Попутчики

– Вовик, тебя сегодня на уроках не было, а в школе тебя видели. Я ещё раз спрашиваю, зачем ты подложил гранату? Революцию хотел устроить? А ты знаешь, что своей дурацкой бомбой ты чуть Шурку Плоскина… тьфу ты, завуча не убил? Если бы военрук вовремя гранату не заметил и не выкинул бы во двор, где она и рванула, ты понимаешь, что бы было? Хоть чуть-чуть, своими куриными мозгами?

– Да не мы это, честное слово.

– Но ведь вас видели.

– Наговаривают. Всегда мы крайние.

– А почему так? – Волков снова налил в стакан газировки. – Почему на тебя думают? Да потому что ты своими идиотскими выходками достал всю школу. Как какое происшествие, так обязательно Вовик.

Липкий сироп вязал Вовику рот.

– Можно ещё?

– Пей, пей, – спокойно сказал Волков. – Так почему, я тебя спрашиваю, любая заморочка без тебя не обходится? У тебя что, дефект конструкции или мозги в заднице? Где ты «лимонку» взял, подрывник?

– Не брал я ничего.

– Ну, хорошо. Сейчас мы по этому поводу запишем с каждого объяснения.

Волков не спеша достал из стола бумаги, поменял пасту в ручке и стал оформлять «шапку» объяснения.

Вовик начал нервно покряхтывать и незаметно сжимать колени. Судя по всему, почки у него работали хорошо, и Волковская газировка уже перетекла из желудка в мочевой пузырь. Вовик дёргал скулой и постоянно сводил ноги. Наконец он не вытерпел и спросил:

– А можно мне на минутку? Ну, туда?

– Да ради бога. Но только тогда, когда объяснение запишем и притом правдивое. Ключик-то вот он, от дверей. Вовик судорожно дёрнулся.

– Что, ещё водички хочешь? Пей, не стесняйся. Между прочим, – Волков положил ручку на стол и снова откинулся в кресле, – вот у тебя серьга в ухе. Нет, я не против, но знаешь ли ты, откуда возник обычай среди мужиков носить серьги? Я сейчас расскажу.

Голос у Славы был плавен и тягуч. Он никуда не спешил.

– Морякам вешали серьги, когда они проходили Босфорский пролив, то есть становились морскими волками. Также серьги носили казаки, но те по другой причине. Если казак был единственным сыном у матери, у него была одна серьга, а если последним мужчиной в роду, то две. Перед боем есаул строил казачий разъезд и командовал «Равняйсь!», потом «Смирно», и таким образом видел, у кого сколько серёг у ушах, а у кого их нет. Потом казаки с одной серьгой уходили во второй эшелон строя, а с двумя вообще оставались в резерве. Таким образом, серьги носились по вполне гуманным мотивам. Наш народ, как известно, самый добрый. Далее, было также много других обычаев.

«Давайте записывать», – прошептал покрасневший, как помидор, Вовик. По его лицу было видно – внутри его существа ведётся сейчас мучительная борьба между головой и мочевым пузырём. Неизвестно, что было лучше. Сделать лужу в кабинете значит навсегда потерять с таким трудом завоёванный авторитет в школе и во дворе. Рассказать про гранату – тоже показать свою слабость перед младшим поколением. Ладно бы их не было, а то сидят тут рядом, козлы, и смотрят.

– Хорошо, записывать, так записывать. Но только правду, иначе будем сидеть здесь до вечера.

Вовик затрясся. Он уже совершенно открыто засунул руки между ног и согнулся пополам.

Волков опять взял ручку, опять поменял пасту и приготовился записывать. Победил мочевой пузырь.

– Ладно, – исступлённо прокричал Вовик, – я гранату принёс, и подложил я. Хотел Зою Петровну напугать. Она ключи от радиорубки забрала, где аппаратура лежит – гитары, усилители. Я не знал, что она боевая.

– Ну вот, совсем другое дело, а то не я, не я. По глазам же было видно, что врёшь. Ну, а гранату ты где взял? Только не ври, что раскопал в Синявино.

– На рынке купил вещевом, за десять штук.

– Да ну! Кто же учебную гранату за десять штук продаёт? А деньги где взял?

– Кольцо у матери взял золотое, хотел усилитель купить новый. А учебная граната столько и стоит. Настоящая – четвертной.

– Ну, ладно, пока поверим. Сейчас запишем чистосердечное признание.

Пока Волков писал, Вовик уже ходил в присядку. Глаза его вылезли из орбит, по лицу струился пот. Наконец Слава протянул лист Вовику, тот не читая подписал и с надеждой спросил у Волкова:

– Можно?

– Да что, я тебя держу? Дверь, между прочим, не заперта. Туалет напротив.

Вовик опять судорожно дёрнулся, подскочил к двери и, толкнув её, выскочил из кабинета.

– Вернуться не забудь! И чего он терпел, а, ребята?

С точки зрения закона никто к Волкову придраться не мог, если бы, конечно, кто-нибудь не догадался отправить на экспертизу его газировку, куда он, выпив свой стакан, незаметно кинул мочегонное.

Глава 5

– Что там с потеряшкой? Не нашёлся?

– Нет, Георгич. По-моему, он с концами.

– Не держи материал. Сколько уже прошло? Неделя? Отправляй в РУВД.

– Завтра отправлю.

– Он, кажется, с машиной пропал? Свяжись с 84-м, там парня одного прихватили за нападение на таксиста. Может, и наш вариант – его работа.

– Когда?

– Пару дней назад. Арестовали, наверное.

– Хорошо, узнаю, что там.

Когда Соловец вышел, Кивинов связался с опером из 84-го – Привет, это Кивинов. Юра, ты, что ли?

– Здорово, я.

– Что там за боец у вас задержан? Который таксиста опустил?

– А, Куприн. Так он отпущен.

– Как отпущен? Не понял.

– Следователь усмотрел 206-ю и его на подписку отпустил.

– Как 206-ю? Ну-ка, расскажи, как там дело было.

– Ты что, наше следствие не знаешь? А чего тогда удивляешься?

Куприну деньги нужны были на наркоту, он такси поймал. Когда мимо парка проезжали, он удавку водителю на шею набросил, а когда тот вырубился, выручку забрал и бежать. Думал, что водитель коньки отбросил. Но тот только сознание потерял, потом очнулся и к постовым. Те в машину к нему сели и давай по дворам кружить. Возле Ветеранов Куприна и тормознули.

– Ну, и какая ж здесь «хулиганка»? Чистейший разбой!

– Это мы так рассудили. А следователь – по-другому. Ущерб, говорит, какой нанесён? Четыре с половиной тысячи. У водителя только смена началась. А уголовная ответственность сейчас за госразбой с пяти тысяч наступает, поэтому состава преступления тут нет. Могу хулиганство возбудить. А по хулиганству, сам понимаешь, никого не арестовывают. Вот так. Самое обидное, что вроде как мы виноваты, что бандюгу отпустили.

Потерпевший же не врубается в наши заморочки. Он ко мне на другой день прибежал, а не к следователю – почему, мол, его выпустили, он, наверно, вам взятку дал. Вы все, менты, купленные. И ничего ведь ему не докажешь.

Обидно.

– Вообще обалдели. Причём тут размер ущерба? Это при краже ущерб важен, а тут – разбой, а по большому счёту покушение на убийство.

Этот следак что, кодекса не знает?

– Кодекс кодексом, а практика практикой. У нас много чего в кодексе написано, а в жизни всё наоборот. Ты, что ли, всё по кодексу делаешь?

– Ладно, дай данные Куприна этого, я его примерить на один вариант хочу.

– Да это ж с вашей территории клиент, судимый, на Стачек живёт.

– Ладно, тогда сам найду. Пока. Кивинов положил трубку. Совсем следствие оборзело. Таких бойцов отпускают. Хотя чему удивляться?

Кресты-то переполнены, да и по арестанскому делу надо сроки соблюдать.

А если человек на подписке, можно и повременить.

«Куприн, Куприн. Я что-то не слышал, надо будет у Георгича спросить, что он из себя представляет».

Кивиновские тайваньские часы сыграли полдень. До отпуска оставалось двенадцать с половиной дней.

– Мишель, тебе ещё не надоело в ментуре?

– Да вроде нет. А к чему это ты?

– Да просто так. Хандра нашла. Пять лет назад всё по-другому было.

Может, устал уже? Не знаю. Мы тогда какие-то одержимые были, фанаты.

Азарт был. Опыта не было, а азарт был. А сейчас исчез. Хочется убежать от всего, спрятать башку в песок, как страусу, и гори всё синеньким.

– Да брось ты. Тоскливо – иди выпей, а хочешь – вместе пойдём.

– Нет, Мишель, водкой тоску не разгонишь и стакан проблем не решит.

А почему азарт пропал? Да потому, что всё равно стену кирпичную кулаками не пробьёшь, сколько ни бейся. Что от нашего азарта? Кому он нужен? Обществу? Начальству? Никому. Зачем стену долбать, если отсидеться можно. И что обидно, конца этому не видать. Смотри убийств сколько, а разбоев? Руки опускаются. Мы одно раскрываем, а сверху ещё десяток. Как будто потолок на тебя рухнул, а ты ручонками голову закрываешь. Не закроешься. Обидно, что от нас почти ничего не зависит.

Общество преступников производит, а мы их ликвидировать должны. А что мы можем? За последние пять лет хоть что-то в ментовке изменилось? Да ни фига. Люди на всех углах кричат: «Куда милиция смотрит? Куда милиция смотрит?» А вы сами куда смотрите, если дети ваши старух грабят, а вы их покрываете? Общество само производит преступников, само должно и уничтожать. Но не руками милиции. Мы так, за порядком смотреть должны.

Милиция, что ли, из человека убийцу делает? Нет, общество. А если столько убийств, значит общество поражено смертельно. И милиция тут не панацея. Как говорят наркоманы – поздно пить боржоми, если печень в штанах. Соловец говорит, сожми зубы и держи штурвал – это я ему тут про лётчика одного рассказал. Но самолёт-то падает. Тебе, может, не понять, что я тут наговорил. У тебя ещё азарт есть. Это хорошо. Если не растеряешь – молоток, а я, кажется, уже выдохся.

– Кончай, преступность всегда была и будет, а мы должны просто работать, как до нас работали и как после работать будут. А опустим руки – точно хана. И не фиг тут теории строить. А что сейчас время тяжёлое – это ты верно сказал. Но Америку ты не открыл. Помнишь, кино про Жеглова? Там Шарапов со стариком-евреем одним спорит, кто с преступностью покончит милиция или общество. Это сорок пять лет назад было, а спор этот ни в чью пользу так и не решился. Эры милосердия не наступило. Эра жестокости, скорее. Всё, кажется, пришли.

Опера остановились перед массивной дверью в подъезде одного из блочных домов.

– Ну и дверца. Это ж кожа, кажись.

– Да, похоже. Слушай, а кто предки у этого Куприна, может, миллионеры?

– Не знаю. Давай звонись.

Петров нажал звонок. Запел соловей, но двери никто не открыл.

Кивинов дёрнул ручку. Глухо.

– Зараза, как же его достать? Мне кажется, он дома засел. А может, плюнем? Всё равно неизвестно, он это или нет. Как его сейчас колоть?

Сидел бы в Крестах, было бы куда проще.

– Ты точно захандрил. Но, слава богу, у меня ещё есть азарт. А что в нашем деле главное? Творческий подход. Вечерком, вот увидишь, дверь вот здесь стоять будет, причём без особых наших усилий на то. Я ему сейчас покажу кожаную обивку.

Миша достал коробок и стал засовывать спички в замок.

– Всё, снимаю я белые перчатки. Значит, они грабить могут и убивать, а мы должны по закону? «Будьте любезны, повесточку вам, не могли бы подойти?» Да пошли они… Сейчас, гад, ты у меня сам двери откроешь. Всё, пошли, Андрюха, часика через три подойдём, всё в ажуре будет, вот увидишь.

Спустя три часа Петров с Кивиновым вернулись в подъезд.

Поднявшись на этаж, они обнаружили взломанную дверь, стоявшую рядом с проёмом, и мужчину, сосредоточенно работающего стамеской Петров подмигнул Кивинову – «ну, что я говорил?»

– День добрый, Славу Куприна можно увидеть?

– Он напротив живёт, в 58-й. Вы поглядите, ребята, что сделали, паразиты. Спичек в замок насовали. Попались бы мне – руки бы поотрывал. Куда милиция смотрит!? Я только замки сменил, недели ещё не прошло.

Мужчина перешёл на более крутые фразы. Кивинов посмотрел на Мишу. Тот чуть побледнел, потом покраснел, потом опять побледнел.

Кивинов подошёл к 58-й квартире и толкнул дверь. Она вообще оказалась не заперта. Втащив туда Мишу, он прошептал:

– Ты откуда адрес этот взял?

– С картотеки, откуда же ещё? Там неразборчиво написано было – то ли «56», то ли «58». Я к Волкову на всякий случай подошёл, уточнить. Он карточку заполнял. Славка сказал, что 56-я квартира. Не повезло. Я ни при чём.

– Пошли в комнату. Раз дверь открыта, должен кто-то дома быть.

Опера на цыпочках миновали прихожую и вошли в комнату. В углу, на тахте, валялся Куприн. Одна рука вытянута. На ней от запястья и до локтя дорожка уколов.

– Жив?

– Жив. Под дозой.

Кивинов только тут ощутил запах ацетона в комнате. На электрической плитке стояла банка с варевом. На полу – штук пять шприцев.