Свет-трава

В дверях столовой с двумя десятками четырехугольных столиков, накрытых белыми клеенками, Федя решительно остановился. Мимо проходила женщина – директор детского дома, и Саня пожаловалась ей:

– Валентина Назаровна, он упрямится и не идет обедать.

Женщина задержалась в дверях и сказала с улыбкой:

– Проходи, проходи, зачем же хозяйку обижать, у нее сегодня день рождения.

С тех пор и Саня стала бывать у Феди. Они читали, спорили, мечтали. Иногда сюда приходил Игорь, но Саня избегала его, потому что Игорь ко всем девочкам относился высокомерно и над ней все время посмеивался.

За последнее время отношения Феди и Сани резко изменились. Феде казалось, что теперь Саня могла бы и вовсе не встречаться с ним.

Особенно остро он почувствовал это уже в десятом классе, на вечере, посвященном годовщине Октябрьской революции. По традиции пригласили учениц из соседней школы. Среди них была и Саня.

С какой-то особенной тревогой он ждал ее больше часа в холодном вестибюле. Наконец она пришла, но не одна, а с подругой. Федя сдал на вешалку пальто девушек. Саня взяла под руку свою одноклассницу и весь вечер не отпускала ее от себя.

На концерте он сидел около Сани, в первом ряду. Она разглядывала школьников, то и дело приподнимаясь и поворачивая голову то вправо, то влево. Ее светлые пышные косы соскальзывали со спины и легко прикасались к его руке. От этого случайного прикосновения Феде становилось почему-то грустно.

– Помнишь, Саня, – тихо сказал он ей на ухо, – на твоих именинах в детском доме мы так же сидели с тобой рядом, в клубе…

– Помню… И я заставляла тебя все время рассматривать моих подруг и воспитательниц.

Саня засмеялась, а Федя подавил вздох. Как было просто и легко с той Саней! Как стремилась она тогда все свободное время проводить вместе с ним.

Федя рассеянно смотрел вокруг, почти не слушал, как Игорь читал свои стихи. Последним выступал струнный оркестр, которым руководил Федя.

Федя стал спиной к публике, постучал о пюпитр карандашом, выждал несколько секунд, мягким движением выбросил руку, кивнул головой. Будто не двадцать рук, а одна тронула мощную струну. Федя с радостью прислушался к этому слаженному, слившемуся в единое звуку. «Начали хорошо», – подумал он и, забыв о своих горьких чувствах, с увлечением принялся дирижировать.

После концерта начались танцы. Саня очень любила танцевать. Она то, легко постукивая каблучками, танцевала с подругой польку, прихватив рукой край коричневого форменного платья и мелькая белым передником, то вальсировала с товарищами Феди, закинув голову и оживленно оглядывая зал.

Федя ни разу не осмелился пригласить ее потанцевать, и она ему этого не предложила.

Среди друзей, в родном школьном зале, праздничном и веселом, он вдруг почувствовал себя лишним и с половины вечера ушел домой.

А на другой день Федя вошел в ворота детского дома, пересек аккуратно посыпанную песком волейбольную площадку с когда-то белой, а теперь почерневшей сеткой на столбах и направился к крыльцу. Ему вспомнилось, как несколько лет назад в ясный осенний день он играл здесь в волейбол. Около сетки Саня поставила вместо себя подругу, а сама зачем-то побежала в дом. Федя загляделся ей вслед и прозевал мяч. Он покатился по траве. Веснушчатый мальчишка с вышибленными передними зубами погнался за мячом и, пробегая мимо Феди, сказал сердито: «Шляются тут всякие… Только мешают!»

Федя обиделся и ушел домой.

Вскоре к нему прибежала Саня. Она взволнованно расспрашивала, почему он ушел, и грозилась поколотить задиристого мальчишку.

Но то было несколько лет назад… Вчера в разгар веселья он ушел со школьного вечера. Саня не позвонила по телефону и, может быть, даже не заметила его отсутствия.

И вот Федя с тяжелым сердцем шел к Сане. Он твердо решил, что ему нужно откровенно поговорить с ней.

На крыльце, обтирая ноги о резиновый коврик, Федя вдруг стал сомневаться, стоит ли идти. Он задумчиво постоял на крыльце и тихо побрел обратно.

А Саня в это время стояла у открытого окна в пионерской комнате и сквозь шторы видела, как Федя медленно шел к воротам.

Она не отбросила штору, не крикнула ему вдогонку, а, наоборот, затаилась, почти спряталась.

Федя дошел до ворот, сунул руки в карманы, постоял и возвратился.

Все так же стоя у окна, Саня повернула лицо к двери и напряженно стала прислушиваться к шагам в коридоре.

В дверях появился Федя. Он смущенно улыбался и рукой приглаживал кудрявые пряди волос.

Вошел бы он весело, просто, как прежде, и Саня дружески, тепло встретила бы его. У них нашлись бы темы для разговора, повод для веселого, беззаботного смеха. Но Федя стал другим, непонятным, обидчивым. Саня не знала, как теперь держать себя с ним.

Они поздоровались за руку и молча остановились у стола.

– Я не помешаю тебе, Саня? – спросил Федя. – Ты чем занималась здесь?

– Я? – Саня на секунду замолчала. – Да так, ничем…

Не могла же она сказать Феде, что стояла у окна и следила за ним.

В коридоре раздался топот, шум, и в пионерскую комнату с радостным криком ворвалась группа мальчуганов. Они тащили балалайки, мандолины, гитары, на ходу развязывая веревки и обрывая бумагу, в которую были завернуты инструменты.

– Привезли! Гитары! Балалайки! – кричали ребятишки, обступая Саню.

– Привезли? Чудесно! – оживилась она. – Кладите сюда, – она показала на стол. – Вот хорошо, что ты здесь, Федя! Сразу же настроишь инструменты.

Саня протянула ему гитару. Ребятишки подали Феде стул и, когда он сел, тесным кольцом окружили его.

– Да отойдите немного! – сказала Саня. – Что за привычка у вас!

Федя взял несколько аккордов, поморщился и стал настраивать гитару. Он брал все одну и ту же ноту, но мальчики с любопытством и вниманием слушали и следили за его пальцами.

Он кончил настраивать, улыбнулся ребятам, заиграл веселый мотив.

Сейчас Федя был таким, как раньше, – простым, понятным. И прежнее теплое чувство к нему поднялось в Санином сердце.

В комнату вошла румяная девушка в пионерском галстуке.

– Мальчики, что же вы не идете? – сказала она и недовольно взглянула на мгновенно смолкших Федю и Саню. – Мы альбом фотографий оформляли, а они разбежались, – пояснила девушка и вышла так же внезапно, как и появилась.

Ребятишки неохотно пошли за вожатой. Саня снова осталась вдвоем с Федей. Федя настраивал мандолину, сосредоточенно склонив голову. Он откинулся на спинку стула, и Саня спросила:

– Все?

Федя молча кивнул и, задумчиво глядя поверх Саниных волос, заиграл незнакомую грустную мелодию.

– Федя, это что? – заинтересовалась Саня.

Федя покраснел, встал и положил мандолину на стол.

– Да так, ерунда… фантазия!

Нет, Федя решительно стал непонятен ей.

Так и не осмелился Федя откровенно поговорить с Саней. Он настроил все инструменты и заторопился домой. Саня проводила его до дверей и пошла к себе.

Вместе со своей одноклассницей Зоей она занимала маленькую комнату, выходившую окнами в сад. В комнате многое было сделано руками самих девушек: вышитые простенькие, но добротные покрывала и шторы на дверях, промереженные занавески на окнах, полотняные чехлы с красными кистями на стульях, коврики над кроватями.

Девушки, как сестры, выросли вместе. Детский дом стал для них родной семьей.

Характеры девушек были различны, но жили они дружно. Зоя с малых лет увлекалась спортом и слыла в детском доме лучшей физкультурницей.

Зоя собралась уходить, но, увидев Саню, задержалась.

Саня взяла кусок шелковой материи, на котором пестрела корзинка с цветами, и села у стола. Зоя внимательно посмотрела на Саню и сказала:

– Федю я не узнаю за последнее время. Что это с ним, Саня?

– Не знаю, – задумчиво ответила Саня, положила вышивку на стол и повернулась к Зое. – Он какой-то странный, молчаливый стал. Иногда я не знаю даже, о чем говорить с ним, чувствую себя точно виноватой… и поэтому избегаю его.

– Ну что ты, Саня, дурочкой прикидываешься! – с возмущением сказала Зоя. – Что же, ты не видишь, что он влюблен в тебя?

Саня серьезно посмотрела на подругу и ничего не ответила.

– Нет, ты честно скажи мне: не видишь, да? – не унималась Зоя. – Со стороны и то видно!

– Не знаю, Зоя… Иногда мне кажется, что это действительно так, а порой я думаю, что он просто стал другим и дружба наша с ним кончается. А какая дружба хорошая была! – Губы ее дрогнули.

Саня и сама не могла разобраться в своем отношении к Феде. Потерять его дружбу было бы для нее большим ударом. Но ответить на его чувство так же искренне, всей душой, как прежде, она не могла. Саня не понимала, что такое состояние вполне естественно для серьезной, скромной девушки, которая еще не полюбила, но вот-вот могла полюбить. Она снова взяла вышивку и, осторожно прокалывая материю иголкой, стала накладывать желтые нитки на середину белой ромашки.

– Знаешь, Зоя, за что я больше всего люблю рукоделие? – неожиданно сказала Саня.

– За что же? – равнодушно отозвалась Зоя. Она собиралась уходить.

– Руками работаешь, а мысли свободны. Думай о чем хочешь. И, кроме того, работа эта удивительно успокаивает. Ты замечала?

– Ты же знаешь, что я ничего спокойного не люблю! – ответила Зоя, забирая под мышку краги, шлем и очки.

Она ушла, и вскоре во дворе послышались оглушительный треск мотоцикла, лай собак и восторженные крики ребят.

Глава четвертая

Вот уже три недели старшую пионервожатую Саню по распоряжению директора Валентины Назаровны заменяла другая воспитательница детского дома. У Сани были экзамены. Теперь они окончены – она принята на заочное отделение маркшейдерского факультета горного института. Через некоторое время она покинет детский дом и уедет работать на слюдяной рудник. А пока директор с материнской заботой следит, чтобы девушка отдохнула.

Саня любила Валентину Назаровну. Ей казалось, что именно таким бывает чувство к матери.

Из детского приемника в детский дом Саню привела Валентина Назаровна. Возможно, что какими-то чертами она напоминала девочке мать. Саня все время ходила за ней, держась за руку, то и дело заглядывала в ее кабинет.

Однажды заведующая учебной частью сказала Сане: «Если дети все время будут заходить в кабинет директора, ему не придется работать!»

Саня расплакалась, а Валентина Назаровна, утешая девочку, с упреком посмотрела на заведующую учебной частью.

Саня перестала бывать в кабинете Валентины Назаровны. Девочка поджидала ее в коридорах, в столовой, на улице.

Саня подросла, и ее выбрали председателем детского совета. Теперь она чаще встречалась с Валентиной Назаровной, часами беседовала с ней. Обе чувствовали большую привязанность друг к другу, ласковую и осторожную, какая возникает между людьми с сорокалетней разницей в возрасте…

Саня стояла на крыльце. Перед ней лежал широкий, посыпанный красным песком двор. Между клумбами с пестрыми цветами, обложенными ярко-зеленым дерном, утоптанные дорожки вели к деревянным подмосткам.

На дорожках в стойке «смирно» стояли девочки и мальчики в черных трусиках и голубых майках. Под дробь барабанов по шесту плавно поднимался флаг пионерского лагеря.

На крыльцо вышла Валентина Назаровна.

– Доброе утро! – улыбнулась ей Саня.

– Доброе утро, Саня!

Валентина Назаровна провела рукой по пышным волосам девушки и позвала ее к себе в кабинет. Тюлевыми занавесками, накрахмаленными салфетками и вышитыми подушками на диване эта комната скорее напоминала уютную домашнюю комнату, чем кабинет директора учреждения. Зазвонил телефон. Валентина Назаровна взяла трубку. Пока она доказывала председателю горсовета, что здание детского дома нуждается в капитальном ремонте, Саня стояла у стены и разглядывала большую карту маршрута экскурсии воспитанников детского дома.

Крупными буквами на карте было написано: «По родному краю», а ниже изображены леса, реки, горы, железная дорога. Маршрут обозначался маленькими флажками.

Завтра начнется это увлекательное путешествие девочек и мальчиков. Они помчатся на поезде, пересекут на пароходе Зеленое озеро, отправятся пешком по непроезжим дорогам.

А Саня будет жить по-новому. Не так, как живут обитатели детского дома, потому что детство уже прошло.

Валентина Назаровна повесила трубку и некоторое время молчала. Саня видела, что ее расстроил телефонный разговор.

«В молодости она, наверно, была очень хороша собой, – подумала о ней Саня. – Какие у нее правильные черты лица, ласковые глаза! Прежде, вероятно, они были живыми и блестящими».

– Садись, – сказала Валентина Назаровна.

Сане показалось, что она озабочена не только телефонным разговором, но и чем-то другим, относящимся к ней, Сане.

Валентина Назаровна достала с этажерки сверток и сказала:

– С тех пор как ты поступила в детский дом, я хранила эти записи.

Она положила на стол толстую небольшую тетрадь, неумело переплетенную.

– Здесь семейный дневник Кузнецовых. Писали твой прапрадед, прадед, дед и отец.

– Мой отец? – переспросила Саня, вся подаваясь вперед.

Она взволнованно протянула к дневнику руки. Но Валентина Назаровна с улыбкой отстранила ее и, продолжая держать тетрадь, сказала:

– Я берегла этот дневник, чтобы отдать его тебе – взрослой девушке, когда все то, что написано здесь, будет тебе понятно, интересно и дорого.

Валентина Назаровна протянула тетрадь. Девушка бережно взяла ее и даже забыла поблагодарить.

– Я пойду? – спросила она, прижимая дневник к груди.

– Конечно.