Православие и грядущие судьбы России

Памяти великого священномученика за отечество

Счастлив народ, помнящий заветы своих предков благочестивых; счастлива Церковь, присно пребывающая в благодатном общении с Церковью веков минувших; счастлив ты, православный русский народ, что есть у тебя крепкие пред Богом стоятели и печальники, но счастлив дотоле, пока идешь по стопам их, пока свято хранишь заветы их!

Мы переживаем крайне опасное для отечества нашего время, когда темные силы вражьи стремятся отравить и убить нашу русскую православную душу, исказив или по крайней мере подменив все наше народное православно-русское миросозерцание. И вот, промыслом Божиим, это печальное и опасное для народа, для России, время совпадает с годовщинами великих воспоминаний далекого по времени, но близкого сердцу прошлого в истории нашего отечества. И встают пред нами великие герои духа из того отдаленного прошлого, и во главе их — несокрушимый адамант веры, богатырь духа, святейший Всероссийский Патриарх Гермоген. 17 февраля исполняется ровно триста лет, как заморенный голодом в мрачном подземелье Чудова монастыря отошел к Богу святою своей душой этот священномученик за отечество. Благовременно вспомнить его священные заветы, особенно благопотребные для нашего, столь измельчавшего духом и оскудевшего верою поколения.

За свое ревностное служение Церкви и строгую подвижническую жизнь удостоенный сана митрополита только что покоренной Казани, святитель Божий весь отдался святому делу утверждения в православии новокрещеных татар, из коих некоторые возвращались в магометанство, а другие уклонялись в католичество и лютеранство. Митрополит Гермоген испросил у Царя Федора Иоанновича указ, в силу которого новокрещенные татары поселены были вместе с русскими в особой слободе, где для них построили церковь и наблюдали за ними, чтобы они посещали богослужение, носили кресты на груди, имели у себя иконы и жили по-православному. А иноверцам было запрещено брать на службу к себе православных. Святитель Божий не пускался в рассуждения о какой-то свободе совести: он веровал, что истина православия превыше всех сокровищ на земле, и ограждал ее всею силою своей святительской власти. И ни в какие сделки с своею совестью он не входил, и грехом почел бы допускать совращения из православия в какую бы то ни было иную веру.

Вот урок вашим законопоставителям! Вот завет великого поборника веры православным русским людям! Хотите милости Божией — не стыдитесь исповедать православную веру, как едину истинную, едину спасающую, как неоцененное сокровище, нам вверенное; старайтесь и другие народы делать участниками и причастниками этого бесценного сокровища, хотя бы для сего потребовалось иногда употребить и не совсем либеральные меры — вроде тех, какие применяются к неразумным детям...

Но вот святитель вызван в Москву. На престоле русских царей — ставленник поляков самозванец Лжедимитрий. Он высказывается за унию с римским папой. Он хочет жениться на польке-католичке, не присоединяя ее к православной Церкви. И почти все молчат, никто не протестует против новшества, которое грозит уничтожением православия на Руси... Только митрополит Гермоген да коломенский святитель Иосиф открыто восстают против этого оскорбления Церкви Православной, только они громко заявляют, что невеста названного Димитрия должна принять крещение, торжественно исповедать истину православия, иначе брак не будет законным... Самозванец за такое дерзновение высылает Гермогена в Казань, где он не лишился своей кафедры только потому, что Лжедимитрий вскоре после того был растерзан народом...

Вот урок и нам, святителям, и каждому, кто поставлен говорить правду пред сильными мира сего. Не бойся, забудь свою личную жизнь, не смотри на те беды, которые, может быть, грозят тебе за правду Божию: смело стой за святую веру православную, если видишь где-нибудь и в чем-нибудь опасность для нее! Истина Христова, вера православная, дороже нашей жизни. Святое православие есть душа русской души народной. Не будет православия на Руси — не будет и народа русского. За истину святого нашего православия мы должны быть готовы отдать все: и честь нашу, и все блага земные, и самую жизнь. Станем же в своей совести пред лицом этого великого стоятеля за православие, святителя Гермогена, и спросим себя: готовы ли мы на это? Не лукавим ли во имя разных либеральных бредней, во имя масонской свободы совести, гуманизма и прочих бессмысленных глаголов?.. А время, нами переживаемое, несмотря на проповедь всяческих «свобод», именно требует такого мужественного исповедания и не лишено возможности гонений...

Царствует Василий Иоаннович Шуйский, а смута не утихает: является второй самозванец, метко заклейменный в истории именем «Тушинского вора». Святитель Гермоген уже на престоле патриаршем. Он мужественно стоит против смутьянов. Он посылает к мятежникам для увещания Крутицкого митрополита Пафнутия. Он рассылает по городам грамоты, в которых извещает о гибели первого самозванца-еретика Гришки Отрепьева, о перенесении св. мощей Царевича Димитрия в Москву, о воцарении Шуйского — Царя благочестивого и поборателя по православной вере. Он предупреждает, что явился новый самозванец, и требует от духовенства, чтобы грамоты были по нескольку раз прочитаны народу при служении молебнов о здравии и спасении Богом венчанного Государя. Так он старался утвердить в умах и сердцах тогдашних русских людей верность законному Царю. И его слова ложились на добрые русские сердца, и многие отстали от самозванца и вернулись на службу к Василию Иоанновичу.

Чтобы еще более рассеять туман смуты в умах, Царь и Святитель Гермоген вызвали из Старицы бывшего Патриарха Иова, чтобы он даровал народу разрешение от грехов — нарушения крестного целования и измены. 20 февраля 1607 года в Успенском соборе произошло всенародное покаяние пред престарелым Патриархом Иовом, который разрешил виновных в клятвопреступлениях и изменах. На многих это подействовало благотворно, но не на всех. Смута развратила умы до того, что люди забывали долг свой в отношении к родине, к родной Церкви и переходили на сторону второго самозванца — Тушинского вора, несмотря на то, что он вовсе даже не был похож на первого Лжедимитрия (говорят, это был просто — жид из Польши). Этого бродягу сопровождали иезуиты, которым был дан наказ действовать осторожнее, чем при первом самозванце, в деле распространения унии и латинства в России. Иезуиты должны были удалять от самозванца русских людей, окружая его католиками и униатами, всячески склонять бояр к измене православию, заводить в России католические и униатские школы, строить костелы, изгонять из России греков и пр. Конечно, все это тщательно укрывалось от всех русских людей, но прозорливый Патриарх раньше других разгадал лукавые цели поляков. Он еще ревностнее стал поддерживать Царя Василия Иоанновича, как защитника православия. Он не останавливался даже пред анафемою против изменников Царю и отечеству. В 1609 году мятежники вытащили его на Лобное место среди Красной площади и, тряся его за ворот, бросая ему песок в лицо, требовали, чтобы он присоединился к ним для низложения Царя Василия Иоанновича с престола, ссылаясь на то, что этот Царь был избран одною Москвою, без участия других городов, и что из-за него льется кровь многая. Но Патриарх решительно сказал изменникам: «Досель ни Новгород, ни Псков, ни Тверь, ни Астрахань, ни другие города Москве не указывали, а Москва всем им указывала; а что кровь льется — то не вина Царя». Твердость первосвятителя способствовала тому, что крамольный замысел на сей раз не удался, а заговорщики убежали в Тушино. Тогда Патриарх и туда отправил свою грамоту. «Обращаюсь к вам, бывшим православным христианам всякого чина и возраста, — писал он, — а ныне не ведаем, как и назвать вас, ибо вы возненавидели правду, отпали от соборной и Апостольской Церкви, отступили от Бога и святым елеем помазанного Царя, вы забыли обеты православной веры нашей, в которой мы родились, крестились, воспитались, возрастали; преступили крестное целование и клятву — стоять до смерти за дом Пресвятыя Богородицы и за Московское государство и пристали к ложно-мнимому царику вашему. Болит моя душа, ноет сердце, я плачу и с рыданием вопию: помилуйте, братия и чада, свои души и своих родителей, отошедших и живых, посмотрите, как отечество расхищается и разоряется чужими, какому поруганию предаются св. иконы и церкви, как проливается кровь неповинных, вопиющая к Богу. Вспомните, на кого вы поднимаете оружие: не на Бога ли, сотворившего вас, не на своих ли братьев? Не свое ли отечество разоряете? Заклинаю вас именем Господа Бога, отстаньте от своего начинания, пока есть время, чтобы не погибнуть вам до конца, а мы, по данной нам власти, примем вас кающихся, и упросим Государя простить вас: он милостив...»

Увы, и этот трогательный отеческий призыв не имел успеха.

Что сказал бы святитель Божий, если бы он ныне встал из гроба своего к нынешним «бывшим христианам» — смутьянам всякого чина и возраста? Не повторил ли бы он свои грозные слова: «Не ведаем, как и назвать вас, отступники от Бога и Апостольской Церкви, изменники Царю — Божию Помазаннику, приставшие — не к Тушинскому вору, а к еще более постыдному «ложно-мнимому царику» — современному «прогрессу», под которым укрывается заклятый враг христианства и всего человечества — масонство, руководимое теми, которые некогда сами на себя призвали небесное проклятие, когда взывали: «Кровь Его на нас и на чадах наших!» Болит моя душа, ноет сердце, я плачу и рыдаю... Заклинаю вас именем Господа Бога: пожалейте себя, пожалейте отечество!»...

Скоро в пределы России вторгся сам польский король Сигизмунд и осадил Смоленск. А 17 июля в Москве вспыхнул мятеж против Царя Василия Иоанновича. С Красной площади толпы двинулись к Серпуховским воротам, куда насильно привели Патриарха Гермогена. Здесь раздался только один голос за Царя Василия: то был голос Гермогена, который продолжал стоять за него, по присяге, как за законного Государя, венчанного Церковию на царство. Он говорил народу, что там нет спасения, где нет благословения Божия, что измена Царю есть страшное злодейство, за которое грозно накажет Бог, и что она не избавит России от бедствий, а еще глубже погрузит ее в их бездну. Но увещания старца-святителя были безуспешны, и Царь Василий Иоаннович в тот же день был низвержен и удален из Кремля в свой дом на Арбате... На другой день Патриарх еще раз вышел на площадь к народу и уговаривал его возвратить Шуйского на царство, но враги Царя Василия успели уже насильно постричь его в монахи. Несмотря на то что Царь наотрез отказался от пострижения, громко кричал: «Не хочу!» — князь Туренин произносил за него обеты, а Ляпунов с наглостью держал его за руки, чтобы он не отмахивался, когда на него надевали монашеские одежды. Царицу Марию насильно увезли в Вознесенский монастырь и там постригли. Она рвалась из рук, стенала, звала супруга своего, называла его милым государем, кричала, что будет называть его своим мужем и в монашеской рясе. Патриарх объявил незаконным это насильственное пострижение, молился за Василия Иоанновича в храмах, как за законного Царя, и не считал его иноком, а монахом признал князя Туренина, который вместо него произносил священные обеты. Все это произвело сильное впечатление на москвичей...

Между тем поляки делали свое дело. Они всюду рассылали свои прокламации, возбуждая ненависть против Царя Василия, указывая на то, будто в царстве Московском все идет дурно в его правление, что из-за него и чрез него непрестанно льется кровь христианская. Умы волновались. Поляки подкупили податливых на измену русских людей, которые готовы были поймать Царя Василия и отправить пленником к королю Сигизмунду. А многие из тех, которые стояли во главе переворота, буквально исполняя план польский, думали искренно, что служат своему отечеству. Тем выше проницательность первосвятителя Церкви Патриарха Гермогена, провидевшего в этом деле смуты величайшую опасность для России, ее веры, государственности и народности. И тот, кто держал в это трудное время в своих твердых руках посох Всероссийских Первосвятителей: Петра, Алексия, Ионы и Филиппа, столько потрудившихся для создания единого и мощного Московского государства, головою был выше всех своих современников в государственном отношении. Он больше, чем кто-либо из героев этого страшного времени, сделал для спасения России и запечатлел свои подвиги мученическою смертью в 1612 году.

Когда верховная власть перешла к боярской думе, когда бояре решили призвать на русский престол польского королевича Владислава, снова громко поднял свой голос против этого опасного для отечества шага святейший Патриарх Гермоген. Он не смутился тем, что не достигнет цели, и прямо заявил, что он против призыва иноземца-поляка, указывая, что необходимо избрать на престол православного Царя из русских, причем первый указал на юного боярина Михаила Феодоровича Романова, как на лицо, достойное царского венца по его родству с угасшим родом св. Владимира. Он напоминал о том, что пришлось испытать Русскому народу от поляков при Гришке Отрепьеве.

«Теперь же чего ждете? — спрашивал он изменников. — Разве только конечного разорения царству и православной вере?»

Но польские приспешники осыпали Патриарха насмешками.

«Твое дело, — говорили они, — святейший отче, смотреть за церковными делами, а в мирские дела тебе не следует вмешиваться».

Как это похоже на то, что и в наше смутное время говорят нам, пастырям Церкви, современные нам приспешники масонов и иудеев: не ваше дело мешаться в политику! Как будто любовь к отечеству — политика! Как будто охрана православной веры в России — политика! Святитель Гермоген не слушал тогдашних изменников: он дал нам пример и завет, как относиться к таким толкам. Он отстаивал правду Божию по архиерейской совести, а не по толкованию тех, кто и Бога потерял и врагу продался...

Бояре не послушали Патриарха, но все же сделали ему уступку: по его настоянию они потребовали, чтобы Владислав, прежде вступления на престол, принял православие, не сносился с папою, не строил на Руси костелов, не допускал к нам кзсендзов и казнил смертью тех, кто перейдет из православия в латинство; женился бы на русской, не раздавал должностей полякам и, для обеспечения государства от внесения в него чего-либо нерусского, требовали, чтобы королевич ничего не предпринимал в верховном управлении без согласия боярской думы, а в законодательстве и налогах — без одобрения Земского Собора. Это было сделано не ради присвоения народу власти, а ради защиты русских начал жизни от подавления их иноземцем. Тогдашние русские люди, несмотря на всю смуту в их умах, еще помнили, что они — русские, и тщательно старались оберегать свои народные заветы, свои основы русской жизни. Только на этих условиях и после тяжелой внутренней борьбы Патриарх дал свое согласие на приглашение Владислава. К Сигизмунду под Смоленск были отправлены послы (именно те лица, которые были особенно опасны для королевича Владислава: ясно, что выбор сделан под влиянием советов польского гетмана Жолкевского) для переговоров: Ростовский митрополит Филарет Никитич Романов и князь Василий Голицын, так же, как и сын Филарета, Михаил, намечавшийся в цари. Сами бояре предали в руки поляков низведенного с престола Царя Василия с его братом Димитрием. Патриарх не одобрял всего этого, но вынужден был выжидать, пока поляки яснее раскроют свои планы. Недолго пришлось ожидать. Король Сигизмунд стал требовать, чтобы вместо Владислава русские присягнули ему самому, и уже начал издавать указы от своего имени касательно русских государственных дел. Это значило, что он считает Россию уже покоренною провинцией Польши... Нет нужды говорить, что это грозило гибелью и вере православной и русской народности. Момент был страшный. Бояре стояли за польского королевича, в своей слепоте не подозревая опасности; Москва была в руках поляков; смута и измена увеличивались; люди, верные отечеству и православной Церкви, были загнаны и забиты... В это-то роковую пору «был един и уединен», как выражается современный ему летописец, святейший Патриарх Гермоген. Мог ли он, казалось, в своем полном одиночестве поднять Россию против поляков и самозванца на смертную борьбу? Но что же будет, если и этот, досель твердый, как адамант, столп Церкви и всея Руси — теперь поколеблется? Что, если и он, изнемогши в своем тяжком одиночестве, под грозою гонений омрачит себя мыслию, будто путем уступок и угодничества Польше и католичеству можно спасти хоть часть исторических сокровищ России?..

Но благодарение Богу! Этот великий и непокрушимый столп не поколебался, этот светильник не угас и по-прежнему, в сгущавшейся тьме, светил России своим немерцающим светом, который по мере роста бедствий и опасностей разгорался все ярче и ярче. Посох великих первосвятителей России, который верной и твердой рукою держал Патриарх Гермоген, указал для России пути и орудия спасения от смут и порабощения. Ему именно принадлежит первенство в этом великом и святом деле. За ним дружными рядами пошло все русское православное духовенство. Доблестный старец знал, что «иному некому пособить ни в слове, ни в деле», и геройски стал на великую стражу России. Он следил за каждым, даже скрытым шагом врагов, готовый поднять против них всю силу Церкви и еще неугасший в народе дух русской государственности и русской народности. Сначала Патриарх, как говорит древнее сказание, «видя людей Божиих в Велицей России мятущихся и зело погибающих», говорил им: «Чада паствы моя, послушайте словес моих! Что еще мятетеся и вверяете души свои поганым полякам? Которое вам, словесным овцам, общение с злохищными волками? Весте сами, яко издавна православная вера наша христианская греческого закона от иноплеменных стран ненавидима. Киими же нравы примирихомся с иноплеменниками сими?..»

Как эти слова подходят и к нашему времени! И в наше время так же, как и тогда, наша вера православная «всеми иноплеменниками ненавидима есть»; и теперь, как и тогда, эти «иноплеменники», эти французы и англичане, немцы и итальянцы и все народы Запада, в сущности с презрением относятся к нашей вере православной, а те из них, которые потеряли всякую веру, всячески стремятся и у нас вырвать из народного сердца веру православную, а среди нас, людей русских, немало изменников, которые готовы содействовать им в этом и чрез то загубить родную Русь...

В ноябре 1610 года в патриаршие палаты явился вождь полякующей партии, боярин Михайло Салтыков, и начал речь о Сигизмунде, «все на то приводя, чтобы крест целовати самому королю». Но напрасна была эта коварная попытка: непреклонный и всегда решительный Патриарх властно прекратил эти хитрые речи Салтыкова. Тогда на другой день изменник явился к первосвятителю уже с боярами правительствующей думы и стал прямо требовать разрешить народу целовать крест польскому королю, отдаваясь в его полную волю и чтобы первосвятитель Церкви отписал об этом к королю под осажденный Смоленск в грамотах.

«Стану писать к королю грамоты, — мужественно сказал Патриарх, — и духовным властям велю руки приложить, если король даст сына на Московское государство, если королевич крестится в Православную веру нашу, а литовские люди выйдут из Москвы. А что положиться на всю королевскую волю, то видимое дело, что нам крест целовать самому королю, а не королевичу, и я таких грамот не благословляю вам писать и проклинаю того, кто писать их будет; а русским людям напишу, что если королевич на Московское государство не будет, в православную веру не крестится и литвы из Московского государства не выведет, то благословляю всех, кто королевичу крест целовал, идти под Москву и помереть всем за православную веру».

Вот решительное и мощное слово о неустанной борьбе за то, что всего дороже для нашего народа, за веру православную! Это слово привело в ярость изменника Салтыкова, который понял всю силу этого слова. С наглыми ругательствами наступал он на святейшего Патриарха и даже бросился на него с ножом. А Гермоген, подняв руку с крестным знамением, сказал: «Крестное знамение да будет против твоего окаянного ножа. Будь ты проклят в сем веке и в будущем!»

«Это твое начало, господин, — обратился Патриарх к первому советнику боярской думы — князю Мстиславскому: — Ты больше всех честию, тебе следует больше других подвизаться за веру православную: если ты прельстишься, то Бог скоро прекратит жизнь твою, и род твой возьмет от земли живых и не останется никого из рода твоего в живых».

Такие потрясающие слова Патриарха привели в сильное волнение присутствующих: даже такой закоренелый изменник, как Салтыков, поспешил испросить у Патриарха прощение, извиняя себя тем, что «безумен был и без памяти говорил». Патриарх отпустил бояр, но не успокоился на сих объяснениях. Несмотря на то, что поляки своими патрулями сторожили Кремль и весь город, святитель разослал своих дворовых людей собирать народ в Успенский собор. С церковного амвона он объяснил им всю грозную опасность настоящего положения для Церкви и отечества и прямо запретил целовать крест польскому королю Сигизмунду, убеждая народ стоять за веру православную. Вот где первое начало народной борьбы с поляками и русскими изменниками! Во главе ее стал сам первосвятитель Церкви, и его слова стали разноситься по всем концам России. Поляки не успели помешать этому важному и решающему собранию, вскоре после него окружили Патриарха своим надзором и стражею, но начало народной борьбе было уже положено. В следующем году жители Ярославля писали в своей грамоте по городам: «Если бы Патриарх Гермоген не учинил такого досточудного дела, то никто, из боязни польских и литовских людей, не смел бы молвить ни одного слова...»

Между тем наши послы под Смоленском на все требования поляков отвечали отказом. Когда Салтыков от имени бояр прислал им грамоту с приказом, чтобы послы приказали смольнянам сдать город Сигизмунду, митрополит Филарет сказал: «Таким грамотам по совести повиноваться нельзя: писаны они без воли Патриарха, а нас отпускал сюда Патриарх». А князь Голицын прибавил: «Когда мы стали без государя, Патриарх у нас человек печальный, и без него в таком важном деле решать не подобает». Что же касается требования, чтобы смольняне, изменив своей присяге, сдали город полякам, то послы отвечали: «Бог и русские люди никогда не простят нам этого, и земля нас не понесет».

В половине декабря самозванец был убит в Калуге, и Патриарх властною рукою стал поднимать Русский народ и по областям уже на вооруженную борьбу с поляками. На Рождестве он начал писать грамоты, которые были образцом всех последующих грамот смутного времени. Эти грамоты поднимали мощные волны народного одушевления и самоотверженной готовности на великие жертвы для спасения веры и отечества. Исходя от «первопрестольника Апостольской Церкви и поборателя по истинной христианской православной вере», они придавали народному движению характер прежде всего борьбы за веру, войны священной. В этих грамотах Патриарх выставлял требование польского короля как измену клятвенным обязательствам самих поляков. Поэтому он разрешил Русский народ от присяги, данной королевичу Владиславу. Это давало полнейшее право русским людям гнать клятвопреступных поляков из России. Царя на Руси не было; боярская дума изменила, Патриарх являлся «начальным человеком Земли Русской», и потому он счел себя вправе призвать народ к оружию. В своих грамотах он кликнул клич по областям: «Всем, не мешкая, по зимнему пути, собрався со всеми городы, идти вооруженными ополчениями к Москве на польских и литовских людей». Святитель Божий не останавливался пред мыслию: дело ли Патриарха, служителя Церкви, говоря по-нынешнему — «мешаться в политику», призывать к оружию; пошел по стопам своих великих предшественников, принимавших самое деятельное участие в делах народно-государственных и действовал по заветам Церкви, которая, в лице Преподобного Сергия, вооружила мечами и копьями своих схимонахов и послала их на битву, на Куликово поле... В начале 1611 года гонцы Патриарха скакали по всем областям. Грамоты Патриарха породили целый ряд подобных грамот; призывные послания городов подклеивались к патриаршим грамотам и вместе с ними пересылались от города до города. Уже в том же 1611 году они вызвали сбор двух ополчений, во главе которых потом стал князь Пожарский вместе с Мининым. Эти грамоты пробудили народный дух, воскресили надежду на спасение отечества, зажгли ревность к этому святому делу. Движение народное росло с каждым днем. И из-под Смоленска пришла в Москву от наших послов грамота, извещавшая, чтоб не надеялись на то, что королевич будет царем в Москве: поляки выведут из России лучших людей, опустошат ее и завладеют ею. «Ради Бога, — писали эти русские люди, — положите крепкий совет между собою, разошлите списки с нашей грамоты и в Новгород, и в Вологду, и в Нежин, и в другие города, чтобы всею землею сообща встать за православную веру, пока мы свободны, а не в рабстве и не разведены в плен».

Поляки не могли простить Патриарху такого дерзновения. Чтобы отнять у него возможность рассылать грамоты, «у него дьяки, подъячие и всякие дворовые люди пойманы, а двор его весь разграблен». С этого времени его стали держать «как птицу в заклепе». Но это насилие еще больше возбуждало в народе уважение и любовь к Патриарху, еще больше придавало силы его грамотам. Сами москвичи стали писать в другие города: «Вслед за предателями христианства, Михаилом Салтыковым и Феодором Андроновым с товарищами, идут немногие. Святейший же Патриарх прям, как сам пастырь, душу свою полагает за веру христианскую несомненно, а за ним следуют все православные христиане. Будьте с нами обще заодно против врагов наших и ваших. Помяните одно: только коренью основание крепко, то и древо неподвижно. Если коренья не будет, к чему прилепиться? Здесь корень нашего царства, здесь — знамя отечества — образ Божией Матери, заступницы христианской, который Евангелист Лука писал. Здесь великие светильники и хранители Петр, Алексий и Иона чудотворцы. Или вам, православным христианам, то ни во что поставить?..»

Чрезвычайно сильно и глубоко было действие призывов Патриарха. Чистые, не омраченные смутой и изменой души были всецело на его стороне. Но заговорила совесть и у тех, которые в это смутное время измалодушествовались, проживая в стане самозванцев и дружа с поляками. Особенно поразительный и глубокий переворот произвели грамоты Гермогена в душе Прокопия Ляпунова: из этого человека, дотоле колебавшегося семо и овамо, они сделали верного и твердого исполнителя наставлений Гермогена. В каких только лагерях не перебывал этот человек! Сначала он был в стане Болотникова, откуда явился с повинной к Царю Василию Иоанновичу; затем он перешел на сторону его врагов и, вопреки Патриарху, участвовал в крамоле против Шуйского. Потом передался королевичу и его партии, но сильные слова Патриарха сделали его наконец верным даже до смерти сыном отечества. Он образовал в Рязани стройное ополчение; при вести о насилии над Патриархом он отправил в Москву грамоту в защиту его, и она подействовала на правивших бояр: «С тех мест, — говорит летопись, — Патриарху стало повольнее и дворовых людей ему немногих отдали».

Наконец, по призыву Патриарха, образовалось стотысячное войско из 25 городов и большие отряды казаков. Сидевшие в Москве поляки и их русские приспешники заволновались, а Салтыков в марте 1611 года опять явился к Патриарху Гермогену и угрожающим тоном сказал ему: «Это ты по городам посылал грамоты; ты приказывал всем собираться да идти на Москву! Отпиши им, чтоб не ходили». Патриарх мужественно ответил: «Если ты, все изменники и поляки выйдете из Москвы вон, я отпишу к своим, чтобы вернулись. Если же вы останетесь, то всех благословляю помереть за православную веру. Вижу ее поругание, вижу разорение святых церквей, слышу в Кремле латынское пение и не могу терпеть». Поляк Гонсевский сам заговорил: «Ты, Гермоген, главный заводчик всего возмущения. Тебе не пройдет это даром. Не думай, что тебя охранит твой сан».

Но запугать готового на мученичество первосвятителя было нельзя.

Теперь поляки уже ничем не прикрывали своей ненависти к русскому народу. Они стали держать под стражей Патриарха: стали жестоко поступать с московским населением. Поляки пытались обольстить народ, суля ему разные свободы, выхваляя свои порядки, свой сейм, ограничивающий власть государя, но преданные самодержавию русские люди им отвечали: «Вам дорога ваша вольность, а нам — наша неволя. Да ведь и у вас, собственно, не настоящая воля, а своеволие: сильный грабит слабого, может отнять у него имение и жизнь. Искать правосудия по вашим законам долго — ничего не возьмешь; а у нас самый знатный не властен обидеть последнего простолюдина: по первой жалобе Царь творит суд и расправу. Как Бог, карает он и милует». А которые были посмелее, те говорили, чтоб поляки убирались из Москвы подобру-поздорову. «Россия де не такая невеста, чтобы ей не найти жениха получше их Владислава».

Все предвещало приближение страшной грозы. Гроза разразилась на Страстной неделе. Во всех концах Москвы зазвучал набат. Поляки бросились на народ и стали рубить его. Москвичи, вооружившись чем попало; стали защищаться. Поляки, видя, что им не удается взять верх, отступили к Кремлю и подожгли город во всех концах. Летописцы рисуют нам страшную картину этих дней. Пожар длился всю неделю. Во вторник на Святой уже стали подходить главные силы русских ополчений. Они со всех сторон окружили Кремль и Китай-город, где засели поляки. Изменники и поляки снова приступили к Патриарху и заговорили: «Прикажи Ляпунову и товарищам, чтобы они ушли назад: иначе ты умрешь злою смертью».

«Боюсь Единого Живущего на небесах, — отвечал непреклонный первосвятитель, — Вы мне сулите злую смерть, а я надеюсь чрез нее получить венец небесный и давно желаю пострадать за правду».

Тогда они объявили его низвергнутым с патриаршества и передали его кафедру уже давно низложенному приверженцу Лжедимитрия I, греку Игнатию, а самого Гермогена бросили в подземелье Чудова монастыря, куда спускали ему в окно хлеб и воду. «В храмине пусте, яко во гробе, затвориша», — говорит летопись.

Прошло три месяца. Защитники отечества, лишенные духовного вождя, ссорились между собою. Ляпунов был изменнически убит казаками. О Гермогене ничего не было слышно.

Но вот 5 августа 1611 года в Кремль пробрался некто Родион Мосеев к Патриарху Гермогену. А тот воспользовался этим, чтобы отправить в Нижний свою, уже последнюю, предсмертную грамоту. Она гласила следующее: «Благословение архимандритам, и игуменам, и протопопам, и воеводам, и дьякам, и дворянам, и детям боярским, и всему миру: от Патриарха Гермогена Московского и всея Руси — мир вам и прощение и разрешение. Да писати бы вам из Нижнего в Казань к митрополиту Ефрему, чтобы митрополит писал в полки боярам учительную грамоту, да и казацкому войску, чтобы они стояли крепко в вере, и боярам бы и атаманье говорили бесстрашно, чтобы они отнюдь на царство проклятого Маринкина сына... не брали. Я не благословляю! И на Вологду ко властем пишите ж; также бы писали в полки: да и к Рязанскому владыке пишите тож, чтобы в полки также писал к боярам учительную грамоту, чтоб уняли грабеж, корчму и разврат, и имели бы чистоту душевную и братство, и промышляли бы, как реклись, души свои положити за Пречистыя дом, и за чудотворцев, и за веру, так бы и совершили; да и во все города пишите, чтобы из городов писали в полки к боярам и атаманье, что отнюдь Маринкин сын не надобен: проклят от святого собора и от нас. Да те бы вам грамоты городов собрати к себе в Нижний Новгород да пересылати в полки к боярам и атаманье; а прислати же прежних, коих есте прислали ко мне с советными челобитными, — свияженина Родиона Мосеева да Романа Пахомова, — а им бы в полках говорити бесстрашно, что проклятый отнюдь не надобен; а хотя буде постраждете, и вас в том Бог простит и разрешит в сем веце и в будущем; а в городы для грамот посылати их же, а велети им говорити моим словом. А вам всем от нас благословение и разрешение в сем веце и в будущем, что стоите за веру неподвижно: а я должен за вас Бога молити».

Поразительно это величие духа в святейшем Патриархе: одинокий, беспомощный, в глубине подземелья, под грозой мученической смерти, этот «начальный человек Земли Русской» чувствует себя вождем народа и как бы великим государем и считает себя вправе передавать свои государственные полномочия лицам духовным и воеводам, даже городам и наконец — отдельным лицам, каковы Мосеев и Пахомов, и велит им говорить бесстрашно народу все от его имени.

Принесенное в Нижний Новгород, это призывное послание нашло глубокий отклик в народе. Его клич — идти на спасение родины поддерживали его присные ученики и послушники: поставленный им и близкий к нему архимандрит Сергиевой Лавры преподобный Дионисий и ее келарь Авраамий Палицын, также повсюду рассылавшие свои грамоты с призывом ополчиться на спасение отечества. Мы знаем, что в Нижнем во главе народного движения стали земский староста Козьма Минин, князь Димитрий Михайлович Пожарский и местное духовенство.

Из глубины подземелья великий священномученик за отечество не мог телесными очами видеть движение собранных по его призыву народных ополчений и девяти месяцев не дожил до совершенного освобождения Москвы и России. Но он имел утешение узнать, хотя от врагов своих, что эти ополчения идут...

Удивительна была слепота врагов святителя Божия и России! Изменники все еще думали, что под влиянием тяжкого заточения можно сломить мужество Гермогена. Они опять спускаются в подземелье его, опять требуют, чтобы он своим проклятием остановил Пожарского, Минина и их сподвижников и заставил их возвратиться назад. «Он же, великий государь-исповедник, — говорит летописец, — рече им: да будет над теми, кто идут на очищение Московского государства милость от Господа Бога, а от нашего смирения благословение; а на окаянных изменников да излиется гнев от Бога, а от нашего смирения да будут прокляты они в сем веке и в будущем».

Это — последние слова, которые дошли до нас от несокрушимого духом первосвятителя. Они должны отзываться в сердцах русских людей и чрез триста лет — в наше время: в сердцах верных сынов отечества — отрадою благословения, а в сердцах изменников родине — грозным проклятием...

Враги не могли быть спокойными, пока был жив святитель Божий. Они порешили освободиться от него насильственною смертию. Современники согласно между собою говорят, что он скончался мученически. Большинство из них утверждают, что его, «по многом страдании и тесноте, уморили голодною смертью», а поляки говорят, что он был удавлен... Он преставился к Богу 17 февраля 1612 года.

Есть древнее предание, что поляки, вместо хлеба, стали Патриарху давать нечеловеческую пищу: «меташа в неделю сноп овса и мало воды». Очевидно, это делалось с неслыханною жестокостью, несвойственною русским людям.

Понятно, что когда русские люди узнали о мученической кончине своего великого первосвятителя, то в глубокой скорби своей еще более вдохновились к исполнению его завета — в святом деле освобождения Руси от нашествия поляков и очищения ее от своих же изменников. 22 октября того же года Москва была очищена, а 13 февраля следующего 1613 года на царский престол был избран тот благословенный родоначальник Дома Романовых, на которого указывал святейший Гермоген. Если Россия не была разделена между поляками и шведами, если не истреблено в ней Православие, если самый народ Русский не потерял своего духовного облика, не обратился в поляков и шведов, а частию и немцев, то всем этим мы обязаны великому подвигу Святителя Гермогена больше, чем кому-либо из защитников Руси того времени. Все они и руководимы были, и одушевляемы — никем другим, как Патриархом Гермогеном: он был их вождем, их душою... Вот почему его святое имя записывалось в святцы наряду с прославленными угодниками Божиими.

Святейший Патриарх был первоначально погребен в Чудове. Царь Алексей Михайлович повелел перенести гроб его в Успенский собор (в 1653 году), причем тело его оказалось нетленным. Поэтому оно и не было положено в землю, а поверх земли, в особой гробнице, обитой бархатом. В 1812 году французы, отыскивая сокровища и в гробах, кощунственно выбросили его мощи из гроба, но по уходе их они были найдены целыми и опять положены в ту же гробницу. Чрез 270 лет по кончине, в 1883 году, когда пред коронованием Императора Александра III производились работы в Успенском соборе, упавший со стены камень пробил каменное надгробие и самый гроб Патриарха, и при этом его св. останки оказались нетленными.

В наши дни эта святая гробница привлекает к себе множество народа со всех концов России и здесь совершаются непрерывною чредою панихиды по святителю. Его молитвам многие недужные получают исцеления, и близок, верится, день, когда святая Церковь, причислив его к лику святых, откроет его св. мощи для всеобщего поклонения и лобзания...

Час уже нам от сна востати!

Во всем году нет такого благоприятного времени для покаяния и исправления нашей жизни, как святой и Великий пост. Душа человека — по природе христианка: она тоскует о небесном отечестве даже тогда, когда о нем и не думает. Грех противен ее природе, как яд, принятый внутрь: душа чувствует потребность извергнуть его вон. Отсюда неутолимая тоска, тяжесть на сердце, томление духа, никакими так называемыми развлечениями не облегчаемое... И если это можно сказать о всякой душе человеческой, о душе во Христа верующей, бессознательно ко Христу влекомой самою природою духа, то тем паче должно сказать о душе православной, душе русской. Русская душа не способна входить в какие-либо сделки с совестью, как это, к сожалению, бывает в других исповеданиях, коих учение построено на началах юридических: в католичестве — на учении об оправдании добрыми делами, а в лютеранстве и др., ему сродных ересях — на оправдании верою без дел, — православная душа не позволяет себе и думать о каких-либо своих заслугах, вера ли то или добрые дела: она просто кается пред Богом, беспощадно себя осуждая; все добро, ею сделанное, Божией помощи и благодати усвояя и самую веру свою стремлением к доброделанию оживляя. Она знает, что чем беспощаднее будет себя осуждать пред судом Божиим, тем скорее будет оправдана Божиим милосердием. И вот настает Великий пост; редкий печальный звон колоколов, продолжительные службы, умилительные песнопения, земные поклоны с молитвою пр. Ефрема Сирина и — строгое воздержание в пище — все это так расположено Церковию, что невольно душа приходит в себя, размягчается, согревается благодатию Божией и, так сказать, растопляет вокруг себя ледяную кору нечувствия, духовного омертвения, и оживает духом... Знают верующие эту благодатную силу св. поста и ждать не дождутся, когда он наступит.

Казалось бы: не все ли равно, в какое бы ни было время человеку каяться, говеть, исправлять свою жизнь? Но ведь и в видимой природе растения оживают не во всякое время и не при всяких условиях: нужны свет и теплота весеннего солнца, чтоб они ожили. Так и в духовной жизни есть своя весна, весна благодатного веяния на грешные души — это святой и Великий пост. Не напрасно же он так в книгах богослужебных и называется: пост — весна душам. Еще за четыре недели до наступления его уже как бы начинает веять его благодатным дыханием в службах церковных: сначала — неделя о Закхее, когда читается Евангелие об этом мытаре, с таким простосердечным усердием принявшем Господа Спасителя и услышавшем от Него: «Днесь спасение дому сему бысть, зане и сей сын Авраамль есть: Сын бо Человеческий прииде взыскати и спасти погибшего». Затем — урок смирения в лице другого мытаря с его трогательною, на все века для всех грешников столь драгоценною молитвою: «Боже, милостив буди ми грешному!» Потом — еще неделя — о блудном сыне: эта чудная притча Христова, так наглядно изображающая бесконечное милосердие Божие к кающемуся грешнику... Потом — неделя о Страшном Суде Божием, напоминающая конец мира и неотвратимую судьбу людей в вечности... С его воскресного дня начинается сырная неделя — приготовление к посту, причем в среду и пяток уже полагаются по уставу великие поклоны. Наконец — прощеное воскресенье — пред самым постом, с воспоминанием грехопадения Адама и Евы, с трогательным обрядом всеобщего прощения на вечерне...

Грешно нам, пастырям, не пользоваться этим святым временем, чтобы призывать людей Божиих к покаянию. Вот почему каждый раз я долгом почитаю, если бываю в Вологде, то лично, а если отсутствую, то чрез пастырское послание обращаться к моей пастве, ближайшим образом к жителям Вологды, с призывом к покаянию. Ныне я писал следующее послание:

Возлюбленным о Господе чадам Церкви Вологодской мир и Божие благословение!

Сегодня день всепрощения и преддверие святого и Великого поста. Не имея возможности по немощам моим лично преподать вам благословение Божие на грядущие великие дни поста и покаяния, мыслию и сердцем переношусь к вам, братие, и долгом почитаю повторить то, что сегодня вы слышали, если были у Божественной литургии, в чтении из послания св. Апостола Павла к Римлянам:

«Час убо нам от сна востати!» Пора проснуться нам от греховного сна, пора стряхнуть с себя суету житейскую, пора взглянуть в светлое зерцало заповедей Божиих, опомниться, познать свое опасное состояние и прибегнуть к Богу в покаянии!

«Ныне бо, — говорит Апостол, — ближайшее нам спасение, нежели егда веровахом», — ныне время благоприятнее для спасения, чем когда-либо, — настает св. Великий пост, время покаяния; все нас располагает к покаянию; Церковь зовет и печальным звоном своих колоколов, и скорбными песнопениями, и земными поклонами с умилительной молитвой преподобного Ефрема Сирина, и заповедью строгого воздержания во смирение нашей бунтующей плоти. «Нощь убо прейде», ночь греховного самозабвения, ночь блуждания по распутиям греха прошла, «а день приближися», день духовного прозрения, день благодати нас осиявающей, очищающей, просвещающей — уже наступает: только поспешим воспользоваться им! «Отложим убо дела темная», дела грешные, «и облечемся во оружия света» — украсим себя добрыми делами как светлою одеждою! «Яко во дни благообразно да ходим»: будем вести себя так, как подобает добрым христианам: «не козлогласовании и пиянствы», не предаваясь ни пированиям, ни пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти, «но облецытеся Господем нашим Иисусе Христом», во всем смотрите на Господа нашего Иисуса Христа, во всем с Него берите пример, и «плоти угодия не творите в похоти»: не угождайте своим плотским страстям. Пора вступить в непримиримую борьбу с грехом в своем сердце, довольно рабствовать ему. Жизнь течет, как быстрый поток: и не увидим, как придет конец, позовет Господь на суд Свой праведный и — что тогда ответим Ему? С чем предстанем пред сим Судиею правосуднейшим? Бог дает нам время для того, чтоб мы приготовились к вечности; Церковь Божия дает все средства, чтоб мы очистились от грехов, чтобы потом наше сердце полюбило животворящие заповеди Господни и в их исполнении находило свое счастие, еще на земле предвкушая вечное блаженство. И вот святой пост есть наилучшее и благоприятнейшее время для такого переворота в нашей духовной жизни. Поверьте, возлюбленные, что заповеди Господни тяжки не суть! Только начните исполнять их, только имейте мужество стать противу греха, оторвать от него свое сердце, соединиться с Господом в таинстве причащения и — сердце почувствует ту свободу, какую дает только Господь, и опыт духовной жизни покажет, как близок Он ко всем призывающим Его во истине! Господь дал Своим заповедям животворящую силу, и кто во смирении тщится исполнять их, тот знает, что это за благодатная сила! Да иначе и быть не может: ведь не мы делаем добро, а Сам Господь, яко Глава Церкви, в нас, яко ее членах, живет и действует, и проявляет Свою жизнедеятельность в тех добрых делах, какие мы творим Его благодатною силою во смирении сердца по реченному Им: «Без Мене не можете творити ничесоже».

Итак, ныне время благоприятное, ныне день спасения! Ныне день всеобщего прощения и примирения. Приидите, возлюбленные чада мои о Господе, простим друг другу всякую обиду, всякое прегрешение, да и от Господа приимем всепрощение грехов наших! «Аще от-пущаете, — глаголет Он, — человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный согрешения ваша; аще ли не отпущаете человеком согрешений их, ни Отец ваш отпустит вам согрешений ваших» (Мф. 7, 14, 15). Без примирения с согрешившим противу тебя и не приступай ко Господу. Это первое и непременное условие, под которым Господь обещает нам прощение грехов наших. Если тот, у кого ты должен испросить прощение, с которым ты должен примириться, находится далеко от тебя, то теперь пока примирись с ним мысленно, но искренно: помолись за него Господу, как за твоего благодетеля, как за любимого брата, попроси и ему у Господа прощения его грехов, а когда откроется возможность, не замедли исполнить обет своего сердца — непременно примириться с ним и лично. Напиши ему смиренное послание, возьми всю вину размолвки вашей на себя — лишь бы он умиротворился, лишь бы не на словах, а на деле мир между вами водворился. И лишь только это ты сделаешь, нелицемерно, от всего сердца, себя во всем обвиняя, молясь Богу за брата твоего, — сам увидишь, опытом сердца узнаешь, как коснется благодать Божия твоего грешного сердца, и станет у тебя на душе так легко-легко...

О если бы мы, братие, знали всю благодатную силу Господних заповедей! Мы только бы и думали о том, как угодить Господу, как исполнить волю Его святую... Заела нас суета земная; все думаем, что своими заботами да хлопотами можем устроить свое земное благополучие, а то и забыли, что сказал Господь: «Ищите прежде царствия Божия и правды его», и тогда — сия вся, все что потребно для сей жизни — приложатся — в придачу дано будет вам! Ведь это не человек сказал — это сказал Господь Бог всемогущий! Ужели Ему-то не верим мы?.. Тогда смеем ли мы и называть себя христианами?..

А ведь надо твердо помнить: нас ждет вечность, подумать только: вечность!.. Вечность или светло-радостная, блаженная, в раю Божием, во славе со святыми, вечно — с Господом нашим, с пречистою Его Материю, с ангелами и архангелами и всеми святыми Божиими, в нескончаемом наслаждении лицезрением Божиим, — или же — в отвержении от Бога, в сообществе с сатаною, в вечной муке адской, в нескончаемой тоске, беспросветной тьме, с богохульниками и еретиками, с предателем Иудою и всеми изменниками святой вере и Христу Спасителю... И это — вечно-вечно — без конца! И это — теперь — в наших руках, в нашей воле: покайся, исправься, начни жить по Христовым заповедям, в послушании Церкви Божией, в доброделании, в общении с Господом в таинствах Церкви и — наследуешь жизнь вечную, получишь райское блаженство. А забудешь Господа, не станешь Его святых заповедей исполнять, удалишься от матери-Церкви — жди гибели вечной, муки бесконечной. И это — истина непреложная: «Аще хощеши внити в живот — соблюди заповеди», — глаголет Сам Господь. «Не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи, внидет в царствие небесное, но творяй волю Отца Моего, Иже есть на небесех». «И идут сии в муку вечную, — говорит Господь о грешниках — козлищах, — а праведницы в живот вечный».

И еще раз повторю: ныне время благоприятное. Час уже нам от сна востати! Пора о душах своих подумать. Пора сказать себе: «Душе моя, душе моя, востани, что спиши? Конец приближается...» Поспеши покаяться, поспеши взяться за исполнении заповедей Христовых. Что первое тебе подскажет совесть твоя — с того и начинай. Только не откладывай. Вот, например — дела милосердия. В нескольких губерниях люди страждут от голода. На сих днях мне говорил один святитель, прибывший из тех губерний: «Поверите ли, как тяжело приходится нашему бедному духовенству? Один священник сознавался мне, что посылает своих детишек просить милостыню под окнами — по ночам, чтоб не узнали, чьи эти детки: хоть корочку хлебца принесут!» Вот до чего доходит нищета! Вот и соберите, братие мои, кто что может, и пошлите туда... Или — пришлите мне и я передам сему святителю на голодающих. Да мало ли добра можно делать! Только пожелай. Только не сжимай руки твоей скупостию. Широка заповедь милосердия, и различен милования образ, говорит св. Златоуст. Хотите, чтобы Бог был к вам милостив? Сами окажите милость ближнему. Хотите, чтобы Он простил вам грехи ваши? Сами простите всякому, кто чем-либо обидел вас. «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут». Прощайте своим врагам и сами получите прощение от Господа.

Призываю на всех вас Божие благословение и молитвенно желаю, да будет грядущий пост душам вашим во обновление, да положите начало благое доброй истинно-христианской жизни: этого ждет от вас Церковь, любящая мать ваша, этого ждет и наша Русь, толико страдающая за наши грехи.

«Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца, и причастие Святаго Духа буди со всеми вами. Аминь».

Это послание было прочитано в Вологодском кафедральном соборе после вечерни в прощеное воскресенье. После чтения собрано было в пользу голодающих тут же, на блюдо, 41 р. 8 к.

И за то слава Богу и спасибо добрым людям.

Свет и тепло истинного доброделания

Так часто, так много приходится говорить об уродливых явлениях в нашей общественной, государственной и даже церковной жизни, что с радостью хочется остановиться на самых, по-видимому, малых проявлениях добра, во имя Христово творимого, отдохнуть душой на этих малых искорках Божиих и указать на них моим добрым читателям, как на добрый пример. Добро, творимое по заповеди Господней, ради Бога, ради сей заповеди, есть истинный свет, истинное тепло, животворно проливающее свои благодатные лучи не только на того, кто творит его, но и на того, кто имеет счастие быть только простым посредником в его творении. И когда вдумаешься, почему так, становится ясно: Тот, кто сказал: «Се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века», — Он, по непреложному Своему обещанию, присно пребывая в Церкви, с верующими во имя Его, в них и чрез них проявляет Свою жизнедеятельность в Своем теле, которое и есть сия Церковь, коей членами мы имеем счастие быть... А когда чрез нас проходит Его животворящая сила, то можно ли нам не ощущать своим сердцем ее действие, не только благодеющее чрез нас, но и благотворно оживляющее нас самих? Слава благости Твоей, Господи наш, тако благоволившей, слава силе Твоей, слава неизреченному милосердию Твоему, Спасителю наш и Творче! Об одном мы должны умолять Тебя, не попусти нам себе приписать, у Тебя предвосхитить то добро, какое Ты чрез нас делаешь!

С радостию и благодарением ко Господу отмечаю я такое отрадное явление: на мой призыв в дневниках моих откликаются мои добрые читатели, откликаются не словом только: почти каждый день я получаю от них письма, столь для меня утешительные, — но и делом; получаю лепты на те Божьи дела, к которым я призываю их. И сугубо радуюсь, что сии отклики получаю я от собратий моих о Господе, от иереев Божиих, и не из моей только епархии, но и из других, иногда самых отдаленных. Читатели мои помнят в прошлом году пожертвования на походные церкви: они были получены мною от иереев Божиих: один прислал 300 р., другой 200 р., затем еще двое по 300 рублей — и все священнослужители... И все почти просили меня не печатать поименно: от кого получена жертва, все предоставляли мне самому направить ее туда, куда я найду более благопотребным. Воистину — так, как заповедал Господь: «Да не увесть шуйца, что творит десница твоя!»

Мне, говорю, особенно отрадно отметить эти проявления жизни Христа Спасителя именно в Его служителях; ведь в наше время так часто обвиняют духовенство наше в том, что оно будто бы умеет брать, но не дробит давать, а вот подите же: наши миряне, имеющие возможность жертвовать тысячами, не так охотно отзываются на призыв архиерея. Увы, было время во дни оны, еще не так отдаленные, когда и они охотно делились с Богом своими избытками, — а теперь — вот эти смиренные батюшки сельские опережают их своими лептами воистину не от избытка — какой уж избыток у сих рабов Божиих! — а от лишений своих и несут эти лепты на дело Божие! Благослови их, Господи! Воздай им благодатными утешениями в их добрых, в простоте сердца верующих сердцах!

Отрадно отметить и то, что наши добрые пастыри в сем случае являются носителями истинно христианского духа благотворительности. Мы живем в такое печальное время, когда в недрах самого христианства подмениваются уже не только идеалы, но и самые символы благотворительности: самый крест Христов стараются испразднить, как будто он стал ненавистен духу века сего лукавого и прелюбодейного, будто сей век стыдится креста Христова, будто боится его (а известно, кто больше всего боится и «трепещет и трясется», по выражению песни церковной, креста Христова). Уже не во имя Христа, нашего Спасителя, а во имя какой-то «гуманности» (неопределенной туманности, как читают это слово простецы-грамотеи), уже не под сенью креста-знамения нашего спасения, а под знаком то «белого цветка», то «колоса ржи», то «василька», призывают нас к делам благотворения. И имеют дерзость рассылать даже нам, архиереям, приглашения стать во главе сборов под такими эмблемами! Вероятно, не за горами время, когда станут собирать на дела «благотворения» и под масонскими треугольниками. Понемногу, понемногу стараются подменить крест Христов, удалить его из сознания верующих, покрыть туманом забвения, а с ним затушевать в христианском миросозерцании и самую идею искупления Христом рода человеческого, постепенно вытравить самую суть христианства из сознания современного человечества... Хитрый, искусный план семитысячелетнего человекоубийцы — сатаны! В сущности это — продолжение того же подкопа под христианство, какому положили начало еще еретики первых веков христианства, а позднее — Лютер, этот несчастный слуга масонов — верных слуг сатаны: ведь еще тогда объявлено, будто крест Христов, как орудие казни, — прости нам Господи сие слово — виселица, достоин поругания, а не поклонения, хотя Апостол Павел и хвалился им как лучшею своею похвалою. Прошло почти четыреста лет после Лютера, и вот, как-то без шума, незаметно, под предлогом добра, под влиянием моды на всякую новинку, знамение креста упраздняется и даже архиереи приглашаются стать под эмблему «ромашки», «колоса ржи», «василька» и подобных ничтожных предметов. Не думаю, чтоб кого-либо из архиереев удалось обмануть сим ненавистникам креста Христова, а мирян много пошло за ними, пошло, думается, скорее из моды, бессознательно, хотя, конечно, затейники сего знали, что делали, и смеялись в душе над простотою тех, кто шел на их приманку, забывая о кресте Господнем, под сенью которого собирает пожертвования святая Церковь на те же добрые дела. Я остановился на сем потому, что мои читатели спрашивают меня: как относиться к подобным сборам? Их совести, очевидно, претит такой способ сбора, избегающий всякого благословения Церкви, действующий помимо креста Господня. Вот я и отвечаю: избегайте всякого участия в таких якобы добрых делах, которые сторонятся Церкви, идут мимо ее благословения, не могут быть допущены в храмах Божиих с теми эмблемами, под которыми ходят по улице и врываются в частные дома и в разные учреждения. Для христианина есть путь к благотворению — в церкви, чрез служителей Церкви, чрез учреждения, стоящие под ее благодатным крылом. Так будет надежнее, Богу приятнее и нравственно чище.

Есть и другая сторона в этих попытках подменить христианскую благотворительность новыми модами сбора пожертвований. Обратите внимание на то, что праздники православной Церкви хотят постепенно сократить, а взамен их вводят новые праздники: «праздник белого цветка», «праздник колоса», «праздник древонасаждения» и т. п. Разве мы не видим тут целый план постепенной подмены христианства? Кто читал «Протоколы сионских мудрецов», для того ясен весь план постепенного уничтожения христианства врагами Церкви, давно задуманный и незаметно для нас, но последовательно проводимый в жизнь христианских народов...

Истинно христианское добро скромно, так сказать — стыдливо: оно тщательно укрывается от очей людских. Вот почему оно и не так приметно: люди творят добро и молчат о нем, и стараются забыть то, что сделали и на мысль им не приходит не только показывать его людям, но и самим в душе любоваться им: так надо, так Бог велел, Бог помог и слава Ему, что благословил чрез мое недостоинство, чрез мое ничтожество сделать это добро. Так думают они о своем добре. А если уж нельзя укрыть его, то просят не называть их имен: творят добро от имени неизвестных благодетелей, чрез третьи лица. Но свет, но теплота этого добра помимо их воли льется вокруг их, и чувствуют это не только те, кому оказывается добро, но и те, чрез чьи руки проходит оно... Вот почему паки и паки приношу им свою сердечную благодарность и призываю на них Божие благословение!

Эта статья была уже набрана, когда я получил от секретаря управления подворий Палестинского Общества в Иерусалиме С. Г Щербачева письмо, из которого привожу выдержки: «Едучи на пароходе с паломниками, я читал им ваш дневник о переселенцах и бедные паломницы совали мне в руки деньги — всего собрали 1 р., немного по количеству, но дорого по чувству. Посылаю вам эту святую жертву на храмы в Сибири. Трогательны рассказы некоторых паломников! Нет, не погибла, не погибла Россия, имея таких глубоко верующих сынов и дочерей, каких я встретил в лице паломников. Ни расходы, ни неудобства, ни качка, ни холод, ни голод — ничто не останавливает их могучим потоком стремиться в святую землю. Спасибо славному Палестинскому Обществу, приходящему на помощь этим подвижникам. Одна старушка 12 лет жила мыслью ехать в Иерусалим и вот, по копеечке, набирала по 5 рублей в год, набрала 60 руб., и теперь она с нами, на пароходе «Королева Ольга», плывет туда, где жил, учил, страдал и умер Сам Господь. Другой молодой парень на шутку соседа, что капитан корабля может отправить его назад и деньги пропадут, ответил с христианским добродушием и твердым решением попасть во что бы то ни стало в Иерусалим: «Ну что ж, буду опять собирать деньги». Это — не пасынки России, это — ее законные дети, чистые, верующие и простые души»...

Душою отдыхаешь, когда читаешь такие письма.

Небесная Заступница Русской земли

Когда читаешь наши старые летописи, когда вспоминаешь давно минувшие судьбы родной нашей земли, то верующее сердце невольно исполняется благодарным чувством умиления пред теми дивными явлениями покрова и заступления Матери Божией, какие мы видим во всей девятивековой истории нашего отечества со дня крещения Руси князем Владимиром и даже до наших дней... Воистину, возлюбила Она, Матерь Божия, нашу землю Русскую, православную, и нигде в мире нет столько чудотворных икон Ее, как у нас на Руси: их насчитывается до 300 только общеизвестных, а сколько их местно чтится по разным градам и весям обширной Русской земли! Нет, кажется, ни одного отдаленного уголка в России, где не было бы особенно чтимого образа Богоматери; не говорю уже о храмах православных: нет ни одной православной семьи, в коей не нашлось бы Ее лика пречистого! С детской любовью, в простоте смиренного сердца прибегают к Ней и старые и малые, и богатые и бедные, и простецы и люди, истинною наукою просвещенные, и несут к Ее стопам и скорби и радости свои, и на всех взирает Она, воистину, с материнскою любовию, всех ласкает благодатным взором Своим, всех утешает, благословляет, всем помогает в их нуждах! И тепло русскому в простоте верующему сердцу под благодатным покровом Ее, и называет оно Матерь Божию самыми трогательными именами: Она — заступница усердная, Она — грешных споручница, Она — скоропослушница, Она — радость скорбящих, утоление в печали сущих, взыскание погибших. Она — благодатная исцелительница и небесная домостроительница, Она — града Москвы вратарница неусыпная, а для всего воинства христолюбивого — воевода небесная... Ее святые иконы сопутствовали всем нашим благоверным князьям и Царям, и благочестейшим Императорам во всех их походах на врагов и супостатов Руси православной; Ее заступлением не раз спасалась Москва да и другие грады страны Российской от нашествия иноплеменных. И как трогательны летописные сказания о сих делах Божиих, явленных нашим предкам по молитвам Заступницы нашей усердной! Вот одно такое сказание: настал 1395 год. Русь стонет еще под игом злой татарщины. А с дальнего Востока, из глубин Монголии надвигается страшная туча. Там, где-то в Синей Орде, появился «некий царь, горее давнего и пуще прежнего лют губитель и разбойник»... И он идет, он надвигается со своими полчищами на Русь... Его имя — Тимур Ленг или Тамерлан; он задумал покорить всю вселенную. Заслышав привычный крик вождя, завидя взмах его кривой сабли, его воины бросались как тигры, почуявшие кровь. Страшные рассказы о его нечеловеческой свирепости леденили кровь в жилах. На его пути вместо цветущих городов, окруженных роскошными засеянными полями, виноградниками и фруктовыми садами, оставались только развалины да прочные, на цементе, пирамиды из человеческих голов... Граждане одного города, чтобы умилостивить этого зверя, выслали ему навстречу всех своих детей. При виде малюток, одетых в белые одежды и шедших с пальмами в руках и пением священных гимнов, в нем внезапно проснулся губительный демон, и он помчался вперед на своем коне... «За мной!» — крикнул он своей коннице... И несчастные родители с ужасом увидели со стен города, как их дети были растоптаны конскими копытами... И вот, такой-то губитель явился в пределах нашего отечества. Великий князь Василий Димитриевич, сын Донского героя, собирал войска, готовился к бою... Но что значили ничтожные дружины князя в сравнении с несметными полчищами Тамерлана? Не ждали себе спасения ни князь, ни народ. По всей Русской земле возносились пламенные молитвы: все церкви были открыты с утра до глубокой ночи. Народ проливал слезы, постился, все готовились к смерти...

В это ужасное время вспомнил князь о дивной иконе Богоматери, находившейся во Владимире. То была теперь известная под именем «Владимирской» икона, писанная, по преданию, св. Евангелистом Лукою. И послал Великий Князь за той иконой, и со слезами и многою скорбию проводили владимирцы великую свою святыню в стольный град Москву, где у всех была в то время одна мысль, одно желание — увидеть поскорее пречистый лик Царицы небесной, заступницы усердной рода христианского. И весь город вышел навстречу ей, все, от мала до велика, и не было человека, который не плакал бы, и отовсюду слышалось умильное моление: «Не предай же нас, Заступница наша, надежда наша, не предай нас в руки татарам!»... Это было 26 августа того же 1395 года. И вняла Матерь Божия воплям русских людей. В ту же ночь под 26 августа сам грозный «владыка мира», как величал себя Тамерлан, почивал в великолепной ставке своей в окрестностях Ельца, среди необозримых полчищ своих. Бессменно, не сморгнув глазом, князья и ханы Азии окружали ставку, охраняя сон грозного повелителя. Но ему нет сна от страшных видений... Видится ему высокая гора, а на ней дивные старцы с златыми жезлами в руках, грозящие ему... Свет ярче солнечных лучей, и в свете том дивная Царица, в багряных ризах, сияющая паче солнца молниезрачными лучами... А в лучезарной небесной выси — бесчисленные воинства, готовые устремиться по первому мановению той Царицы. Но Царица спокойно молится, простирая руки горе. И вдруг, грозно взглянув на него, Тамерлана, Царица повелевает всем тьмочисленным воинствам обрушиться на него... Отчаянный крик раздается в царской ставке. Вбежавшие вельможи находят своего владыку в таком виде, в каком никогда не видали. Неустрашимый в боях, он теперь лежал и стонал в полном изнеможении... Наутро свирепый завоеватель отдает приказ немедленно сниматься и быстро отступать.

Можно ли описать радость наших предков, когда они узнали, что страшный враг сам, никем не гонимый, ушел в степи Азии! Митрополит Киприан, Великий Князь и народ с слезами восторга возносили благодарные молитвы пред чудотворным образом Богоматери, а на том месте, где встретили св. икону, построили церковь во имя ее сретения, да не забудут людие дел Божиих. Тогда же было установлено празднование в честь Владимирской иконы 26 августа.

А что же Тамерлан? Он излил свою злобу на улусах Кипчакской орды, на татарских городах — Астрахани и Азове; он испепелил их. И что грозило святой Руси страшной гибелью, то принесло ей величайшую пользу: Тамерлан нанес смертельный удар не ей, а ее вековому врагу — Золотой орде...

Вот один из многочисленных примеров заступления Матери Божией за Русь православную! Все эти татарские ханы и царевичи — Мазовша, Ахмат, Махмет-Гирей, Казы-Гирей и др. испытали на себе грозный гнев и вышний покров и заступление за Русскую землю небесной Воеводы — Матери Божией. История свидетельствует, что во всех походах Царя Алексея Михайловича, Петра Первого и др. наших Императоров при войсках их находилась икона Богоматери — Явление Преподобному Сергию. Уже самим изображением склоненного пред Пречистою в молитвенном положении старца — печальника Русской земли, эта икона располагала воинов прибегать к заступлению Матери Божией, призывая на помощь и великого молитвенника Сергия Радонежского. И росла наша Русь православная под мощным крылом небесной Заступницы рода христианского; и сильна была верою своей, и непобедима для врагов — дотоле, пока крепка была вера русских людей, пока не стали люди русские отравляться разными модными лжеучениями, пока гнали от себя прочь всяких искусителей, вроде штундистов, баптистов и других сектантов, пока не подпускали к себе русские воины и особенно рабочий люд разных политических развратителей, социалистов, революционеров и всех этих слуг антихриста, иудейских наемников... Но стали проникать к нам на Русь все эти слуги сатаны, стали русские люди к ним прислушиваться, и пошла духовная отрава в народе, и стали размножаться секты и расколы, появились разные «социалы» да «демократы», а за ними и революционеры-безбожники, и отвратила от нас пречистый лик Свой Царица Небесная, и понесли мы тяжкое унижение от японцев-язычников, и пронеслись по лицу родной земли все невзгоды революции, и пролилось немало крови русской во дни смуты и усобицы...

Увы, стыд должен бы покрывать лица наши! Исстрадалась за последние годы душа русская, каждый из нас готов бы сложить голову свою у ног Царя-батюшки, только бы избыть горькую беду, только бы не видеть того позора, какой мы переживали в последние годы! Куда прибегнуть? Где искать помощи благодатной, укрепления духовного?.. Да где же, если не у Матери Божией? Она всегда заступала землю Русскую. Она и теперь неотступна с нами. Ведь это только — мы отступаем от Нее, убегаем из-под Ее крова благодатного! Итак, скорее — под благодатный кров Матери Божией, православные русские люди! Поучимся у малых детей: когда провинятся они в чем-либо пред матерью, то к ней же бегут со слезами и, не смея смотреть ей прямо в лицо, укрываются на груди ее. Прибегнем и мы, припадем к благодатной Заступнице рода нашего в покаянии, восплачемся пред Нею о наших тяжких грехах, и Она забудет наши вины и укроет нас от гнева Божия.

«Не имамы иныя помощи, не имамы иные надежды, разве Тебе, Владычице! Ты нам помози», — Ты нас заступи, и как древле спасала от безбожных татар, от всех этих Тамерланов, Батыев, Мазовшей, Казы и Мехмет-Гиреев, так и ныне спаси землю Русскую от лютых врагов ее — богоотступников! Много развелось их по лицу родной земли нашей; всюду проникают они с своими безбожными книжками и газетами; отравляют они молодежь нашу, расхищают сокровища православной русской души своею пропагандою среди рабочих, среди крестьян, и даже — страшно сказать — среди войск наших христолюбивых: не попусти. Царица Небесная, скрадывать души наши, души простецов верующих, и покрый нас от всякого зла честным Твоим омофором!..

Отчество царской власти

Сегодня открыл «Моск. Церк. Ведомости» и сразу прочитал слова в записках архиеп. Леонида: «Русские смотрят на государство патриархально: государство — семья, Царь-Отец».

Я прибыл в родную Лавру, когда она была полна светлых воспоминаний о посещении ее Царской Семьей. Иноки с умилением рассказывали разные подробности этого посещения. Более десяти лет прошло с того дня, как Государь посещал обитель Преподобного Сергия; много скорбей пережила бедная Русь за это время, а с нею скорбела и святая Лавра. Ведь если Москва есть сердце России, то обитель Сергиева есть один из жизненных нервов этого сердца. А Москва сама за это время была опозорена тою проклятою революцией, которая пыталась убить нашу мать — Русь православную... Тяжело было переживать эти смутные годы моей родной обители!.. И горячо молились иноки о мире всего мира, о Царе своем, о родной земле, молились и у гроба чудотворца, и во всех храмах, и по кельям своим... «Как будто наступило затишье, говорят они: дай-то, Господи! Пошли мир людям Твоим!»

Не стану повторять то, что в свое время описано в газетах. Отмечу лишь то, что ускользает обыкновенно от зорких глаз газетных описателей.

Говорят, были предприняты некоторые меры, чтобы массы народные не переполняли улиц посада. Но народ проник в посад такими путями, о коих полиция не думала: чрез посадские лощины или овраги и все улицы по пути Государя оказались переполненными. Вся площадь пред Лаврой пестрела от головных уборов крестьянок, у вокзала всюду, где только было возможно, теснился народ. Когда Цесаревич показался из вагона и направился прямо в Царскую коляску, то буря народного восторга не поддавалась никакому описанию. Государь в эту минуту находился в царском павильоне: Он взглянул в открытое окно павильона, и радостным чувством озарилось его лицо... Восторженными громовыми перекатами гремело «ура» по всему пути до Лавры, а лаврская колокольня приветствовала Царя чудными звуками четырехтысячепудового царя-колокола и его сорока медных детей. С крестным ходом Лавра встретила Помазанника Божия у св. ворот. Митрополит приветствовал Его сердечным словом. И вот Государь в древнем соборе Живоначальныя Троицы, у нетленных мощей великого печальника Русской земли, Преподобного Сергия. Он, Самодержавный Обладатель шестой части света, яко един от простых богомольцев, смиренно склоняет венчанную главу Свою пред гробом смиренного отшельника лесов Радонежских, молитвенно поручает ему Своего Сына — Наследника и всю Свою Царственную семью. Торжественно идет молебен Преподобному, и горячо молится Царь, молится Царица, молятся их Дети у гроба чудотворца. Говорят, трогательно было видеть, как Государь Цесаревич благоговейно принял икону из рук митрополита и поцеловал ее, истово оградив Себя крестным знамением.

Государь с Царевнами посетил келлии Митрополита, а Государыня с Своим Царственным Отроком изволила оставаться в это время в притворе, именуемом келлией Преподобного Сергия. Здесь царица земная горячо молилась Царице Небесной, явившейся некогда на сем месте Преподобному Сергию и рекшей: «Неотступна пребуду от места сего». Государь еще раз посетил эту келейку, милостиво и просто беседовал с братией, расспрашивал об иконах и иконописной школе. С умилением поведают иноки, как Государь Наследник, выходя из келлии Преподобного, еще раз обратился назад и протянул ручки, чтобы принять благословение Владыки Митрополита. Невольно хотелось сказать Царственному Дитяти: «Ты испрошен у Бога молитвами новоявленного чудотворца Преподобного Серафима: да будут же всегда, во все дни жизни Твоей угодники Божий с Тобою, и Божие благословение да будет над Тобой!»...

Государь с Своею Царственной Семьей отбыл из святой обители; праздник кончился, но светлые воспоминания о Его пребывании здесь живы и надолго будут одушевлять сердца, Ему преданные, горячей любовью к Божию Помазаннику и всему Дому Его. Вот телеграмма, которою Государь порадовал обитель и всех жителей посада после Своего отъезда. Она прислана на имя губернатора и в ответ на телеграмму жителей посада:

Вместе с Моей Семьей сохраню радостные чувства от посещения святой обители и совместной молитвы с жителями Сергиева посада, которым поручаю передать Мою благодарность за выраженные чувства преданности.

Николай.

Каждый раз, когда мне приводил Бог быть свидетелем и участником встречи Государя, я переживал какое-то особое чувство, особое, так сказать, мистическое настроение... Думаю, меня поймут православные русские люди, сердцем преданные заветам родной земли. Как выразить словами это чувство?.. Я сказал бы: это ощущение всем существом русской души того отчества Верховной Власти, которое выражается в беззаветной, а следовательно, и безусловной любви и преданности народа к своему Царю и такой же любви Царя-Отца к народу, когда всякая мысль о какой-то конституции, о каком-то договоре Царя с народом является кощунством, непростительным оскорблением не только Царя, но и Бога, Которым Царь царствует. Наше русское Самодержавие носит характер чисто религиозный: «Бог, по образу Своего Вседержительства, дал нам Царя Самодержавного», — говорит великий учитель Русской Церкви Митрополит Филарет, и Царь наш царствует по образу Божия о нас промышления, как слуга Божий, как уполномоченный Им, Царем Небесным, и только Им единым: Он — наш беззаветно любимый, наш родной Отец, и никогда, пока Русь стоит, пока она Русь православная, народ Русский не допустит и мысли о каком-либо ограничении Его самодержавной власти, ибо не может допустить и той мысли, чтобы Благочестивейший Божий Помазанник когда-либо позволил Себе поступить вопреки велениям Своей Царской совести, руководимой благодатию Духа Божия, дарованною Ему в священном таинстве миропомазания. Пожелает ли отец недоброго своим детям? Мыслимо ли от отца требовать отчета в его делах? Возможно ли, не будет ли нарушением всяких законов и божеских и человеческих вторгаться в права отца, ограничивать их, ставить ему какие-то условия, кроме тех, в какие он поставлен Богом в его совести? Народ есть единый целый организм, организм живой, возглавляемый Царем, яко Главою своею: что тело без головы — то государство без Царя, что семья без отца, то и царство без Царя. Когда была наша Русь наиболее сильна и славна и могущественна среди народов земных? Тогда, когда наиболее сознавала эту истину: пример — царствование незабвенного носителя идеала Царя Миротворца Александра III. Он воплотил в Себе, в Своем царствовании, в Своей личной жизни народный идеал Царя, и никогда Россия не стояла так высоко в глазах всего мира, как во дни — благословенные дни Его царствования. Мы переживаем иные дни, когда идеал наш тускнет, меркнет в нашем сознании, и вот — плоды этого на наших глазах. Но в душе народной он, этот идеал, жив: народ беззаветно любит самое имя Царя, чтит в Нем Божия Помазанника и беззаветно предан Ему... И эта сыновняя преданность, это благоговейное отношение к Царской власти, к личности Царя и всех членов Его Августейшей Семьи, Бог даст, спасет Россию, если только врагам ее не удастся поколебать самой основы отчества Царской Власти. И они, наши супостаты, видят это, сознают, быть может, лучше многих из нас, отлично понимают и то, на чем все это зиждется, что опора всего строя нашей государственной жизни — в Церкви, в вере православной, и посмотрите, как они стараются расшатать эти основы! Ни иудейства, ни магометанства, ни лютеранства, ни католичества, даже никаких сект не трогают, напротив: готовы всеми мерами им содействовать в укреплении и расширении, — на одно только православие устремлены все их нападения, против него всюду и везде строятся козни, ведутся подкопы, составляются «блоки» и — какой позор! — в этом всеобщем походе врагов наших против Церкви православной принимают едва ли не главное участие, по крайней мере по количеству членов этого «блока», люди, именующие себя русскими, даже православными! Что за ослепление! Что за безумие, граничащее с самоубийством! Уж пусть бы прежде совсем отреклись от православия, от русской народности, открыто заявили, что перешли... ну хотя бы в иудейство, магометанство, буддизм, во что угодно, только бы не обманывали народ именем русских людей! Но увы! Им эта-то маска и нужна: без нее они бессильны, они знают это и только под маскою благодетелей народа надеются достигнуть своих преступных целей. Верится, что народ своим здравым умом сумеет наконец распознать их и с чувством грозного для них негодования отвернется от них, заклеймив их именами, им свойственными...

Все миросозерцание нашего народа построено на началах нравственных, церковно-религиозных, в противоположность миросозерцанию народов западных. Там, напротив, все строится на началах правовых, юридических. Если мы хотим, чтобы наш народ занимал подобающее ему место в среде народов земных, то мы не должны насиловать его миросозерцания, а все законы строить в народном духе. И если бы наши образованные классы усвоили себе это основное начало русской жизни, то не наделали бы тех ошибок, в коих — увы! — они и теперь не каются. Призвание Царем «лучших людей», народом избранных, они поняли как открытие парламента, тогда как Царь-Отец хотел видеть при Себе советниками детей, а не парламентских говорунов, людей дела, людей опыта жизненного и, по возможности, разума государственного. А Ему в первую же Думу послали большинство самых негодных людей — разных «эсеров» и «эсдеков». Кто послал? Конечно, не народ, глубоко Царю преданный, готовый за Него душу положить, а вот эта «интеллигенция», которая, пропитавшись западною отравою масонских учений, хотела и Русь переделать на западный шаблон. Царь распустил негодную Думу. Собралась вторая, но не лучше первой. Тогда Царь изменил выборный закон и получилась Дума... сносная. По крайней мере, ее терпели до конца срока ее полномочий. Желательна ли 4-я Дума такая же? Конечно, нет. Будет ли опять изменен избирательный закон или же будут приняты меры к более строгому его исполнению путем разъяснений, как это недавно было сделано в отношении к иудеям — мы не знаем; знаем одно: Царь есть высший источник законов и никто не смеет отнимать у Него права не только изменять, но и отменять законы, если Он сие признает за благо. Он может и вовсе отменить законы о Думе: ведь Он дал их, и если найдет, что законы не отвечают благу Его народа, то кто же посмеет запретить Ему и отмену их? Отец устанавливает порядки в семье, и если эти порядки оказываются непригодными, отменяет их. Закон может быть хорош по идее, но не отвечать жизни: ужели следует держаться его неотменно, хотя бы он оказался вредным для государства? Да, наконец: дети не исполняют воли отца — присылают ему не «лучших», а худших избранников: ужели нельзя лишить таких детей (для их же пользы, как неразумных, не понимающих намерений отца) и того права, какое подарил им отец? Бог — источник благости, но и Он карает грешников, лишая их Своей милости. Раскройте страницы всемирной истории, читайте историю избранного народа. Мы, христиане, веруем слову Божию и видим из него, видим из нашей родной истории, как Бог лишал народы Своей милости, когда они переставали быть верными исполнителями Его святой воли... Даже с юридической точки зрения, когда одна сторона, заключившая условие, бывает неверна своим обязанностям, то другая освобождается от принятых ею на себя обязанностей, хотя бы могла быть и верною им... В самом деле: Царь хочет, чтобы Ему выбрали в Его Думу «лучших», а ему присылают худших людей: что же, разве Он не вправе сказать: «Такие Мне не нужны»? И мы признали бы только делом мудрой справедливости, если бы те области, те учреждения, которые и в 4-ю Думу прислали бы «эсеров» и «эсдеков», были лишены впредь до новой Думы, на пять лет, права иметь своих избранников в Г. Думе или Г. Совете, а эти негодные люди были изгнаны из сих почтенных учреждений немедленно. Худая трава из поля вон: нечего ей и сорить поле. Чистая пшеница будет только благодарна, если ее прополют в этом смысле, если среди ней не окажется открытых врагов Церкви и отечества. И при нравственных основах государственной жизни это было бы только естественным явлением, и народ, верный этим началам, только горячо поблагодарил бы Верховную Власть за такую прочистку...

В истории бывают моменты, когда люди, понимающие смысл совершающихся событии, должны всячески прояснять в сознании народном те жизненные начала, которые заложены в духовный облик народа, и к таким святым началам — в церковной жизни нашего народа должно отнести — общение наше с Церковию небесною, с Церковию веков минувших — общение в мысли, в вере и жизни, а в государственной жизни — сознание отчества Верховной Власти. И если когда, то именно теперь мы, пастыри Церкви, а с нами и все просвещенные русские люди, верные этим началам, должны стоять на страже их, зорко следя за всеми покушениями на них со стороны наших врагов...

О том, как иудеи отравляют нашу Русь православную

Несчастная Россия!.. Не нужно быть мудрецом, чтобы видеть, что ты гибнешь, — не надо быть пророком, чтобы провидеть, что ты погибнешь, если не опомнишься, если не положишь границ той необузданной свободе, какую захватили себе иудеи и их наемники и приспешники, изменники вере родной из сынов твоих! Мы, русские люди, дожили до того, что нас насильственно отравляют духовным ядом, нам не дают самой возможности иметь здоровую духовную пищу: иудеи нагло смеются над нами, подсовывая нам вместо этой пищи яд, всюду — только яд и никакого противоядия...

От чтения хороших книг отучили, все заполонила газета, а вся газетная печать — почти вся, за немногими редкими исключениями — в руках иудеев, и мы, читатели, должны или читать непременно только их — извините за выражение — зловонные листки, или же совсем не знать, что на свете Божием творится. Когда сидишь еще дома — можно выписать кое-что из патриотической печати, — надо правду сказать: по неимению достаточных к тому средств — какой-то захудалой, тощей сведениями, сообщающей нередко то, что в иудейских газетах напечатано уже два-три дня назад; но когда судьба заставит вас путешествовать, то вы уже обречены на плен иудейский, горший вавилонского. Ни на пароходе, ни на станциях жел. дорог, ни в вагонах — ни одной патриотической газеты. Спросишь «Моск. Ведомости» или «Колокол» — отвечают: «Нет». «Почему же не имеете?» — «Спроса нет». — «Да, вот я спрашиваю!» — «Извините, не имеем». Или: «Вышли все». Да у вас и не было их!..

Загляните в сумку продавца, и пред вами запестреют все иудейские издания: и «Речь», и «Руль», и «Биржовки», и «Копейки», не говорю уже о «Русском (когда-то действительно — Русском, в котором и мне не стыдно было, напротив — почетно — сотрудничать!) Слове», «Современном Слове» и т. д. А если заглянете как-нибудь неосторожно в издания иллюстрированные, то краска стыда покроет ваше лицо: такая там печатается мерзость!..

Судите сами: можно ли уцелеть тут простому читателю? А ведь газета в последние годы стала насущной потребностью массы полуинтеллигентов, что-то вроде папиросы или чашки чаю. Иудеи, прикрываясь заманчивым для недалеких людей словом «свобода», захватили в свои цепкие руки печатное слово, захватили, говоря коммерческим языком, газетный рынок, поставили нас в невозможность противостоять им, и вот мы — в плену у них: чем хотят, тем нас и питают, особенно во время наших путешествий: точь-в-точь как содержатели буфетов: или ешь скоромное, или голодай в дороге. И это называется у нас свободою печатного слова! О, конечно, свобода — свобода злу, свобода отравлять русских людей, свобода издеваться над нами, над всем, что для нас дорого и священно! Но, гг. власть имущие: ведь это плен, худший плена японского, немецкого, какого угодно, это плен жидовский: ужели это не видно вам?.. Или погибни Русь, лишь бы был неприкосновенен принцип свободы печати, свободы слова и т. д.?

Нам говорят: и вы пользуйтесь тою же свободою, — кто вам запрещает!

Совесть, господа, запрещает! Мы не можем допустить тех способов отравления народа, какие допускают и на какие способны иудеи. Мы не имеем и тех средств, какими располагают для сей цели иудеи. У нас нет фондов, подобных кагальному, нет миллиардеров, бросающих миллионы на завоевание нашего народа, в надежде пить его кровь... Нет, если вам жаль русского человека, если жалеете родную Русь и хотите, чтоб она еще жила среди народов земли, то гоните от нее прочь этих чужеядных насекомых...

На эти мысли навел меня недавний случай. Еду я в вагоне, один из спутников подает мне № московского иудейского «Руля» и говорит: «Почитайте». Говорю ему: «Охота и вам брать в руки этот листок: разве не чувствуете, что от него несет чесноком?» — «Да нет, — говорит, — посмотрите, любопытная статья... Одно заглавие чего стоит! «Новое религиозное сознание»!» А в скобках: «Что же такое голгофское христианство?» И тут же реклама автора, будто какой знаменитости: «Статья Ионы Брихничева». А под статьей опять стоит это же, столь милое редакции имя: «Иона Брихничев».

Взял я листок, пробежал статейку, писанную известным расстригою. Что же проповедует сей отступник от учения Церкви? А вот послушайте, чему он поучает читателей иудейской газеты. «Христиане, — видите ли, — на протяжении двух тысяч лет не усвоили себе христианского учения о благодати (милостыни хочу, а не жертвы)». — Заметим: даже текст слов Спасителя искажен: вместо «милости» стоит «милостыни», что, конечно, не одно и то же. «До сих пор члены этих церквей называют себя рабами Господа, забывая о Богосыновстве, а следовательно, абсолютной свободе от заповедей — пережитых времен рабства». Что-то не складно, по-иудейски: «пережитых времен рабства», но не в том суть. Как видите, г. Брихничев, бывший православным священником, как будто не читал никогда молитвы Господней, начинающейся словами: «Отче наш»... Совсем не помнит и словес Господа и Спасителя нашего: «Если любите Меня, заповеди Мои соблюдите». «Но рабство есть зло, — поучает он, — следовательно, и заповеди не добро»... Слышите, читатель, что проповедует иудейский прислужник? «Проповедуя личное спасение каждого человека, — говорит он, — как довлеющую цель и ношу (?!), которую каждый человек только и может понести, все современные христианские учители и нехристианские законодатели учат исключительно самоспасению (?!). Все для себя, для спасения своей души»... Не правда ли: писать так, значит, вовсе не понимать самого духа учения о спасении. Как это непростительно бывшему священнику — говорить ли об этом? Очевидно, ему и в голову не могло прийти общее правило спасения: «Спасайся в Церкви, и ты будешь содействовать спасению многих душ». Однако г. Брихничев изрекает уже свой суд на учение Церкви: «Это жестокое (курсив автора) учение, по которому «праведник» (знаки вносные показывают, что автор изволит иронизировать над этим словом) может покойно блаженствовать «в раю» (опять те же знаки), когда грешник томится муками адского пламени, проводит последовательно, что и в общественной жизни здесь, на земле, проводится, благодаря ему, в большей или меньшей степени система самоспасания, личной святости, дрожания только за свою шкуру («моя хата с краю», — поясняет он в скобках)». Поймите тут, что он хочет сказать? «Христианство подлинное, голгофское, религия свободного человека учит иному: не самоспасанию и рабским добродетелям, а иному — Спасению Целого (прописные буквы автора). Не всё для себя, а всё — для всех (для тела и души всего человечества)». Дальше автор развивает свою мысль в виде молитвы, размышления, патетически говорит о том, что «Скорбь (опять почему-то с прописной буквы) Христа не прекратится и руки и ноги Его не перестанут кровоточить, доколь не отдельные лица будут подносить Ему ненавистный фимиам — личного самоспасания, личной «чистоты» (опять в лапках), личной доброты, а пока весь мир, воскреснув, не прийдет в свободу чад Божиих, нравственными усилиями отдельных его членов».

Забыл несчастный экс-священник слова Господа, что на небесах бывает радость великая и о едином грешнике кающемся, забыл страшное пророчество Господа о том, что во второе Его пришествие нераскаянные грешники будут отосланы в муки вечные, а следовательно, и всеобщего спасения мира не будет... Эта ересь осуждена уже полторы тысячи лет назад, и не г. Брихничеву ее реставрировать... Далее г. Брихничев уже прямо богохульствует, говоря, что «Христос не искупил мира, а положил начало совместному с нами искуплению», что «всякие обещания спасения за чужой счет, хотя бы по вере — есть злая и опасная шутка», что покаяние состоит «в отвержении всех своих старых верований, в бесповоротном и неуклонном (даже до смерти) осуждении рабской религии заповедей» и что это покаяние «должно вылиться в какой-то свободной жизни, свободном усовершенствовании, исполненной Христова Огня (опять большая буква автора). Огонь очистит личность, Он же спасет мир»... Что же это за огонь? Автор отвечает: тот Огонь, о котором Христос сказал: «Огонь Я принес на землю и как бы хотел, чтобы Он разгорелся!» Автор намеренно уклоняется от церковного толкования словес Господних и придает им какой-то, видимо, особенный смысл, ибо везде слово Огонь с прописной буквы... Он говорит: «Огнем горящие, пламенеющие сердца человеческие, объединенные одним общим желанием воскрешения всего, составят из себя то Вселенское Пламя, в котором земля и все старые тела сгорят»...

Едва ли найдется какой мудрец, который смог бы разобраться в этом богословствовании г. Брихничева; вероятно, он и сам не ведает, не дает себе полного и ясного отчета о том, что говорит. Но читатели иудейской газеты твердо запомнят, что «заповеди — не добро», что, стало быть, их и не нужно, что где заповеди, там рабство и прочие безумные глаголы... А иудеям только то и нужно, чтоб такими бреднями отравлять христиан. И вот к их услугам является расстриженный иерей г. Брихничев. И листы газетные с его бреднями (хотелось бы употребить другое слово, напоминающее ближе его фамилию) разносятся по лицу бедной Руси нашей, когда-то столь ревностно стоявшей за православие, что такому господину не поздоровилось бы... сидел бы где-нибудь в Суздале или в Соловках. А ныне все можно: издевайся сколько угодно над верою Апостольской, сочиняй ереси, продавай не только перо, но и душу врагам Христовым!

И многоскорбная, многострадальная мать наша, Церковь православная, терпи поношение, поругание от таких отверженцев, а если кто из нас вступится за ее поруганную честь, если кто назовет ее поносителей их собственным именем, того имя проносится яко зло... Но мы больше верим слову Христову: радуйтеся и веселитеся в таких случаях; с радостью несем поношение Христово и крепко веруем, что истина Господня пребывает во век, а все враги ее, исчезая, исчезнут яко дым, яко прах, его же возметает ветр от лица земли... Жаль только собратий наших отравляемых этими бреднями и отторгаемых от матери Церкви...

Голос смиренной науки в защиту веры

В 1909 году я напечатал небольшую брошюрку «Беседа о том, откуда пошла наука и верят ли в Бога люди ученые?» Недавно вышла книга г. А. Г. Табрума «Религиозные верования современных ученых», перевод с английского под редакцией В. А. Кожевникова и Н. М. Соловьева. Тема, как видите, та же, но автор сосредоточил свое внимание на ученых не прежних поколений, а на современных нам, и притом почти исключительно на представителях математических и естественных наук. В книге собраны непосредственные ответы самих вождей нового точного знания на определенный, предложенный им по двум пунктам вопрос: 1) усматривают ли они действительное противоречие между фактами, установленными наукою, и основными учениями христианства? и 2) считают ли они современных ученых людей верующими или же относящимися отрицательно к христианству? — В моей книжке я привел мысли о вере людей науки времен прошедших: в книге г. Табрума приводится до ста писем мужей науки нашего времени, это голос людей науки самого последнего времени, единогласно свидетельствующих, что истинная наука, как таковая, не переходящая своих границ и ресурсов, не может отрицать Бога, потому что она не в состоянии доказать Его отсутствие: научное, доказательное обоснование атеизма невозможно. Но именно поэтому для науки нет и препятствий к признанию Бога, к принятию веры рядом с наукою, точнее — за пределами доступного силам науки. Правда, автор опрашивал только английских и американских ученых, но результаты этого опроса, в главных чертах, совпадают с данными, собранными другими учеными относительно французских, немецких и иных выдающихся ученых.

Мы живем в такое время, когда враги веры готовы пойти на всякую ложь, на всякий обман, чтобы только подорвать веру в сердцах верующих; готовы на всякую подделку в науке, готовы самую ничтожную посредственность возвести в гениального ученого за то только, что этот полуученый станет на их сторону в отрицании веры. Вот почему надо быть особенно благодарными тем истинным представителям науки, которые со всем авторитетом научного знания обличают скороспелых прислужников лженауки, открыто исповедуя немощь человеческого ума постигнуть непостижимое в делах Божиих и смиренно склоняя свой ум в послушание вере. Автор отмечает, что масоны ежегодно распространяют массу дешевых книг, наполненных усилиями доказать, что вера в Бога вымирает. Как недобросовестно пишут в этих книгах их авторы, достаточно привести одну цитату из таких изданий: «В высшей степени сомнительно, — говорит самоуверенно такой автор, — чтобы какой-либо ученый или философ действительно придерживался в наше время доктрины личного Бога...» Судите сами, читатель: попадет такая фраза в якобы научной книге молодому человеку, и он смущен: «Говорит-де наука», а того, бедный, и не знает, что представители истинной-то науки говорят как раз обратное... Как же дорого предложить такой смущенной душе и порекомендовать прочитать книгу, в которой более ста ученейших авторитетов, без всяких колебаний, пред лицом всего научного мира заявляют, что сама вселенная является уже свидетельством бытия Божественного Разума, доказательством Бога, что, по мере расширения знания природы и ее сил тем более крепло в них убеждение в необходимость существования творческой Причины — Бога. Джордж Стокс, профессор математики, справедливо говорит, что «крупная ошибка предполагать, будто ученый нерелигиозен, на основании того только, что он обыкновенно не говорит (кроме разве в кругу своей семьи) на религиозные темы. Есть пословица: «Глубокие воды текут спокойно», и мне думается, что когда религия глубоко ощущается, о ней говорят немного». Следовательно, если многие ученые не говорят о религии, то это не значит, что они и в Бога не веруют. Истинный ученый бережлив на слово, и если его специальная наука не близко касается веры, то он и не позволяет себе вторгаться своим умом в область, где он не специалист...

Приведу из книги Табрума несколько ответов на его запросы. Вот что пишет, между прочим, упомянутый ученый профессор Дж. Стокс: «Что касается утверждения, будто недавние научные изыскания показали, что Библия и религия ложны, то на это отвечу прямо: этот взгляд совершенно ложен! Я не знаю никаких здравых выводов науки, которые противоречили бы христианской религии. Быть может, и есть кое-какие дикие научные предположения, высказываемые, главным образом, людьми второразрядного знания, выдаваемые за хорошо обоснованные научные заключения и которые по свойствам своим могут вызывать некоторые затруднения, если эти предположения признать за истину; но я не зайду настолько далеко, чтобы говорить о противоречиях науки и религии друг другу, так как в главных частях они движутся в разных плоскостях и едва ли есть поводы для их сопоставления. Противоречия эти только кажущиеся: истинная наука и истинная религия согласны друг с другом».

Лорд Кельвин (скончавшийся в декабре 1907 г.), которого прозвали «Наполеоном науки» и «королем ученых» и который был более полустолетия профессором физики в Глазговском университете, пишет: «Истинная религия и истинная наука вполне гармонируют друг с другом».