Безопасность Родины храня

Зиберт-Кузнецов побывал в здании суда, прошелся по всем трем этажам. Вечерами втроем они обсуждали различные варианты: с Функом можно покончить в парикмахерской, можно — прямо на улице или в здании суда… Кузнецов решил казнить зверя в его логове.

Струтинский вспоминает:

— Утром шестнадцатого ноября в половине девятого я остановил «адлер» в переулке. Кузнецов вышел из машины и размеренно зашагал к зданию суда. Мотор я не глушил… Минуты тянулись невыносимо долго. Не выдержав напряжения, с автоматом в руках я тоже вышел из «адлера» и подошел к углу здания. На противоположной стороне площади увидел Каминского, который прогуливался неподалеку от парикмахерской. А Николай Иванович неторопливо, словно поджидая кого-то, прохаживался по тротуару у самого входа… Но вот Ян подал условный сигнал, означавший, что Функ закончил бриться и сейчас выйдет из парикмахерской. Кузнецов открыл тяжелую дверь судебной палаты… Спустя минуту-другую, следом за ним вошел Альфред Функ. Я осмотрелся: площадь была безлюдной, вокруг тихо и спокойно, лишь из открытых окон здания доносился стрекот пишущих машинок. И вдруг откуда-то из боковой улицы вынырнули два грузовика с вооруженными карателями. Машины развернулись и остановились у парадного входа. Готовый ко всему, я сжал автомат. И в это же время раздались глухие выстрелы, один, другой… Фашисты с недоумением глядели на окна второго этажа, откуда послышались выстрелы. Боя не миновать — обожгла меня мысль. Каминский стоял все там же, на своем месте, наблюдая за происходящим, он тоже понимал, насколько осложнилась ситуация, но Ян был невооружен… Тут же открылись парадные двери и мы увидели Кузнецова. И снова с его стороны — поразительное самообладание и психологически точная реакция: Кузнецов на мгновение остановился, как и каратели, посмотрел на окна и, сохраняя редкую выдержку, деловито зашагал вдоль фасада… Я рванулся назад. Через несколько секунд Николай Иванович уже был в машине. «Коля, газ!» — крикнул он, захлопывая дверцу.

Когда «адлер» на бешеной скорости промчал мимо контрольного пункта на выезде из Ровно, часовые едва успели вскинуть в приветствии руки: в подобных лимузинах и на такой скорости ездило лишь крупное фашистское начальство.

Примерно месяц спустя им показали в отряде два номера «Правды» — за 18 и 19 декабря 1943 года. В газетах были опубликованы материалы, касавшиеся результатов разведывательной работы медведевцев в Ровно. Их фамилии, понятно, не назывались. Одна из информации сообщала об убийстве гитлеровского главаря обер-фюрера СС Альфреда Функа…

Сколько же опасных километров преодолели они, попадая порою в сложнейшие, казалось бы, безвыходные ситуации. Однажды после очередной операции в Ровно их стал преследовать «пикап» с гестаповцами. Схватка, подумали, неминуема… И вдруг впереди, метрах в ста от них, появилась точно такая же машина, как и та, которую вел Струтинский, такого же цвета!

— Сворачивай налево! — приказал Кузнецов, как всегда мгновенно оценив обстановку.

Струтинский круто повернул машину. По переулку они влетели на параллельную улицу и помчались уже в обратном направлении. Все произошло настолько быстро, что гестаповцы, ничего не заметив, продолжали погоню, но… уже за другой машиной.

Неожиданная опасность возникла в лице гитлеровского офицера майора Гителя. Контрразведчик абвера Гитель заподозрил в Пауле Зиберте английского шпиона. Он учинил форменный допрос Лидии Лисовской, на квартире которой часто появлялся Зиберт в компании немецких офицеров, усиленно интересуясь, не употребляет ли тот английские слова. Тянуть дальше с Гителем было нельзя. Командование отряда запросило Центр и получило согласие на операцию.

…Кузнецов пригласил Гителя провести вместе вечер. Фашист был непрочь выпить за чужой счет, заодно и присмотреться еще раз к Зиберту. Стол накрывал Николаус-Струтинский: аккуратно расставил бокалы, наполнил их вином. «Гут!» — удовлетворенно сказал Гитель. Струтинский подошел к Кузнецову и заботливо предложил освободиться от портупеи: «Ведь она стесняет». Николай Иванович снял ремень вместе с кобурой и облегченно вздохнул. В кармане брюк лежал запасной вальтер. «Разрешите?» — вежливо обратился Струтинский к Гителю. Фашист, правда с меньшим энтузиазмом, но тоже снял ремни с кобурой. Струтинский повесил их на вешалку на виду у всех и… сел за стол. Как и предполагали, Гителя это покоробило: как так, рядовой солдат бесцеремонно садится за один стол с офицерами! Всецело поглощенный проработкой Николауса, майор не заметил, как Кузнецов зашел за его спину… И с силой навалился на него, заломив руку… Струтинский тут же ринулся на помощь. Поняв, с кем имеет дело, абверовец сразу же обмяк. При допросе он выложил всю информацию, которая была ему известна. С Гителем было покончено.

Вместе участвовали они в освобождении арестованного Георгия Струтинского, который тоже вел разведывательную работу в Ровно. Жил он в городе под именем Грегора Василевича. Украинские националисты напали на след Георгия, когда тот зашел на проваленную явку. Его допрашивали в тюрьме почти ежедневно, избивали. Николай в эти дни жил одной мыслью: как спасти брата. На помощь ему пришел Кузнецов, который не мешкая поделился своими соображениями с Медведевым. План был не из легких, но Дмитрий Николаевич дал согласие.

Почти двое суток, в течение которых решалась судьба Георгия, машина Кузнецова и Струтинского дежурила в глухом переулке неподалеку от тюрьмы. Многое зависело и от партизана Петра Мамонца, которому удалось устроиться в тюрьме полицаем. Он помог Георгию бежать из колонны арестованных, направлявшихся под присмотром полицаев на строительные работы в город. По дороге оба, и Георгий и Петр, «отстали»…

В тот же день Кузнецов и Струтинский привезли их в отряд. Товарищи с трудом узнавали истощенного и обессиленного Георгия. Но молодость взяла свое, и вскоре он вернулся к разведывательной работе.

Гитлеровцы отступали. Разведчики отряда оставались в Ровно до последней возможности, передавая командованию ценную информацию о переброске немецких частей с востока на запад, передвижении штабов, о панике, царящей в «столице».

Всегда бдительный, строго соблюдавший конспирацию, Николай Струтинский в эти дни все же был выслежен. Он пришел на одну из явок, а минут через пятнадцать в квартиру ворвались гестаповские агенты. Двумя выстрелами Николай уложил их на месте. Но во дворе стояли каратели… Выскочив на лестничную площадку, Струтинский открыл по ним огонь. Воспользовавшись замешательством жандармов, партизанские разведчики скрылись.

Бегство гитлеровцев из города принимало панические размеры. Готовились к эвакуации многочисленные отделы рейхскомиссариата, представители частных фирм и контор, предатели и лакеи оккупантов. Стараясь поскорее унести ноги, они платили за машину до Львова по пятнадцать тысяч марок. Но и за такие бешеные деньги трудно было достать транспорт. В ровенских гаражах Струтинский имел своих людей и дал им задание любыми средствами задерживать машины: подсыпать в горючее песок, портить моторы, обрывать электрооборудование.

Железнодорожный вокзал напоминал гудящий улей. Фельджандармы оцепили здание, не пропуская сюда посторонних. И все же партизанские разведчики Шевчук и Будник нашли выход: в качестве «попутчика» они подыскали изнемогающего под тяжестью чемоданов фашистского подполковника, помогли ему доставить багаж прямо в зал первого класса, предоставленный исключительно старшим офицерам и генералам. У чемоданов гитлеровца разведчики незаметно пристроили и свой чемоданчик с тридцатикилограммовой толовой миной внутри. От взрыва, происшедшего в два часа ночи, погибло около сотни фашистов. Паника усилилась еще больше.

А днем новые взрывы раздались уже в центре города. Оглушительный грохот потряс ортскомендатуру: разведчикам удалось подложить мину замедленного действия в магазин «Только для немцев», размещавшийся в первом этаже здания. В эти же дни взрывы прозвучали в гостинице на «Немецкой» улице, где находилось казино с офицерским залом. Перепуганные гитлеровцы выпрыгивали в окна, вываливаясь на мостовую, давя и калеча друг друга.

Так действовали патриоты.

…И вот из Москвы получено разрешение на передислокацию отряда к городу Львову. Первым отправлялся Кузнецов. На Николае Ивановиче была его неизменная длинная шинель с погонами обер-лейтенанта. Об отъезде знали немногие. Трижды, по русскому обычаю, расцеловались с ним Медведев, Лукин, Стехов… Кузнецов подошел к Струтинскому:

— Ну, Коля! — Они обнялись. — До встречи!

Так и не встретились. Не довелось. Но память о бесстрашном разведчике, о друзьях-медведевцах Струтинский пронес через все эти долгие годы.

Эта память позвала его вскоре после войны в нелегкий поиск по Львовщине и Волыни. Он побывал во многих селах и хуторах, где в свое время проходила линия фронта, беседовал с местными жителями, пытаясь выяснить обстоятельства гибели Николая Ивановича Кузнецова. Струтинский посчитал это своим гражданским долгом.

Эта память и по сей день зовет его на встречи с молодежью — она должна знать, как верно служили Отечеству в грозный час его лучшие сыны и дочери.

У Николая Владимировича сохранился документ военных лет — пожелтевшая копия той боевой характеристики, выданной ему Дмитрием Николаевичем Медведевым, «…тов. Струтинский В. Н… выполняя боевые задания, зарекомендовал себя волевым, бесстрашным патриотом Советской Родины… постоянно показывал образцы презрения к смерти, находчивость, инициативу…»

Сколько пережитого таится за этими скупыми строками!

Молча спускаемся с Николаем Владимировичем по улице Ивана Франко к небольшой площади, где сегодня высится памятник Герою Советского Союза Николаю Ивановичу Кузнецову. Подойдя к нему, Струтинский замедлил шаг, остановился и тихо произнес:

— Здравствуй, дорогой товарищ! Здравствуйте все — боевые друзья-медведевцы!

Романченко Николай

ПЛАМЯ

Федя стоял почти у самой наковальни, внимательно наблюдая за отцом, который, держа в больших клещах раскаленный кусок железа, сказал напарнику-молотобойцу:

— А ну-ка, раскатай его!

И стали рассыпаться вокруг них после каждого удара молотом золотистые искры. Глазенки пятилетнего мальчугана расширились, заискрились, и он, поправив рукой непослушные светлые вихри, попросил отца:

— Батя!.. Дай-ка я разок стукну!

— Мало еще каши ел. Молот не поднимешь!

А ему так хотелось встать на место молотобойца. Немного обиженный, он отошел от наковальни и остановился у горна, где раскалялись новые куски железа. Мальчик приблизился к мехам, взялся за ручку, попробовал качнуть, но не тут-то было.

— Федя, ну-ка марш домой, маманя, наверное, тебя там уже давно ищет!..

Почему ему, старшему лейтенанту Федору Александровичу Уланову, в эти, возможно предсмертные, минуты привиделись именно кузница, отец, коренастый сосед-молотобоец, вспыхивающие и потухающие искры, огонь в горне? Он любил пламя. Любовался им и в отцовской кузнице, и когда разводил на лугу костер, через который прыгал вместе с дружками. Когда приходило время идти домой и надо было тушить огонь, ему почему-то так не хотелось заливать водой полыхающие поленья.

Теперь же у ног привязанного к дереву старшего лейтенанта разгорается костер, через который не перепрыгнешь, не потушишь его водой из ручья. А вокруг — вооруженные бандеровские головорезы, потерявшие человеческий облик в самогонном угаре. Как измывались они над ним перед казнью! Единственное, что никак не мог понять при этом его главный палач — Бородач, так это — откуда берутся такие Улановы, из которых невозможно вырвать нужного слова?

Биография Федора Александровича Уланова типична для людей его поколения, перед которыми народная власть широко распахнула дверь в большую и интересную жизнь. После успешного окончания семилетки Федор решил пойти по стопам отца — стал кузнецом Горловского машиностроительного завода. В декабре 1932 года заводской комитет комсомола направил его в пограничные войска. Здесь он вступил в партию, учился сложному искусству распознавать и обезвреживать врагов, противостоять их уловкам. После службы в 20-м пограничном отряде ОГПУ Уланов был зачислен в московскую милицию.

А потом грянула война. Федор защищал столицу, боролся с вражескими лазутчиками и диверсантами, за что был награжден медалью. В 1943 году окончил чекистские курсы и был направлен в освобожденный от гитлеровских захватчиков Чернигов. Многое приходилось делать: вылавливать фашистских приспешников, помогать солдатским вдовам и устраивать бездомных детишек. Здесь, в Чернигове, его избрали членом парткома областного управления государственной безопасности, и он старался успевать повсюду.

В конце 1944 года Уланова перевели в Дрогобычскую область. Обстановка здесь была сложной. И хотя война уже отгрохотала на западноукраинских землях и советские войска громили гитлеровцев за Одером, Федору очень часто приходилось участвовать в боевых операциях. В отдаленных районах, горных селениях и на хуторах свирепствовали бандеровцы, именовавшие себя борцами за «самостийную Украину». Под этой насквозь фальшивой ширмой они чинили разбой, терроризировали мирное население, убивали советских активистов.

Одним из таких оборотней был бывший гитлеровский прислужник по кличке Бородач, теперь член центрального провода ОУН, тайный агент зарубежной разведки. Побывав в закордонных бегах, он вернулся в родные края не столько для борьбы за «неньку-Украину», сколько для мести сельчанам, которые раскулачивали его отцовщину, организовали колхоз.

Бородач связался с местным бандеровским предводителем по кличке Роман. Этот Роман часто совершал набеги на близлежащие населенные пункты. Но с каждым днем бандитам становилось все тяжелее. Народ в селах потянулся к новой жизни, стал организовывать колхозы, люди под любым предлогом отказывались снабжать бандеровцев продовольствием. И это их особенно бесило.

— Почему ты вступил в колхоз? Отвечай быстро. Мы знаем, что ты — левша. Вот и отрубим тебе левую руку, которой ты писал заявление.

— Вступали все, и я вступил, — спокойно отвечал молодой колхозник.

— А с нами в лес пойдешь?

— Мне там делать нечего. В поле достаточно работы.

И ему отрубили левую руку.

Когда Роман рассказывал об этом Бородачу, тот, подперев подбородок своей медвежьей лапой, размышлял: «Да, наше движение распадается. Эти голодранцы потянулись к советам, они и мою земельку уже распахали. Необходимо еще больше ужесточить террор…»

К вечеру Роман получил от Бородача приказ с сотней боевиков отправиться в село Рыково и «навести порядок», чтобы помнили советские активисты, что «ще не вмерла Україна».

А в Дрогобычском областном управлении государственной безопасности в это время разрабатывался план операции по уничтожению банды Романа. Федору Александровичу было приказано выехать в командировку в Боринский район.

Федор попрощался с женой и ушел в ночную морозную темень. Слышала она, как заурчал мотор машины. И ей вдруг вспомнился рассказ сослуживцев Федора, которые вчера были у них в гостях, о том, как несколько дней тому назад бандиты схватили председателя сельсовета, зверски издевались над ним, а убив, написали его кровью на стене хаты свои изуверские лозунги.

Уланов заметил, как побледнела жена. Он уже хотел было сказать ей, что бандеровские палачи, учинившие дикую расправу над председателем сельсовета, поплатились за свои злодеяния, что в операции по ликвидации бандгруппы принимал участие и он.

А происходило это так. Чекистам стало известно, что банда наметила очередную жертву — учительницу украинского языка в горном селе, секретаря комсомольской организации неполной средней школы. Учительницу они предупредили, а сами устроили две засады: одну — в ее доме, на чердаке, вторую — в ложбине, отделяющей село от леса, с таким расчетом, чтобы перекрыть бандеровцам путь к отступлению.

Бандиты появились на четвертые сутки. Ночью, в пургу, они вышли из лесу и направились к селу. Засада в ложбине засекла их и пропустила. Бандиты подошли к дому учительницы, один из них постучал в окно. Ему никто не ответил. Учительницы там, конечно, не было. В стрехе загодя были проделаны дыры, и чекисты свалились на четырех бандитов, словно снег на голову. Один из ночных гостей, тот, что стучал в окно, все-таки сумел увернуться и побежал к лесу. По нему открыли огонь, но он уже нырнул в лощину. Однако уйти бандеровцу не удалось. Здесь его поджидала засада во главе с Улановым. Федор оглушил бандита ударом в затылок и его связали. На допросе он признался, что был старшим «боевки» и принимал непосредственное участие в истязаниях и убийстве председателя сельсовета…

…В кабинете начальника райотдела собрались офицеры. Обращаясь к ним, он сказал:

— Товарищи! Нами получены сведения, что в селе Рыково опять появился предводитель бандеровской шайки Роман. Наша задача — захватить его живым.

После этого начальник райотдела назвал состав оперативной группы, которая будет участвовать в операции. В нее вошли: Федор Уланов (возглавляющий группу), Сергей Зуев, Дмитрий Ващук и Емельян Денькович.

16 февраля 1945 года они выехали из Борини на санях. Еще не рассвело. Высоко в небе мерцали звезды. Снег искрился под луной. Было морозно, безветренно и на удивление тихо, лишь только полозья саней поскрипывали на поворотах.

Едут четверо, и каждый думает о своем. Федор Уланов до сих пор не может примириться с тем, что он не на фронте. Ведь там, на западе, еще грохочет война, льется кровь, гибнут лучшие сыны Отчизны. А он сколько ни просился, все равно отказывали…

Сергей Зуев прилег на санях и задумчиво глядит на звезды. Ему вспоминается родная сторона, отчий дом. Сердце полнится щемящей тоской: скорей бы вернулись мирные годы…

Дмитрий Ващук правит лошадьми. Рядом с ним сидит Емельян Денькович — ястребок. Ему в этих краях все знакомо, здесь он родился, здесь вырос. Юношей запутался в националистических сетях, молодой, неискушенный, он на первых порах поверил «борцам за Украину», но когда собственными глазами увидел, как истязают они людей, преодолев страх, удрал от них. Теперь он борется за то, чтобы избавить родную землю от этой чумы.

Вот уже и Рыково, небольшое село, примостившееся в лесной глухомани восточных склонов Карпат. Уже светало, когда подошли к хате, в которой укрылся Роман.

— Выходите, вы окружены! — крикнул Уланов.

Гробовая тишина. Старший группы подал знак, и Сергей Зуев с автоматом наготове поднялся на крыльцо и рванул за ручку двери. Тихо. Вошли в одну комнату, во вторую. Никого. Но в печи горит огонь — доносится запах жареного мяса, картошки.

— Есть здесь кто-нибудь? — громко спросил Уланов. И вдруг тишину нарушило чье-то кряхтенье. С печки начала слезать старуха.

— Кто вы такая?

В ответ послышалось неразборчивое бормотанье.

— Да вы что, глухая? — сердито спросил Денькович.

— Оставь! — сказал Уланов. — Наверное, глухая.

Женщина угадала в Уланове старшего и начала что-то показывать знаками.

— Ей во двор, к скотине надобно, — сказал Ващук.

— Пусть идет! — ответил Уланов.

Денькович отступил от двери, пропустил старуху.

— Сделаем в хате засаду, — проговорил Уланов. — Емельян займет позицию на чердаке, мы — у окон.

Прошло минут десять.

— Где это наша хозяйка запропастилась? — спросил Уланов. — Сергей, выйди-ка взгляни, — кивнул он Зуеву.

Поздно вспомнил старший лейтенант о старухе.

Только Зуев вышел на подворье, как утреннюю тишину разорвала автоматная очередь. Сергей быстро вскочил назад в дом.

Уланов прильнул к окну. С горы спускалась банда. Об этом же сообщил с чердака Денькович. Уланов с Зуевым бросились к противоположному окну. Бандеровцы окружали дом. Так вот к какой скотине спешила старуха!

— Что будем делать?

— Огонь по бандитам! — тут же скомандовал Уланов. — Я с Ващуком отхожу к лесу, вы — вслед за нами. Будем пробиваться!

Завязалась перестрелка. Ведя огонь по врагу, Уланов и Ващук выбежали из хаты и стали отходить к околице села. Бандиты устремились за ними. Чекистов взяли под перекрестный огонь. И тут Уланов увидел поблизости сарай.

— Ващук, за мной, быстрее!

Тяжело дыша, они поспешили под прикрытие ветхих деревянных стен.

— Слушайте приказ, товарищ Ващук… Бегом к лесу, я вас прикрою. Обязательно доберитесь к нашим и обо всем доложите в райотделе.

Ващук выскочил из сарая и побежал по насту заснеженного поля. А по Уланову уже бил вражеский пулемет. В эти минуты он подумал о Зуеве и Деньковиче, как они там? Может, воспользовались тем, что они с Ващуком отвлекли на себя основные силы бандитов и вырвались из ловушки?

Но уйти удалось одному Деньковичу. Зуев остался прикрывать его. Он отстреливался до последнего патрона, затем отбросил ненужный уже автомат, расстегнул кобуру, достал пистолет, снял его с предохранителя и стал ждать.

Бандеровцы тоже прекратили стрельбу. Минуты тянулись томительно медленно. Наконец один из них, по-видимому старший, не выдержал и, осторожно ступая, направился к дому. Войдя в хату и внимательно осмотрев комнату, бандит полез на чердак.

Зуев слышал, как под тяжелой тушей заскрипела лестница. И вот перед ним появилась одутловатая физиономия бандеровца, который удивленно впился глазами в сидящего прямо перед ним советского офицера. Едва превозмогая страх, бандит заорал:

— Сдавайся! Сдавайся, иначе прикончим!!!

Зуев вытер залитое кровью лицо и спокойно сказал:

— Неужели вы, сволочи, не знаете, что чекисты никогда не сдаются?!