Гарем

— Пока оба моих плотника были заняты работой, один из стражей повел нас — Керью и меня — через маленький квадратный дворик, вымощенный мрамором, к стене с дверью с зарешеченным окошком. Рядом никого не случилось, и он жестами стал показывать, что мы можем подкрасться и посмотреть. Потом опять замахал руками, тоже молча — у них во дворце такой обычай, — давая понять, что сам он не станет даже приближаться.

Ну, тогда мы подошли поближе и увидели, что дверь очень толстая и с обеих сторон обнесена мощными железными прутьями. Мы, конечно, заглянули за них, и оказалось, что по другую сторону расположен еще один, тайный, садик, а там увидели наложниц султана, игравших в мяч. Их было примерно человек тридцать.

Сначала мы подумали, что это парнишки какие-то резвятся, — усмехнулся Даллем, — потому что они все были одеты, ну, типа в бриджи. Но когда присмотрелись, то увидели, что у них у всех развеваются длинные волосы. Оказалось, это женщины, и прямо такие красавицы, что и не сказать. Мне даже глаз не отвести было.

Мы с Джоном, — продолжал он, — конечно, понимали, что смотреть на них не разрешается. Даже наш провожатый рассердился, что мы так долго смотрим, и затопал ногами, показывая, что хочет, чтобы мы отошли. Но мы прямо не могли оторваться. Стояли, ну все равно как зачарованные.

— Женщины вас заметили?

— Нет. Окошко было таким маленьким, что нет, не заметили. Хоть мы и смотрели на них долго. Все они были очень молоденькие, настоящие дети прямо. Большинство из них. Ну в жизни не видал таких прекрасных девушек, секретарь Пиндар.

Томас Даллем снова помолчал, откашлялся, затем, искоса взглянув на Керью, заговорил снова:

— Джон хочет, чтобы я вам вот что рассказал. Среди них была одна, совсем не похожая на других. Я сразу заметил ее, потому что у нее одной были светлые волосы, все остальные были черноволосыми. И они у нее не развевались за спиной, а были уложены локонами вокруг головы и придерживались нитью жемчуга. Она словно была чуть постарше, чем другие, и одета побогаче, у нее в ушах и на груди, везде, были драгоценности. Но от чего мы и вправду не могли оторвать глаз, так это от ее кожи, такая она была белая и словно светилась. Ну прямо как луна. Тут Джон схватил меня за руку и прошептал: «Господи помилуй, да ведь это же Селия! Селия Лампри!» Вот и все, что мне известно.

Когда Даллем оставил их, тишину комнаты еще долго не нарушал ни один звук. Оба молчали. Снаружи, сквозь решетчатые ставни, доносилось гортанное воркование голубей на карнизах.

«Странные звуки, словно явились из английского летнего полудня», — мелькнула у Пола быстрая мысль. Он не был на родине уже… Сколько времени прошло с тех пор? Девятнадцать лет назад он покинул отчизну, отправился в Венецию, сначала фактотумом в делах купца Парвиша, потом работал самостоятельно в Левантийской компании. Он распахнул окно, всматриваясь в воды бухты Золотой Рог, окаймленной семью холмами древнего города.

— Для ланкаширца это была настоящая речь в парламенте.

— Я ж говорил вам, он в ладах с английским языком.

Пол присел у окна. В сравнении с Керью, внешность которого отражала его бунтарский дух, секретарь посольства являл собой более спокойную фигуру. Одетый обычно в черное платье, он был худощав и хорошо сложен.

Пробежал руками по темным волосам, обнажив единственное свое украшение — тонкое золотое колечко, продетое в мочку уха.

— Селия мертва, — тихо произнес он. Все еще не поворачиваясь к собеседнику, он достал из кармана непонятную вещицу круглой формы, по виду сделанную из позолоченной меди, а размером и формой напоминающую карманные часы, и стал рассеянно вертеть ее в пальцах. — Она погибла при кораблекрушении, утонула почти два года назад. Ты ошибся, Джон. Ты не мог видеть ее, ты обознался. Слышишь? Это совершенно невозможно.

Керью не ответил.

Пол нажал пальцем на выступ металлического ободка, и крышка отскочила, обнаружив спрятанные под нею несколько металлических дисков. Придерживая пальцем один из них, расчерченный по окружности наподобие циферблата солнечных часов, он поднес прибор к глазам, будто намереваясь прочесть на нем что-то.

— Можете что угодно вычитывать на вашем компендиуме, — презрительно бросил Керью, — но разыскать Селию он вам не поможет.

Резким движением Пол вскочил на ноги. Оказалось, что ростом он по меньшей мере на полголовы выше Керью.

— Ни одному мужчине не позволено видеть наложниц султана. Ни один мужчина — даже турок, не говоря уж о христианах или евреях, — никогда не бывал в его гареме. А ты, которому случилось однажды — всего один раз! — каких-то пять минут подглядывать за этими женщинами, ожидаешь, что я поверю тебе? Нет, Джон. Даже по твоим стандартам, это уж слишком.

— Тем не менее я видел то, что видел. И вам теперь известно, как все произошло. — Керью независимо пожал плечами, переубедить его не представлялось возможным. — Извините, секретарь, что я об этом заговорил, наверное, это оказалось для вас слишком большим потрясением. — Его пальцы инстинктивно пробежали по шраму на лице. — После стольких лет. Представляю, каково вам сейчас.

— Нет, не представляешь, — неожиданно оборвал его собеседник. — И ты понятия не имеешь о моих чувствах. Даже ты.

С этими словами Пол резко захлопнул металлическую крышку компендиума и, снова присев на подоконник, продолжал:

— Мы должны разузнать все наверняка, чтобы не испытывать больше никаких сомнений. Но даже в этом случае, что от нас требуется, Джон? — Мужчина энергично потер лицо, так сильно надавив пальцами на веки, что перед глазами заплясали огненные точки. — Даже если выяснится совершенно точно, что Селия находится в гареме султана, как мы сумеем доказать, что нам это известно? Мы лишь подвергнем смертельной опасности само наше существование. Три года мы сидели тут, выжидая, когда прибудет дар от нашей компании новому султану. А теперь это… Надо выжидать и выжидать, нельзя действовать слишком быстро. Прежде всего, я должен собрать доказательства, неопровержимые доказательства — Пальцы Пола снова пробежали по волосам. Он обернулся к Керью. — Ты был внутри дворца. Трудно ли будет получить от нее весточку, как ты считаешь?

Керью беззаботно пожал плечами.

— Ничего нет легче. — И взглянул на Пола.

Тот не отвел глаз и после небольшой паузы процедил:

— Мне не нравится твоя улыбка, приятель. Я давно знаком с подобными ужимками. — Пол тяжело опустил ладонь на плечо собеседника и прижал большой палец к его горлу. — Что ты уже натворил, Джон-крысолов?

— Небольшая хитрость, только и всего.

— Что за хитрость?

— По своей специальности. Небольшая сахарная хитрость. Десерт из карамели. Кораблик, целиком сделанный из леденцового сахара. Старик Булл поворчал малость, потому что я извел все его запасы, но это не важно. Настоящее торговое судно, «купец», один из моих…

Палец Пола сильнее надавил на выступ адамова яблока.

— Ладно, ваша взяла. Я приготовил из сахарной карамели копию «Селии».

— Позволь, я изложу все так, как понял. Ты отправил во дворец, в подарок султану лакомство, леденцовый кораблик в форме «Селии», торгового судна, принадлежавшего когда-то Тому Лампри. Того самого судна, которое потерпело крушение два года назад? — переспросил Пол, выпустив наконец горло Керью из крепкой хватки.

— Не то чтобы прямо во дворец. В гарем. — Керью потер болевшее место и неожиданно заговорил мягче. — Наш Лелло, Старая Девка, попросил приготовить английские сласти и передать это угощение женщинам гарема. Раз так делают венецианские и французские послы, то нам, конечно, нельзя отстать от них, как вы понимаете.

— Ты думаешь, тебе удалось произвести впечатление?

— Вы ведь для этого и привезли меня сюда. Помочь производить впечатление на турок. Добавить остроты нашему пресному Лелло. Шутка, конечно. — Он с насмешливым покаянием повесил голову. — Кому бы иначе я оказался здесь нужен?

— Должен сказать, Керью, у тебя подчас рождаются весьма сомнительные идеи, — тут Пол слегка ткнул кулаком в предплечье повара, — но эта была великолепна. Просто находка, должен я признать. Если только Селия узнает о ней, в чем я сомневаюсь.

— У вас есть идея получше?

Пол ничего не ответил. Вместо ответа он встал и снова подошел к окну, вынул из кармана компендиум, поднес к глазам и повернул так, чтобы можно было прочесть слова, выгравированные по внешнему краю.

— Стрелки часов убегают прочь, и жизнь человеческая клонится к закату, — вполголоса произнес он. — Оцени ж свое время как можно дороже, сосчитав каждый час.

Потом Пол снова распахнул крышку и, осторожно нащупав что-то указательным пальцем, нажал скрытую защелку. Тотчас отскочила вторая, потайная крышка, обнажив дополнительное отделение с таившимся в нем чьим-то портретом.

На миниатюре было изображено женское лицо. Чуть рыжеватые волосы, жемчуга на молочно-белой коже. Селия. Разве такое возможно?

— Столько времени уже упущено, — будто в рассеянности, тихо произнес он и снова бросил острый взгляд на Керью. — Но запомни, нам нужно больше сведений.

— Что, если нам попробовать договориться с белым евнухом из дворцовой школы? Тем самым, о котором говорят, что это англичанин, перекинувшийся в турецкую веру?

— Там таких несколько. Среди переводчиков тоже есть подобные. С ними, может, будет легче связаться. Один из них ланкаширец, как мне рассказывали. Может, на него напустить нашего Даллема? Но нет. Этим новообращенным мусульманам нельзя доверять. Кроме того, по слухам, в женскую половину дворца вхожи только черные евнухи. Нет, не пойдет. Нам необходим кто-то, кто имеет право входить во дворец, но не живет там. Кто-то, кто входит и выходит свободно.

— Любой, кто может посещать дворец? — переспросил Керью.

— Конечно, таких много. Люди входят и выходят оттуда каждый день. Надо постараться найти подходящего человека, — сказал Пол, выглянул в окно и бросил взгляд на небо.

Хоть солнце стояло уже высоко, бледный диск почти полной луны, высоко висящий над горизонтом, все еще слабо виднелся в небе. Керью тоже подошел к окну и, облокотившись на подоконник, поднял голову к солнцу.

— Может, звезды подскажут, как нам поступить? Поговорите с вашим приятелем, как его там?

— Ты имеешь в виду Джамаля?

— Если его звать Джамаль. Звездочета.

— Да, таково его имя. Джамаль. Джамаль аль-андалусиец. — Пол уже надевал на себя турецкий халат — Вызови янычара, только будь осторожен. Пойдем, нам нельзя терять время.

Глава 4

Оксфорд, настоящее время

Возлюбленный друг, в послании Вашем выражаете Вы пожелание иметь обстоятельное описание злосчастного плавания и гибели доброго судна «Селия», а также еще более злосчастной и трагической истории Селии Лампри, дщери покойного капитана того судна, каковая в самый канун свадьбы своей с купцом торговой Левантийской компании, впоследствии пожалованным в рыцари, сэром Полом Пиндаром, в дальнейшей своей жизни назначенным почетным послом его величества в Стамбуле, была продана в рабство погаными турками и затем стала карие в серале Великого султана, кое описание, ежели Господь всемилостивейший сподобит меня, я и составлю для Вас.

Сердце Элизабет затрепетало от счастья, и тут же снова мелькнула мысль: «Я так и знала». Хоть время высветлило старые чернила до едва различимых оттенков сепии, прочесть послание не представляло особого труда. Почерк был на удивление четким и даже без особых завитушек, эти ровные строчки выводила твердая рука старательного секретаря. Сам пергамент, там, где его не повредили водяные разводы, был в таком прекрасном состоянии, на какое Элизабет даже надеяться не смела.

Девушка подняла глаза и оглядела зал. Только что пробило девять часов утра. В этот ранний час субботнего дня она была одной из немногих — двух-трех — посетителей читального зала библиотеки и, воспользовавшись этим преимуществом, уселась за угловой столик, как можно дальше от библиотечной стойки и от взглядов сотрудников. Конечно, ей придется сообщить о своей находке, но сначала необходимо самой внимательно прочесть и изучить текст, сделать с него копию. Ей нужно заняться старым пергаментом без того, чтобы кто-то стоял у нее над душой.

Она снова склонила голову над листом.

Злосчастное судно это, пользуясь попутным ветром, оставило Венецию осьмнадцатого дня, намереваясь отправиться в плавание, последнее пред началом суровых зимних бурь. Несло оно на борту богатый груз шелков, бархата, а также парчи и других материй, тканных золотом, а помимо того имело оно много пиастров, цехинов и турецкой монеты, кои покойный капитан погрузил в трюм корабля.

В ночь на девятнадцатое, в десяти лигах от Рагузы,[9] в виду пустынных и заброшенных берегов Далмации, Господу нашему было угодно ниспослать страшный шторм. С севера грянул на несчастное то судно невиданный досель ветер, и скоро стал он так страшен, что каждый на борту дрожал за собственную жизнь…

Следующие строчки стали почти неразличимы из-за водяных разводов, но Элизабет сумела разобрать написанное далее.

И так как корабль был тонковат бортами и бортовые амбразуры были растворены, то люки с подветренного борта уже сокрыты стали водной пучиной, отчего все сундуки с шелками и бархатом, также с парчой и другой тканной золотом матерьей, из каковых часть была приданым той девицы, а не имуществом торговой компаньи, оказались на плаву в трюме, как и другое все, что находилось между палубами, а пушка, что была дотоле закрепленной, высвободилась и подалась к подветренному борту, угрожая пробить его совсем.

Тут тоже шли несколько неразборчивых строчек.

И вот им предстал заходящий с западной стороны парусный корабль, и воздали они хвалу Господу, благодаря за такое своевременное избавление от гибели… Тут поняли они, что идет к ним турецкий военный корабль. И как капитан Лампри увидел его, то рассудил, что бежать им некуда, а надо только биться или же выброситься на прибрежные скалы. Потому капитан спросился у купцов компаньи совету и спросил такоже, будут они биться с ним рядом как мужчины, и чтобы никогда не было сказано, что он убоялся турецкого судна, кое не было многим больше, чем «Селия», и имело примерно столько же артиллерийских орудий на борту.

…капитан Лампри попросил всех женщин, а были то монахини из конвенту Святой Клары, что в Венеции, запереться в каюте младших офицеров и задвинуть засов изнутри и приказал то же дщери своей Селии. И не выходить им оттуда ни под каким предлогом, допрежь он сам не прикажет им того.

Теперь Элизабет оставалось разобрать и переписать текст, написанный на наружной части листа, которая была повреждена больше остальных. Пропустив несколько полностью размытых строк, она стала читать дальше.

Но капитан Лампри, ныне покойный, поняв, чего они домогаются, сказал ему, что они подлые псы есть, суть поганцы обрезанные, и что он отдаст им всю серебряную монету, а такоже пиастры с цехинами, что имеет на борту, ежели они отпустят его корабль, а более у него для них ничего нету. Но один, главный между ними, подлым ренегатом будучи, хорошо знал по-аглицки и сказал капитану, что сам ты подлый пес и ежели я вызнаю, что еще ценного на корабле имеется, что ты скрыл от меня, то велю всыпать тебе в сто раз больше, а потом выкину за борт к гадам морским. Но покойный капитан Лампри ни в чем более не сознавался…

Тем временем женщины сидели, запершись в дальнем помещении, в ужасе от грозящей им погибели, и от воды, уже дошедшей им до пояса, платья их стали тяжелы как свинец. Но, как велел им капитан, они не издавали ни звука жалобы, и, не осмеливаясь говорить вслух, они в сердцах своих молили Бога, чтобы не дал Он туркам их захватить, а дал им спокойно утонуть в морской пучине…

И позвали троих держать ныне покойного того капитана, и разложили его животом вниз на нижней палубе, и двое из этих сели ему на ноги, а один — на шею, и стали до того немилосердно пороть его, старика, что дщерь его несчастная, хоть и была удерживаемая всеми монахинями, вырвалась из двери тайного их укрытия и закричат: нет, нет, пощадите моего отца, молю вас, и, увидев у отца на теле шесть или даже семь ран кровоточащих, пала она на колени, с лицом белым как смерть, и все молила турок пощадить старикову жизнь, а взять ее заместо. Тогда главный между ними отбросил ее прочь и, разгоряченный видом крови, ударил капитана в бок своим ятаганом и пригвоздил его прямо к двери в тайное то убежище, где женщины сидели, и разрезал его тело пополам, так что…

— И на этом заканчивается?

— Да. Прямо на середине предложения. Я думала сначала, что на этом пергаменте записана вся история, но, как видишь, ошиблась.

Читальный зал закрывался по субботам в час дня, и Элизабет вместе с Эвой решили пообедать в одном из кафе, расположенных на территории крытого рынка. До Рождества оставалось не меньше шести недель, но официантка была уже наряжена в красно-белый передник, а в качестве украшения на голове у нее красовались оленьи рожки из зеленой мишуры.

— Продолжай, пожалуйста. То, о чем ты рассказываешь, безумно интересно. — Эва рассеянно размазывала ножом масло по ломтику хлеба. — К тому же это значит, что ты проспорила мне пятьдесят фунтов.

— Ах да, точно.

— Вот и славно, я заставила тебя улыбнуться. — Эва выглядела донельзя довольной. — Сегодня утром ты так радостно сияешь. — Она, казалось, хотела добавить еще что-то, но воздержалась.

«Рассказать ли ей о событиях прошлой ночи?» — подумала Элизабет, но настроение подруги было таким безоблачным, что не хотелось портить его еще одним спором о Мариусе.

— Итак, что теперь ожидает этот манускрипт? У тебя будет возможность еще поработать с ним?

— Когда я показала свою находку работникам библиотеки, рукопись тут же отобрали, якобы для того, чтобы показать эксперту по манускриптам раннего периода. Чего и следовало ожидать. Но библиотекарь пообещал, что документ непременно вернется в читальный зал. Со временем.

— И не надейся. — Циничный тон Эвы говорил о ее глубоком недоверии к вышесказанному. — Мой опыт свидетельствует о том, что если в дело вмешиваются «эксперты», то любой бумаге можно сказать «прости-прощай». Твоего пергамента читатели больше не увидят. Тебе нужно было помалкивать насчет него.

— Теперь уже поздно что-либо менять, — пожала плечами Элизабет.

— Копию ты сумела снять?

— Большую часть текста я переписала, хоть местами рукопись была сильно повреждена, — Она рассказала о водяных разводах, погубивших некоторую часть документа. — Во всяком случае, достаточно, чтобы с ним можно было продолжать работать. Например, попытаться прояснить вопрос об авторстве текста.

Подошедшая официантка поставила на столик две чашки кофе. После паузы девушка продолжала:

— Письмо составлено от третьего лица, но написано настолько ярко, в таких живых тонах, что просто не верится, что этот человек не был участником описанных событий.

— А что касается адресата? Тут нельзя сделать никаких выводов?

— Абсолютно никаких. Лишь указывается, что послание отправлено в ответ на чей-то запрос, но не сказано, на чей именно. Личность адресата остается загадкой.

— Как волнующе. Обожаю загадки. — Эва поднесла горячую чашку к лицу, и стекла ее очков затуманились от пара. — Есть еще что-нибудь в этом духе?

— Ну, вчера я побродила в Интернете, в Google, конечно. Как и следовало ожидать, никаких следов Селии Лампри там не оказалось.