Уже не первый раз во время беседы жена священника повысила статус до герцога, не к месту подумал маркиз. Он стыдился своего импульсивного предложения. Она совершенно ясно дала себя понять этим утром. Но он планировал этот визит в течение пяти лет, мечтая об этом, возлагая на него все свои надежды на будущее счастье. Он не мог отступиться так легко.
— Тетя Марта, я обещала помочь вам разобрать белье, — поспешно сказала она, все еще не обращаясь прямо к нему.
— О, ерунда, дорогая, — нетерпеливо, немного задыхаясь, сказала ее тетя, поскольку леди Кэтрин казалась пойманной в ловушку. — Это может подождать до другого раза. Прогуляйся с его лордством.
Мисс Уорсли, похоже, собиралась предложить послать горничную в качестве компаньонки. Он надеялся, что она не станет. Но она не сказала ничего. Возможно, она вспомнила, что ее племянница уже не девочка.
— Это очень любезно с вашей стороны, милорд, — вот и все, что она сказала.
— Я схожу за плащом. — Леди Кэтрин резко поднялась и торопливо вышла из комнаты.
— У дорогой Кейт не так часто бывает возможность для выхода, — сказала мисс Марта Уорсли.
— А такая прекрасная молодая леди, — добавила миссис Моррис.
А затем она вернулась, одетая в тот же самый плащ, что и утром, и без шляпки, как и раньше. И она все еще не смотрела на него.
— Я ненадолго, — сказала она тетушкам. — Хорошего вам дня, миссис Моррис.
Она вышла впереди него из комнаты и из дома.
Она не стала опираться на его руку, хотя он и предложил. Если ее тети наблюдали за ними из дома, им это должно было показаться весьма странным.
— Нет, — сказала она.
Он подумал, что она собирается добавить "спасибо", но она передумала и замолчала.
Ветер хлестал, вынуждая его придерживать шляпу. Он снял ее прежде, чем они ушли далеко.
— Вы поведете дорогой к ферме Ллевеллина? — спросил он. Он даже не пытался произнести валлийский звук "ll".
— Как хотите, — сказала она, свернув налево, дальше от моря к тропинке, сильно обросшей диким папоротником и едва ли заслуживающей название дороги.
Он заметил, что тропа так же резко поднималась вверх, как и дорога, которой он ехал предыдущим днем. Вся земля тянулась вверх к плоскогорью полуострова. Единственной равниной был широкий, извилистый отрезок берега, наверное, миль в пять длиной.
Он заметил, что она шла довольно длинным, размашистым шагом. Походка была грациозной, хотя совсем не характерной для благовоспитанной леди. Он не помнил, чтобы пять лет назад она двигалась таким образом. Тогда она ходила маленькими шагами, словно не имея в виду никакой конкретной цели.
Он понял, что она не собирается заводить с ним никакой беседы.
— Здесь мрачно, — сказал он. — Мили и мили пространства. И можно карабкаться на холмы почти в любом направлении, которое позаботишься выбрать. И ветер. Я предполагаю, что это неизбежно в такой близости к морю. Должно быть, это очень непривлекательное место для проживания.
— Тут вы не правы, — сказала она. — Это самое прекрасное на земле место для проживания.
Он посмотрел на ее профиль рядом с ним. Это прозвучало, как будто она не соглашалась с ним не просто из желания противоречить, а потому, что она имела в виду именно то, что сказала. Неужели кто-нибудь может находить это место прекрасным? Ти Маур, конечно, приятно расположен, и в деревне есть определенная живописность. Да, во всем крае есть строгая красота, допустил он. Но как место, чтобы прожить жизнь?
— Но здесь одиноко? — спросил он.
— Нет. Не мне.
Ее ответ был произнесен, возможно, слегка поспешно. Пока она говорила, над ними с жалобным криком пролетела одинокая чайка, заставив ее посмотреть вверх.
— Если вам одиноко, — сказала она, — вы должны вернуться в Лондон. Уже почти время Сезона. Там вы найдете всю желанную для вас компанию. Здесь вы не найдете никого, кто бы вам понравился.
— Нет, — сказал он, — не всю желанную для меня компанию. И здесь есть кто-то, кто мне нравится.
— Я ничего от вас не хочу, — сказала она. — Этим утром я ясно дала себя понять по этому вопросу. Вы здесь впустую тратите время.
Она все еще не смотрела на него, заметил он. Она смотрела прямо вперед и шла довольно быстро, задевая плащом папоротники, хотя подъем был крутой, и она запыхалась.
— Возможно, — сказал он. — Но это мое время, и я могу тратить его впустую. Я намерен пока остаться.
Ей больше нечего было сказать. И он тоже не мог ничего придумать. Он никогда не был силен в сердечных разговорах. С несколькими близкими друзьями мужского пола это еще было возможно, но с женщиной — никогда. И, несомненно, не с нею. Неразговорчивость, необходимость быть мужчиной и нести все бремя на собственных плечах были настолько в его крови, что и теперь он не нашел возможным высказать свое мнение. Годами ему давали понять, что именно это качество привлекало к нему множество женщин. Увы, леди Кэтрин была не из их числа…
Но ему уже слишком поздно меняться. Или он считал, что слишком поздно.
Она остановилась, когда тропинка резко свернула налево, и он совсем близко увидел здания фермы. Она повернулась и посмотрела вниз, и он сделал то же самое.
Он почти понял, почему она назвала это место самым прекрасным для жизни местом на земле.
— Да, — сказал он, — это прекрасно.
— Но и близко не столь прекрасно, как Гайд-парк или Воксхолл-Гарденз, — с сарказмом в голосе ответила она. Она не поверила ему, понял он. Она подумала, что он просто вежлив. Возможно, его тону недоставало убежденности.
Ветер рвал длинные пряди ее волос, выбившиеся из шпилек. Они лежали у нее на плечах, а одна длинная прядь развевалась поперек лица. Пока он наблюдал, она подняла руки и вытащила все шпильки, а затем встряхнула головой. Он сглотнул, наблюдая, как длинные светлые волосы, растрепанные, спутанные и прекрасные, струятся у нее за спиной.
Пять лет назад она никогда бы так не поступила. Пять лет назад она бы не отважилась даже выйти из дома без шляпки.
Плащ и платье облепили ее спереди.
— Кэтрин, — спокойно сказал он, — дайте меня шанс.
Она резко повернула голову и впервые посмотрела на него — посмотрела широко распахнутыми глазами, блестящими от слез. Возможно, их вызвал ветер. Потому что ее лицо определенно ничего не выражало.
— Шанс на что? — спросила она. В голосе слышался скептицизм.
Он пожал плечами. Как он мог выразить это словами?
— Убедить вас, что жизнь со мной не будет такой ужасной, как вы, по-видимому, считаете, — сказал он. — Дать вам шанс на собственный дом, брак и материнство.
— Я не хочу иметь с вами ничего общего, — сказала она. — Разве вы не видите, что у меня теперь другая жизнь? Что все случившееся кажется чем-то таким, что случилось не со мной, а с другим человеком? Что я не хочу никаких напоминаний об этом?
— Но у вас должны быть женские потребности, — сказал он. — И вы, конечно же, хотите детей?
Может быть ветер был причиной того, что две слезинки пролились и тоненькими струйками потекли по ее щекам.
— Нет, — сказала она. — Я счастлива тем, что есть. И если бы я даже нуждалась во всем этом, то не от вас.
— Но этого не может быть с кем-нибудь еще, — сказал он. — Я взял вашу девственность.
Он вдруг вспомнил, как все надеялся и надеялся, что его семя прорастет в ней. Как на протяжении недель ждал, что Лэмбтон вызовет его. Как он послал своих старых домоправителей в первую поездку в Уэльс через три месяца после того, как она была отправлена туда. Он помнил всю остроту разочарования, когда они возвратились и сообщили, что нет никаких признаков, что у нее будет ребенок. И он презирал себя за столь отчаянное желание нечестно заполучить ее.
— Вы не должны себя винить, — сказала она. — Это не было насилием. Той ночью я испытывала вожделение под стать вашему. И все это было моей ошибкой. Абсолютно все. Вы думаете, мне нравится напоминание обо всех этих низменных подробностях? И вы удивляетесь, что меня передергивает при виде вас?
Ее слова мучили его как тысяча дьяволов. Он сглотнул.
— Я ненавижу вас потому, что вы были свидетелем моих позора и глупости, — сказала она, — и потому, что все это время вы были правы. Я ненавижу вас потому, что я ненавижу себя такую, какой я тогда была. Теперь я другая. По крайней мере, мне хочется верить, что другая. И все-таки моя ненависть к вам такая же кровоточащая, как всегда. И хуже всего то, что я знаю, — вы этого не заслужили.
— Тогда позвольте мне все исправить, — сказал он. — Позвольте мне жениться на вас.
Она снова направила на него взгляд. Глаза снова до краев наполнились слезами.
— Вы не понимаете, не так ли? — сказала она. — В той прошлой жизни нет ничего, чем я могу восхищаться. Нет ничего, что я желаю заполучить обратно. У меня нет никакого желания возвращаться к чему-либо из этого.
— Вы были очень юной и неопытной, — сказал он. — А он — умелым соблазнителем. Вы должны научиться прощать себя.
— Я примирилась с собой, — сказала она, снова отведя взгляд от него и уставившись на пейзаж, развертывающийся внизу. — Вот здесь. Это место стало моим спасением. Я хочу, чтобы вы ушли. Пожалуйста. Если вы чувствуете, что должны мне что-то (хоть это и не так), — пожалуйста, уходите. Я не хочу вас в своей жизни.
Слова не могли быть более ясными. И все же, пока она говорила, и во время наступившей потом тишины, в ее голосе и на лице была неизбывная печаль. И ужасная печаль в его душе из-за окончательной утраты слабой надежды, поддерживающей его в течение пяти долгих лет.
Он потянулся одной рукой и обхватил ее подбородок. Она закрыла глаза и стояла очень спокойно. Подушечкой большого пальца он очень легко коснулся ее губ.
Он запоминал ее, ее вид, ощущение прохладной гладкости ее кожи, запах ее волос. Он задавался вопросом, как он будет жить теперь, когда совсем исчезла даже иллюзия надежды.
И тогда она отдернула голову.
— Вы всегда были абсолютно бесчувственным, — утратив над собой контроль, закричала она прерывающиеся от страсти голосом. — Для вас существовали только пристойность, долг и обязательства. Всегда, с первого дня, когда я вас встретила. Я все никак не могла понять вас, и я пришла к открытию, что там и понимать нечего. Вы всегда были холодны, как лед, и полностью лишены всех эмоций. Даже в своем вожделении. Я проснулась и обнаружила, что вас нет в моей постели, а на следующий день вы были так же сдержанны и так же бесстрастны, как всегда. А днем после этого вы предлагаете мне приличия, побуждаете меня к приличиям. И это продолжалось пять лет? Долг привел вас сюда даже после столь долгого времени? Той ночью и на следующее утро я нуждалась в утешении, но вы не способны были понять это. Я нуждалась в утешении ваших объятий, если не слов. Но вы ничего не предложили мне, ничего, из того что я хотела. Почему я должна принять ваше имя, если не было ничего иного? Я бы скорее умерла. — Она внезапно остановилась и перевела дрожащее дыхание. — Я бы скорее умерла, — хрипло повторила она.
Она приподняла подол платья и побежала вниз по тропинке, ставя ноги и поворачивая тело так, чтобы не мчаться безостановочно вниз.
Он сделал за ней несколько шагов, но затем остановился. Он наблюдал за нею, пока она не оказалась у подножия холма и повернула в направлении коттеджа тетушек. Он заметил, что прежде чем добраться до коттеджа, она замедлила шаг до прогулочного.
Он постоял на том же месте еще несколько минут, слабая и болезненная надежда снова оживала в нем.
И тетя Хэтти, и тетя Марта были в гостиной. Тетя Хэтти открыла дверь, когда Кейт, все еще задыхающаяся и ужасно растрепанная, вошла в дом. У нее не было другого выбора, кроме как зайти в гостиную. Она улыбнулась обеим теткам.
— Ветер, — сказала она, смеясь. — Нет никакого смысла расходовать время на волосы, не так ли?
— Возможно, тебе следует надевать шляпку, Кейт, — сказала тетя Хэтти. — Особенно, когда выходишь с джентльменом.
— Он удивительно красивый мужчина, дорогая Кейт, — сказала тетя Марта, — к тому же маркиз. Я с трудом верю, что маркиз мог прибыть сюда. Я заметила, что во время чая он ни на кого не смотрел, кроме как на тебя, и миссис Моррис после вашего ухода так же высказалась насчет этого.
— Со стороны миссис Моррис было очень мило зайти к нам, — неубедительно сказала Кейт.
Тетя Марта улыбалась и кивала.
— Возможно, он арендовал Ти Маур на несколько месяцев, на весну и лето. Я уверена, не будет ничего странного, если его восхищение тобой перерастет в tendre[3]. Это было бы великолепно. Твоя дорогая мама, упокой Бог ее душу...
— Этого не должно произойти, — твердо, но без недоброжелательности, сказала тетя Хэтти. — Он — джентльмен высшего света, Марта. Мы должны помнить, что репутация Кейт в высшем свете погублена.
Тетя Хэтти не из тех, кто смягчает выражения.
— Но это было так давно, — сказала тетя Марта, подбадривающе улыбаясь племяннице. — И я уверена, что все не так ужасно. Твой папа не посвятил нас в подробности, Кейт, моя любовь. Но, зная тебя...
— Если маркиз Эшендон станет проявлять к тебе особое внимание, — сказала тетя Хэтти, — ты должна выбрать одну из двух линий поведения, Кейт. Ты можешь расхолаживать его, или ты можешь рассказать ему полную правду. Ты не должна пытаться скрыть это от него.
— Но... — начала тетя Марта.
— Нет, — сказала тетя Хэтти, предостерегающе выставив руку. — Это единственная линия поведения, Кейт. Ты должна это понимать. Попытавшись скрыть правду, ты найдешь лишь разбитое сердце и унижение, только проявится это позже. Так или иначе, это выйдет наружу. Высший свет ничего не забывает. Твоя мама всегда говорила нам об этом. Они так и не забыли, что твой папа женился не на ровне. Они по-иному смотрели на нее, говорила она нам, у них была особая манера держать голову, манера улыбаться ей.
Кейт не знала этого о своей матери.
— Возможно, — сказала она, — пришло время, чтобы вы узнали кое-что из случившегося.
— Мы никогда бы не стали ничего выведывать, Кейт, — сказала тетя Хэтти.
— Мы любим тебя такой, какая ты есть, дорогая, — сказала тетя Марта. — Для нас действительно не имеет значения, что ты сделала, и что заставило твоего папу отправить тебя к нам. Ради нас самих мы довольны, что он так сделал.
Обычно Кейт не была лейкой. Но уже второй раз за день она почувствовала, как слезы хлынули у нее из ее глаз.
— И я благословляю день, когда он наказал меня, отправив к вам, — сказала она. — Я была и раньше знакома с маркизом Эшендоном.
Они обе с некоторым удивлением посмотрели на нее.
— Я была довольно неблагоразумной, поощряя офицера на половинном жаловании[4], чьи амбиции состояли только в том, чтобы жениться на состоянии, — сказала она. — Я была юной и очень глупой, а еще больше своевольной, и когда папа и Эрнест с Элджи запретили мне любые отношения с ним, а маркиз Эшендон предостерег меня против него, я тем более стала флиртовать с ним. Я упивалась чувством власти над ним. Потом я... я тайно сбежала с ним. — Она не чувствовала в себе склонности сообщить им что-либо помимо официальной версии случившегося. Правда была уж слишком стыдной. — К тому времени, когда маркиз Эшендон настиг нас, мы провели два дня на пути в Шотландию. Он откупился от моего верного офицера, а затем отвез меня обратно в Лондон. Мы были вместе два дня и две ночи, и, конечно, мы были замечены вместе. Он сделал мне предложение в день после возвращения. Я не могла его принять.
— О, моя дорогая, — прервала последовавшее молчание тетя Марта, сцепив руки на груди в характерном жесте. — Но почему? Он так красив. И он, должно быть, нежно любил тебя.
— Нет, — сказала Кейт. — У него вообще нет никаких чувств. Он просто сделал то, что правильно, то, за что я должна его чтить. Я могу только ненавидеть его.
— Ненависть, Кейт, — сказала тетя Хэтти, — это грех.
— Но до чего странное совпадение, — сказала тетя Марта, — что он арендовал Ти Маур, дорогая Кейт, когда ты живешь так близко.
— О, тетя Марта, — сказала Кейт, — это никакое не совпадение. Он прибыл сюда преднамеренно. Он весь такой благородный и исполненный сознания долга человек, что все еще думает, что имеет обязательства передо мной. Он прибыл, чтобы снова убеждать меня выйти за него замуж. Я встретилась с ним этим утром в лесу, когда нарушила его границу владений. А днем он подстроил, чтобы я погуляла с ним.
— У меня создается впечатление, что он постоянен в своем расположении к тебе, Кейт, — сказала тетя Хэтти. — И мне кажется, что он не заслуживает твоей ненависти.
— О, Кейт, — сказала тетя Марта, — это романтичнее, чем любая книга. На протяжении пяти лет в его сердце пылало пламя любви к тебе он и теперь он, рыцарь в сияющих доспехах, прибыл, чтобы увезти тебя в свой замок. Наша дорогая Кейт — маркиза. И он так потрясающе красив. Я всегда имела слабость к высоким темноволосым мужчинам. И синим глазам.
— У него нет чувств, — снова сказала Кейт, — и нет никакой романтики. Совсем недавно я сказала ему, что я бы предпочла умереть, чем выйти за него. Я больше его не увижу. Если он придет в дом, вы обе должны ему сказать, что я вышла или больна, или... или что захотите. Я умоляла его убраться отсюда, но я не уверена, что он уедет.
— Если он останется после того, что ты ему наговорила, Кейт, — сказала тетя Хэтти, — я еще больше укреплюсь во мнении о постоянстве его чувств.
— О, Кейт, дорогая, — сказала тетя Марта. — Эти синие глаза так прекрасны. В них нет даже намека на серый, как это частенько бывает в глазах, которые принято называть синими. Они такие же синие, как небо в летний день.