Помоги проекту - поделись книгой:
А. Сахаров (редактор)
НИКОЛАЙ II (Том I)
НИКОЛАЙ II – ныне благополучно царствующий император и самодержец всероссийский, старший сын императора Александра III и государыни императрицы Марии Фёдоровны, родился 6 мая 1868 г. в Царском Селе.
Воспитание и образование его величества велось под личным руководством его августейших родителей, а в 1877 г. ближайшее заведование учебными его занятиями было поручено ген.-адъютанту Г. Г. Даниловичу. Учебные занятия были распределены на двенадцать лет, причём первые восемь лет были посвящены предметам гимназического курса, с заменой классических языков элементарными основами минералогии, ботаники, зоологии, анатомии и физиологии; кроме того, прибавлено преподавание английского языка и расширено, по сравнению с гимназическим курсом, изучение политической истории, русской литературы, французского и немецкого языков.
Последние четыре года в общем плане учебных занятий наследника цесаревича были предназначены для курса высших наук, но сложность программы привела к необходимости продолжения занятий ещё на один год.
Курс высших наук направлен был к достижению двух целей: изучению с достаточною подробностью военного дела и основательному ознакомлению с главнейшими началами юридических и экономических наук, необходимыми для государственного деятеля.
Преподавателями наследника цесаревича по второму отделу высшего курса были: И. Л. Янышев (по каноническому праву в связи с историей церкви, главнейшим отделам богословия и истории религий), Н. Х. Бунге (по статистике, политической экономии и финансовому праву), К. П. Победоносцев (по энциклопедии законоведения, государственному, гражданскому и уголовному праву), М. Н. Капустин (по международному праву), Е. Е. Замысловский (по политической истории); сверх того Н. Н. Бекетов преподавал химию. Преподавателями по отделу военных наук состояли: Н. Н. Обручев (по военной статистике), М. И. Драгомиров (по боевой подготовке войск), Г. А. Леер (по стратегии и военной истории), Н. А. Демьяненко (по артиллерии), П. Л. Лобко (по военной администрации), О. Э. Штубендорф (по геодезии и топографии), Н. К. Гудима-Левкович (по тактике), Ц. А. Кюи (по фортификации), А. К. Пузыревский (по истории военного искусства).
Для усвоения строевой службы и ознакомления с войсковым бытом наследник цесаревич провёл два лагерных сбора в рядах лейб-гвардии Преображенского полка, исполняя обязанности сперва субалтерн-офицера[1], а потом ротного командира, после чего два летних сезона посвятил кавалерийской службе в рядах лейб-гвардейского гусарского его величества полка в качестве взводного офицера и эскадронного командира; наконец, один лагерный сбор состоял в рядах артиллерии и до самого восшествия на престол командовал, в чине полковника, первым батальоном лейб-гвардейского Преображенского полка.
Для практического ознакомления с вопросами гражданского управления наследник цесаревич с 6 мая 1889 г. участвовал в занятиях Государственного совета и комитета министров. Наконец, в план образовательной программы входило и ознакомление на месте с различными областями России, для чего наследник цесаревич сопровождал своего августейшего родителя в многочисленных поездках его по России.
В октябре 1890 г. наследник цесаревич предпринял путешествие на Дальний Восток, направившись через Вену, Триест, Грецию и Египет в Индию, Китай и Японию и практически ознакомившись на пути с трудностями военно-морского дела. В Китае августейший путешественник совершил экскурсию по реке Янь-Цзы до Хань-Коу, где сосредоточены русские чайные фактории. В Японии наследник цесаревич посетил г. Отсу, где 23 апреля 1891 г. некий фанатик Санзо Цуда, находившийся в числе полицейских, совершил покушение на жизнь его высочества, нанесши ему удар саблей в голову; злоумышленник собирался повторить удар, но был сбит с ног греческим королевичем Георгом, К счастью, рана оказалась неопасною.
Обратный путь наследник цесаревич совершил сухим путём, прорезав всю Сибирь и положив начало осуществлению великого предприятия, долженствующего органически связать её с европейской частью империи. Во Владивостоке его высочество присутствовал при открытии работ Сибирской железной дороги и собственноручно свёз на полотно её тачку земли. При его высочестве состоялись во Владивостоке закладка дока и памятника адмиралу Невельскому, а в Хабаровске – открытие памятника Муравьёву-Амурскому.
Посещение Сибири наследником цесаревичем император Александр III ознаменовал изданием именного указа от 17 апреля 1891 г., смягчившего и сократившего наказания, отбываемые в Сибири.
В начале августа того же года наследник цесаревич благополучно закончил своё путешествие, продолжавшееся более 9 месяцев (с 23 октября 1890 г. по 4 августа 1891 г.), на протяжении почти 35 000 вёрст. В конце того же года наследник цесаревич призван был к председательствованию в особом комитете по доставлению помощи населению губерний, пострадавших от неурожая; комитет этот действовал до 5 марта 1893 г., собрав пожертвования свыше 13 миллионов рублей. В 1892 г. наследник цесаревич назначен был председателем комитета Сибирской железной дороги, председательство в котором оставил за собою и по восшествии своём на престол.
В апреле 1894 г. наследник цесаревич был помолвлен с принцессою Гессенскою (род. 25 мая 1872 г.), дочерью великого герцога Гессенского, внучкою английской королевы Виктории и сестрою ныне царствующего великого герцога Гессен-Дармштадтского, Эрнеста-Людвига. Высоконаречённая невеста, принявшая, по присоединении к православной церкви (21 октября 1894 г.), имя Александры Фёдоровны, прибыла в Россию за полторы недели до кончины императора Александра III (ум. 20 октября 1894 г.). Манифест о восшествии на престол государя императора Николая Александровича (20 октября 1894 г.), выражая беспредельность сыновней его скорби о невознаградимой утрате, вместе с тем возвестил, что отныне он, проникшись заветами усопшего родителя своего, приемлет «священный обет пред Лицом Всевышнего всегда иметь единою целью мирное преуспеяние, могущество и славу дорогой России и устроение счастья всех Его верноподданных».
Соответствующая циркулярная нота разослана была представителям России при иностранных дворах 28 октября 1894 г. В ноте этой было заявлено, что его величество, одушевлённый «твёрдою решимостью всецело приять на Себя высокую задачу, которую предначертал Себе незабвенный возлюбленный Его Родитель Император Александр III, посвятить все Свои заботы развитию внутреннего благосостояния России и ни в чём не уклониться от вполне миролюбивой, твёрдой и прямодушной политики, столь мощно содействовавшей всеобщему успокоению, причём Россия будет по-прежнему усматривать в уважении права и законного порядка наилучший залог безопасности государств».
Разрешив открыть по всей России подписку на сооружение памятника императору Александру III в Москве, государь император указом от 13 апреля 1895 г. учредил в Санкт-Петербурге «Русский музей императора Александра III», в котором предполагается сосредоточить выдающиеся произведения русской живописи и ваяния и этнографические и исторические коллекции; между последними видное место будет отведено всему касающемуся жизни и трудов в Бозе почившего государя, которому принадлежит и идея национального музея. Указом 25 февраля 1896 г. установлена «в память незабвенного Царя-Миротворца» серебряная медаль, для ношения на груди, на Александровской ленте, священнослужителями и классными чинами всех ведомств, состоявшими на действительной службе в минувшее царствование.
14 ноября 1894 г. состоялось бракосочетание государя императора с великою княжною Александрою Фёдоровною, ознаменованное милостивым манифестом. 17 января 1895 г. состоялся высочайший приём депутаций от дворянства, земств, городов и казачьих войск, прибывших в Санкт-Петербург для принесения поздравлений по случаю бракосочетания их величеств. Выразив уверенность в искренности верноподданнических чувств, заявляемых представителями всех сословий, государь император обратился к ним со следующими словами: «Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления; пусть все знают, что Я, посвящая все Свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твёрдо и неуклонно, как охранял его Мой незабвенный покойный Родитель».
14 мая 1896 г. состоялось священное коронование государя императора и государыни императрицы Александры Фёдоровны. Этот высокоторжественный день ознаменован всемилостивейшим манифестом и многими другими милостями, особенно военному ведомству, в видах воспособления которому повелено было, между прочим, отпускать ежегодно 120 000 рублей эмеритальной кассе военно-сухопутного ведомства, впредь до утверждения нового её устава; 3 миллиона рублей было даровано на улучшение приварочного довольствия нижних чинов.
Оба милостивых манифеста государя императора Николая Александровича, сверх обычных в подобного рода актах облегчения податных недоимок и смягчения наказаний за преступления, даровали ещё особые льготы, вызванные «современным неблагоприятным положением земледелия, дающего средства к существованию большей части населения Империи». Манифестом 14 ноября 1894 г. понижены проценты для заёмщиков крестьянского банка до четырёх с половиной процентов, а для заёмщиков дворянского банка – до четырёх процентов; сверх того, заёмщикам особого отдела дворянского банка дарованы льготы, которые потребуют восполнения из государственных средств в размере 848 000 рублей в год в течение 48 лет или единовременно – 18 с половиной миллионов, а в пользу крестьянского банка повелено отчислять ежегодно некоторую часть поступающих с крестьян выкупных платежей, пока собственный капитал банка не достигнет 50 миллионов рублей. Милостивым манифестом 14 мая уменьшен наполовину, в течение 10 лет, начиная с 1896 г., государственный поземельный налог (и аналогичные сборы в губерниях Царства Польского), что составит за всё это время более 85 миллионов рублей. К коронационным торжествам государь император повелел призвать в Москву сословных и других представителей Российской империи. К собранным в Москве волостным старшинам государь император изволил обратиться со следующими словами: «…Заботы о благе вашем так же близки Моему сердцу, как они были близки Деду Моему и незабвенному дорогому Родителю. Помните слова, сказанные Им здесь волостным старшинам при венчании Его на царство[2]. Я хочу, чтобы эти слова всегда служили Вам твёрдым руководством…» Вслед за тем государь император изволил сказать, обращаясь к представителям дворянства: «…Не сомневаюсь в том, что дворянство всегда будет, как оно и было, опорою Престола, и искренно ценю полезное и бескорыстное участие дворянства в местных делах. Мне известно трудное время, переживаемое поместным дворянством. Будьте спокойны. Я не забуду его нужд в Моих заботах о преуспеянии Нашего дорогого отечества».
Вскоре после коронации их величества, посетив всероссийскую художественную промышленную выставку в Нижнем Новгороде, предприняли (август 1896 г.) поездку по Европе. После посещения австрийской императорской четы в Вене и возвращения на короткое время в Россию, для присутсвования при освящении в Киеве собора Св. Владимира, произошло свидание с германским императором в Бреславле, которое носило преимущественно военный характер. Англию государь и государыня посетили как частные лица, прогостив некоторое время у родственницы своей, королевы Виктории, в её шотландском уединении. Затем последовало пребывание во Франции (так называемая «русская неделя», с 5 по 10 октября нового стиля). Единственное крупное республиканское государство Европы, прежде одинокое среди монархических великих держав, впервые принимало у себя могущественного венценосца. Посещение государем и государынею Франции, обращённое в одинаковой степени к её флоту (в Шербурге), к её армии (в Шалоне) и ко всей нации (в Париже и Версале), закрепило узы франко-русской дружбы и обеспечило за Францией равноправность с главнейшими монархическими державами в Европе, без ущерба для её учреждений.
Первые два с половиной года царствования государя императора Николая Александровича ознаменовались в области иностранной политики событиями первостепенной важности. Разгром Японией Китая и предварительные условия мира, которые вынужден был принять Китай в апреле 1895 г., грозили утверждением Японии на материке Азии и приобретением ею преобладающего положения относительно Кореи и Китая, что нарушило бы интересы других держав, имеющих политические и торговые связи с Китаем.
Чтобы предупредить эти нежелательные последствия и обеспечить мир на восточной окраине Азии, Россия, поддержанная Германией и Францией, побудила Японию отказаться от присоединения к своим владениям полуострова Лао-Тонга, приняв на себя вместе с тем устройство и гарантию китайского займа в 16 млн. фунтов стерлингов, заключённого для уплаты Японии военной контрибуции. Упрочившееся благодаря этому влияние России в Китае содействовало тому, что китайское правительство 27 августа 1896 г. предоставило вновь учреждённому русско-китайскому банку концессию на постройку и эксплуатацию Китайской Восточной железной дороги, которая, пересекая Маньчжурию, должна связать по кратчайшему направлению Забайкальскую дорогу с Южно-Уссурийскою и, включённая в Сибирскую магистраль, сократить длину последней на 514 вёрст. Китайская Восточная железная дорога, состоя в главном ведении нашего министерства финансов, гарантирована русским правительством.
Не пострадали и отношения России к Японии. В видах лучшего упрочения последних Россией в 1896 г. заключена с Японией конвенция, определяющая права обеих сторон в Корее. С Японией 27 мая 1895 г. заключён также договор о торговле и мореплавании, вступающий, впрочем, в силу не ранее как через четыре года со дня его подписания.
В 1895 г. впервые прибыло в Россию посольство из Абиссинии, а вслед за тем наш Красный Крест снарядил туда экспедицию для оказания помощи пострадавшим в войне с итальянцами. В 1896 г. возобновились дружественные отношения России к болгарам: принц Фердинанд, по поводу своего решения присоединить своего наследника, двухлетнего принца Бориса, к православной церкви, обратился к государю императору с письмом, на которое получил благосклонный ответ. Официальные дипломатические сношения России с Болгарией восстановлены; принц Фердинанд утверждён великими державами в звании болгарского князя и генерал-губернатора Восточной Румелии. Наконец, в восточном вопросе, обострившемся за последние два-три года вследствие избиений армян, восстания на Крите и высадки на острове греческих войск, объявивших о присоединении его к Греции, Россия играет выдающуюся роль, положив в основу своей политики принцип целости Оттоманской империи.
Разразившаяся в Индии в конце 1896 г. эпидемия чумы побудила наше правительство своевременно принять на азиатской границе обширные предохранительные меры против заноса заразы. Для общего руководительства этим делом образована, в феврале 1897 г., под председательством принца Александра Петровича Ольденбургского специальная комиссия, снабжённая широкими полномочиями.
В области внутренней политики первые годы царствования государя императора Николая Александровича также ознаменованы несколькими важными мероприятиями. Долго стоявший на очереди вопрос о всеобщей народной переписи был наконец разрешён законом 5 июня 1895 г., а сама перепись произведена 28 января 1897 г. Министерство финансов приступило к осуществлению выработанного ещё в 1887 г. проекта денежной реформы, направленного к восстановлению металлического обращения. В этих видах законами 8 мая и 6 ноября 1895 г. дозволено было заключение сделок на золото и допущен взнос золотой монеты во все правительственные кассы, причём установлен курс этой монеты в соотношении: 1 рубль золотом равняется 1 рублю 50 копейкам кредита.
В 1896 г. заключён 3-процентный внешний заём на 100 миллионов рублей нарицательных, выручка которого, увеличенная из свободной наличности государственного казначейства до 100 миллионов рублей действительных, предназначена на погашение части беспроцентного долга государственного казначейства государственному банку по выпуску кредитных билетов. В силу закона 3 января 1897 г. золотая монета будет чеканиться впредь тех же веса и пробы, как и до сих пор, но будет иметь надпись «15 рублей» (вместо 10 рублей) на империалах и «7 рублей 50 копеек» (вместо 5 рублей на полуимпериалах), для обмена их на кредитные рубль за рубль. Для завершения денежной реформы остаётся лишь ввести обязательный размен кредитных билетов на золотую монету.
Законом 15 мая 1895 г. размер казённой пошлины с застрахования имуществ понижен на одну треть, а пошлины со страхований капиталов и доходов отменены совершенно, что облегчило плательщиков более чем на 2 миллиона рублей в год. Весьма значительно понижены пошлины новым пробирным уставом 11 марта 1896 года, существенно изменившим организацию пробирного дела в России, и новым уставом о привилегиях на изобретения, видоизменившим прежние условия эксплуатации изобретений к выгоде самих изобретателей и развития промышленной техники.
По закону 1 июня 1895 г. земские учреждения 34 земских губерний и земские сборы 14 губерний, в которых не введены земские учреждения, освобождены от возмещения казне расходов на содержание мировых, административно-судебных и по крестьянским делам учреждений и губернских статистических комитетов, с обращением освободившихся сумм (в общем – более 8,3 миллиона рублей в год) на образование особого по каждой губернии специального капитала, расходуемого на улучшение дорожной части.
Законом 13 мая 1896 г. установлены значительные облегчения по взиманию с крестьян выкупных платежей, которые могут быть пересрочены на новые сроки – с понижением текущего процента до 4 вместо 5 и 4,17 процента, а частью даже отсрочены без начисления. Новым уставом крестьянского банка, высочайше утверждённым 27 ноября 1895 г., расширяется и территория действий банка, и крут лиц, могущих пользоваться его услугами (кроме крестьян сюда отнесены и мещане, постоянно проживающие в селениях и занимающиеся земледелием), и круг операций, им совершаемых (кроме ссуд на покупку земель банку предоставлено выдавать ссуды и под залог земли, уже приобретённой крестьянами, для погашения лежащих на ней долгов, а равно покупать земли за собственный счёт, для перепродажи их крестьянам).
Мерою, благоприятною для крестьянского землепользования, является и закон 16 июня 1895 г., распространяющий на товарищества из местных крестьян льготы по арендованию казённых земель, установленные в 1884 г. для сельских обществ. Закон 23 мая 1896 г. о поземельном устройстве сельского населения Сибири, распространяющийся пока лишь на губернии Тобольскую, Томскую, Енисейскую и Иркутскую, должен привести к установлению границ существующего в Сибири крестьянского землепользования и этим самым способствовать выяснению участков, могущих быть отведёнными для переселенцев.
В видах урегулирования переселенческого движения образовано, 2 декабря 1896 г., в составе министерства внутренних дел особое временное переселенческое управление. Закон 10 апреля 1895 г. отменил пошлины с безмездного перехода сельской земельной собственности от одного супруга к другому и к родственникам по прямой линии и установил льготное для некоторых случаев исчисление крепостных пошлин; уменьшение вследствие этого закона ежегодного дохода казны определяется приблизительно в 3 миллиона рублей в год.
Стремление помочь землевладельцам выразилось во временных правилах 6 мая 1896 г., которыми сделан у нас первый опыт организации мелиорационного кредита. К ограждению интересов рабочих направлены закон 20 февраля 1895 г. о найме на золотые и платиновые промыслы и закон 6 мая 1896 г., распространяющий ещё на 8 губерний действие положений фабричного законодательства. Указом 17 июля 1896 г. отменён 1/4 процент судоходный сбор с ценности грузов и товаров, отправляемых по водным путям; взимание этого сбора, доставлявшего казне около 800 тысяч рублей в год, стесняло свободное развитие товарного движения по внутренним водным сообщениям.
Важными актами экономического законодательства являются также: дальнейшее и притом весьма широкое распространение казённой винной монополии, в связи с чем отменено в 1896 г. пропинационное право в юго-западных губерниях и Царства Польского; правительственная нормировка свёклосахарного производства, в силу закона 20 ноября 1895 г.; возложение с 1 января 1897 г. на казначейства тех городов, где нет учреждений государственного банка, производства простейших банковских операций; положение 1 июня 1895 г. об учреждениях мелкого кредита, расширившее круг их деятельности и вызвавшее издание в 1896 г. образцовых уставов ссудо-сберегательных и кредитных товариществ; ряд мероприятий по образованию профессиональному (положение о коммерческих училищах 15 апреля 1896 г., учреждение инженерного училища министерства путей сообщения в Москве, технологического института в Томске и ряда низших технических и ремесленных школ). В области образования выдаются также учреждение в 1895 г. женского медицинского института в Санкт-Петербурге и ассигнование свыше 3 миллионов рублей в год на церковно-приходские школы и школы грамоты.
В сфере общего законодательства обращает на себя внимание состоявшееся по всеподданнейшему докладу министра внутренних дел высочайшее повеление от 7 декабря 1895 г., которым полномочия, предоставляемые администрации положением об усиленной охране, распространены и на лиц порочного поведения, опасных для общественного спокойствия.
В области судебной крупными мероприятиями являются: присоединение в декабре 1895 г. тюремного ведомства к составу министерства юстиции; закон 29 января 1896 г. об учреждении окружного суда для Архангельской губернии, до тех пор имевшей лишь мировые судебные установления; закон 13 мая 1896 г. о введении судебных уставов в Сибири. В 1896 г. высочайше утверждённым мнением Государственного совета поставлен на очередь вопрос о распространении положения о земских учреждениях на неземские губернии. Близятся к концу: издание нового уголовного уложения, пересмотр положения о крестьянах, пересмотр судебных уставов императора Александра II. Недоведение до конца последней работы не останавливает разработки вопроса о расширении района деятельности суда присяжных, для чего в 1896 – 1897 гг. учреждены местные комиссии в губерниях Астраханской, Олонецкой и Оренбургской; введение суда присяжных в западных губерниях Сибири признано также только вопросом времени.
Одним из первых актов государя императора Николая Александровича был именной указ от 13 января 1895 г., которым повелено ежегодно отпускать из государственного казначейства 50 000 рублей для оказания помощи нуждающимся учёным, писателям и публицистам, а равно их вдовам и сиротам. Заведование этим делом возложено на постоянную комиссию при Академии наук. Пробел в системе нашей общественной благотворительности восполнен высочайше утверждённым 1 сентября 1895 г. положением о попечительстве над домами трудолюбия и работными домами, поставленном под августейшее покровительство государыни императрицы Александры Фёдоровны.
И. Сургучёв
ДЕТСТВО ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II
ПОВЕСТЬ
A tous les coeurs bien nes que la patrie est chere!
Voltaire «Tancrede», acte III. [3]
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Дело обстояло так: в 1939 году я проводил лето B Жуан-ле-Пэн[4]. Лето было необыкновенно весёлое и шумное. Пир жизни шёл горой. И однажды, как мане-факел-перес, прозвучал из радио хриплый голос Даладье[5]: «Вив ля Франс». Франция объявила войну Германии[6]. И в течение двух суток вся Французская Ривьера[7] опустела: весёлый народ устремился под родные крыши. «Замолкли серенады, и ставни заперты». Осталась одна природа – и тут я понял, до чего она, со своей красой вечной, равнодушна ко всему человеческому. Синее море плещется тихо, небо сияет безоблачным шёлком – и тишина, тишина… Сосновый дух пинеды стал как будто сильнее, в воде как будто прибавилось соли и в солнце стало меньше жестокости. Я с наслаждением прогуливался по набережной и вдруг однажды слышу жалобный кошачий крик. И вижу: на ступеньках заколоченной виллы сидят кошка с котёнком и плачут от голода. Я пошёл в мясную, купил нарезанный мелко бифштекс и бросил голодающим. Тотчас же из-за кустов выскочил ещё один котёнок, и начался суп-попюлэр. И после этого я начал приносить им еду каждый день. Они знали час и ждали. Однажды ко мне подошла какая-то пожилая женщина, явно английского типа, и утвердительно сказала:
– Вы – русский.
– Почему вы думаете, мадам? – спросил я.
– Потому что только англичане и русские кормят несчастных зверьков.
Начался обычный разговор только что познакомившихся людей, и вдруг она спросила:
– А вы знаете полковника Олленгрэна?
Я ответил, что не имею удовольствия.
– А он ваш соотечественник: не желаете ли познакомиться?
– Очень охотно, мадам.
И на другой день она пришла с высоким, сухим, первоклассной офицерской выправки, улыбающимся стариком.
Присели на заборчик, закурили, и начался учтивый петербургский салонный разговор – из тех разговоров, которые включают в себя все знаки препинания, кроме восклицательного.
И, прощаясь, Олленгрэн вдруг сказал, вздохнув:
И по берегу Средиземного латинского моря вдруг пронеслась великая северная тень, и до сих пор неравнодушная к «человеческому».
Коты приносят удачу: началось интересное знакомство, и в результате – вот эта книга.
Спустя долгое время я понял, почему Олленгрэн вдруг, и так выразительно, процитировал Пушкина: это был музыкальный ключ к человеку.
И.С.
ДОМИК В КОЛОМНЕ
Отец мой, капитан Константин Петрович, умер от скоротечной чахотки в 1872 году, оставив после себя молодую вдову с четырьмя детьми, сто рублей годовой пенсии и собственный маленький домик в Коломне, по Псковской улице, № 28. Матери моей, Александре Петровне, было в то время около тридцати восьми лет, старшему брату Петру – двенадцать и мне, «Вениаминчику» – около пяти.
Не имея в день на пять душ даже полных тридцати копеек, мы начали влачить существование в полном смысле голодное и холодное, хотя и в «собственном» доме. Мать по утрам куда-то и с какими-то узелками бегала – не то в ломбард, не то на толкучку, и тем «люди были живы».
Я лично, по молодости лет, тягот жизненных не ощущал и в полной свободе, предоставленной нам обстоятельствами и далёкой, совершенно в те времена провинциальной и патриархальной Коломной, наслаждался улицей, вознёй в пыли или снегу, боями, закадычной дружбой с соседскими мальчуганами, голубятней и бесконечной беготнёй взапуски. К семи годам из меня выработался тот тип уличного мальчишки, которых в Париже зовут «гамэн».
Когда узелки материнские кончились, надо было что-то предпринимать. Начальницей Коломенской женской гимназии была в ту пору Н. А. Нейдгардт, подруга матери по Екатерининскому институту, который, кстати сказать, мать окончила «с шифром»[9].
Госпожа Нейдгардт приняла свою бывшую товарку ласково, вошла в её положение и предоставила ей должность классной дамы в четвёртом классе вверенной ей гимназии, с жалованьем в тридцать рублей в месяц. Вместе с восемью рублями пенсии уже можно было не только существовать, но и нанять прислугу.
Взяли какую-то Аннушку, тихую, монашеского склада девицу, с которой мать прожила почти до конца своей жизни. Аннушка была не только кухаркой за повара, как печатали в газетных объявлениях, но и полноправным членом семьи. Под конец своей жизни она ушла в иоаннитки[10]. Вспоминаю её с благодарностью. Она давала нам полную волю, и мы, детвора, а в особенности я, когда мать уходила в гимназию, целыми днями «гойкали» по Коломне.
Бабки[11], свинчатки[12], лапта, чужие сады и огороды – всё манило и радовало нас. К концу 1875 года мне уже было около восьми, – помню себя с длинными льняными волосами: мои родоначальники были шведы. И хотя Швеция – страна северная, славящаяся спокойным, чинным и патриархальным характером своих граждан, но во мне, благодаря, вероятно, смешению кровей, было много совершенно не северного петушиного задора. И в то интересное время, о котором я собираюсь рассказать, моей главной заботой было – добиться звания «первого силача» на Псковской улице. Звание же это, как известно в мальчишеских кругах всего земного шара, вырабатывается в неустанных боях и подвигах, близких к воинским. И потому синяки и фонари были, к ужасу моей матери, постоянными знаками моих отличий. Одно время мне даже казалось, что у меня сломано то знаменитое ребро, которое у мальчишек считается девятым: от женской половины нашего дома я это, разумеется, скрывал, но перед братьями по-старосолдатски охал, врал, что дух не проходит через горло, кряхтел, и для исцеления они натирали меня бобковой мазью[13]: первое, что было отыскано в чулане. От синяков мы лечились кубебой[14], запасы которой охранялись, как золотые слитки.
Так шло до несчастной (с нашей детской точки зрения) весны 1875 года.
В один из каких-то северно-прекрасных майских дней выпускаемые классы женских гимназий ведомства императрицы Марии должны были представляться в Зимнем дворце своей покровительнице и попечительнице императрице Марии Александровне. В Коломенской гимназии оказался выпускным как раз тот класс, который «вела» моя мать. Вместе с начальницей на приёме в Зимнем дворце должна была присутствовать и «ведущая» классная дама.
Как сейчас помню мою мать в то майское торжественное утро, в каком-то необычайном и совершенно мне неизвестном синем платье (было «для случая» позаимствовано у г-жи Нейдгардт), с завитыми волосами, с институтским шифром на плече, – мать казалась мне красавицей нездешних стран. Она очень волновалась и всё натягивала перчатки, чтобы на пальцах не было пустых концов. Уходя из дому, долго молилась, чтобы Бог пронёс страшный смотр. Мы знали, что мать поехала в какой-то странный зимний дворец (почему зимний, когда снега нет), в котором какая-то страшная государыня будет смотреть на мать, а мать будет трепетать, как птичка… И поэтому, когда Аннушка понеслась в церковь ставить свечу, мы увязались за ней и долго стучали лбами о каменный пол…
Незадолго до возвращения матери наш дом наполнился её сослуживцами по гимназии, и не успела мать вернуться, как её со всех сторон засыпали вопросами:
– Что? Как? Была ли милостива государыня? И какое платье было на государыне? И что она сказала? И как горели её бриллианты? И целовала ли мать её ручку? И правда ли, что говорят, будто у неё жёлтый цвет лица и круги под глазами?
Мать, не успевшая снять платье, рассказывала, сияла от счастья… Из кухни пахло пирогом с мясом и куропатками, накрыли длинной скатертью два стола, все сели за стол и пили белое елисеевское вино, вспрыскивая первый материнский «выпуск».
– Вдруг около меня появилась какая-то маленькая дамочка, очень хорошенькая, с сияющими, как звёзды, глазами. Ну прямо звёзды! Смотрит на меня, на мой шифр и спрашивает по-русски, с акцентом: «Какой это у вас шифр?» Я сказала, что екатерининский. «А как фамилия?» Отвечаю: «Олленгрэн». – «Но это ведь шведская фамилия?» – «Да, мой муж шведского происхождения». Вынула записную книжечку и золотым карандашиком что-то отметила. И потом только, от других, узнала, что это – великая княгиня, наследница цесаревна, Мария Феодоровна[15]! Но какая хорошенькая! И какая простенькая! Прямо влюбилась в неё с первого взгляда!
Выпили за здоровье наследницы.
Пирог быстро съели, вино до последней капли выпили, потом все разошлись, и мать часа полтора утюжила синее платье и потом, вместе с Аннушкой, понесла его к Нейдгардтихе, как говорила Аннушка.
Мы слизали со всех блюдец последний сок от мороженого и, счастливые, пахнущие густым молоком, начали лето и оглянуться не успели, как зима прикатила в глаза.
И снова – учебный год! И снова, с раннего утра, мамочка – в гимназии! И снова – свобода, но уже осенняя: со множеством соседских яблок, подсолнухов, рябины и медовых сот.
Однажды, после занятий, возвращается сама не своя, лица нет, и рассказывает Аннушке:
– Ничего понять не могу. Сегодня приезжает в гимназию принц Ольденбургский[16], вызывает меня в кабинет начальницы и производит допрос. Кто вы, что вы, откуда, почему… Так напугал, что со страху забыла свою девичью фамилию. И только потом вспомнила, говорю: «Оконишникова, дочь адмирала, Георгиевского кавалера»… И спрашиваю: «Зачем всё это, ваше высочество?» Он разводит руками, записывает и говорит: «Ничего, дорогая, не знаю. Получил бумагу от Министерства двора, должен выполнить».
Принц Ольденбургский носил в то время чин, довольно неуклюже выражаемый: «Главноуправляющий женскими гимназиями ведомства императрицы Марии и Царскосельской».
Принц уехал, всё мало-помалу успокоилось, и вдруг, спустя ровно полтора месяца, у крыльца нашего домика в Коломне останавливается придворная карета. Придворный лакей в пелерине с орлами слезает с козел и спрашивает Александру Петровну Олленгрэн.
Было воскресенье, мать оставалась дома.
– Это я Олленгрэн, – ответила она.
И важным тоном, каким говорят слуги в старинных мелодрамах, лакей сказал:
– Вам письмо. Из Аничкова дворца.
И подал большой глянцевитый твёрдый пакет.
– Ответ можете дать словесный, – добавил строго лакей, поджал губы и, сделав бесстрастное лицо, стал осматривать потолок.
Мать не знала, что ей делать с конвертом: разорвать? Страшно: стоит штемпель: «Аничков дворец»[17]. Почтительно разрезать? Нет поблизости ни ножниц, ни ножа… А нужно спешить: лакей – с орлами, его не вот-то задерживать можно… Вскрыла шпилькой.
На твёрдой, слоновой бумаге какая-то неизвестная дама, по имени М. П. Флотова[18], писала матери, чтобы она немедленно в присланной карете приехала по очень важному делу в Аничков дворец. Если не может приехать сегодня, то за ней будет прислана карета в будущее воскресенье, ровно в двенадцать с половиной часов дня.
У матери затряслись руки, губы, и она еле могла выговорить:
– Буду в следующее воскресенье, в двенадцать с половиной часов дня.
Лакей почтительно выслушал, был секунд пять в каком-то ожидании, потом крякнул и ответил:
– Слушаюсь.
Поклонился, вышел и, с замечательной лёгкостью вскочив на козлы, актёрским уверенным жестом поправил завернувшуюся пелерину с орлами. Лошади тронули, и пустая блестящая карета, такой никогда не видывали в Коломне, покачиваясь на длинных рессорах, блистая железными, до серебра натёртыми шинами, двинулась в обратный молчаливый путь. Мы проводили её теми глазами, какие бывают на картинах у людей, созерцающих крылатую фортуну, катящую на одном колесе[19]…
Переполох в Коломне был невероятный. Шли разговоры о тюрьме, о наследстве и почему-то о севастопольской войне[20].
Почему мать не поехала во дворец сразу? Потому что не было приличного платья.
Прижав к груди таинственное дворцовое письмо, она понеслась к своему доброму гению, к начальнице Коломенской гимназии, Н. А. Нейдгардт. Та проявила желание пойти на самые щедрые жертвы и сказала, что весь её гардероб к услугам матери. Было выбрано добротное, строгое и достойное платье, была вызвана портниха, которая что-то ушила, что-то пришила, где-то сделала новые стежки, присадила пуговицы, проутюжила через полотенце… Мать лишилась сна, аппетита, плакала по ночам и каждую ночь во сне видела длинные волосы.
И в следующее воскресенье, ровно в двенадцать часов, та же карета остановилась у нашего подъезда и тот же лакей с орлами вошёл в дом и почтительно доложил матери:
– Экипаж ждёт-с.
И мать, делая торопливые кресты, поехала, бледная как смерть.
ИЗ 1001 НОЧИ
В бытность и службу мою в Петербурге мне часто приходилось бывать в балете, и при разъезде из театра я очень любил наблюдать, особенно у молодёжи, ту восторженную лучистость глаз, которая всегда бывает после таких волшебных вещей, как «Лебединое озеро», «Жизель», или после опер «Кармен», «Демон». В провинции это бывало после пьес чеховских. Вот с таким восторженным взглядом вернулась домой моя мать после первого посещения Аничкова дворца.
Её привезли обратно в той же придворной карете, в какой она уехала. Тот же гордый и величественный лакей почтительно отворил ей дверцу и почтительно же поддержал её за локоть. И теперь уже мать не растерялась и успела что-то сунуть ему в руку. Ощутив шелест бумаги, величие склонилось перед скромностью, и мы, дети, корректно наблюдавшие эту сцену со стороны, поняли, что не нужно бежать и тормошить мать, а нужно выждать, пока она не взойдёт на крыльцо и не войдёт в дом, – и вообще нужно держать себя скромнёхонько, пока волшебный и таинственный экипаж не скроется из глаз.
Когда мы проникли в дом, то увидели следующую картину: мать в своём великолепном, с чужого плеча, платье сидела на стуле и как-то беззвучно повторяла:
– Сказка, сказка, Аннушка, скажи, ради Бога, сплю я или нет?
– Да не спите, барыня, а в полном параде. Сейчас пирожок кушать будем.
Увидев нас, мать беззвучно заплакала и сказала:
– Услышал Бог. Услышал Бог папочкину молитву. Хороший человек был ваш папочка. Бог правду видит, да не скоро скажет.
Потом всё в том же великолепном платье, которое у меня и до сих пор не выходит из головы, она стала перед образами на колени, собрала нас вокруг себя справа и слева, обвила всех руками, как цыплят, особенно тесно прижала к себе меня, самого малого, и всё читала молитвы, совсем не похожие на те, что я знал. Слёзы ручьём текли из её глаз, хотелось их вытереть, и не было платочка, и первый раз в жизни я пожалел о том, какой я грязный и непослушный мальчишка: всегда вытираю нос рукавом, а платочки, которые подсовывает Аннушка, презрительно забрасываю в чулан: в карманах места мало, и когда вынимаешь платок, то вместе с ним вываливаются свинчатки, а если засунешь в карман живого воробья, воробью не хватает от платка воздуха и он начинает икать, – и вообще я всегда был против лишних вещей в хозяйстве.
Что же случилось?
Мать на этот счёт хранила упорное молчанье.
И вот вечером к нам собрались гости: пришла сама Нейдгардтиха (не потребовавшая на этот раз немедленного возвращения платья), пришли ещё какие-то кислые и худые женщины с лорнетами (классные дамы, товарки матери по службе), пришёл кладбищенский протопоп, специалист по панихидам, пришёл сам господин Александров, наш сосед, владелец каретного заведения и несметный богач (появление придворной кареты его лишило сна). Всё это расселось, торжественное, чинное и отменно благородное, вокруг чайного стола (за добавочной посудой опять бегали к Нейдгардтихе), и тайная приветливо-улыбающаяся зависть была разлита в глубине всех глаз, как в последней картине «Ревизора»[21].
Оказалось, что мать привезли в Аничков дворец, привели в какой-то вестибюль, в котором было четыре двери, и потом бравый солдат поднял её на лифте в четвёртый этаж. Лифт поднимался на верёвке, и эту верёвку, с почтительно-равнодушным лицом, тянул солдат. На площадке четвёртого этажа стоял в ожидательной позе старый лакей в белых чулках и с золотым аксельбантом[22]: это был лакей М. П. Флотовой, по фамилии Березин. Березин почтительно поклонился матери и не сказал, а доложил, что её «ждут-с её превосходительство Марья Петровна Флотова». Мать помянула царя Давида[23] и всю кротость его, а лакей правой ручкой приоткрыл половинку двери и, словно боясь прикоснуться к матери, пропустил её впереди себя, провёл по каким-то незначительным комнатам и наконец ввёл в гостиную, казавшуюся небольшой от множества мебели, фотографий и цветов. И всюду ощущалось тяжеловатое амбре[24], как в восточных лавках, торгующих духами.
Не успела мать дух перевести, как, шурша бесчисленными юбками, с пышным тюрнюром позади[25] (тюрнюры были только что присланы из Парижа и имели огромный успех), вошла немолодая, но как-то не по-русски свежая женщина, кожа у неё была цвета полированной слоновой кости.
– Вы госпожа Олленгрэн? Шведка? – спросила она приветливо и, сквозь особую, вырабатывающуюся у придворных беззаботно-ласковую улыбку, внимательно и деловито, с немедленной записью в мозгу, осмотрела материнское лицо, задержавшись на глазах, и оттуда перешла на руки, к пальцам – точнее сказать, к ногтям. – Вас на весеннем приёме в Зимнем дворце заметила великая княгиня Мария Феодоровна, супруга наследника цесаревича. Она предлагает вам заняться воспитанием и первоначальным образованием двух своих сыновей, великих князей Николая и Георгия[26]. Они ещё неграмотны. Николаю – семь лет, Георгию – пять. Великая княжна Ксения[27] вас не коснётся. Ей три года, она с англичанкой.
Мать потом вспоминала: её от этого предложения как обухом по голове ударило лицо «ветрами подуло».
– Как? – воскликнула она. – Мне заниматься воспитанием великих князей?
– Да, – подтвердила госпожа Флотова, – именно на вас пал выбор великой княгини-матери.
– Но я не подготовлена к такой великой задаче! – говорила мать. – У меня нет ни знаний, ни сил.
– К великой задаче подготовка начнётся позже, лет с десяти, – спокойно возражала госпожа Флотова, – а пока что детей нужно выучить начальной русской грамоте, начальным молитвам. Они уже знают «Богородицу» и «Отче наш», хотя в «Отче» ещё путаются. Одним словом, нужна начальная учительница и воспитательница, и, повторяю, высокий выбор пал на вас. Все справки о вас наведены, референции[28] получены блестящие, и я не советую вам долго размышлять. Вам будет предоставлена квартира на детской половине, на готовом столе – едят здесь хорошо, – отопление, освещение и две тысячи рублей годового жалованья.
Как ни заманчивы были эти обещания, мать решительно отказалась, ссылаясь на страх, великую ответственность и на неподготовленность.
– Тогда, – сказала Флотова, – посидите здесь, а я пойду доложить.
Минут через пять она вернулась в сопровождении милой и простой дамы, которая разговаривала с ней на весеннем приёме в Зимнем дворце. Это была великая княгиня, цесаревна Мария Феодоровна. Мать сделала глубокий уставной реверанс, которому их обучали в институте, и поцеловала руку.
– Вы что же? Не хотите заняться с моими мальчиками? Уверяю вас, что они – не шалуны, они очень, очень послушные, вам не будет слишком трудно, – говорила с акцентом великая княгиня, и мать, потом десятки раз рассказывая об этом, неизменно добавляла: «И из её глаз лился особый сладкий свет, какого я никогда не видела у других людей».
– Но, ваше императорское высочество, – взмолилась мать, – ведь это же не обыкновенные дети, а царственные: к ним нужен особый подход, особая сноровка!..
– Какая такая «особая» сноровка? – вдруг раздался сзади басистый мужской голос.
Мать инстинктивно обернулась и увидела офицера огромного роста[29], который вошёл в комнату незаметно и стоял сзади.
Мать окончательно растерялась, начала бесконечно приседать, а офицер продолжал басить:
– Сноровка в том, чтобы выучить азбуке и таблице умножения, не особенно сложна. В старину у нас этим делом занимались старые солдаты, а вы окончили институт, да ещё с шифром.
– Да, но ведь это же – наследник престола, – лепетала мать.
– Простите, наследник престола – я[30], а вам дают двух мальчуганов, которым рано ещё думать о престоле, которых нужно не выпускать из рук и не давать повадки. Имейте в виду, что ни я, ни великая княгиня не желаем делать из них оранжерейных цветов. Они должны шалить в меру, играть, учиться, хорошо молиться Богу и ни о каких престолах не думать. Вы меня понимаете?
– Понимаю, ваше высочество, – пролепетала мать.
– Ну а раз понимаете, то что же вы, мать четверых детей, не сможете справиться с такой простой задачей?
– В этом и есть главное препятствие, ваше высочество, что у меня – четверо детей. Большой хвост.
– Большой хвост? – переспросил будущий Александр Третий и рассмеялся. – Правильно, хвост большой. У меня вон трое, и то хвост, не вот-то учительницу найдёшь. Ну мы вам подрежем ваш хвост, будет легче. Присядем. Рассказывайте про ваш хвост.
Мать начала свой рассказ.
Поделиться книгой: