гостиную. — У нас печенье кончилось.

Три головы обернулись на голос, и обладатель самой молодой из них произнес: