Вторжение в частную жизнь

– А долги?

– Естественно, он одалживал, но не такие суммы, из-за которых можно убить. И потом, насколько я знаю, он всегда рассчитывался вовремя.

– Женщины?

– Не поняла.

– Любовь.

– А-а-а… Не знаю. Иногда сюда звонят, но насколько это серьезно, я сказать не могу. Он не очень на такие темы.

Мне немножко надоело. Песню с припевом «Не знаю, не помню, забыл» я выучил наизусть и тем не менее вынужден каждый день повторять по вине свидетелей-певцов. Аннушка особой оригинальностью в певческом искусстве тоже не отличается. Поэтому, взяв у секретарши адрес родителей Вити, проживающих где-то под Брянском, я поднялся и решил вернуться к соратнику, бушующему за стеной.

– Вот мой телефон, Ан-н-на. Догадываетесь, не для того чтобы пригласить меня в ресторан, а для того чтобы позвонить, если мелькнет идейка…

Судя по недовольной мине соратника, он слушал ту же песню. Если не хуже. Я присоединился к прослушиванию.

Коту на экране по-прежнему не везло. Дымовая пелена сигарет делала кабинет похожим на школьный туалет во время перемены. Это двубортный пиджак постарался. Евгений, увидев меня, захлопнул блокнотик и поднялся.

– Все. Вас позже допросят, постарайтесь вспомнить еще что-нибудь. До свидания.

Подтолкнув меня к двери, он вышел сам.

– Чего ты такой резкий, товарищ начальник? Живот пучит?

– Черт, мне ж отзвониться надо, доложить. По башке получу. Ты куда провалился?

– В туалет. За завтраком веревку съел. За стенкой был, там секретарша.

– Есть что?

– Ага. Песня Розенбаума про глухарей. Разгулялись не на шутку. Как, наверное, и у тебя.

– А, тут в их заморочки полгода вникать надо, а не полчаса. Если они, общаясь с ним каждый день, ничего не предполагают, то что наработаем мы? Тьфу, тридцатая «мокруха» зависает. Получу по шапке.

– Ты-то тут при чем?

– Не организовал работу. Так, короче, поехали назад, может, что обход дал.

Лично я не очень-то рассчитывал на обход, но Женьку понимал. Надо охватить все. Хотя бы по давно налаженной и неизменной схеме. Чтобы отрапортовать по форме: осмотр произвел, связи по коммерции отработали, связи по личной жизни отработали, но преступник, мерзавец, почему-то не пойман. Сейчас будем составлять расширенный план по его изобличению. Составляйте! Есть! Тьфу, черт, извините, новая «мокруха». Опять, надо ж как прорвало! Хорошо, выезжайте. Через час доложите. Есть. И так без перерыва. Завтра бедный Евгений уже забудет про сегодняшний случай, потому как завтрашний день принесет новые заботы. «Слепой, сыграй-ка мне Чикаго».

– Кстати, Евгений, не забудь позвонить диспетчеру по заказным убийствам. Может, на Куракина поступала заявочка?

– Чернушник ты, Ларин.

– Я реалист. Ты уверен, что такого диспетчера не существует? Лично я не уверен. Спрос рождает предложения. А когда спрос велик, дело должно ставиться на профессиональный уровень. Извини, но это доказанный факт.

Статья пятая уголовно-процессуального кодекса: «Уголовное дело не может быть возбуждено, а возбужденное дело подлежит прекращению: пункт первый – за отсутствием события преступления; пункт второй – за отсутствием в деянии состава преступления; …пункт одиннадцатый – если потерпевший бандит или склонен к бандитизму». Спокойно, граждане! Пункта одиннадцатого в кодексе не существует. Пока. Он существует только в воспаленном и циничном мозгу некоего товарища Ларина. Который только и умеет, что отказывать по первым двум пунктам всем обворованным и ограбленным гражданам. Так теперь, подлец, и к убийствам подбирается. Лишь бы не работать! Если человек склонен к бандитизму… Надо ж такое придумать? Ну и что? Ну склонен, не поделил там что-то с братвой. А вам бы лишь материал в архив списать!

Да, но зато раскрываемость как поднимается! Раза в два точно. Всех в архив.

Нет, товарищ Ларин, что-то вы заработались. Бандит тоже человек – это раз; бандитами не рождаются, бандитами становятся в силу тяжелой жизни – это два; и бандит, как и любой законопослушный гражданин, имеет право на защиту государства – это три. Так что это не ваши проблемы, товарищ Ларин, – бандит там, не бандит. Для вас он потерпевший и будьте любезны искать его обидчиков без всяких одиннадцатых пунктов.

Законодательная муза посетила меня, когда я, сидя в кабинете, изучал материал о краже банок с огурцами из детской коляски, стоявшей в подъезде. Банки укатили вместе с коляской. Собака след не взяла. Собакой в данном случае выступил я сам. Пройдя по следам тоненьких колес, я остановился на окраине местного парка, где был облаян настоящей собакой. И вот десять дней спустя я пытаюсь усмотреть в действиях любителя огурцов отсутствие состава преступления; огурцы уже съедены, и вряд ли я их найду, а возбуждать «птичку с красными бровями» чревато ухудшением показателей. Мне, конечно, до этих показателей дела нет, но вот ребятам, что повыше, еще как. Они на них Богу молиться готовы. А поэтому мне сейчас приходится с этими чертовскими огурцами мучиться.

Однако что же придумать? Ага! А вдруг заявитель их сам сожрал, чтобы перед женой, к примеру, обставиться? Точно. То-то от него лавровым листом несло. Эх, черт, это ж в материале не отражено. О, есть другой вариантик. Взявший коляску мог решить, что огурцы специально выставлены в подъезде для бедняков или бездомных. В благотворительных целях, одним словом. Ну и забрал, без всякого умысла на кражу. А то, что человек был бездомным, видно из осмотра места преступления – следы-то в лес привели.

Отлично!!! Быстренько копировку, бумагу, ручку! Сейчас такой отказничек сварганим – пальчики оближешь. Как говорил кардинал Ришелье: «Это надо не мне, это надо Франции». Ну, в моем случае не Франции, а Родине. Чтоб не портить ейный авторитет в глазах мировой общественности. А то кричат на всех углах: русская мафия, преступность, низкая раскрываемость… Глупости какие, право. Вот, чтоб не кричали, и существуют пункты номер один и номер два. Подите вы, товарищ, со своими огурцами в болото…

Так, с маринадами и соленьями покончено. Что тут следующее на повестке дня? Ага, домашние тапочки. Неужели отечественная преступность и до них добралась? Да, это, конечно, бардак. Оставлять людей без комнатной обуви – разгул и беспредел. Джинн, вырвавшийся из бутылки…

Фу, слава Боженьке, тапочки, оказывается, не сперли. Их, оказывается, прибили гвоздями к полу коммунальной квартиры. Какая прелесть! Очень, очень оригинально. Соседи по коммуналке – самые сердечные люди на свете. Вне всяких сомнений. Не знаю, в большинстве своем или меньшинстве, но сердечные.

Дядечка, кажется, носик сломал. Влез в тапочки, сделал широкий и гордый шаг вперед на кухню и… Ой-ой-ой, как больно и как обидно. Хочется барабанить во все коммунальные двери и иступленно орать: «Кто-о-о?!» Что и было немедленно проделано. Но результатов никаких не принесло. Частное расследование быстро заходит в тупик. Тогда обращаемся к расследованию государственному. Пускай этим занимаются те, кому это положено по долгу службы и велению сердца. Требуем экспертиз, следственных экспериментов, очных ставок и возмездия. Нос стоит дорого. «Каждому советскому жильцу – отдельную квартиру, каждой советской женщине – отдельного любовника!» О, пардон, не туда понесло…

Резолюция патрона: «Тов. Ларин, пр. проверить». А почему именно тов. Ларин должен «пр. проверить»? Где там у нас доблестная участковая служба? Погодите, тов. Ларин, погодите. При чем здесь участковый, если злодейство неочевидное? То есть неизвестно, кто под покровом ночи поработал молоточком. Вот вы и проявите оперативную смекалку, внедрите кого-нибудь в коммунальную сферу и превратите неочевидное в очевидное. Это ваша работа, а не участкового.

Нет, не будет тов. Ларин ничего превращать. Он воспользуется пунктом номер два. Кто-то захотел невинно пошутить. По-шу-тить. Всего-то. Без преступного умысла. Кто из нас посмеяться не любит? Все любим. А если сосед шуток не понимает, это его проблемы. Правильно. Целиком и полностью разделяем. Надевайте тапочки и идите, идите, идите…

За окошком повалил мокрый снежок. Надо готовиться к насморку и травмам. Главное, добраться до дома, где-нибудь не загреметь. Скоро пора отчаливать, девятнадцать ноль-ноль. Что касается сегодняшнего убийства, то им уже занимаются те, кому это положено, – районное отделение по расследованию убийств – ему и карты в руки. А меня к убийствам калачом медовым не заманишь. Хватит. Евгений давным-давно смотался на новую «мокруху», он, оказывается, сегодня по городу дежурит.

Я склонился над листом, выводя буквы по возможности каллиграфическим почерком. Зазвонил мой перевязанный «скотчем» телефон. По своим техническим характеристикам – ровесник сейфа. Это, наверное, Вика. Я сегодня к ней еду жить. Сейчас чем-нибудь обрадует, типа того, что у нас будет ребенок. Она любит иногда пошутить. Но это оказалась не Вика. Хотя тоже женщина.

– Кто-кто? Ах, Аня… Нет, не забыл. Как можно? Конечно, конечно. Приехать? Информация появилась? Информация – это хорошо. – Но рабочий день закончился – это плохо (реплика про себя). – Буду. Понял, метро «Маяковская», двадцать ноль-ноль. Если вы меня успели позабыть, запомните пароль: «Вам привет от Гарри». Пока.

Я положил трубку. Вот ведь… Сам виноват, раздаю телефоны направо-налево. Мне больше делать нечего, как по метрополитену болтаться. Дал бы телефон убойного отделения, пускай и забивают стрелочки. Чего ж не дал? А-а-а… Позвонила бы полная бухгалтерша или двубортный пиджак, так бы и поступил. Только не подумайте, что я бабник. Да, женщин люблю, но Вике, между прочим, ни разу не изменил. Что ж тогда к Анечке едешь? Зачем? Как зачем? У нее же информация…

Глава 4

Кто-то называет такие шляпы «летучая мышь», кто-то – «ночной колпак феи», лично я называю их «велюровый кошмар». Знаете, такие огромные, но с маленькими полями. Такую одно время носила Алла Борисовна. Такая же была на голове моей новой знакомой Анечки. Ничего более оригинального я не заметил. Но судя по тому, что проходящие мимо мужики крутили головами, рискуя свернуть шею, говорило о том, что мне они завидуют. И честно говоря, было чему. Анечку не портил даже «велюровый кошмар». Мы шли по Марата в сторону ближайшей забегаловки, где можно было спокойно заняться делом. Идея, между прочим, моя. Насчет забегаловки. Не стоять же под мокрым снегом и не размахивать крыльями на весь Невский, обсуждая информацию.

Наконец нам повезло. В одном из подвальчиков мы обнаружили достойные апартаменты с надписью «Бистро» и предупреждением «У нас не курят». Я бы на месте хозяев дополнил список: «Не пьют, не колются, не целуются, не едят, не сидят, и вообще зачем вы сюда пришли?»

Однако шутки в сторону, дайте кофе. Анечка начала без подготовки. Обидно. Лучше б с подготовкой.

– Смотрите. – Она протянула мне комок бумаги с дырками по краям.

– Что это?

– Распечатка с компьютера. Витя часто с компьютером работал. Я сегодня его записи прогоняла, ну и наткнулась. Это свежие записи. Вероятно, Витя не успел распечатать. Мы все время на компьютере печатаем, это удобнее машинки. Взгляните.

Я развернул бумагу. Текст был на русском языке. Я отхлебнул кофе и погрузился в чтение, стараясь не обращать внимания на «Европу-плюс» и на Анины реплики типа: «Это вам, возможно, поможет». Честно говоря, в душе я рассчитывал на кое-что другое. Что понравился я Анне до любви и что мучилась она без меня, жить не могла. Ан нет, просчитался. Однако что тут у нас по существу?

«Написано собственноручно на случай каких-либо происшествий лично со мной или с моими близкими». Хорошее заглавие. Прямо завещание.

«Опасаясь за свою жизнь, я излагаю суть конфликта, происходящего в настоящее время и могущего иметь очень неприятные последствия. Около года назад ко мне обратился хороший знакомый Игорь Соловьев, проживающий в указанном ниже адресе. Мы знакомы около пяти лет, связаны с ним вопросами коммерции и рекламы. Игорь попросил в долг сумму в двадцать тысяч долларов. Якобы на очень важную сделку. Обещал вернуть через месяц с хорошими процентами, Своих денег у меня на тот момент не было, но я пообещал перезанять. Я занял деньги у Короленко Бориса, занимающегося сделками с недвижимостью, после чего передал всю сумму Соловьеву. Никаких расписок я с него не брал, но, в свою очередь, не давал и Короленко. По прошествии одного месяца я обратился к Соловьеву по поводу возврата денег. Он попросил об отсрочке. Я перезвонил Короленко и спросил насчет отсрочки. Короленко был недоволен задержкой, но учитывая, что ранее я всегда возвращал деньги в срок, согласился.

Однако спустя еще месяц Соловьев не вернул мне деньги и начал избегать встреч со мной, не снимая трубку и не открывая дверь. Один раз я случайно встретил его на улице, и он заверил, что все остается в силе, что все вернет с процентами и попросил меня еще немного подождать.

Короленко, в свою очередь, тоже напрягал меня, требуя возврата денег. К ноябрю наши отношения испортились, и он стал открыто угрожать и требовать денег. К сожалению, доход, полученный мной от летних сделок, пошел на покрытие старых производственных долгов и на заключение новых контрактов, поэтому я не мог вернуть Короленко деньги из своего кармана. Соловьев к тому времени полностью исчез и откровенно скрывался от меня.

В конце ноября я был избит двумя неизвестными в подъезде собственного дома. Не знаю, связано ли это нападение с Короленко, но судя по тому, что у меня ничего не пропало, я заключаю, что да. Тем более что на следующий день он позвонил мне и напомнил про долг. В милицию я не заявил, потому что парней не запомнил. Два дня я находился дома, сославшись на простуду.

Короленко я пообещал вернуть половину суммы к десятому декабря, после продажи ветчины, сделку на поставку которой я заключил с одной югославской фирмой.

После этого я попытался найти Соловьева через нашего общего знакомого. Встретившись со мной, он вьщал сведения, очень огорчившие и насторожившие меня. Якобы история, произошедшая со мной, не единична. Соловьев последние два года не занимался коммерческой деятельностью, обанкротившись после какой-то махинации. Он напрямую связан с одной из бандитских группировок и, пользуясь хорошим прикрытием, выкачивает у дебиторов, вроде меня, большие деньги. Что за группировка, мой приятель не знает, но кажется, южная. Более того, в начале года в Калининском районе выстрелом в голову был убит один из предпринимателей. И якобы он тоже одалживал деньги Соловьеву.

Происшедший вчера угон моей машины я связываю с еще одним напоминанием Короленко. Однако я не звонил ему и ничего не спрашивал.

Являясь фактически единственным звеном между Соловьевым и Короленко, я опасаюсь за свою жизнь и пишу данное заявление на случай покушения. Куракин Виктор Михайлович». Далее постскриптумом шли адреса и телефоны упомянутых лиц.

Я поднял глаза. Анна внимательно смотрела на меня. Это и понятно – я имею незаурядную внешность.

– Ну как?

– Здесь плохо готовят кофе. А с письмом? Обычная мошенническая история.

Этот способ действительно распространен среди бандитов.

– Но его могли убить из-за этого?

– Откуда я знаю? Смотря что это за Соловьев. Все возможно. Сумма хоть и небольшая, но достаточная, чтобы из-за нее расстреляли не только Куракина, но и, извиняюсь, всю вашу «Аркаду». Шутка.

– Вы обратили внимание, того тоже в голову.

– Обратил. Непонятно другое. Имея подобную, довольно серьезную проблему, Куракин не пытался ни с кем ею поделиться. Я так понимаю, что ни вы, ни кто-то другой из вашей фирмочки не были в курсе этой истории.

– Мне Витя ничего не говорил, это точно. Он мог сказать только Олегу. Они были довольно близки. И если бы вопрос встал очень остро, Вите пришлось бы брать из денег фирмы и посвящать Олега.

– Да уж куда острее. Судя по письму, он рассчитывал на сделку с ветчиной, значит, должен был рассказать все компаньону. Кстати, утром я забыл спросить его фамилию.

– Никольский.

– Вы показывали ему письмо?

– Нет, когда я обнаружила это в компьютере, Олега не было. Он туда, к Вите уехал. Похороны, родители, сами понимаете.

– Да. Значит, эту бумагу, кроме вас, никто не видел?

– Никто.

Я свернул распечатку и спрятал ее в свою хлопчатобумажную пропитку.

– Ну а еще?

– Разве этого недостаточно?

– Это не очень вяжется с историей об угоне.

Анечка чувственно пожала плечами. Как будто я предложил ей нечто соблазнительное. К примеру, конфетку «Чупа-Чупс».

– Я не знаю.

– А зачем Витя возил контракт в машине?

– Он часто возил документы. Наверное, по привычке, чтоб все время под рукой.

– Еще кофе хочешь?

Вот так коварно, незаметно, можно сказать, с подходцами переходим на «ты». После следующей партии вопросов можно будет перебраться в высшую лигу.

Зараза, вопросы кончаются. Да ладно, Я сюда не за этим приехал.

Анечка положительно кивнула в ответ, поэтому я быстренько принес два бокала с «Мускатом».

– Меня, кстати, зовут Кирилл.

– А меня – Аня.

Познакомились. В непринужденной такой атмосферке. Аня сняла «велюровый кошмар». Ничего у нее бантик.

– Такое ощущение, что вы раздеваете меня взглядом.

Это она мне. Человеку, умеющему сдерживать любые порывы и эмоции. Железному, можно сказать, Ларину.

– Я вас уже раздел.

И всем в голову лезут всякие непотребные мысли. Во работка у милиции! Романтика. Бар, музыка, девочки… Когда на улицах беспредел и разгул. Разгул и беспредел. «Только пули свистят по мозгам…» Гоните такие мысли прочь. Во-первых, рабочий день у меня закончился в восемнадцать тридцать, во-вторых, девочка сама напросилась, и в-третьих, такие вот «стрелочки» бывают не чаще одного раза в пять лет. Основная работа – это огурцы в колясках.

– А чем, Анна, мы занимались до секретарской стези?

– Я гидом была в турфирме. Немного знаю английский. Потом фирма закрылась, я попыталась найти что-нибудь со знанием языка. Долго не удавалось. К Вите я случайно попала. Его возле ТЮЗа задели. Я имею в виду его машину. Он не виноват был, я все видела. Когда ГАИ приехала, я подтвердила. Там так разобрались, без протокола. Ребята отстегнули на ремонт, извинились. Гаишникам тоже лишняя работа ни к чему. Витя меня подвез, познакомились. Он как раз секретаря искал. Предложил…

В ход пошло зеленое «Мальборо». Анечку вывеска не смутила. Ментол отбивает запах колбасы, витающий в бистро.

– Жалко Витю. Он хороший человек… Страшно.

Только тут я заметил, что она плачет.

Не, я действительно дурак. Циник и дурак. Кофе, «Мускат». Она же сразу поняла. Сволочи вы, мужики. Одно на уме. «Чупа-Чупс».

– Мне надо идти. Если я найду еще что-нибудь, позвоню.

Она затушила окурок о торец стола и бросила в угол.

– Тебя проводить?

– Как хотите.