Велотренажер

IV. Человек с ружьем

Последний раз такой яркий сон он видел лет в четырнадцать, когда три или четыре незабываемые поллюции привели его в физический мир мужчины. Но то, что он увидел сейчас, было самым страшным из всего того, что он видел раньше, вне всяких сомнений, увиденное им прежде даже приблизительно не могло сравниться с увиденным в этом сне. Он видел все как в реальности, несмотря на то, что сон был странно поверхностным: он осознавал, что спит, но не мог проснуться. Он чувствовал себя как-будто обернутым в какую-то мерзкую марлю. Он с трудом осознавал, что его кровать рядом, и что он находится в ней — но он не мог пробиться к лежавшему на ней Ричарду Сифкицу, дрожащему и потному, в своих предназначенных для сна Биг Договских боксерских шортах.

Он увидел подушку и бежевый телефон с трещиной в корпусе. Затем — прихожую с фотографиями его жены и троих дочерей. Потом кухня, микроволновая печь, таймер которой поазывал 4: 16. Блюдо с бананами (которые наполнили его печалью и ужасом) на кухонном столе от Формика.[8] Затем коридор. Там лежал Пепе, их собака, положив морду на лапы, Пепе даже не поднял головы, когда он проходил мимо, а просто поднял на него глаза, показав ужасный, пронизанный кровеносными сосудами белый полумесяц, и в этот момент Сифкиц зарыдал во сне, осознав, что все это он потерял.

Теперь он был в гараже. Он чувствовал запах масла. И знакомый запах зубровки душистой. Газонокосилка стояла в углу как какое-то загородное божество. Он увидел зажатый в тисках рабочий стол, старый и темный, деревянная поверхность которого была испещрена крошечными трещинами.

Дальше- шкаф. Коньки его девочек лежали как попало на полу, их шнурки были белыми как ванильное мороженое. Его инструменты свисали с настенных штырьков в аккуратной последовательности, это были в основном садовые инструменты и самым неприятным для работы в саду был

(Карлос. Меня зовут Карлос.)

На самой верхней полке, далеко за пределами досягаемости его дочерей, лежало ружье а. 410, которым уже много лет никто не пользовался и о котором почти забыли, и еще коробка с патронами, такими темными, что на них сбоку едва можно было прочесть слово Винчестер, вполне достаточно того, что ты его мог прочитать и тогда Сифкиц пришел к пониманию, что он вынашивал в своей голове план потенциального суицида. Он яростно боролся, то пытаясь остановить Карлоса, то пытаясь убежать от него, но не мог сделать ни того, ни другого, хотя и чувствовал под собой свою кровать, по ту сторону марли, в которую он был укутан с головы до пят.

Теперь он снова был у тисков, а его. 410 был зажат в тиски, коробка с патронами лежала на рабочем столе, рядом с тисками, там же была и ножовка и он стал пилить ею ствол ружья, потому что так ему было легче сделать то, что он хотел сделать и раскрыл коробку с патронами, их было там два десятка, жирные зеленые, с медным основанием и звук который издало ружье, когда Карлос схватил его было не щелчком, а треском! и во рту у него был привкус масла и пыли, маслянистый- на языке, и пыльный- на внутренней поверхности щек и на зубах, а его спина болела, болела как LAMF,[9] именно так они и отмечались в заброшенных зданиях (а иногда и не только в заброшенных), когда он был подростком и носился вместе с Дьяконами по Поукипзи, они писали на стенах LAMF, теперь также болела его спина, но сейчас, когда его уволили, он потерял многое-Джимми Берковиц больше не мог позволить себе покупать амфетамины, поэтому и Карлос Мартинес больше не мог их покупать, что заглушить боль в спине, он не мог себе позволить и костоправа, чтобы облегчить боль, он не мог позволить себе даже платить за дом — ay, caramba, так обычно они говорили в шутку, но теперь, говоря так, он не шутил, ay, caramba — они же так потеряют дом, когда до конца выплат по кредиту оставалось меньше пяти лет и они потеряют его, si-si, senor, и в этом был виноват он — чертов Сифкиц, с его проклятым хобби по поддержанию дороги в чистоте, а изгиб курка под его пальцем был похож на полумесяц, тот, что невозможно описать словами и который он увидел в глазах своей собаки.

Когда Сифкиц проснулся, рыдая и трясясь, его ноги все еще были на кровати, в отличие от головы, которая почти касалась пола свисавшими волосами. Он на четвереньках выполз из спальни и пополз через гостиную к мольберту, стоявшему под окном. На пол-пути он почувствовал, что уже способен идти.

Картина пустой дороги все еще стояла на мольберте, улучшенный и более законченный вариант той, что была в подвале, на стене в алькове. Он отшвырнул ее прочь и на ее место поставил кусок картона размерами два на два фута. Он схватил ближайший к нему инструмент, которым он намеревался сделать шедевр (этим инструментом оказалась шариковая ручка UniBall Vision Elite) и стал рисовать. Он рисовал на протяжении нескольких часов. В какой-то момент(он помнил это только смутно) ему захотелось отлить и он почувствовал струящееся по ногам тепло. Но его слезы не прекращались до тех пор, пока он не закончил рисунок. Затем, когда к его счастью, слезы высохли, он отступил назад и посмотрел на результаты своих трудов.

Это был гараж Карлоса, октябрьским днем. Собака, Пепе, стояла напротив него с поднятыми ушами. Собаку привлек звук выстрела. На картине не было и следа от Карлоса, но Сифкиц точно знал, где лежит его тело-слева, рядом с рабочим столом с тисками. Если бы его жена была дома, она бы услышала звук выстрела. А если ее не было — она могла уйти за покупками, или, что более вероятно, на работу — то оставался час или два прежде чем она придет и обнаружит его.

Под картиной он небрежно написал — ЧЕЛОВЕК С РУЖЬЕМ. Он не мог вспомнить, когда он сделал эту надпись, но эти слова, написанные печатными буквами были его рук делом и правильным названием для картины. Человека на ней не было, так же как и ружья, но название тем не менее было правильным.

Сифкиц подошел к дивану, сел на него и обхватил голову руками. Его правая рука отчаянно болела от долгого сжимания непривычного, слишком маленького орудия рисования. Он пытался убедить себя в том, что это был просто плохой сон и что картина была его результатом. Что никогда не существовало никакого Карлоса и Компании Липидов- и то и другое было результатом его собственного воображения, толчком для работы которого послужила легкомысленная метафора доктора Брейди.

Сны исчезли, но те картины, которые он в них увидел остались- телефон с трещиной в бежевом корпусе, микроволновая печь, чаша с бананами, глаза его собаки. Он ясно их видел, яснее чем когда бы то ни было.

В одном он был уверен, о чем и сказал сам себе — с этим чертовым велотренажером покончено. Доездился чуть ли не до безумия. Если бы он продолжил в том же духе, то вскоре отрезал бы себе ухо и отправил его почтой не своей девушке (ее у него не было), а доктору Брейди, который, конечно же, был в ответе за то, что с ним случилось.

" С тренажером покончено", — сказал он, все еще обхватывая руками голову. " Может стану ходить в Фитнесс Бойз или еще куда, но с этим гребаным велотренажером покончено".

Но в Фитнесс Бойз он так и не пошел и через неделю, прошедшей без тренировок (он занялся ходьбой, но это не было тем же самым — на тротуарах было слишком много людей и он тосковал по тому покою, который царил на его дороге в Херкимер), он больше не мог выносить всего этого. Он работал над своим последним проектом, которым была иллюстрация в стиле Нормана Рокуэлла для кукурузных чипсов Фритос, ему позвонил его агент и парень из рекламного агенства, который отвечал за работу с Фритос. Чего раньше с ним не случалось.

Но хуже всего было то, что он не спал.

Постепенно видения из того сна становились все более размытыми, и он решил, что только картина гаража Карлоса, которая враждебно смотрела на него из угла комнаты возрождала и оживляла их, также как струя воды, возвращает к жизни измученное засухой растение. Но он не мог заставить себя уничтожить картину (хотя ему этого очень хотелось), поэтому он развернул ее так, чтобы кроме стены она ничего больше не видела.

В тот день он спустился на лифте в подвал и сел на велотренажер. И как только он зафиксировал свой взгляд на стенной проекции, велотренажер снова превратился в его старенький трех-скоростной Роли и он продолжил свой путь на север. Он пытался убедить себя в том, что чувство, как-будто его кто-то преследует было мнимым, просто он все еще находился под воздействием того сна и неистовых часов, проведенным им у мольберта. На какое-то время это сработало, несмотря на его сомнения. У него на самом деле были серьезные основания сделать так, чтобы это сработало. Но главным было то, что он снова смог спать до утра и продолжать работу над заказом.

Он закончил работу над картиной, изображавшей пареньков, совместно поглощающих Фритос в идилии пригородного бейсбольного поля на возвышении для питчера, отправил ее с посыльным и на следующий день получил чек на десять тысяч двести долларов с запиской от Барри Касселмана, его агента. " Вы немного меня напугали, уважаемый.", говорилось в записке, и Сифкиц подумал: " И вы в этом не одиноки, уважаемый".

На протяжении следующей недели у него постоянно возникало желание рассказать кому-нибудь о своих приключениях под красным небом, но каждый раз он отвергал эту идею. Он рассказал бы об этом Труди, но конечно же, если бы Труди была рядом, его дела не зашли бы так далеко. Идея рассказать обо всем Барри показалась ему смехотворной; что же касается доктора Брейди, то мысль о том, чтобы поделиться с ним, его немного пугала. Доктор Брейди порекомендовал бы ему обратиться к хорошему психиатру и пройти тест на психическую вменяемость, ответив на вопросы Миннесотского многоаспектного личностного опросника.

В тот вечер, когда он получил чек от Фритос, Сифкиц заметил, что на фреске в подвале произошли изменения. Он устанавливал время на будильнике, как вдруг остановился и подошел к проекции (с банкой диетической Колы в одной руке и с надежными маленькими настольными часами фирмы Брукстоун в другой, овсяные печенья с изюмом были заботливо уложены в карман старой рубашки). Там что-то случилось, все было как всегда и все-таки что-то изменилось, но будь он проклят, еслы бы смог сказать сразу, что там было не так. Он закрыл глаза и сосчитал до десяти (обычно этот старый трюк прояснял ему мозги) затем снова резко раскрыл их, так широко, что стал походить на актера бурлеска, изображающего испуг. На этот раз он мгновенно увидел в чем было дело. Исчезла ярко-желтая похожая на маркизу форма над дверью в котельную и упаковка пивных банок. А цвет неба над деревьями стал более глубоким, более темно-красным. Солнце или зашло, или почти зашло. На дорогу в Херкимер опускалась ночь.

Ты должен остановить это, подумал Сифкиц, и потом сказал себе: "Завтра. Может быть завтра".

С этой мыслью он сел на велотренажер и поехал. В лесу, окружавшем его, он слышал крики птиц, устраивающихся для ночного отдыха.

V. Для начала сгодится и отвертка

В течении следующих пяти или шести дней, все то время, которое Сифкиц провел на велотренажере (и на своем трех-скоростном велике из детства) было прекрасно и ужасно одновременно. Оно было прекрасным, потому что он никогда не чувствовал себя лучше; для мужчины его возраста, его тело находилось на абсолютном пике своей формы и работало на максимальных оборотах, и он знал об этом. Он полагал, что существовали профессиональные атлеты, которые были в лучшей форме, чем он, но к тридцати восьми годам они уже подходили к концу своей карьеры и все те радости, которые были им доступны при такой форме непременно были бы омрачены осознанием этого. С другой стороны Сифкиц мог заниматься созданием рекламных шедевров еще лет сорок, если бы захотел. К черту, пятьдесят. Сменилось бы пять поколений игроков в футбол и четыре- в бейсбол, пока он спокойно стоял бы за своим мольбертом, рисуя обложки для книг, рекламу товаров для автомобилей и пять новых лого для Пепси-Колы.

За исключением того, что…

За исключением того, что люди, попадавшие в истории подобного рода так не заканчивали, не правда ли? Да и он сам не верил, что все закончится для него именно так.

С каждой новой поездкой на велотренажере, чувство, что его преследуют усиливалось, особенно после того, как он снял последнюю карту штата Нью-Йорк и повесил новую — карту Канады. При помощи синей шариковой ручки (той же самой, которую он использовал при создании ЧЕЛОВЕКА С РУЖЬЕМ) он нарисовал продолжение дороги из Херкимера в той части карты, где изначально не было дорог, добавив побольше загогулин. Но теперь он крутил педали быстрее, часто оглядываясь через плечо и заканчивал свою поездку, покрывшись потом и поначалу даже слишком запыхавшемся, чтобы сойти с велотренажера и выключить пронзительно визжавший будильник.

Эта его новая привычка оглядываться была интересной. В первый раз, когда он это сделал он мельком увидел подвальный альков, и дверной проем, ведущий в большее помещение подвала с его запутанной системой кладовок. Ящик из под апельсинов Помона Оранджес у дверей, на котором стояли настольные часы Брукстоун, отсчитывая минуты между четырьмя и шестью часами вечера. Какое-то красное пятно пронеслось через все это и исчезло, когда он оглянулся, и все что он увидел была дорога позади него, по-осеннему яркие деревья по обе ее стороны (конечно, теперь, когда сумерки стали сгущаться, они не выглядели больше такими яркими) и темнеющее красное небо над головой. Потом, он вообще перестал видеть подвал, оглядываясь назад, даже мельком. Только дорогу, ведущую обратно в Херкимер и оканчивающуюся в Поукипзи.

Он прекрасно знал, что то, что он высматривает у себя за спиной было фарами.

Фарами Доджа Фредди, если вас интересуют подробности. Потому что у Берковица и его бригады чувство недоуменного негодования сменилось на гнев.

Самоубийство Карлоса стало для них последней каплей. Они обвиняли в этом его и поэтому преследовали. И когда они его настигнут То что? Что они сделают?

Они убьют меня, думал он, мрачно нажимая на медали в сумерках. Без лишних церемоний. Поймают и убьют. Я в каком-то захолустье сейчас, на той чертовой карте в этом месте не было ни одного города, ни даже поселка. Я могу орать до посинения и никто не услышит, кроме Медведя Барри, Оленихи Дебби и Енота Руди. И поэтому, если я увижу фары (или услышу звук мотора, потому что Фредди мог ехать и без включенных фар), то мне было бы чертовски неплохо вернуться обратно в Сохо и не важно прозвенит будильник или нет. Одно то, что я сейчас здесь — в первую очередь, говорит о том, что я чекнутый.

Но с возвращением возникли проблемы. После того, как будильник выключился, Роли не стал снова велотренажером, а продолжал оставаться Роли еще в течении тридцати секунд или даже больше, дорога оставалась дорогой и не превратилась в пятна краски на цементе и сам звонок будильника был каким-то странным — отдаленным и приглушенным. Ему пришло в голову, что он наконец-то услышал гул реактивного авиалайнера высоко над головой, рейс 767, Американских Авиалиний, вылетевшего из аэропорта Кеннеди и, возможно, направляющегося через Северный Полюс в какую-нибудь удаленную точку мира.

Он остановился, закрыл глаза, сильно сжав веки и потом вытаращился. И все получилось- он снова был в подвале, но он решил, что если это и сработало, то не надолго. И что тогда? Голодная ночь, проведенная в лесу, со взглядом, устремленным вверх, к полной луне, похожей на глаз с лопнувшими кровеносными сосудами?

Нет, они догонят его раньше, так он полагал. Вопрос был в том, позволит ли он этому случиться? В это было трудно поверить, но какая-то его часть этого хотела. Другая же его часть была зла на них. И хотела противостоять Берковицу и оставшимся членам его бригады, спросить их — чего они от него хотели? Может просто продолжить тот прежний образ жизни, жрать пончики Криспи Крим и не обращать внимания на провалы, образовавшиеся из-за того, что кульверты забились и начался потоп? Это то, чего они хотели?

Но другая его часть осознавала, что такого рода конфронтация была бы безумием. Конечно, он был в превосходной физической форме, но их было трое против него одного, и кто может ручаться, что госпожа Карлос не одолжила ребятам дробовик своего мужа и не сказала им — идите и проучите этого ублюдка и не забудьте сказать ему, что первый патрон был от меня и от моих дочерей.

У Сифкица был друг, который в восьмидесятых страдал от кокаиновой зависимости и он помнил, как тот говорил, что первым делом, надо очистить свой дом. Разумеется, вы всегда сможете купить еще, теперь это говно можно найти повсюду, на каждом углу, но это не могло быть оправданием для того, чтобы продолжать держать это дома, где ты в любой момент мог взять это и приняться за старое, поддавшись слабости. Поэтому он собрал все и спустил в унитаз. А потом выбросил вместе с мусором свои работы. Это не было концом проблемы, но это стало началом ее конца.

Однажды вечером Сифкиц пришел в альков с отверткой. И с твердым намерением демонтировать велотренажер, и совсем не обратил внимания на тот факт, что установил будильник на шесть вечера, как обычно он это делал, и что уже вошло в привычку. Будильник (также как и овсяные печенья с изюмом) стали для него привычным ритуалом, так он полагал; теми гипнотическими пассами, которые он проделывал, механизмом его сна. Начав снимать с велотренажера второстепенные детали, которые не использовались при езде, он положил к ним и будильник, точно также как поступил его друг, выбросив свою трубку для крэка.

Он почувствовал боль — надежные маленькие Брукстоун конечно же не были повинны в той идиотской ситуации, в которую он сам себя загнал- но все же ему нужно было это сделать. Вперед, ковбой, говорили они друг другу в детстве; кончай ныть и вперед.

Он увидел, что велотренажер состоит из четырех основных частей, и чтобы разобрать их полностью ему необходим разводной ключ. Однако сейчас ему для начала было достаточно и одной отвертки. Он мог поработать ею, чтобы отвинтить педали. Как только он это сделает, он воспользуется разводным ключом, чтобы доделать остальное, одолжив его из ящика с инструментами смотрителя дома.

Он опустился на колени, вставил отвертку в щель первого винта и остановился в сомнениях. Ему стало интересно, выкурил ли его друг еще одну трубку с крэком, прежде, чем отправил все в унитаз, только одну, в память о старых добрых временах. Он мог поклясться, что так оно и было. Кокаиновый дурман вероятно притупил его тягу и сделал работу по очистке дома немного более легкой. И если бы он сам совершил еще одну поездку, а потом опустился бы здесь на колени, переполненный эндорфинами, чтобы снять педали, может быть тогда он не чувствовал бы себя таким подавленным? И менее склонным представлять себе картину того, как Берковиц, Фредди и Уилан, найдя пристанище в ближайшем придорожном баре, где они закажут сначала один кувшин Роллинг Рока, а затем и второй, поднимая тосты в честь друг друга и в память о Карлосе, поздравляя друг друга с тем, что разделались с ублюдком?

" Ты — чекнутый", — пробормотал он сам себе и вставил наконечник отвертки обратно в резьбу винта. " Будь, что будет".

Он повернул отвертку один раз (и это было легко; тот, кто собирал этот велотренажер в подсобке Фитнесс Бойз, очевидно, не вкладывал в это дело душу), но когда он сделал это, овсяные печенья с изюмом немного переместились в его кармане и он подумал, как хороши они были во время езды. Ты просто убирал свою правую руку с руля, погружал ее в карман, откусывал немного печенья и потом запивал его несколькими глотками чая со льдом. Они очень хорошо сочетались друг с другом. Это было такое потрясающее чувство — нестись вперед, на ходу устраивая себе небольшой пикник и эти сукины дети хотят лишить его всего этого.

Десять поворотов отверткой, может даже еще меньше и упавшая педаль клацнет о бетонный пол. Затем он также поступит и со второй, а потом и со всей своей жизнью.

"Это нечестно, " подумал он.

" Только одна поездка, в память о старых, добрых временах", — подумал он.

Его ноги болтались по обе стороны вилки, пока он устраивал поудобнее в седле свою задницу (которая стала более твердой и упругой с тех пор, как его холестерин был напечатан красным), и в этот момент он подумал: вот так всегда эти истории и происходят, не так ли? И конец у них всегда один и тот же, когда бедные идиоты говорят, что это в последний раз, и что больше такого не повторится.

Абсолютная правда, подумал он, но бьюсь об заклад, что в реальной жизни, все выходят сухими из воды. Всегда.

Какая-то часть его бормотала, что реальная жизнь была далека от всего этого, у того, что он делал (и переживал) не было ни малейшего сходства с тем, что он понимал под реальной жизнью. Но он отмахнулся от этого голоса и перестал обращать на него внимание.

Это был прекрасный вечер для поездки по лесу.

VI. Не совсем тот конец, который все ожидали

И у него по прежнему оставался еще один шанс.

Этим вечером он впервые явственно услышал звук набирающего обороты двигателя у себя за спиной, это случилось прямо перед тем как прозвенел будильник, он увидел, что Роли, на котором он ехал стал вдруг отбрасывать очень длинную тень на дорогу перед ним — такое могло случиться только, если вы попадаете в зону света фар от идущей сзади машины.

Потом прозвенел будильник, но не громко, а отдаленно и как-то мурлыкающе, почти мелодично.

Грузовик приближался. Ему не надо было поворачивать головы, чтобы увидеть его (никто бы не хотел оглянуться и увидеть приближающегося демона, думал Сифкиц позже этим вечером, лежа без сна в своей постели и все еще находясь под впечатлением того, как он счастливо избежал несчастья, от которого его отделяли буквально секунды и дюймы). Он все еще мог видеть тень, которая увеличивалась в размерах, становясь все более длинной и темной.

Господа, прошу поторопиться — время вышло, подумал он и зажмурился. Он все еще слышал будильник, но его звук теперь был не громче успокаивающего мурлыканья; громче был только звук работающего двигателя грузовика Фредди. Грузовик уже почти нагнал его и полагаете, что те, кто был в нем будут также многословны, как и герои сериала "Минута в Нью-Йорке"? И что тот, кто сидит за рулем позади него просто не выжмет педаль в пол и не собьет его, как какую-нибудь зверюшку?

Он даже не стал тратить время на то, чтобы раскрыть глаза и убедиться, что все еще находится на пустынной дороге, а не в подвальном алькове. Вместо этого он сжал веки еще сильнее, сфокусировав все свое внимание на звуке будильника, который из вежливого голоса бармена превратился в нетерпеливый вопль:

Господа, прошу поторопиться — время вышло!

Внезапно и к счастью, звук работающего двигателя стал стихать, а звонок Брукстоуновского будильника наоборот нарастать, переходя в старый добрый рев означавший: вставай-вставай-вставай. На сей раз, открыв глаза, он увидел вместо самой дороги лишь ее проекцию.

Но теперь небо было черным, его органическая краснота скрылась в ночи.

Дорога была залита светом, а тень от велосипеда Роли была совсем черной на покрытой листьями, утрамбованной дороге. Он мог бы сказать себе, что он слез с велотренажера и сам дорисовал все эти изменения во время своего вечернего транса, но он знал, что это не так, и это не только из-за того, что на его руках не было краски.

Это мой последний шанс, подумал он. Мой последний шанс избежать того конца, который все ожидают для историй как эта.

Он просто слишком устал и его слишком сильно трясло, чтобы сейчас заниматься разборкой велотренажера. Он позаботится о нем завтра. Завтра утром, фактически, это будет первым, что он сделает. А сейчас, все чего он хотел-это выбраться из этого жуткого места, где реальность стала такой призрачной. И с этим твердым намерением, Сифкиц неуверенной походкой направился в сторону ящика Помоны, стоявшего у дверей (на ватных ногах, покрытый тонким слоем липкого пота, с запахом, который говорил скорее о страхе, чем о физическом напряжении) и выключил будильник. Потом он поднялся наверх и лег в кровать. Сон пришел к нему нескоро.

На следующее утро он стал спускаться по подвальной лестнице твердой походкой, сторонясь лифта, с поднятой головой и крепко сжатыми губами, человек, исполняющий миссию. Он направился прямо к велотренажеру, проигнорировав будильник, стоявший на ящике, опустился на одно колено с отверткой наготове. Он вставил ее в насечку винта, одного из четырех, которыми крепилась педаль с левой стороны… и в следующий момент осознал, что он снова на головокружительной скорости мчится по дороге, в окружении света фар, как человек на сцене, которого только темнота могла спасти от того, чтобы перестать быть в центре внимания.

Двигатель грузовика работал слишком громко (что-то было не в порядке — или глушитель или система выхлопа), да и фальшивил тоже. Он сомневался, что старик Фредди побеспокоился о том, чтобы пройти очередной техосмотр. Как и о том, чтобы вносить платежи за дом, покупать продукты, поставить детям брекеты, а еженедельный чек с зарплатой все не приходил.

Он подумал: у меня был шанс. У меня был шанс прошлым вечером, а я его не использовал.

И потом: Зачем я сделал это? Зачем, если заранее знал, чем все закончится?

И дальше: каким-то образом они меня обставили. Им это удалось.

И наконец: они собьют меня и я умру в лесу.

Но грузовик не сбил его. Вместо этого он промчался справа от него, колеса слева прогрохотали в забитой листвой канаве, затем он пересек дорогу и встал прямо перед ним, перекрыв ему путь.

В панике, Сифкиц забыл первое, чему учил его отец, когда принес трех-скоростник домой: когда ты останавливаешься, Ричи, прокрути педали назад. Останови заднее колесо велосипеда и одновременно нажми на ручные тормоза, чтобы контролировать переднее колесо. А иначе -

А иначе случится то, что случилось сейчас. Охваченный паникой, он сжал руки в кулаки, нажал на ручные тормоза слева и заблокировал переднее колесо.

Велосипед подбросил его вверх и отправил в полет прямо в направлении грузовика, с надписью КОМПАНИЯ ЛИПИДОВ на двери со стороны водителя. Он выбросил руки вперед и они достаточно сильно ударили по кузову грузовика, чтобы напугать тех, кто был внутри. Затем он рухнул на землю, гадая сколько костей он умудрился переломать.

Двери над ним раскрылись и он услышал хруст листвы под рабочими ботинками тех, кто выходил из машины. Вверх он не смотрел. Он ждал, когда они схватят его и поднимут, но этого не случилось. Запах листьев напоминал запах старой высушенной корицы. Он услышал шаги по обе стороны от себя, затем хруст листвы под ногами внезапно стих.

Сифкиц сел и посмотрел на свои руки. Ладонь правой руки кровоточила, а запястье левой уже успело опухнуть, но он не думал, что там был перелом. Он осмотрелся и первое, что бросилось ему в глаза — это был его Роли, красный, в свете задних фар Доджа. Он был так красив, когда отец принес его домой из веломагазина, но теперь он таким не был. Переднее колесо было покорежено, а шина заднего частично сошла с обода. Впервые он почувствовал нечто иное, чем страх. И этим чувством был гнев.

Шатаясь, он поднялся на ноги. Позади Роли, в начале дороги, по которой он приехал сюда, зияла дыра в реальности. Она выглядела странно, как-будто являлась частью чего-то живого, как-будто он смотрел в отверстие в конце трубки из своего собственного тела. Края дыры вибрировали, дрожали и изгибались. За ней у велотренажера в алькове подвала стояло трое мужчин; людей в таких позах можно увидеть в любой бригаде на любой стройплощадке. Эти люди пришли сюда работать. И сейчас они решали, как они будут это делать.

И внезапно он понял, почему он дал им такие имена. Все было просто до идиотизма. Тот, что был в кепке Компании Липидов, Берковиц, был Дэвидом Берковицем, по кличке Сын Сэма, который был главной новостью Нью-Йорк Пост в тот год, когда Сифкиц перебрался жить на Манхеттен. Фредди был Фредди Альбемарль, он знал его по школе — они были одноклассниками и сдружились по достаточно простой причине: они оба ненавидели школу. А Уилан? Художник, которого он встречал когда-то на какой-то конференции. Майкл Уилан? Митчел Уилан? Сифкиц точно не помнил, но знал, что он специализировался на фэнтези, драконах и тому подобном. Они провели вечер в баре отеля, обсуждая комично-ужасный мир искусства кино-постеров.

И Карлос, совершивший самоубийство в своем гараже. Он списал его с Карлоса Дельгадо, известного также как Большой Кот. Годами Сифкиц следил за успехами Торонто Блу Джейс, просто потому что не хотел походить на фанов Американской Бейсбольной Лиги Нью-Йорка и болеть за янки. Кот был одной из немногих звезд Торонто.

" Это я всех вас создал", — сказал он голосом, который больше походил на кваканье. " Я создал вас из воспоминаний и запчастей". Конечно, так оно и было. Причем он делал это не впервые. Мальчишки в стиле Нормана Рокуэла, на возвышении для питчера, которых он рисовал для рекламы Фритос, например — рекламное агенство, по его просьбе, снабдило его фотографиями четырех мальчиков нужного возраста и Сифкиц просто срисовал их. С их матерями были подписаны соответствующие соглашения; как это обычно было принято.

Если они — Берковиц, Фредди и Уилан и слышали, что он говорил, то не подали вида, что это так. Сифкиц слышал, что они обменялись какими-то словами, но не смог разобрать какими именно; казалось, они доносились откуда-то издалека. Но после этих слов, Уилан куда-то ушел из алькова, тогда как Берковиц встал на колени рядом с велотренажером, точно также как это делал Сифкиц. Берковиц взял отвертку и совсем скоро педаль с левой стороны клацнула о бетон. Сифкиц, все еще находясь на пустынной дороге, смотрел сквозь странную органическую дыру на то, как Берковиц передавал отвертку Фредди Альбемарлю, который вместе с Ричардом Сифкицом играл на вшивой трубе в таком же вшивом школьном оркестре. Играли они чертовски намного лучше, чем танцевали рокенролл. Где-то в лесах Канады заухала сова, в этом крике звучало невыразимое одиночество. Фредди приготовился откручивать вторую педаль. Уилан, тем временем, вернулся с разводным ключом в руке. При виде всего этого Сифкица пронзила боль.

Глядя на них, Сифкицу в голову пришла одна мысль: если вы хотите сделать что-то хорошо-наймите профессионалов. Определенно Берковиц и его парни время даром не теряли. Меньше, чем за четыре минуты от велотренажера остались только два колеса и разобранная на три части рама, все это теперь было разложено на бетонном полу, причем так аккуратно, что все части выглядели как на одной из тех диаграмм, которые называют "взорванными схемами".

Берковиц положил болты и шурупы в передний карман своих Дикиз,[10] откуда они выпирали как горсти мелочи. Сделав это, он многозначительно посмотрел на Сифкица, чем снова разозлил его. К этому времени вся бригада уже вернулась через странную, похожую на отверстие в трубке дыру (пригибая головы, как делают, проходя через слишком низкий дверной проем), кулаки Сифкица снова сжались, после чего его левое запястье стало чертовски болезненно пульсировать.

" Знаете что? "- спросил он Берковица. " Я не думаю, что вы сможете причинить мне боль. Я так не думаю, потому что, что же тогда будет с вами? Вы же только… субподрядчики!".

Берковиц посмотрел на него снизу из под изогнутого козырька своей кепки с надписью ЛИПИД.

" Это я вас придумал!", сказал Сифкиц, тыча в них указательным пальцем правой руки, направляя его на каждого из них, как ствол дробовика. " Ты-сын Сэма! " Ты- всего лишь взрослая версия того ребенка, с которым я играл на трубе в школе Сестер Милосердия! Ты не смог бы сыграть ми-бемоль даже перед лицом смерти! А ты-художник, специализирующийся на драконах и зачарованных девах!»

Его слова не произвели особого впечатления на членов Компании Липидов.

"Ну и что это дает тебе?", спросил Берковиц. "Ты когда-нибудь об этом задумывался? " "Или ты собираешься рассказать мне, что там, где-то еще, нет большего мира, чем этот? Чтоб ты знал, ты — всего лишь случайная мысль, пришедшая в голову безработного бухгалтера, пока он сидел на унитазе, читая утреннюю газету и избавляясь в этот момент от дерьма.»

Сифкиц открыл было рот, чтобы сказать, насколько это все смехотворно, но что-то в глазах Берковица заставило его рот снова закрыться. Ну, продолжай, говорили его глаза. Задай вопрос. И я скажу тебе больше, чем ты хочешь услышать.

Но вместо этого Сифкиц сказал: " Кто ты такой, чтобы говорить мне, что я не могу быть здоров? Вы хотите, чтоб я сдох в пятьдесят? Иисусе, что с вами такое?»

Фредди сказал: " Я не философ, мистер. Все, что я знаю- это то, что мой грузовик нуждается в ремонте, который я не могу себе позволить.»

"Одному из моих детей нужна ортопедическая обувь, а другому- занятия с логопедом", — добавил Уилан.

"У парней, работающих в Биг Диг есть поговорка", сказал Берковиц" Не убивайте работу- дайте ей помереть самой. Это все, о чем мы просим, Сифкиц. Не дай нам умереть с голоду. Дай нам заработать на жизнь.»

"Это безумие, " пробормотал Сифкиц. " Полное —»