— Да! — повторил Клейтон.
— Они явились сюда для того же, для чего явился сюда ты, верно? Ты мне так еще и не сказал зачем! — воскликнул Гомес, прислушиваясь к доносившемуся из-за холмов реву моторов.
— Я хотел их опередить, — пробормотал Клейтон. — Я…
И тут от оглушительного рева небо разодралось надвое, и над Санто-Доминго появилась эскадрилья реактивных самолетов, обрушивших на город целую лавину белых листков.
— А это еще что за дьявольщина! — ошалело закричал Гомес, почти успевший спуститься по лестнице.
Одна из листовок залетела, подобно белой голубке, прямо ему в руку, и он с омерзением отшвырнул ее. Клейтон оглядел груду бумаги у своих ног.
— Читай! — приказал Гомес.
Клейтон колебался.
— Текст набран на двух языках.
— Читай, тебе сказано!
В листовке значилось:
— Атака с воздуха? — ошарашенно пробормотал Гомес. — «Панчо!»? Режиссер? Неужели Калифорния, которая всегда была и будет испаноязычным штатом, осмелится бомбить Санто-Доминго? — Гомес разорвал упавшую ему в руки листовку в клочки. — Никакой атаки не будет! Это вам заявляет сам Мануэль Ортиз Гонсалес Гомес! Мы еще посмотрим, кто кого!
Еще долгое время после того, как затих гром небесный, Гомеса била дрожь возбуждения. Успокоившись наконец, он испытующе посмотрел на Клейтона и направился к бару. Клейтон следовал за ним по пятам. После яркого дня в баре казалось темно, как ночью. Гомес пошел вдоль стойки и, добравшись скорее на ощупь, чем при помощи зрения, до последней стопки газет, пробормотал:
— Наверное, где-нибудь здесь. Да?
Клейтон взглянул на кипу газет и наклонился пониже.
— Ну, что там? — спросил Гомес.
— Первая заметка появилась примерно месяц назад. Если бы вы имели привычку читать свежие газеты…
— Давай читай! — потребовал Гомес.
— Здесь написано. — Клейтон поднес газету к глазам. — Первое июля девяносто восьмого года. «Правительство Мексики продало…»
— Продало?! Что оно продало?
— «Правительство Мексики продало город Санто-Доминго». — Глаза Клейтона бегали по строчкам. — «Правительство Мексики продало город Санто-Доминго компании…»
— Кому-кому?
— «Компании „Кроссроудз Филмз“, Голливуд, штат Калифорния».
— Киношникам! — возопил Гомес. — Из Калифорнии?
— «Заплатив при этом…» О господи! — Клейтон поднес газету поближе к свету.
— Назови мне сумму!
— Боже правый! — Клейтон закрыл глаза. — «Один миллион двести тысяч песо».
— Один миллион двести тысяч песо? Да это же курам на смех!
— Вот дерьмо!
Гомес посмотрел на стопку газет.
— Когда-то я купил в Мехико очки, но они давно разбились. Новых же я покупать не стал. Зачем они мне? Одну газету в день я уж как-нибудь разберу. А здесь в моем пустом городе я могу не глядя ходить куда угодно, все равно никого не встречу. А тут вот эта дрянь! — Он шлепнул по газете. — Там еще что-то? Читай до конца!
— Здесь говорится о голливудской кинокомпании «Кроссроудз» Они решили сделать римейк «Вива Вилья!»,[5] картины о вашем знаменитом повстанце, назвав ее на сей раз «Панчо!». На город сбрасывали листовки, хотя было известно, что он пустовал при шести американских и двух мексиканских президентах. Но дело в том, что, по слухам…
— Каким таким слухам?
— Согласно слухам, — продолжал Клейтон, пробегая глазами одну газету за другой, — давно покинутый людьми город Санто-Доминго превратился в настоящий притон воров, убийц и преступников самых разных мастей. А также есть подозрение, что этот город является одним из основных перевалочных пунктов торговцев наркотиками. Правительство Мексики создало специальную комиссию, которая займется рассмотрением этого вопроса.
— Воры, убийцы и преступники! — расхохотался Гомес, разводя руками. — Неужели я похож на грабителя с большой дороги или на торговца наркотиками? И куда же, интересно, я их доставляю? Кормлю кокаином рыб? А марихуану где я выращиваю? — Гомес скомкал газету. — Закопаю это. Через неделю вырастет свежая брехня. Читай следующий номер!
— Обитатели города, с которыми представителям законной власти так и не удалось пообщаться, были своевременно оповещены о предстоящей акции. Девятого мая над городом были разбросаны листовки соответствующего содержания. Кстати говоря, после окончания съемок «Панчо!» компания планирует снять на развалинах города еще один фильм под рабочим названием «Землетрясение».
— Не видел я здесь никаких листовок. Если их и сбрасывали, то наверняка угодили в море. Их только акулам читать. Мексиканские летчики, что вы хотите!
Гомес смахнул со стойки газеты и, сняв со стены ружье и патронташ, направился к выходу.
— Твоя камера, гринго, — рявкнул он. —
Клейтон достал из джипа свою лучшую «лейку» и вновь повернулся к Гомесу, взявшему ружье наизготовку.
— Как я тебе?
— Диктатор, да и только!
— А так? — спросил Гомес, встав вполоборота.
— Здорово! — засмеялся Клейтон, сделав снимок.
— А теперь так, — сказал Гомес, направив свою винтовку в небо. — Где там неприятель? В четыре часа, сказано?
— В пять. — Клейтон сделал еще пару снимков.
— Немного пониже! Немного повыше! — На сей раз Гомес действительно выстрелил, вспугнув попугаев, сидевших на соседних деревьях. — Сейчас, ребята, вы у меня попляшете!
— Не смешите меня, пожалуйста! У меня руки из-за этого трясутся!
— Настоящего мужчину можно убить только смехом. Ваша очередь, сеньор, — сказал Гомес, направив дуло на Клейтона.
— Эй, что это вы задумали?
Сухой щелчок ружья.
— Патроны кончились, — объяснил Гомес. — Ну как, хватит для твоего журнала? «Генерал Гомес занят привычной работой». «Гомес берет с боями Санто-Доминго». «Гомес выходит на тропу войны».
Сухой щелчок камеры.
— Все. И у меня патроны кончились, то есть пленка.
Они, смеясь, перезарядили винтовку и камеру патронами и пленкой, пленкой и патронами.
— Зачем вы это делаете? — спросил молодой человек.
— Скоро эти сучьи дети вновь вернутся сюда и будут лететь очень быстро. Тогда ты просто не сумеешь за мной уследить, я тоже буду очень быстро двигаться. Так что мы сделаем эти красивые снимочки заранее, а вранье ты можешь добавить позже. А кроме того, может, я умру до того, как они вернутся. Что-то сердчишко скверно себя ведет, нашептывает всякую ерунду вроде «полежи», «успокойся». Но уж нет, я не умру, не сяду, не лягу и не успокоюсь. Я тут организую круговую оборону, буду бегать и стрелять — слава богу, вокруг пустота. Как ты думаешь, какое нужно брать упреждение, чтобы подбить одного из этих мерзавцев?
— Это невозможно.
Гомес презрительно сплюнул.
— Тридцать футов? Сорок? Или, быть может, пятьдесят?
— Я думаю, пятьдесят.
— Вот и отлично. Хотя бы одного, да собью.
— Тогда вам достанутся уши и хвост.[7]
— Можешь не сомневаться, — сказал Гомес, — живым я им не дамся, а это значит, что я выиграю свою последнюю битву и навеки останусь здесь, на руинах.
— Скорее всего, этим все и кончится.
— Сделаем еще серию снимков. Я немного подвигаюсь. Ты готов?
— Готов.
Сделав несколько перебежек, Гомес попросил Клейтона принести из бара бутылочку текилы. Они выпили еще.
— Это была хорошая война, — сказал Гомес. — Сплошное вранье, конечно, но никто об этом не узнает. Обещай, лучший из лжецов, что эти снимки великого Гомеса появятся по меньшей мере в трех номерах журнала, посвященных войне за Санто-Доминго!
— Обещаю! Но…
— Ну а ты что будешь делать? Уедешь сейчас или дождешься здесь своих неприятелей?
— Не стану я их дожидаться. Материалов у меня теперь предостаточно. Им такого не заполучить. Гомес на фоне местного отеля. Гомес проявляет чудеса героизма, защищая Санто-Доминго.
— Ты прирожденный лжец, — рассмеялся Гомес. — Теперь парадное фото.
Он отложил винтовку в сторону, распрямил спину и, приняв важный вид, заложил правую руку за борт пиджака.
— Внимание, снимаю!
— Ну а теперь, — Гомес посмотрел на поблескивавшие на солнце рельсы, что виднелись за зданием оперного театра, и, забравшись в джип, приказал: — Едем туда!
Едва они оказались возле железной дороги, Гомес выпрыгнул из машины и встал на колени перед рельсом.
— Что вы делаете? — изумился Клейтон.
Гомес опустил голову к рельсу.
— Они вернутся этим путем. Не по небу, не по шоссе — все это, только чтобы отвлечь внимание. Вот, слушай! — Он улыбнулся и приложил ухо к горячему рельсу. — Они меня не обманут. Не на самолете, не на машине. Как уехали, так и приедут…
Клейтон стоял на месте.
— Слушай и ты, — приказал Гомес.
Клейтон опустился на колени.
— Молодец, — довольно пробубнил старик. Ну как, слышишь?
Раскаленный на солнце рельс обжигал ухо.
— Слышишь? Далеко-далеко. Но приближаются.
Клейтон так и не смог расслышать ничего определенного.
— Вот уже ближе, — довольно пробормотал Гомес. — Значит, время пришло. Я ждал их целых шестьдесят лет,
Клейтон мучительно подыскивал ответ.
— Какой год, спрашиваю?
— Тринадцатое…
— Что значит «тринадцатое»?
— Тринадцатое июля тысяча девятьсот…
Он замялся.
— Дальше-то что?
— Тысяча девятьсот девяносто восьмого года!
— Тринадцатое июля тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Вот оно и наступило… Рельсы-то вон как уже гудят!
Клейтон вновь припал к рельсу и на сей раз действительно услышал отдаленные раскаты грома, только было неясно, откуда они доносились, с неба или земли. Они все нарастали, сдавливали ему грудь, все тело. Закрыв глаза, он прошептал:
— Тринадцатое июля девяносто восьмого года…