Помоги проекту - поделись книгой:
Что за человек был этот неспокойный Игорь! Каждое письмо его выбивало Федю из колеи. Он всегда умел увидеть то, чего Федя не замечал.
– Ну разве же я не шляпа?! – по привычке вслух упрекал себя Федя. – Нашел в дневнике упоминание о свет-траве, обрадовался, что не зря затеял поиски, дескать, трава не миф, а действительность. Самого же главного не заметил. Конечно, в Ильинском находятся все нити поисков свет-травы. Там их и надо начинать распутывать.
Письмо от Игоря Феде вручила веселая молодая почтальонша, когда он вышел из дому и направился на вокзал встречать Саню.
Как всегда, решительный почерк Игоря на конверте доставил Феде большую радость. Он вернулся домой и, не раздеваясь, только расстегнув пальто и сдвинув на затылок кепку, присел к столу и стал читать письмо.
Теперь он в волнении шагал по комнате, заложив за спину руки, невольно подражая Игорю. (Удивительно ли, что за десятилетнюю дружбу кое-что они друг у друга позаимствовали!)
В тот момент, когда Федя засунул письмо в карман и собрался бежать на вокзал, в окне показался сначала пушистый белый помпон, затем край шапочки, и наконец к стеклу прижалось розовое, смеющееся лицо Сани. Она погрозила Феде рукой в пестрой перчатке и исчезла, видимо, соскочила с завалины.
Федя бросился встречать ее.
– Зачитался, задумался и прозевал тебя встретить, – с досадой признался он Сане, взял ее за обе руки и осторожно, точно была она не человек, а какое-то хрупкое, утонченное произведение искусства, провел через комнату и посадил в кресло. – Не сердишься, что не пришел встретить? – как всегда радуясь и волнуясь при встрече с Саней, виновато спрашивал Федя.
Но по ее смеющимся глазам, по веселым вздрагивающим губам видно было, что она не сердится.
– Письмо от Игоря?
Не отвечая на Федин вопрос, Саня протянула руку к конверту, который Федя вытащил из кармана.
– Да еще какое! – восторженно сказал Федя.
– Я давно знаю, что все действия Игоря тебя приводят в восторг, – заметила Саня с ноткой недовольства в голосе.
– Не все, Саня, далеко не все. В Игоре, как и во всех нас, есть много отрицательного, но он – талант.
Саня промолчала. Она мало знала Игоря, но Федино восторженное отношение к другу ей не нравилось. Впрочем, она ревновала Федю ко всем его товарищам.
Саня прочитала письмо. Почерк Игоря был ей знаком. Каждое письмо его Федя приносил ей, и Саня всегда смеялась, что сейчас Федя разразится горячим предисловием, чтобы она вчиталась в то, что пишет Игорь, потому что каждая фраза его письма – откровение.
Но что бы ни говорило девичье ревнивое сердце, разум Сани был здравым. Она понимала, что Игорь иногда видел дальше Феди.
– Да, тут действительно есть чем восторгаться! – горячо сказала Саня. – Как же мы с тобой до этого не додумались? Головы садовые! В самом деле, дневник во многом нам поможет. Но в письме многое мне не нравится.
Федя не расслышал последних слов. Он думал о другом. Саня сказала не «тебе», а «нам». Вот когда он почувствовал, что она считает свои и его интересы едиными! Феде это было очень дорого. Как всегда в значительные для себя минуты, он долго молчал. Молчала и Саня. Она думала о том, что летом ей и Феде необходимо поехать в Ильинское и там начать поиски свет-травы.
Федя точно догадался о мыслях Сани.
– Летом мы должны искать свет-траву в Семи Братьях.
– Конечно, найти свет-траву мы должны в Семи Братьях, – согласилась Саня, – но с Ильинским нужно установить самую тесную связь. Надо немедленно написать письмо директору ильинской школы.
– Сегодня же вечером напишу, – ответил Федя.
– Нет, почему же вечером? Сейчас! – решила Саня. – Вместе и напишем.
Она сбросила с себя пальто, осторожно, чтобы не растрепать пушистые волосы, сняла шапочку.
– Отнеси пальто, Федя, – с улыбкой сказала Саня тоном хозяйки.
Федя забыл, что сам еще не разделся. Он захватил Санино пальто и пошел в прихожую.
На пороге комнаты он остановился и, как часто случалось с ним, с восхищением залюбовался Саней.
Она сидела теперь за столом и, склонив голову, перечитывала письмо Игоря. Не было на свете более нарядной отделки к простому вишневому платью, чем ее собственные блестевшие на солнце косы. Одна коса спускалась на грудь, другая золотистой полоской лежала на спине. Нежный румянец горел на щеках Сани.
Как хотелось в этот момент коснуться губами ее волос, дотронуться руками до ее рук! Но сделать это Федя не посмел.
Он подошел к столу и сел рядом.
– Твой Игорь, – серьезно сказала она, указывая на письмо, – самовлюбленный эгоист. Удивляюсь, почему тот случай, о котором он пишет, окончился только извинением перед профессором…
Саня встала и с письмом в руках прошлась по комнате. Она остановилась напротив Феди, глядя на него блестевшими возмущением глазами.
– Над такими студентами надо общественные суды устраивать, а ты, я знаю, и теперь будешь оправдывать своего друга!
Саня замолчала, ожидая ответа.
Федя осторожно потянул ее за руки, посадил на прежнее место.
Он любил в ней эту горячую непримиримость ко всему, что казалось ей ненужным, нарушающим красоту жизни.
– Я не оправдываю Игоря, – покачал он головой, – но сердиться на него вот так, как сердишься ты, не могу. Он мой друг, Саня. А в понятие этого слова я вкладываю очень глубокий смысл. Раз он мой друг, значит, я принял его всего, со всеми недостатками. В нем хорошего больше, чем плохого, и достоинства его гораздо выше, чем, например, мои достоинства. Он – талант! Он честен в отношениях к людям. Это большая редкость, Саня! Он прямо скажет человеку: «Ты дурак, и я с тобой знаться не желаю». А я подумаю так, но не скажу. Буду душой кривить, чтобы дурака не обидеть. Кто же прав? Одни скажут – я, другие – Игорь.
– Прав ты, – убежденно заговорила Саня, – потому что люди в отношениях между собою должны проявлять такт. А твой приятель так нетактичен! Где же его ум?
Саня помолчала, придвинула к себе бумагу, чернильницу, взяла в руку резную деревянную ручку.
– Ну, как же мы начнем письмо директору ильинской школы? – спросила она, давая понять Феде, что разговор об Игоре закончен.
Глава двенадцатая
Весна наступила в один из дней апреля. С утра падал снег и буянил, колючий ветер. Но вдруг он стих, тучи разорвались и скатились за горизонт. Теплые лучи солнца обняли землю и, точно наверстывая потерянные дни, погнали по овражкам, улицам и взгорьям шустрые снеговые ручьи.
Минувшая зима не прошла для Маши даром. Теперь после обхода или приема больных она не плакала по ночам. Неуверенность в своих силах не терзала ее. Напротив, с каждым днем крепло в ней убеждение, что она совершенно необходима здесь, в этой небольшой, затерянной в тайге деревне.
Маша не раз с удовольствием перебирала истории болезни окрестных жителей, которых она подняла с постелей и вернула к труду.
Несколько раз она перечитывала листок, заполненный крупным почерком.
«Никита Кириллович Банщиков. 32 года. Бригадир рыболовецкой бригады. Холост. Никогда не болел никакими болезнями».
Она улыбнулась последней фразе. «Должно быть, это правда», – думала она, и в памяти ее вставал рослый, широкоплечий, немного грузный для своего возраста Никита Кириллович со здоровым бронзовым загаром на лице.
Ночи напролет просиживала она у постели, не выпуская из рук его горячую руку с замирающим пульсом. Ей вспоминались его блестящие карие глаза, устремленные поверх ее головы. Необычный их блеск она объясняла высокой температурой. Но и потом, когда он был совсем здоров, она с удивлением смотрела на его сияющие глаза, полные жизненной силы, здоровья и мальчишеского любопытства.
Врачи, сестры и санитарки любили Никиту Кирилловича. Он не докучал обычными для больных капризами, не жаловался, ничего не требовал. Он развлекал всю палату рассказами о жизни рыболовецкой бригады. Возможно, что в его рассказах было много фантазии, но больные с удовольствием слушали их, забывая о болях.
И вот неожиданно в один из воскресных дней Никита Кириллович появился у Маши. Он вошел в ее комнату, большой, по-медвежьи угловатый, смущенный, и нерешительно остановился в дверях.
Маша обрадовалась ему, вскочила из-за стола, за которым писала письмо матери.
Никита Кириллович шагнул от порога, принимая ее руку в обе свои.
Усевшись на стул напротив Маши, он сказал:
– Давно собирался зайти к вам, да хотелось с подарочком, а он, как назло, в руки не давался.
Он быстро вышел на кухню и вернулся с мешком, из которого торчала огромная голова осетра.
Сельские пациенты не раз приходили к Маше с корзинами яиц, кринками сметаны, только что заколотыми курами, но она была неумолима и подарков не брала.
И на этот раз Маша решила не изменять себе. Никита Кириллович о плате за осетра и слышать не хотел.
– Не возьмете – обидите меня на всю жизнь, так и знайте! – и нахмурился, стал сразу суровым.
Маша попыталась еще раз убедить его, но он так сердито замахал рукой, что она замолчала.
Никита Кириллович осторожно положил осетра на стол и, обтирая платком руки, взглянул на примолкнувшую Машу благодарными глазами.
Только теперь она заметила, что Никита Кириллович был в сапогах с засохшей на голенищах грязью, в выцветшем, задубевшем от постоянной сырости костюме.
– Вы только что с рыбалки? – спросила она.
– Только что. Извините, не успел еще переодеться.
Это было сказано таким равнодушным тоном, что невольно Маша почувствовала, как далек он от желания блеснуть перед ней нарядом или еще какими-то внешними качествами.
– А у меня как раз чай горячий есть, и от мамы из города посылка пришла со всякими вкусными вещами, – сказала Маша, направляясь в кухню.
Она принесла чайник, расставила на столе стаканы вазочки с вареньем, домашними пряниками и кексом Нарезала лимон.
Никита Кириллович подвинулся к столу и торопливо выпил подряд три стакана чаю, не притронувшись ни к чему сладкому. А когда Маша принялась угощать, ответил ей:
– Спасибо, Мария Владимировна. Чай люблю, а к сладкому равнодушен.
От стола они пересели к окну. Маша открыла его, и в комнату ворвалась весна – теплая, душистая, пьянящая.
– Там у нас теперь хорошо! – кивнул Никита Кириллович в сторону темнеющего за деревней леса. – Реки разлились. Трава поднимается. После того как снег стаял, ночи особо темными кажутся. Полюбопытствуйте, Мария Владимировна, загляните к нам на стан…
– Побываю, обязательно побываю! – улыбнулась она. – Но меня больше интересует работа вашей бригады в зимнее время. Я не представляю себе, как вы рыбу из-подо льда достаете.
– В зимнее время рыбачить труднее, – сказал Никита Кириллович. – Труднее уже потому, что работать приходится на морозе…
И Никита Кириллович с увлечением стал вспоминать, как рыбачила его бригада в эту зиму на реке Звонкой.
Маша представляла себе гладко замерзшую реку, запорошенную снегом, сверкающим на солнце разноцветными огоньками. На середине реки голубеет вода в проруби, выдолбленной ровным кругом.
Никита Кириллович (Маша почему-то представляла его себе в белом дубленом полушубке и в шапке-ушанке с отворотами из белого же барашка) привязывает на шнур грузило, а подальше – небольшую прозрачную льдину. Отмерив от проруби сорок метров, помощник его палкой проводит черту поперек реки. Здесь долбят вторую прорубь и шестом с крючком на конце пытаются поймать шнур с привязанной льдиной. Но это не так просто. Течение реки относит легкую льдину вправо или влево. И то там, то здесь тяжелыми пешнями долбят рыбаки новые проруби.
Наконец льдина, играя и поблескивая, как рыба чешуей, со звоном ударяется о край проруби. Ее вытаскивают. Вытягивают на лед мокрый, тут же покрывающийся легким ледком шнур, привязывают к нему крючковатую снасть и опускают под лед. Другой конец рыбаки тянут на бечеве в первую прорубь.
– Дело наше не очень сложное, но если к нему по-серьезному подходить, требует размышлений, – увлеченно продолжал Никита Кириллович. – Вот, к примеру, такой случай. Не один час затрачивают рыбаки для того, чтобы поймать в проруби льдину. Часто я задумывался над тем, как бы сократить время. Как узнать, где она подо льдом плавает? И придумал наконец. Теперь самому смешно, что ни я, ни товарищи до такого простого способа додуматься не могли. Взял я банку из-под консервов, положил в нее подшипник и запаял. К банке ручку приделал и привязал ее к шнуру вместо льдины. Запустишь шнур в прорубь, течением банку шевелит, она гремит под водой – и сразу можно определить, в каком месте вторую прорубь делать.
– Как это остроумно придумано! – похвалила Маша.
Ей хотелось о многом еще порасспросить Никиту Кирилловича, но он встал и, пожимая обеими руками ее руку, сказал:
– Пора мне, Мария Владимировна. Наговорился вволю, а главного не сказал. Есть у меня одна мечта. Никому я о ней не рассказывал, а вот с вами хочется поделиться. Только об этом надо не здесь говорить, а выйти за деревню, чтобы показать вам кое-что…
– Ну что же, – с готовностью сказала Маша. – Давайте как-нибудь выйдем за деревню.
И они условились встретиться в следующее воскресенье.
У Маши тоже была одна мечта, о которой она, как и Никита Кириллович, еще никому не говорила.
За долгую зиму в больнице ей приходилось лечить больных малярией. От местных жителей она слышала, что вблизи села находится болото, в котором плодятся малярийные комары. С девушками из Семи Братьев она ходила туда зимой на лыжах. Болото покрывали сплошные белые кочки да торчащие голые ветки заснеженного кустарника. Маша глядела на унылую равнину, мысленно перебирала все, что знала о малярии. Как же уничтожить этот очаг заболеваний? Все, что казалось таким возможным и простым в инструкциях, было недоступным и трудным на деле.
Суровую зиму Сибири не могла перенести маленькая живородящая рыбка гамбузия, которая уничтожает личинки комаров в Грузии, Азербайджане и в советских республиках Средней Азии.
Вряд ли был расчет посылать сюда самолеты для опрыскивания этого маленького болота разными эмульсиями и ядами для уничтожения личинок комаров.
Слишком больших затрат потребовали бы работы по осушению болота. Но все же последнее казалось Маше самым возможным.
Она не раз пробовала заговорить об этом со своими коллегами, но малярийное болото не тревожило Веру Павловну. Она занималась нервными болезнями, а кроме того, считала свое пребывание здесь временным и рвалась в город. Она равнодушно посоветовала Маше:
– А вы организуйте комсомольцев и примените опрыскивание жилых помещений порошком «ДДТ».
На этом разговор окончился.
Но мысль об уничтожении очага малярии не покидала Машеньку. С увлечением перечитывала она книги и брошюры о малярии, которые привезла с собой и нашла в библиотеке больницы.
В одной из брошюр рекомендовалось так размещать сельские населенные пункты, чтобы малярийные комары – анофелес, летящие от водоема к деревне, в первую очередь встречали на своем пути помещения для скота, а не жилые дома и пили бы кровь животных, а не человека. Она знала, что такая планировка в виде опыта уже проведена в некоторых областях и республиках – и заболеваемость малярией в этих местах резко сократилась.
Но самым возможным Маше казалось все же осушение болота, и она с нетерпением ждала лета, чтобы действовать. Но она не знала, с чего начать. Посоветоваться же ей было не с кем.
И вот неожиданно Никита Кириллович оказался не только ее советчиком, но и единомышленником.
В ясный весенний полдень они стояли на взгорке за лесом. Легкий ветер шевелил стебли багула с набухающими почками. Раскачиваясь на его ветвях, неуверенно пробовали птицы застоявшиеся за зиму голоса и безбоязненно около Маши и Никиты Кирилловича взмывали в синее небо.
Поделиться книгой: