Помоги проекту - поделись книгой:
– Слушай мою команду, – Гулька взвалил на плечо обе сумки. – Побатальонно и шагом марш. К дяде Окуленко.
– А если его нет? – пискнула я.
– Тогда я нам не завидую. Ну ничего, бродяжка, зароем твой сидор под скалой и пойдем порожняком на юг. Авось, горы не без указателей.
Вблизи скопление лачуг и старых рыбацких балков оказалось еще печальнее. Запустение царило повсеместно. Электрические провода – оборваны, крохотные огородики поросли бурьяном, крыши осели. В одном из замшелых окон – практически на уровне земли – мелькнуло лицо старухи, изрытое морщинами, и сразу скрылось – костлявая рука задернула занавеску.
– Во рожу наела… – несмешно сострил Гулька.
Даже избушка на сваях анфас стала какой-то скукоженной. Огород отсутствовал. За оградой росла одичалая жимолость, задний план двора полукольцом окружали тесаные сараюшки с покатыми крышами. У крыльца лежал разобранный лодочный мотор, на перилах сохла промасленная дерюга. Полагаю, нам подфартило: за кустами стоял моложавый на вид «уазик», а из сарая торчала чья-то широкая задница в болоньевых штанах. Обладатель задницы размеренным волоком вытягивал из груды снастей крупноячеистую сеть, покрытую тиной. Бросил на землю, стал разматывать.
– Бог в помощь. – Гулька оперся на приоткрытую створку ворот. – Разрешите обратиться, сударь?
Человек, одетый в плащевую жирную робу, обернулся. У него было широкое улыбчивое лицо и нос картошкой.
– Обращайтесь.
– Если вы Окуленко, то мы до вас. С нижайшей просьбой. От дяди Федора.
Человек отложил сеть. Вытер руки о штаны. Взглянул на ладони.
– Проходите в дом, – кивнул он на открытую дверь. – Сейчас руки сполосну и поболтаем.
Ничего в нем не было ярко отрицательного. Нормальный светловласый мужик, не дурак поулыбаться. Мы отворили пошире створку и вошли. Гулька даже вытер ноги о металлическую решетку перед крыльцом. Дескать, вот мы какие воспитанные. А потом галантно посторонился, пропуская меня вперед.
– Да не вытирайте вы ноги, – бросил мужик, бренча рукомойником. – В этой хате отродясь не убирали. Баба в Бирюлино сидит, сюда, в Зональный – ни ногой, прошу ее, прошу… Обленилась, зараза.
– Прекрасно вас понимаю, – в порядке подхалимажа хохотнул Гулька.
– Девушка, в дальнюю комнату проходите, – любезно подсказал мужик. – Это за кухней. Но только прошу вас, не принюхивайтесь…
Что-то мне не понравилось в его тоне. Откуда взялась эта слащавость у грубоватого мужика? Но оборачиваться и смотреть ему в рот было уже не с руки: Гулька дышал в затылок. Я проскочила пахнущие тиной сенки, дверной проем, транзитом миновала засаленный закуток с примитивной газовой горелкой и в некоторой растерянности заглянула в комнату.
Она была совершенно пуста. Окно и стены.
– Влипли… – тихо ахнул Гулька.
Все происходило так быстро, что не нашлось времени испугаться. Сбитые с панталыку, мы обернулись почти одновременно. И застыли.
Человек по фамилии Окуленко, или как там его по-серьезному, стоял в проеме между сенями и кухонькой и продолжал улыбаться.
В руке он держал железную штуковину, похожую на пистолет.
Никогда не видела настоящих пистолетов. Только в кино.
– Нет, подождите, – хотела я сказать, но что-то приключилось с моими голосовыми связками – я закудахтала наседкой и, отчаявшись родить вразумительную речь, заглохла. Вот тут-то мой неясный ужас, подспудно зревший все эти дни, и пробил дорогу. Меня пронзил столбняк, я похолодела, выронила из онемевшей руки Гулькин футляр. Он глухо стукнул.
– Это что за недоверие, товарищ? – нервно сглотнул Гулька.
– Пришел бабай, называется, – сообщил широколицый, стирая с губ улыбку. И тут я обнаружила, что без улыбки на его лице остаются только хищные, холодные (отвратительно холодные!) глаза. И ни черта больше.
За его спиной объявился еще некто – пониже ростом и одетый в защитную военную (или не военную – откуда я знаю!) форму.
– Больше никого, – сказал некто. – Зря прятались.
– Изменим жизнь к лучшему? – насмешливо произнесли над ухом. Я шарахнулась как припадочная, чуть не окочурилась от страха. Не представляю, как сподобилась обернуться.
Оказалось, комната не так пуста, как полна. Из-за простенка выбрался третий субъект, высокий, мордастый, с нитевидными усиками под носом. И одетый в точно такой же камуфляж, как у второго. И с пистолетом.
– Войдите в комнату, положите вещи и встаньте лицом к стене, – распорядился «Окуленко». – Мальчики налево, девочки направо.
– Мы туристы… мы пролетом, – прошептала я деревянными губами.
– Не старайся, Динка, закончились наши игры, – буркнул Гулька, медленно опуская на пол баулы. – Прижучили. Знаешь, как призрачно все в этом мире?..
Последнюю фразу он произносил очень медленно. Судя по глазам и выразительно сжатой челюсти, под прической Сизикова протекал мыслительный процесс.
– Прошу учесть, что два рáза не повторяю, – намекнул «Окуленко», поигрывая стволом.
Меня передернуло. Я шагнула в комнату.
– Прощай, душа пропащая… – прошептал Гулька.
И в ту же секунду что есть мочи толкнул меня на мордастого! Ах ты гадина!.. В ушах засвистело, кишки чуть не вылетели – я со скоростью пущенной шайбы вонзилась в грудь усатого. В нос ударил удушливый запах немытого мужика. Батюшки!..
Он ругнулся, хотел меня отшвырнуть, но я вцепилась в его униформу, заверещала, как сирена. Правильно: швырнет он меня – я же мозги свои со стены не соскребу… Он рванул еще раз – обеими руками. Но не тут-то было: грохнул выстрел – ба-бах! За ним еще два – ба-бах! ба-бах! Оглохнуть можно… Униформист этот куда-то полетел. Я за ним. Но вовремя отцепилась – меня закружило, завертело… Шарахнуло еще дважды. Как дубиной по затылку!.. Я уже не орала, я изрыгала что-то несусветное, пакостное, поросячье. Тень пружинисто метнулась к окну, а я, завершив пируэт, ударилась головой о стену и сползла на пол. Выжила. Последний кадр с Гулькиным участием в стенах дома был впечатляющ, как ничто другое. Послав еще две пули в дверной проем, он швырнул пистолет «униформиста» на пол и, сгруппировавшись, в отчаянном рывке послал себя правым боком в окно. Мать моя, мелькнуло в голове. Да это же высший пилотаж, это же этюд! Кино! Стекло разлетелось вдребезги, а Гулька вывалился за подоконник. Я осталась одна, если не считать усатого, мордатого… который в какой-то извращенной позе, разложив ноги под прямым углом, лежал рядом и смотрел на меня со злостью – одним глазом. Второго не было. На его месте пузырилась кровавая каша… Вот именно на этом эпизоде, не позже, не раньше, в моей голове и стали взрываться мины. Я заткнула уши ладонями, кажется, застонала…
Двое с руганью ворвались в комнату, бросились к окну.
– Уходит, падла! – выкрикнул «Окуленко», хватаясь за уцелевшую раму. – В машину садится! Не уйдешь, мразь!..
Я сделала попытку подняться. Но второй – коренастый, низколобый, с узкими глазками-щелками – больно пнул меня по коленке.
– Сидеть, сука! Встанешь – убью, б..!
Я взвизгнула от боли. Еще пуще – от страха. А эти двое открыли беглый огонь из окна. Тут я ошизела окончательно. Последнее, что здраво прозвучало в ушах, – яростный рев двигателя. Он меня и подбросил. Даешь праздник непослушания! Не помню, как встала, но как-то сумела. Те мерзавцы не видели, они были заняты. Один менял обойму, другой лупил навскидку, отрывисто матерясь в паузах. Я не помню, как бежала по дому, не помню, как вырвалась во двор. Но как уезжал пробитый пулями «уазик», помню прекрасно. Смяв куст жимолости, он отбросил приоткрытую створку ворот, дал вираж в переулок и, скребя правым бортом соседнюю ограду, запрыгал по рытвинам. Гулька, видимо, сумел пригнуться: голова не торчала. Одни руки на руле…
– Гулечка, подожди!! – завопила я. Бросилась в переулок, давясь слезами, воя от ужаса. А позади гремели выстрелы, что-то свистело над головой. «Уазик» уже выезжал из переулка, впереди маячил обрыв, направо – дорога, ведущая мимо мостков. Туда он и вильнул. Да не успел. Пули пробили заднюю шину, автомобиль повело. Очевидно, пытаясь удержать его на дороге, Гулька резко нажал на тормоз, но зря он это сделал. «Уазик» развернуло на девяносто градусов, швырнуло в обрыв. Я отчетливо помню, как отрывались от земли правые колеса, помню, как кренился корпус, помню истошное «А-а-а-а!!!..» в исполнении Сизикова… Но вот как Гулька и машина кувыркались с обрыва, я уже не видела. Во-первых, обрыв, во-вторых, я сама упала. И ничего в том странного. Странно, что не упала раньше. Меня закачало на бегу, я царапнула шевроном бегущую мимо штакетину, а потом нога провалилась в яму, и я с разгона влетела в куст чертополоха, растущий посреди дороги. Вставать уже не хотелось. Да и не было ни сил, ни смысла. Я лежала. Долго лежала. Боль притупилась. Спокойствие пришло как нечто закономерное. Хватит. Забодали. Поэтому, когда над головой раздались шаги, скрип ремня и кто-то остановился у моих распластанных мощей, я ничем не выразила своего отношения. Призрачно все, прав Гулька…
– Сучара… – процедил сквозь зубы коренастый.
Судя по шуршанию одежды, он что-то вынимал из кармана. Потом опустился коленом мне на спину, прижал к земле, а руку положил на затылок, тоже прижал. А зачем, собственно? – как-то отрешенно подумала я. Разве меч сечет повинную голову?.. Или это не меч? А голова – не голова?.. Или иметь будут? Но я уже сегодня занималась любовью…
Нет, не имели. И не меч. Что-то острое, жгущее ворвалось в мою шею. Проникло так глубоко, что мышцы сжало судорогой. Я застонала, стала вырываться, чувствуя, как защемленный нерв отчаянной резью реагирует на любое движение. Но вдруг в глазах завертелась карусель, тело стало погружаться в какое-то ватное одеяло…
А дальше, ну ей-боженьки, ничего не помню.
Кукловоды-1
Стол накрыт и ждет гостей, разделенных на две категории: тех, кому подобное меню приелось и слегка раздражает (участники), и гурманов, которые только на подобных мероприятиях и могут прилично поесть… Иерархию приглашенных демонстрировал алкоголь: от правого конца стола к левому – фигурные сосуды с коньяком, оттененные не менее вычурными бутылями «Ивана Грозного» и «Отечества», постепенно сходили на нет, сменяясь привычными поллитрами «Фронтовой», «Сенаторской», «Гвардейской». Места слева отводились представителям древнейшей, простодушно-бессовестной профессии – журналистам, а водка и закусь являлись формой гонорара – за публикации типа: «Сегодня произошло крупнейшее в этом году событие в экономической жизни нашего города и всего региона – открылась Сибирская торгово-промышленная ярмарка… Директора ведущих предприятий…» Помянутые как раз рассаживались, подтягивая стрелки на брюках. Похохатывал губернатор. Московский гость, плавно перетекающий из правительства в правительство, снисходительно посматривал на двухцветного поросенка – с одного бока жареного, с другого подкопченного. Местные мафиози пока помалкивали. Но значительно. Депутаты уже заводили сдержанные речи, журналюги трясли перьями, дамы – туалетами, а водочка в рюмочках поигрывала, ждала с нетерпением…
В комнате, отделенной от зала бильярдным столом и охранником с подносом, встретились двое.
– Здравствуйте, Евгений Родионович. Как добрались?
– Спасибо, нормально.
– Как дела в Первопрестольной?
Пожилой мужчина поморщился.
– Москва меня утомляет, Дмитрий. Клоака. Мельтешат, болтают, кто-то с кем-то объединяется, потом ссорится, и все, с подачи таких же дешевых газетеров, убеждены, что творят политику, и непременно – большую. Знаете, в чем беда политических прихлебателей?
– Я весь внимание, Евгений Родионович.
– Не умеют красть непринужденно. Перед тем как хапнуть, непременно надо себя убедить – перед микрофоном – в собственной честности. Иначе руки трясутся и купюры падают… Простите старика, не о том я. Зло берет, старые кадры хоть без рекламы обходились, а эти…
– Вот и сыграли на их… скромности наши конкуренты.
– Все беды – от слабой организованности. Как дела у вас?
Мужчина лет тридцати, темноволосый, в костюме от Армани, подобрался:
– Аппарат неплохо профильтрован – особенно губернские администрации, УВД вплоть до районного уровня. В армии наши позиции слабее, хотя объединение округа здорово помогло убрать лишних. Теневые структуры, в общем, сотрудничают, но там свои законы плюс раздутое беспределом самомнение – я подготовил отчет…
– Оставьте, пожалуйста, жаргон, – старик вторично поморщился. – А отчет интересен скорее Рагнеру, он к вам собирался днями, у него свои планы. Кстати, ваша пресловутая Лаборатория – с ней все в порядке?
– Разумеется, Евгений Родионович.
– До сих пор не понимаю, зачем тратили столько сил и денег на эту затею.
– Решение Капитула…
– Перестаньте. Хаскольдра и Гунтстафа вам убедить удалось. Меня – нет.
– Евгений Родионович, могу я попробовать объяснить… если, конечно, у вас найдется время?
– Найдется. Попробуйте, – милостиво кивнул пожилой. На лице его появилось что-то ироничное.
– Сценарии, если за полгода не внесли существенных поправок, мне знакомы. Инструкции – тоже. Я знаю, кого выдвинуть в наместники, кого – в помощники, кем подстраховать и кому – проследить. Какие подразделения (при необходимости усиленные легионерами) проведут силовые акции, какие – обеспечат порядок. Кто будет говорить, а кто – затыкать рты…
– Надеюсь, знаете. Иначе непонятно, чем вы тут вообще занимались.
– Подготовкой и обеспечением. А потом?
– Когда – потом?
– Второй этап и далее, Евгений Родионович. Власть мы возьмем, те, кто проявит себя, превратятся в функционеров нового режима. Как обеспечить их надежность – только угрозой репрессий?
– Не только угрозой. Вы невнимательно читали сценарии, Дмитрий.
– Простите, Евгений Родионович, я их читал очень внимательно. Вы куда лучше меня знаете – чтобы не заворовались, не разжирели, одних репрессий мало. Чтобы, наконец, не продали нас конкурентам, как двенадцать лет назад…
– И ваша Лаборатория…
– Отрабатывает методику воспитания.
– Элиты?
– Что вы, нет, конечно. Функционеров среднего и нижнего звена. Страна большая, Ордена на все не хватит.
– Уже пытались, если помните, и с неплохими результатами… поначалу. Неважно, как относиться к Меченому, но итог – не в вашу пользу.
– У них, я про большевиков, просто не было времени. И, главное, уверенности в себе и своих силах. Сначала – лишь бы продержаться какое-то время, успеть награбить и суметь сбежать. Позже, впрочем, положение стабилизировалось, но пришлось сохранить стартовую идеологию в почти первозданном виде.
– Чем вам не нравится их идеология?
– Для того времени – неплохо. Беда в том, что невозможно сохранить систему, когда идеология одна для всех – для стражи, рабов и господ.
– Мыслите вы логично, Дмитрий, но не забывайте – наследственная власть ведет к вырождению.
– Все равно не успели бы выродиться. Главное – они всегда боялись и спешили.
– А вы и ваши друзья…
– А мы – не боимся и не спешим. Ошибка большевиков – в оценке истории по Марксу, с его бредом о хроническом прогрессе. Мы с вами знаем, что история вообще – и России в особенности – ходит по кругу…
– Дмитрий, я ценю ваш энтузиазм, но лекции по истории и мне читали, спасибо. Впрочем, вы меня, можно сказать, убедили. Не до конца, но убедили. Думаю, Капитул вас поддержит – если, конечно, не выйдете за рамки Устава.
– Благодарю, Евгений Родионович.
– Пойдемте, Дмитрий. У нас еще будет время встретиться. Вы забыли про презентацию этого убожества?..
Неслышно ступая по мягкому ковру, двое вышли из комнаты.
Стоило тащить столько железа? Замок английский, типовой, исключительно от порядочных людей. И ключей не надо, отжимается компактной карманной фомочкой… Тишина в подъезде царила какая-то благоговейная, нереальная. Словно в мир иной попал. Туманов для приличия постоял, прислушался. Нет желающих. Надавив на фомочку, вошел. С легким скрипом…
Не фонтан. Первым делом он узрел годами не мытый пол. А затем почувствовал страх. Без причины.
При жизни Шубин был, похоже, аскетом, анахоретом и стоиком. Всей обстановки – полупустой шифоньер, кровать, купленная, скорее всего, при распродаже казарменных излишков, явно самодельные столик с табуреткой, телевизор – паршивенькая «Электа» – на облезлой тумбочке, полка с десятком покетбуков, серия «Русский бестселлер». На кухне – еще один самодельный стол, табуреток вдвое больше, газовая плита, допотопный «Полюс». Под столом – батальон пустых водочных и пивных бутылок (как обычно: каждый мужчина имеет право на пиво). На балконе – еще полроты. Что тут можно спрятать?
Туманов обшарил шифоньер с жалкими тряпками, обретя два автобусных билета и рекламный – «Вторая порция – бесплатно!». Перетряс «бестселлеры» (три развалились на компоненты), заглянул в пустую тумбочку, с отчаяния прощупал матрас. Обои начать отдирать? Зомби столько не выпьет – значит, кто-то успел до него. Сбили на полной скорости – вернулись и обыскали хату, пока Туманов, как дурак, висел на телефоне. Еще в контору эту драную утром собирался… Он прошел на кухню, где в холодильнике мерзло ненужное покойному пиво. Вскрыл бутылку, выхлебал в четыре приема. Добавил «чебурашку» к строю, присмотрелся. Хлеб мента – халтура вора… Не так ли?
Но воры здесь не шарились, те бы увидели.
Поделиться книгой: