Сумерки большого города

Уже знакомые мне бабушки, сидевшие на лавочке у подъезда пятиэтажки, проводили нас внимательными взглядами. Весь путь от больницы до дома Райского мы проделали почти в полном молчании. Племянник старого реставратора отличался удивительной сдержанностью и в ответ на все мои вопросы просил меня подождать до нашего прихода к Игорю Семеновичу.

Олег в дядину дверь не позвонил, а постучал каким-то особенным образом, и ему открыли без всяких вопросов и длительного ожидания. Старичок встретил своего родственника на удивление ласково, а затем обратился и ко мне:

– Ну, наконец-то! Я уже и не надеялся вас снова увидеть, Татьяна Александровна! Обещали заходить, навещать старика, а сами...

– Игорь Семенович, нам предстоит серьезный разговор, – сурово прервала я оживившегося старичка. – Я не знаю пока что, какую роль лично вы играете во всем происходящем, но мне уже очень интересно!

– Это очень долгая история, Татьяна Александровна, – вздохнул Райский и повел нас в кухню.

Как и в прошлый раз, я заметила, что двери в жилые комнаты плотно закрыты.

На этот раз приготовлением чая и кофе занялся Олег, а Райский, расположившись напротив меня на стуле, принялся рассказывать свою историю.

– Для начала я хочу вас заверить, Татьяна Александровна, что причинять вам какие-либо неприятности или водить вас за нос никогда не входило в мои планы. Дело в том, что вы неожиданно рассказали мне о картине, которую я очень давно пытаюсь найти.

– Очень давно? Откуда вы о ней знаете? Что это за картина?

– Не спешите, Татьяна Александровна! – поднял руки Райский. – Я начну с самого начала, если позволите.

Я кивнула и приготовилась слушать, изредка поглядывая на молчаливого Олега, тенью маячившего за спиной у своего дяди.

– Олег, наверное, уже сказал вам, что для меня эта картина, как Святой Грааль, – усмехнулся Райский. – Он никогда не верил, что мне удастся ее найти, и сейчас не верит. Верно, Олежек?

– Угу, – кивнул тот, не обратив никакого внимания на то, что его назвали детским именем.

– Так что он мне помогает только из чувства долга. Не сердитесь на него – это ведь я все затеял.

– Я и не сержусь. Что же вы такое затеяли и зачем?

– Вы принесли мне удивительную новость, я уже и не думал, что когда-нибудь эта вещь вновь всплывет на поверхность...

Для меня эта история началось еще в то время, когда я заканчивал училище реставраторов в Переславле-Залесском. Место это уже и во времена моей молодости было тихим и захолустным. Никаких событий или ярких происшествий. Я много и с удовольствием читал. Тогда-то я и узнал впервые о существовании этой картины. Она была написана в 1527 году, в Голландии, достаточно известным художником того времени – Грюнбергом, а называется они «Натюрморт с голубым кувшином».

– Я никогда не слышала о таком художнике и об этой картине, – нахмурилась я, начиная подозревать, что меня водят за нос.

– Олежек, принеси нам альбом Грюнберга и мою папку, – обратился к племяннику Райский, видимо, уловив мои сомнения.

Олег вручил мне альбом. Папку же забрал Райский, но открывать ее он пока не спешил. Я с интересом принялась изучать иллюстрации, заодно просмотрев данные об издательстве и о тираже. А Райский продолжил свою историю:

– Этот художник принадлежит к так называемым «малым голландцам», и его работы всегда высоко ценились. А сейчас суммы, за которые можно продать его полотна, просто баснословны! Время и история сделали работы таких мастеров, как он, экспонатами самых престижных мировых музеев.

В Россию эта его картина попала еще в XVII веке, во времена Екатерины. Один из молодых дворян ее двора женился на представительнице угасавшего голландского рода. Для голландцев это было унизительно, но выгодно. Молодая жена привезла на новую родину немало вещей из родительского дома. В том числе, и картину, которая всегда висела в ее комнате. Так этот натюрморт и оказался собственностью рода Анисовых.

На протяжении почти двух веков вполне законным путем переходил от одного владельца к другому. Так, к началу двадцатого века он оказался в коллекции богатого владельца суконнодельческой фабрики города Переславля-Залесского. И у него эту картину похитили! Сама история похищения была очень громкой и подробно освещалась в местных газетах того времени. Чтобы не показаться голословным, я зачитаю вам кое-что...

Игорь Семенович порылся в пухлой бумажной папке и достал оттуда несколько старых машинописных листков.

– Это выдержка из предписания прокурора окружного суда для начальника полиции для принятия мер по розыску похищенного и похитителей. Можете взглянуть!

Я взяла в руки пожелтевшую бумагу и вчиталась в непривычный шрифт:

«Шестнадцатого июля сего года около двух часов утра в г. Переславле-Залесском в доме купца Афанасьева по улице Валовой, пять, совершена кража двух картин: портрет Никиты Афанасьева кисти неизвестного художника и «Натюрморт с голубым кувшином» кисти Грюнберга. Обе картины весьма ценны: первая – на две тысячи рублей, вторая – на двадцать тысяч...»

– Вам, наверное, интересно узнать, что же представлял собой этот голландский натюрморт? – поинтересовался Райский. – Фотографий его, разумеется, нет, а возможно, их и не делали, но существуют словесные описания полотна, которые позволяют нам судить о размере картины. Она была сравнительно небольшой. Всего лишь тридцать пять сантиметров на пятьдесят. Уже в XIX веке картина сильно потемнела от покрывавшего ее лака и пошла сетью мелких трещин, что внушало владельцу определенные опасения за ее сохранность в дальнейшем.

Он считал, что краска может осыпаться, и подумывал о том, чтобы нанять художника, который бы смог как-то закрепить старые краски. Тогда еще почти не было профессиональных реставраторов, и художники подновляли картины в зависимости от собственных представлений.

– Картину удалось найти уже тогда? И с чего вы взяли, что наша картина и эта – одно и то же полотно? – перебила я Райского, уклонившегося куда-то в сторону от сути разговора.

– Не спешите, Татьяна Александровна, – поднял палец старичок. – Сначала послушайте про ограбление. Шестнадцатого июля в начале третьего часа пополуночи служанка купца Афанасьева проснулась оттого, что ей почудились чьи-то приглушенные крики. Выйдя во двор, она уже отчетливо услышала: «Караул, жулики!» – откуда-то со стороны конюшни. Как потом выяснилось, тревогу поднял конюх, запертый в подвале злоумышленниками. Когда служанка открыла подвал, тот сказал: «Несчастье у нас! Идите, проверьте двери! Меня сюда воры засадили». И действительно, задняя дверь дома была взломана. А в гостиной не досчитались двух картин. Конюх сообщил, что ему угрожали револьвером и ножом трое мужчин, которые и бросили его в подвал, предварительно связав.

Поначалу полиция не смогла найти никаких следов преступников и пропавших картин. Купец почти смирился с этой пропажей, но тут произошло нечто неожиданное. В полицейский участок поступили сведения о том, что незадолго до кражи в доме Афанасьева один из местных красильщиков заказал в ремесленном училище щипцы «разжим для растяжения». Такими щипцами можно было легко взломать замки и в крепких дверях особняка. В этот же день красильщика доставили в полицию.

Поначалу он отрицал сам факт заказа щипцов, но потом, уличенный работниками училища, сознался и сказал, что об этом его попросил его давний знакомый. Этот человек пригрозил красильщику смертью, если он его выдаст.

Казалось бы, теперь все должно было проясниться. Все подозреваемые оказались в руках у полиции. Требовалось только заставить их заговорить. Но это оказалось совсем непросто! Каждый из подозреваемых стремился оправдать самого себя и обвинял в преступлении остальных. Докопаться до правды и, самое главное, найти пропажу так и не удалось. Все подозреваемые получили разные сроки каторги, но так и не открыли место, где они спрятали свою добычу. Видимо они еще надеялись воспользоваться ею после возвращения из ссылки.

Однако картина пропала не бесследно. Вновь она появилась в поле зрения искусствоведов и историков уже после революции, когда часть населения бежала за границу, побросав почти все свое имущество. Что тогда точно произошло, неизвестно, но картина оказалась в списке национализированных в ярославской губернии произведений искусства и была отправлена, судя по документам, в Ярославль. Но это было уже время гражданской войны, а ценности тогда редко удавалось перевезти без хлопот.

След голландского натюрморта вновь потерялся на многие десятилетия. Я бы и не подумал, что он сохранился, если бы сам его не увидел! Собственными глазами!

Тут Райский ненадолго замолчал и, не дожидаясь наших вопросов, продолжил:

– Я видел ее у одного коллекционера, в Ленинграде, в восьмидесятые годы. Меня наняли, чтобы ее отреставрировать, и я хорошо рассмотрел картину. Это был подлинник – сама работа и подпись автора в углу не оставляли сомнений.

– А как владелец картины объяснил вам ее существование? – заинтересовалась я.

– Он утверждал, что... просто нашел ее! – улыбнулся Райский. – Не смейтесь – на этом свете все возможно... У нас ведь была бурная история. Возможно, кто-то спрятал ее – еще во времена гражданской войны, или позже, в Великую Отечественную, опасаясь немцев. Есть масса примеров тому, как большие ценности люди находили спустя десятки, а то и сотни лет – в каких-то старых домах, в подвалах и на чердаках...

– Но, судя по всему, эта картина в очередной раз пропала? – нахмурилась я.

– О да! Это был очень драматический эпизод! – оживленно закивал Райский. – Именно поэтому я так упорно ее искал! Я уверен, что тогда действительно ее похитили, а ее нынешний владелец, кем бы он ни был, получил ее незаконным путем.

– Что же произошло в те годы?

– Это очень неприятная история, – нахмурился старый реставратор. – Дом, в котором жил пригласивший меня владелец картины, сгорел дотла. Хозяин погиб на пожаре. Следствие пришло к выводу, что это – результат несчастного случая, но я им не поверил! Родственники хозяина нашли на пепелище кое-какие семейные ценности, а я обнаружил закопченные остатки рамы. Но ни следа обгоревшего холста! – Старая картина, – это, прежде всего, толстый слой масляной краски, покрытой прочным лаком, плюс грунтовка, пропитывающая холст. Все это горит медленно и плохо. Даже при сильном пламени в местах крепления холста к раме и подрамнику, должны были остаться следы всех этих веществ, покрывавших холст и постепенно плавившихся. Но там было только дерево. Холст кто-то вынул до того, как рама занялась огнем.

– Вы хотите сказать, что нынешний хозяин картины может оказаться не только тем давним вором, но и убийцей? – спросила я. Мне кое-что пришло в голову.

Старый реставратор молча кивнул.

– Хорошо. Теперь расскажите мне о той игре, которую вы затеяли вместе с Олегом, – перешла я к более насущным проблемам.

– Игре? – переспросил Райский. – Это отнюдь не игра для меня, Татьяна Александровна! Может, это самое важное, что я собираюсь сделать за всю свою жизнь! Я смогу ее вернуть! Я один видел ее в восьмидесятые и всегда верил, что она тогда не сгорела. И когда вы мне рассказали, что случилось с Мишиными «Сумерками», я сразу заподозрил, что так незаметно хотели провезти другую картину. Я полагал, что это может быть она...

– У вас нет никаких доказательств, – покачала головой я. – Пропала ваша картина в Ленинграде, а вывезли ее из Москвы.

– Это несущественно, – легко отмахнулся Райский. – Главное, что сейчас нужно – найти ее. Но я не хотел, чтобы она снова попала в руки какого-нибудь частного лица, вроде вашего Мухина. Тогда этот шедевр снова никто не увидит! Именно потому, что вы работаете на Мухина, я не стал рассказывать вам о своих предположениях и даже запутал вас версией о тайнике в раме.

– Хотели запутать, – усмехнулась я. – У вас это не слишком-то хорошо получилось.

– Извините, но я решил, что лучше мне начать действовать самому, – вздохнул Райский, но виноватым он при этом вовсе не выглядел. – Правда, мне пришлось привлечь племянника... Сначала я попросил его проследить за вами и по возможности узнать, что вы затеваете. Мне требовалось быть в курсе вашего расследования.

– Так это вы ездили за мной по пятам?! И проникли в мою квартиру?! – уставилась я на возившегося с посудой Олега.

– Да, это был я, – невозмутимо кивнул тот. – Раньше мне не приходилось заниматься такими вещами, так что вы быстро меня раскусили.

– Для того, кто никогда не увлекался шпионажем, слежкой и взломом, у вас все просто прекрасно получилось, – прищурилась я, с новым интересом разглядывая племянника реставратора.

– Дело в том, что Олег всегда очень интересовался всякими такими делами, – принялся объяснять Райский. – Работой спецслужб и прочим... Самому ему служить не пришлось – зрение слабое. Но он, кажется, прочитал все книги по этим вопросам, которые только есть на белом свете.

– Что вы хотели найти в моей квартире? – задала я давно мучавший меня вопрос.

– Да ничего, – пожал плечами Олег.

– То есть?! – возмутилась я. – Что за чушь?!

Племянник Райского вздохнул и пустился в явно неприятные для него объяснения:

– У меня была коллекция отмычек. Я давно ее приобрел, она раритетная, изготовлена еще в двадцатые годы. Никогда ею не пользовался, но теоретически я знал – как. Решил попробовать, когда узнал, что ваша квартира пуста. Дело оказалось не таким уж сложным, как я думал. Когда дверь открылась, я вошел, и, раз уж так вышло, то мне нужно было осмотреться. Правда, мне это не помогло – ничего полезного для дела я не нашел.

– Прекрасно! – фыркнула я. – Покопались у меня просто из любопытства!

Олег молча отвернулся, оставив мою реплику без ответа. Обстановку попытался разрядить Райский.

– Я предлагаю нам с вами, Татьяна Александровна, заключить мирный договор, – старик разломил шоколадку и протянул мне кусочек. – Сейчас мы столкнулись с людьми, решившимися на открытое насилие. Я не хочу, чтобы эти люди нашли картину раньше нас или – даже вас! И тем более, я не желаю, чтобы при этом кто-то пострадал. Я давно знаю Мишу Гончарова, и меня очень огорчило это происшествие с ним...

– Зачем вы мне? – нахмурилась я. Мне не требовались помощники, да еще такие своевольные! – Я вам нужна, а вы мне – нет.

– Татьяна Александровна, у меня есть полезные для вас сведения. И Олег тоже может вам пригодиться. Вы же теперь и сами в опасности!

Я невольно покосилась на племянника реставратора – защитник из него никакой, – переломится от первого же удара. Разве что для мелких поручений сгодится. А вот информация, обещанная мне Райским, и правда, могла оказаться полезной...

– Мне не требуется помощь в расследовании, – покачала я головой. – Но, возможно, мне понадобятся кое-какие сведения из области искусства, которыми я не располагаю. Так что никакого союза заключать с вами я не собираюсь. Разве что вы согласитесь беспрекословно мне подчиняться и исполнять все мои требования.

– А вы поделитесь с нами тем, что вы узнаете? – деловито осведомился Райский.

– Если сочту нужным, – уклончиво ответила я.

Реставратор вздохнул и оглянулся на племянника.

– На таких условиях мы с вами сотрудничать не станем, – неожиданно ответил он. – Что ж, я рад, что мы прояснили все эти недоразумения. Удачи я вам не желаю, нам она больше понадобится! До свидания, Татьяна Александровна! Уверен, мы еще увидимся.

* * *

– Что-то случилось? – спросила я у полковника Кирьянова, без предупреждения заглянувшего ко мне в гости.

Я, конечно, догадывалась, с чем это, вероятно, связано, но в моих интересах было не слишком активно это демонстрировать.

– А ты не понимаешь? – усмехнулся Киря. – Те люди, с которыми ты в последнее время постоянно общалась, похоже, находятся в опасности. Думал, тебе это известно.

– Я слышала только об избиении Михаила Гончарова, – нахмурилась я. – Еще кто-то пострадал? Но прошло всего несколько часов после нападения на художника!

– Пока нет, но, судя по всему, это лишь дело времени, – хмуро ответил Киря. – Я не знаю всего того, что известно тебе, так что прошу тебя либо поделиться со мной информацией, либо самой предпринять меры. Хоть какие-нибудь! Предупреди тех, кто может пострадать.

– Если никто больше не подвергся нападению, то что же тебя заставляет так беспокоиться о безопасности этих людей? – не поняла я.

– Ты ничего не знаешь об обыске, который кто-то устроил в мастерской некоего Литвинова Ивана Григорьевича? – Киря смерял меня подозрительным взглядом. – Этот художник утверждает, что он с тобой знаком.

– Ах, да. Я помню его! Что у него искали?

– Он говорит, что понятия об этом не имеет, – недовольно ответил полковник. – Но считает, что с этим как-то связана ты – обыск случился как раз после твоего визита. За тобой могли следить?

– Нет, в тот раз это было невозможно, – покачала я головой.

– И ты не знаешь, кто мог напасть на Гончарова и устроить этот обыск?

– У меня нет конкретных подозреваемых, – с сожалением вынуждена была признаться я. – Могу только сказать что, скорее всего, это не местные жители, а приезжие.

– Ну, это уже что-то, – кивнул Киря.

Как только мой старый друг ушел, я принялась звонить Мухину. Мне хотелось убедиться, что больше ничего непредвиденного не произошло. С моим работодателем было все в порядке, и поэтому он тут же забросал меня вопросами:

– Кто эти люди, напавшие на Михаила? У вас есть какие-то предположения?

– Конечно, есть, – ответила я. – Эти люди хотели узнать, где картина, значит, их послал ее настоящий владелец. Поскольку картиной он владеет незаконно, то и вернуть ее может только таким образом – бандитским.

– Думаете, есть реальная угроза и для меня?.. – взволнованно спросил Мухин.

– На их месте я бы не стала вам досаждать. Скорее всего, их интересует Крапивин, а уж если они его не найдут, тогда примутся за ваших слуг и прочих свидетелей.

– Мы можем что-то сделать, чтобы как-то себя обезопасить? – немного успокоился бизнесмен. – Я предостерег своих людей, но...

– Кроме крайне осторожного поведения, я больше не могу ничего вам посоветовать, – вздохнула я. – Угроза слишком неопределенная.

– Татьяна Александровна, – как-то неуверенно начал Мухин, – после нападения на Мишу, я задумался над всем этим... Как вы думаете, если прекратить расследование, это чем-то поможет? В смысле, будет ли так безопаснее для всех?

Я вздохнула:

– Вы же знаете, что уже ничего нельзя изменить. Их не интересует наше расследование. Им просто нужна картина! И они будут упорно искать ее, тем или иным способом. Ваше невмешательство ничего не изменит.

– Хорошо, – тихо, но решительно ответил Мухин. – Тогда продолжайте, пожалуйста. Каким будет ваш следующий шаг?

– Это не телефонный разговор, – отделалась я от него. – Впоследствии я вам все расскажу.

На самом деле, мне не хотелось рассказывать Мухину обо всех своих источниках информации – вдруг нас подслушивали? После разговора с Кирей я вспомнила еще об одном человеке, которого никто не предупредил о возможной опасности. Это был мальчик Саша.

У меня не было его номера телефона, так что мне следовало отправиться к нему лично. Хорошенько поплутав по городу, чтобы убедиться, что за мной нет слежки, я добралась до его дома и поспешила скрыться за дверью подъезда.