Помоги проекту - поделись книгой:
Мэдлин Хантер
Обладание
Пролог
Аддиса удивило то, что колдунья приказала ему явиться сегодня. Обычно она прибегала к его услугам только в те ночи, когда луна входила в свою завершающую фазу и становилась полной. Тем не менее он повиновался и, оставив загон, где ухаживал за принадлежавшими ее отцу лошадьми, направился к домику, расположенному у самой опушки леса. Он прекрасно осознавал, что, узнай ее отец об их тайных свиданиях в сосновой чаще, при тусклом свете парящего в небесах над кронами деревьев круглого белого диска, его ожидает неминуемая смерть, но все же шел. Аддис уже научился пользоваться теми редко выпадающими моментами, когда можно было получить хоть капельку человеческого тепла, какими бы странными путями не приходила к нему такая возможность.
Аддис нашел ее подле дома. Колдунья держала за уздечку оседланного коня, и это удивило его намного больше, чем само приказание явиться к ней. Обычно она звала его к себе под каким-то предлогом и поручала ту или иную работу, чтобы заполнить оставшиеся до темноты часы…
В течение первого года его рабства она довольно часто вызывала его, а потом сидела у двери, наблюдая за тем, как он что-нибудь подправляет в доме или перекапывает дорожки во дворе. Она обучила его своему языку и потребовала, чтобы он помог ей выучить его речь, так что, в конце концов, они смогли общаться, хоть и с некоторым трудом, но без всяких тонкостей. Почти так же откровенно она напрямую призналась ему как-то в своих подозрениях: колдунья полагала, что он вовсе не простолюдин, а скорее рыцарь. Видимо, из-за своего призвания жрицы она испытывала потребность особого рода, для чего как раз он и подходил как нельзя лучше. Попав сюда, Аддис подсознательно был готов к тому, что его принесут в жертву под сенью деревьев, — подобная участь ожидала многих рыцарей, оказавшихся в плену у языческих варваров, — но вместо этого он, раздетый донага, занимался любовью с колдуньей, пока она нараспев бормотала молитвы, обращенные к своему лунному богу.
На ее лице застыла суровая маска, и выражение не смягчилось даже при приближении Аддиса. В лучах предзакатного солнца на коже вокруг глаз и в уголках ее рта проступали тонкие морщины — следы беспощадного времени. Перед Аддисом стояла уже немолодая и довольно худощавая женщина — посты и самоотречение были неотъемлемой составляющей ее колдовства.
— Не ожидал я такого, — произнес он на балтийском языке. За прошедшие годы между ними установились отношения, позволявшие им обращаться друг с другом без особых формальностей. Пусть он раб, а она — дочь кунигаса, священника, но два человека не могут постоянно предаваться плотским утехам, оставаясь при этом чужими людьми.
— Мне нужны кое-какие растения, которые можно собрать только возле реки. Ты мне поможешь.
Очередной сюрприз! Она подняла стоявшую у двери большую корзину и протянула ему. Сверху корзину прикрывал кусок ткани, но по весу Аддис почувствовал, что в ней что-то лежит.
Снедаемый любопытством, он помог колдунье подняться в седло и, взяв коня за поводья, повел к извилистой лесной тропе, ведущей к речке. На протяжении всего пути она не проронила ни слова, Аддис же гадал, видел ли кто-либо из обитателей большого дома или разбросанных вокруг хижин поменьше, как они уходили, и, если да, то не захотелось ли этому человеку проследить за ними. Никогда прежде она не проявляла такой безрассудности, подвергая риску его жизнь.
Они вышли из леса на берег реки, где деревья покорно расступались, уступая место болотистой почве, покрытой сплошной стеной высокого камыша. Аддис помог колдунье спешиться и привязал поводья к тонкому стволу молодого деревца.
— Наш король откажется от крещения, — сказала она вдруг. — Мы услышали об этом сегодня утром. Он дождется прибытия папских легатов этой осенью, чтобы сообщить им свое решение. Но выбор уже сделан.
Аддис почувствовал, как сердце глухо ухнуло в груди. До него уже доходили разговоры о том, что их король вел переговоры с Папой. Предполагалось, что будет заключена политическая сделка, целью которой являлось заручиться поддержкой Папы в прекращении священных войн против Балтии, возглавляемых тевтонскими рыцарями. Для этого королю, а вместе с ним и подданным, необходимо было принять христианскую веру Рима.
Аддис намеренно душил зарождавшуюся в сердце надежду, вырывая с корнем пробивавшиеся в душе ростки, жадно стремящиеся к блеснувшему свету свободы, но нескольким сильным побегам все же удалось выжить, и теперь они буйно расцвели, как дикие цветы, проглядывающие у него под ногами сквозь густую траву позднего лета. Обращение короля в другую веру могло даровать Аддису освобождение. Но холодные пальцы разочарования стальной хваткой сжали сердце, упрятав эти надежды в темные закоулки души, где он привык хоронить все свои эмоции.
— Снова начнутся войны и, надо думать, еще более жестокие, чем в прошлом году, — продолжала колдунья. — Снова появятся рыцари с благими намерениями и оголенными мечами. И еще много чего надо ждать… Но в народе многие недовольны даже тем, что король вообще позволил себе думать о чем-то подобном. Им наверняка захочется умилостивить оскорбленных богов, и на этот раз
Аддис услышал необычную нотку в ее голосе — нотку предупреждения, предостережения.
— Твой отец знает?
— Про нас — нет. Про тебя… возможно. Иногда он намекает кое на что. Я поднимаю его на смех, и тогда он резко обрывает разговор. Ты знаешь, он в восторге от того, как ты управляешься с лошадьми, но даже это твое умение… оно наводит на определенные мысли. Так что отец временами задумывается. И вообще, не похож ты на простолюдина. Слишком статный, горделивый. Я объясняю ему, что ваш народ выше ростом, но…
Аддис почувствовал, что опасность приобретает для него слишком реальные очертания, более реальные, чем когда-либо за шесть лет, прошедшие с того дня, когда они обнаружили его среди трупов, оставшихся после
Колдунья по имени Эвфемия зашагала прочь. В ее походке угадывалось сковывающее женщину напряжение, костлявые руки были плотно прижаты к бокам.
— Жди здесь. Я соберу травы и скоро вернусь.
Голос прозвучал низко и хрипло. Ее фигура постепенно скрывалась в высоких прибрежных зарослях. Опустив взгляд, Аддис обнаружил, что она не взяла с собой корзину. Подхватив ее, он окликнул колдунью. Она обернулась; из-за зелени были видны только голова и плечи. За спиной колдуньи неугомонно рокотала река, почти заглушая его голос; воздух был наполнен свежестью, исходившей от воды и земли. Эвфемия странно взглянула на него, ее темные глаза загадочно блестели, взгляд скользнул по фигуре, словно запоминая образ Аддиса. Не обращая внимания на корзину, которую он ей показывал, жрица отвернулась и исчезла, оставив его в полном одиночестве.
Один. Шорохи леса и всплески воды стали вдруг оглушительными. Конь нетерпеливо переступил с ноги на ногу, передернув холкой. Нагруженная корзина оттягивала руку. Не может же она… Во рту у него пересохло от страха и надежды. Он посмотрел на коня, перевел взгляд на петляющую вдоль реки тропу, затем взглянул в ту точку, где в последний раз мелькнули черные волосы колдуньи. От возбуждения кровь запульсировала в висках, в ушах зашумело — болезненные ощущения, почти забытые за прошедшие в плену годы. Сдернув кусок ткани, Аддис заглянул в корзину.
В ней лежали два кинжала, немного хлеба и соленой свинины. Еще что-то блеснуло под едой. Он запустил руку в корзину, пошарил по дну и извлек на свет два предмета. В его ладонях засверкали два золотых браслета, которые Эвфемия надевала во время праздничных церемоний.
Аддис еще раз взглянул туда, где исчезла колдунья. Не придется ли ей расплачиваться за содеянное? Она — дочь кунигаса, жрица, исполняющая древние ритуалы поклонения богу Луны и богу Солнца. Наверное, у них не хватит смелости усомниться в истории, которую она им предложит.
Он пожалел о том, что она так ничего и не сказала ему напоследок. Все эти годы он запрещал себе привязываться к ней или к кому бы то ни было другому, ибо это в какой-то мере означало бы, что он сдался. Однако если и был кто-то в этой чужой стране, кого он мог бы назвать другом, то это она. Аддис на мгновение ощутил прилив ностальгической боли и благодарности.
Наверняка она рискует из-за него. Последний сюрприз — после того как она ясно дала понять, что тогда, под луной, на самом деле с ней был не он, а всего лишь безликое тело, которым пользуется бог Менулий для слияния со своей жрицей. Впрочем, каковы бы ни были причины, побудившие ее дать ему шанс обрести свободу, он от такой возможности отказываться не намерен.
Огонек надежды, столь долго подавляемый им, запылал ярким факелом, призывая его к действию. Аддис одним движением взмахнул в седло, отметив про себя, что конь — один из лучших в отцовском табуне. Быстро привязав корзину к седлу, он обнаружил сбоку небольшой, наполненный припасами кожаный мешочек. Эвфемия хорошо о нем позаботилась.
Задержавшись на мгновение, он бросил последний взгляд в сторону реки. С высоты ему удалось разглядеть черноволосую голову. Эвфемия смотрела на воду. Одними губами произнеся слова прощания, он пришпорил коня и отправился в путь.
Глава 1
Мойра почувствовала опасность прежде, чем услышала доносившиеся звуки. Она склонилась над очагом, чтобы подогреть немного воды, и вдруг ощутила, как страх, словно поднявшись из земли, пополз по ногам и змеей заструился по спине. Она замерла, и в этот момент отдаленный грохот, похожий на гром, раздался в прохладном рассветном воздухе, наполнявшем комнату через распахнутую дверь. Тревожный звук быстро нарастал, и она опрометью бросилась к порогу. Выйдя на крыльцо, Мойра рассмотрела в утренней дымке нескольких всадников, которые приближались к ней.
Они спускались по склону холма, на вершине которого красовался особняк владельца Дарвентона, и направлялись к деревне — четыре темных силуэта, в коротких плащах, крыльями развевающихся у них за спинами, будто летели на своих резвых жеребцах, напоминая соколов, мчащихся сквозь серебристый туман.
Метнувшись к убогой лежанке в углу, она склонилась над набитым соломой тюфяком и принялась тормошить лежащее на нем маленькое тело:
— Брайан, вставай быстрее! Вставай же!
Бронзовые от солнечных лучей руки и ноги зашевелились, потягиваясь в сладкой истоме, но Мойра резко дернула за запястье, не давая мальчику понежиться.
— Быстрее, малыш! Давай, давай! Ты все знаешь. И помни, ни звука, как я тебя учила!
Голубые глаза тревожно заморгали, и мальчик поспешил за ней к окну в дальней стене комнаты. По доносящемуся звуку копыт она поняла, что всадники уже приближаются к крайним домам. Брайан повис на подоконнике, перегнув наружу голову с взъерошенными светлыми волосами. Спустя несколько секунд он понял, в чем дело, и с пониманием обернулся к ней.
— Беги туда, куда я показывала, и схоронись получше. Не выходи, не показывайся, что бы ты ни услышал, — велела Мойра, с силой подталкивая малыша в спину.
«Даже если услышишь мой крик», — добавила она про себя.
Проводив его взглядом, пока он не скрылся за углом сарая, в котором хранились ее корзины, Мойра прикрыла ставни и уселась на узкую кровать. Быстрыми движениями она собрала растрепанные волосы в узел на затылке и перехватила его лентой, расправила покрытую пятнами сорочку из домотканого холста и потянулась к корзине с шитьем. Достав порвавшуюся занавеску, она сделала вид, что занята штопкой.
Мойра изо всех сил старалась сохранять спокойствие, но дикий топот конских копыт с каждой секундой становился все ближе. Всадники в деревне не задержались. Они направлялись сюда, к этому дому. Муторная волна страха подкатила к горлу, и Мойра сжала зубы, стремясь перебороть его.
Бешеный топот галопирующих лошадей стих: двое всадников остановились перед домом. Мужчины спрыгнули с коней и направились к крыльцу. Ввалившись в дом, они принялись оглядываться по сторонам.
— Где мальчишка? — спросил один.
— Какой мальчишка? Здесь никого нет. Мужчина неспешно подошел к большому сундуку у стены, открыл его и начал копаться в сложенной одежде. Мойра не протестовала. Ничего из вещей Брайана там не было, и вообще им не так-то просто будет обнаружить следы пребывания мальчика в доме. К этому дню она тщательно готовилась заранее, хотя прошедшие годы почти убедили ее в том, что о нем совсем позабыли, и, следовательно, он в безопасности.
Второй мужчина схватил ее за руку и рывком поднял с кровати:
— Признавайся, где он, иначе тебе несдобровать.
— Нет здесь никакого мальчика. И сыновей у меня нет. Не понимаю, чего вы от меня хотите.
— Все ты отлично понимаешь, — произнес еще один голос.
Она обернулась к двери и увидела стоящего в проеме высокого худощавого мужчину. В неярком утреннем свете его длинные белокурые волосы казались седыми.
— Рэймонд!
С мягкой улыбкой Рэймонд Оррик, дядя Брайана, вошел в комнату, поблескивая рыцарскими доспехами. Он сделал ленивый жест, и сдавливавшая ее запястье рука ослабила хватку.
— Прости их, Мойра. У меня и в мыслях не было напугать тебя. Нас задержали в деревне, и они уехали вперед. Они думали…
— …думали, что я крестьянка и не заслуживаю даже элементарной вежливости.
Он подошел ближе к очагу, окинул взглядом убогую комнату, все убранство которой составляли два сундука, кровать, стол и несколько табуретов. Наконец взгляд его остановился на соломенном тюфяке.
— С ним все в порядке?
Мойра придвинулась поближе к Рэймонду, бросая опасливые взгляды на двух незнакомцев. Даже если они его пленники, говорить об этом при них все равно не стоило.
— Да, с ним все в порядке.
Рэймонд улыбнулся знакомой улыбкой, которую она так часто видела на его лице с пятнадцатилетнего возраста. Такой улыбкой всемогущий феодал мог одарить своего любимого слугу. Однако она ему не служила, во всяком случае в том смысле, в котором ему больше всего хотелось бы.
— Ты сделала все, как надо, но мы приехали забрать его с собой.
— Забрать?
— Время пришло.
Болезненный комок подкатил к горлу. Она пожалела, что не солгала, будто Брайан умер во время свирепствовавшей летом лихорадки. Мойра почувствовала, что в доме появился еще один человек.
— Здесь он в большей безопасности, — заявила она.
— Время пришло, — повторил Рэймонд уже более твердым тоном.
— Нет. Это неразумно, ты сам прекрасно понимаешь. Перед смертью твоя сестра Клер попросила меня позаботиться о сыне. Ты согласился, потому что знал — мальчика можно здесь спрятать. Если ты сейчас увезешь его в свой дом в Хоксфорде, об этом тут же узнают люди, которые желают ему зла, и его отберут у тебя. Ты не сможешь противостоять тем, кто совершает преступления, прикрываясь именем короля.
Последний из прибывших мужчин направился к ним. Обойдя вокруг нее, он подошел к камину и остановился рядом с Рэймондом.
— Где мальчик? — спросил он повелительным тоном, требующим ответа.
Резко повернувшись, Мойра посмотрела на него. Он был выше Рэймонда и шире в плечах, волосы у него были такие же длинные, но не белокурые, а темные. На нем были необычные, даже странные брюки; ни доспехов, ни меча она не заметила. Рассмотреть его лицо в тени было трудновато, однако впечатление он производил отнюдь не дружелюбное.
Рэймонд перевел взгляд на мужчину и, казалось, немного сжался, чувствуя превосходящую силу стоявшего рядом. Такое поведение было совсем не свойственно Рэймонду, очень высоко ценившему себя и никогда не терявшему достоинства.
— Где мальчик? — повторил мужчина.
Рэймонд многозначительно взглянул на Мойру и сделал шаг в ее сторону — то ли подавая сигнал, что снимает с себя ответственность за происходящее, то ли, чтобы защитить ее, — этого она понять не смогла. При этом движении пламя очага неожиданно осветило лицо незнакомца.
У нее перехватило дыхание.
«Не может быть! Этого не может быть!».
Из отступающих теней возникло красивое мужественное лицо с резко очерченными чертами. Глубоко посаженные глаза встретились с ее ошеломленным взглядом; он внимательно рассматривал ее, а она неотрывно глядела на танцующие золотистые огоньки в его глазах, оттеняемые неярким пламенем. Он слегка повернулся, и Мойра едва не вскрикнула, увидев резко контрастирующий с коричневой от загара кожей бледный шрам, который пересекал левую сторону его лица от лба до самой челюсти.
«Не может быть!»
— Ты знаешь, кто я?
Она догадывалась, на кого он похож или кем он мог быть, об этом свидетельствовали и шрам, и глаза, и темные волосы. Но больше ничто не напоминало об этом человеке… Чужими были подозрительность и опасность, волнами исходившие от мужчины и придававшие его лицу резкое выражение. И уж конечно, чужими были странные одеяния, в которых он походил на варвара-мародера. В слабом свете, исходившем от очага, она рассмотрела, что одежда его сшита из оленьей шкуры, а не из тканого полотна. Доходившая почти до колен туника без рукавов обнажала жилистые сильные руки. Ноги были полностью затянуты в кожаные брюки, похожие на узкие трубочки. Тунику украшал оранжевый бисер, искрящийся отблесками огня в камине.
— До этого ты разговаривала довольно смело, женщина. Что же теперь? Отказываешься верить собственным глазам?
— Я им действительно не доверяю, потому что человек, на которого ты похож, вот уже восемь лет как мертв.
— Как видишь, я не мертв и я не призрак.
— Если ты тот, за кого себя выдаешь, то должен знать меня.
Рассеченная шрамом бровь вопросительно приподнялась.
— Подойди сюда.
Она шагнула ближе, и он всмотрелся в ее лицо. Мойре с трудом удалось сохранить спокойствие под его пронзительным взглядом, изучающим и ощупывающим ее с неприкрытой откровенностью. И все же теперь, с более близкого расстояния, он уже не выглядел таким страшным, и в его чертах она обнаружила то, что напоминало ей прежнего красивого благословенного юношу, которого она когда-то знала. Лицо похудело и стало более жестким, однако высокие скулы и сильная линия челюсти остались прежними.
— В последние годы, когда я был сквайром у отца Рэймонда, Бернарда Оррика, при нем жила крепостная женщина по имени Эдит, — произнес он. — Ты — дочь Эдит, но за эти восемь лет ты здорово изменилась, повзрослела и теперь совсем уже не та пухленькая девчонка, которой была, когда я уезжал.
Внимательный и напряженный взгляд оценивающе скользнул вниз по ее фигуре и вновь вернулся к лицу. Их глаза встретились, восстанавливая открытую связь некогда близкого знакомства. В его взгляде мелькнуло что-то такое, от чего по спине Мойры пробежали мурашки.
Еще одно очко не в его пользу, и сомнения вновь охватили Мойру. Человек, за которого он себя выдает, никогда не смотрел на нее так — и никогда не стал бы этого делать.
— Полагаю, Рэймонд сказал, кто я, — проговорила она.
— Значит, Рэймонду ты тоже не доверяешь? Тогда нет ничего удивительного в том, что тебе удалось сохранить моего сына. Ты достаточно умна, чтобы не доверять никому, — такие уж времена наступили. Но даже Рэймонд не может знать, как я называл тебя, когда ты еще пешком под стол ходила и вечно путалась под ногами, правда?
Нет, Рэймонд, конечно же, не может знать ее прозвища, так много говорившего о ее детстве, внешности и статусе в доме Орриков. А если еще точнее — о незначительности статуса.
Протянув руку, он дотронулся до кончика ее носа, как часто делал это, когда она была совсем еще девчонкой.
— Ты — маленькая Мойра, Тень Клер.
Ее захлестнула волна потрясения, облегчения и одновременно радости и горечи. Отец Брайана, которого все так долго считали погибшим, вернулся за своим сыном.
— А теперь говори, где мальчик.
Горькое отчаяние и предчувствие неизбежности подавили все остальные эмоции. Она отвернулась, досадуя на себя за испытываемые чувства. Ведь она заботилась о Брайане по определенной причине, не так ли? Мальчик ей не принадлежал, и его место совсем не здесь. А перед ней сейчас стоит человек, во власти и силах которого сделать так, чтобы однажды Брайан занял подобающее ему положение и получил возможность вести тот образ жизни, для которого и был рожден.
Она должна испытывать счастье, а не опустошение, однако в душу закралось печальное предчувствия того, что ей предстоит разлучиться с Брайаном навсегда.
Поделиться книгой: