Помоги проекту - поделись книгой:
— На острие своего воя. Ты когда-нибудь слышал, как воет собачья свора? Такой силы бывает этот звук, что поднимает собаку высоко в небо, до самого лунного диска. И та собака, которая откусит кусок Луны, обретает способность превращаться в другое существо.
— А обратно в собаку?
— Коо. Не знаю.
Лунник почувствовал тоску. Может ли он вернуться в собачье обличье и возвратиться в свою свору? Может, довольно испытывать свою судьбу и снова стать простым псом, бегать со своими сородичами к выброшенному на берег дохлому киту, лаять на ворон, росомах, вылезших на берег нерп, моржей, выть вместе со всеми на Луну и снова возвращаться в свою пещеру? Благосклонно воспринимать заигрывания молодых сучек, взбираться на их податливый, готовый к соитию круп и вонзать в них свою горячую косточку, спрятанную до поры до времени в меховом мешочке в паху. А потом играть со своим потомством, с маленькими пушистыми щенятами, такими забавными и всегда веселыми.
— Вдруг наш олень — Лунный Пес? — высказал догадку один из говоривших.
— Кто знает! — громко зевнул другой. — Все кругом полно неразгаданных загадок и чудес.
— Надо бы завтра принести Жертвоприношение Сомнения, — сказал первый.
Голоса в яранге затихли.
Жертвоприношение Сомнения приносили Высшим Силам. Это случалось в дни, когда люди сталкивались с непонятными явлениями, испытывали неуверенность в своих силах, теряли твердость духа.
С утра Лунника запрягли в особую нарту, предназначенную только для совершения обрядов. Внешне она ничем не отличалась от легких беговых нарт, но на копыльях можно было различить едва видимый орнамент, а ремешки-крепления изготовлены из особо выбеленной нерпичьей кожи. Настелили пыжик и положили на него овальное деревянное блюдо мелко нарезанными тундровыми лакомствами. В основном это были куски оленьей колбасы-прэрэма, нарезанное кубиками оленье сало вперемешку с уже позеленевшим жиром морского зверя, даже попадались полоски китовой кожи с прослойкой жира — итгилгына, розовыми палочками выделялся костный мозг из оленьих ног, вареные языки и просто мясо. Все эти лакомства предназначались Богам, которые, как полагали люди, отличались разборчивостью в еде.
Еще издали Лунник заметил Святилище — гору из белых оленьих рогов — и повернул к нему.
Люди бежали рядом со священной нартой, не садились на нее.
Остановившись у Святилища, они обошли его вокруг с деревянным блюдом, разбрасывая угощение Высшим Силам.
Второй мужчина повторял только последние слова молитвы-заклинания и усердно разбрасывал божественное угощение.
На обратном пути, Старший вдруг сказал:
— А он уже запомнил дорогу обратно!
— Да и когда сюда ехали, он шел уверенно, прямо на Святилище.
— Откуда он узнал, куда нам ехать? — в задумчивости произнес старший.
Мужчины переглянулись:
— Может, он понимает наши слова? Помнишь, ты вчера рассказывал о Лунных Псах?
Старший остановил нарту, пошел вперед, силой повернул к себе морду оленя и пристально вгляделся в его глаза.
— Глаза оленьи, но что-то в них есть.
Лунник изо всех старался казаться обыкновенным тыркылыном, отворачивал морду, храпел.
— Наверное, придется его заколоть, — задумчиво произнес человек. — Не больно жирный, но что делать? Нельзя жить с оборотнем. Мне показалось, что был знак у Святилища от Высших Сил.
Младший мужчина тоже обошел оленя и пощупал его со всех сторон.
— Тощеватый, конечно. Яйца у него хорошие, потомство могло быть хорошим.
— Целое стадо Лунных Псов! — усмехнулся старший. — Заколем его на рассвете.
От этих слова дрожь прошла по телу Лунника.
— Гляди, испугался, будто понял наши намерения! — воскликнул старший. — Нет. Заколоть его надо непременно.
Лунник вспомнил свои мысли о смерти и бессмертии под толстым слоем снега, когда он хоронился от пурги в стаде диких оленей. Выходит, пришла пора испытать: смертен он или нет. Может ли он умереть от руки человека, по его желанию? Или бессмертие означает лишь долгую жизнь без вмешательства извне? Почему-то не хотелось искать ответа немедленно. Чтобы избежать этого испытания, надо уходить отсюда.
Лунник слегка потянул ремень, который он был привязан к яранге. Узел был прочен.
До утра еще оставалось достаточно времени.
Полная Луна сияла в темном безоблачном небе, и Луннику казалось, что он слышит, как где-то далеко воет собачья стая, поднимая на острие звука желающих вкусить часть светящегося круга. Но Луна оставалась по-прежнему нетронутой и идеально круглой.
Оленем опасно оставаться.
Но выбор в зимней тундре был невелик. Из летающих оставались куропатки и вороны.
Под толстым слоем снега в норах спали суслики и мыши, изредка просыпаясь, чтобы подкормиться из запасенных летом кладовых сладких корешков. Белый медведь ушел в торосистое море. Песцы и лисы сновали в поисках пропитания. Всеобщий голод наступал в зимней тундре.
В кого превратиться?
Лунник думал и мечтал в дремоте. Он еще не был мощным белым медведем, которого боялись все, не превращался в кита, в перелетную птицу: утку, гуся, журавля… Перелетные птицы столько видят во время своих долгих путешествий. Когда Лунник был вороном, эти черные птицы с пренебрежением отзывались о перелетных птицах. Лунник же пока только в мечтах мог себе представить огромные пространства земли, через которые пролегали пути мигрирующих пернатых. Сколько же удивительного и незнакомого видят летящие на высоте!
Главное, не превратиться в человека, потому что на этом прекратятся все превращения и он навсегда останется двуногим и прямоходящим луоравэтланом!
3
Лунник в облике росомахи уже два дня бежал по тундре в поисках пропитания. Иногда ему попадались промерзшие до каменной твердости, осмелившиеся выползти на мороз мышки, но чаще приходилось копать снег, чтобы добраться до пожухлой травы, льдинок-ягод, грибов и даже жевать олений мох-ватап. Хотя росомаха и считалась всеядным существом, она все же любила мясо, и предпочтительно слегка подпорченное, падаль, присутствие которой она чуяла издали. Голод сжимал пустой желудок, горькая слюна непроизвольно вытекала из разинутой пасти.
Зарывшись в снег на ночь, Лунник смотрел на ночное светило, которое заметно уменьшалось в размерах: значит, кто-то из его сородичей получал дар превращений и начинал понимать любую речь живого существа.
Ранним утром Лунник почуял отчетливый запах падали. Густая слюна вожделения заполнила пасть, нос сам повернулся в ту сторону, откуда доносился сладостный, живительный, питательный аромат падали, и, несмотря на истощение, Лунник рванул вперед по снежной целине, оставляя за собой глубокий след.
Запах становился все сильнее, мощно притягивал голодную росомаху, словно невидимая сильная рука протянулась над снежной равниной. Лунник вспомнил, что именно такой запах имел дохлый кит, выброшенный волнами на остров, где жила их свора.
Сначала он увидел большую ярангу, моржовая покрышка которой странно светилась изнутри. Но запах притягивал на другую сторону, в небольшую долину замерзшей до дна и занесенной снегом речки. Прибрежные кусты ивняка едва торчали над сугробами. На склоне Лунник увидел странное сооружение из дерева, вроде пасти, внутри которой лежал вожделенный кусок китового мяса с толстым слоем чуть пожелтелого сала. Он был такой старый, что мощью своего запаха он едва не сводил с ума Лунного Пса, превратившегося в росомаху.
Обойдя сооружение, Лунник приноровился и сунул переднюю лапу в деревянную пасть, намереваясь схватить мясо. Он не заметил тонкую струну из китового уса, задел ее, и деревянная пасть с глухим стуком прижала левую переднюю лапу. Это была древняя охотничья ловушка, с помощью которой двуногие ловили пушного зверя!
Лунник издал громкий вой от боли и ужаса.
Замолкнув, он услышал хруст снега под подошвами идущего человека. Это была женщина в меховом комбинезоне из коричневой тонкой шерсти молодого оленя. Итак, если Лунник не превратится в человека, для него наступил последний миг жизни. Его убьют, сдерут с него шкуру, хорошенько выделают и сделают из нее пушистые воротники и опушки для малахаев…
Приблизившись к росомахе, она издала торжествующий возглас:
— Вот и попалась! Теперь будет теплый пушистый воротник мне и моей маме!
Она протянула руку, но Лунник ощерился и показал острые передние зубы.
— Без помощи матери не обойтись, — произнесла женщина и зашагала обратно к яранге.
Когда обе женщины приблизились к западне, они одновременно издали возглас удивления.
— Кыкэ вынэ вай! А где же росомаха? Это же человек!
Это был молодой человек, одетый как тундровый житель. Одна его рука оказалась зажатой деревянной плахой западни.
— Куда ты дел нашу росомаху? — сердито спросила молодая женщина. — Это наша добыча!
— Я не видел никакой росомахи! — ответил Лунник. — Помогите мне освободить руку!
— Ах ты, воришка! — сердито произнесла молодая женщина. — Отдашь росомаху, тогда и получишь свободу!
— Клянусь полной Луной, — произнес Лунник. — Я не видел никакой росомахи.
Женщины в изумлении переглянулись, и младшая произнесла:
— Он поклялся полной Луной!
Она приподняла край плахи, и Лунник с облегчением выдернул занемевшую, посиневшую руку.
Старшая осмотрела руку и озабоченно спросила:
— Как же тебя угораздило попасть рукой в западню?
— Я прошел долгий путь, — ответил Лунник. — Много дней у меня не было ни крошки во рту. Я еще издали учуял запах съестного.
Молодая женщина с сочувствием и жалостью смотрела на Лунного Пса.
— Я в темноте приняла тебя за росомаху, — сказала она. — Могла и убить.
— Она у меня носит лунный диск, — объяснила старшая женщина. — И зовут ее Тиркынэу, потому как она — Дочь Солнца.
По старому чукотскому обычаю путник сообщал новости о себе только после того, как его обогреют и накормят. Мужчину повели в ярангу. Войдя в чоттагин, Лунник догадался о странном свечении, которое пробивалось наружу через многочисленные дырочки и щели в покрышке яранги: к стене жилища был прислонен сильно обгрызенный лунный диск.
Гостя усадили на бревно-изголовье, поставили перед ним длинное деревянное блюдо, заполненное вареным оленьим и нерпичьим мясом, сдобренным квашеной зеленью.
Лунник ел и наслаждался человеческой едой. Все было необыкновенно вкусно, особенно вареное оленье мясо, китовая кожа с полоской чуть пожелтевшего сала. Нерпичье сало, куда Лунник макал квашеную зелень, придавала пище особый вкус. Мысль о том, что он как бы ест самого себя — ведь Лунник был и нерпой, и оленем, — не приходила ему в голову. Он громко чавкал, и женщины смотрели с него с состраданием.
Под конец трапезы они напоили гостя густым оленьим бульоном и приготовились выслушать от него новости: так полагалось.
Но гость молчал. Он уже впадал в сонное состояние, и хозяйки яранги постелили ему в пологе мягкие оленьи шкуры. Гость улегся и сразу же впал в глубокий сон. По тем же законам тундрового гостеприимства женщины аккуратно сняли с него одежду, чтобы высушить и починить, если что где порвалось. Но одежда загадочного гостя оказалась совершенно новой, словно была сшита только вчера. По подошвам из лахтачьей кожи на торбазах можно было судить о том, что человек совсем мало ходил, хотя вроде бы пришел издалека.
— Загадочный гость, — проронила старшая.
— А мне он понравился, — отозвалась Тиркынэу. — Он — настоящий мужчина. Если на него посмотреть сбоку, лицо его похоже на лунный диск, — заметила старшая.
— Завтра он, наверное, уйдет дальше, — задумчиво проговорила Тиркынэу.
— Очень жаль, — вздохнула мать. — Но сердце мое почуяло, что он останется в нашей яранге.
Лунник, проснувшись, первой увидел молодую женщину. Она с улыбкой посмотрела на него, и вдруг весь чоттагин осветился необыкновенно ярким светом. Лунник невольно зажмурил глаза.
— Ты так долго спал, — сказала Тиркынэу. — Должно быть, твоя дорога была долгая и трудная. Мы долго ждали твой пыныл, но ты так и заснул, ничего не рассказав нам.
— Да, верно, — отозвался Лунник, — моя дорога была долгой и трудной.
— Откуда ты? — спросила девушка.
— Из дальней земли, — уклончиво ответил Лунник. — С острова Илир. Там я родился.
— Кто твое племя? Оленный народ или морские охотники?
Лунник задумался. Кто они, эта стая диких собак, обосновавшихся на острове? Уж явно не оленные, да и на морского зверя не охотились, если не считать того, что подбирали всякую падаль, выброшенную волнами на берег, иногда ловили мелких грызунов, птиц, разоряли гнездовья… Открыть этой девушке всю правду? И вдруг Лунник почувствовал, что у него нет никакого выбора: он должен рассказать про все свои превращения и скитания этой девушке, которая странно светилась, особенно своей улыбкой.
— Мой рассказ будет долгим, — сказал Лунник.
— Можешь не торопиться, — улыбнулась она, и снова яранга осветилась удивительным сиянием.
— Все равно мне скоро подниматься в небо, нести лунный диск. Но сегодня мне будет легко: собаки сильно обгрызли Луну. Скоро от него ничего не останется, и придется заново его строить. Как жадны собаки до Луны! И что они такого в нем находят?
Лунник сжался. А как Тиркынэу узнает, что он как раз из той своры?
— А где берете новую Луну?
— У нас за ярангой, в распадке. Если хочешь, я тебе потом покажу. Но кто ты такой? Внешне ты человек, но что-то в тебе есть необычное…
— А что такое необычное?
Тиркынэу пристально вгляделась в сидящего перед ним Лунника.
— Что-то такое собачье проглядывает в тебе. Особенно когда ты скалишь зубы. Будто хочешь укусить.
Лунник почувствовал тревожный холодок под нижней, меховой, рубашкой.
— Ты думаешь, я из собак?
— Нет, я так не думаю. По-моему, все люди так или иначе похожи на зверей. И даже звери бывают очень похожими на людей. Вот вчера я тебя приняла за росомаху, а ты оказался человеком.
Тиркынэу улыбнулась, и снова чоттагин заполнился таким ярким светом, что Лунник зажмурился. Но даже сквозь плотно закрытые веки он чувствовал этот необыкновенный, проникающий глубоко в тело обволакивающий свет.
— Ой, я так могу ослепнуть.
Поделиться книгой: