Немезида: От полуночи до часа кошмаров

— Во всяком случае, Флеминг умер по-настоящему, — сказала Элен. — В этом вы можете быть совершенно уверены.

— А ведь что-то в этом роде действительно можно фальсифицировать? — спросила Юдифь. Она не смотрела прямо на Элен, а неуверенно оглядывалась вокруг. Так как все мы стояли в круге света, отбрасываемом фарами автомобиля, мне было видно, как встали дыбом нежные бесцветные волоски на тыльной стороне ее кисти и на шее. Она действительно мерзла. — Несколько спецэффектов, как в кино, хороший актер…

— В таком случае он должен быть чертовски хорошим актером, — сказала Элен. — Пульса нет, сердцебиения нет, к тому же красные глазные яблоки — я бы сказала, что этот тип достоин минимум трех Оскаров, — она тихо рассмеялась, но так презрительно, что только за одно это я ее почти возненавидел. — Я же врач, детка.

— Ну, это только предположение, — защищалась Юдифь. Она задрожала еще сильнее и еще ближе подошла ко мне. Я видел, что она действительно очень сильно замерзла, а также я понимал, что она только того и ждет, что я обниму ее, чтобы согреть. А почему, собственно, нет? Несмотря на десять или пятнадцать фунтов лишнего веса, она была довольно миниатюрной. И это была легкая добыча.

Дверь наверху открылась, и появился Цербер.

— Можете войти, — сказал он. — Все готово.

— А, раздача рождественских подарков! — сострил Эд. — Надеюсь, свечи горят и гирлянды на елке зажжены?

Он эффектным движением кинул сигарету вниз, и я проследил — надеюсь, незаметно — за маленьким красным огоньком, который скатился по ступеням и рассыпался на крошечные искорки далеко внизу. Я не уверен, что какая-то часть меня не следила за этим окурком с жадностью. Довольно солидная часть. Я уже начал чувствовать никотиновый голод. Не такой же я идиот, чтобы бежать вслед этой сигарете, чтобы сделать затяжку. Однако я был не слишком далек от того, чтобы сделать это.

Элен было потянулась к своей сумке, но Цербер сделал повелительный жест.

— Оставьте багаж на месте. Я тотчас принесу его наверх.

— Вот это сервис, — ухмыльнулся Эд. — Мы, оказывается, способны обучаться!

Хозяин гостиницы не удостоил это замечание ответом, он отошел назад и еще шире открыл дверь. Помещение за дверью было таким же темным, как и двор. А что, если, подумал я про себя шутя, в этот самый момент, когда Цербер вошел в эту темноту, он бы превратился в горбатого старца, жидкие седые волосы которого падают на плечи и который держит горящий газовый фонарь в руке, идя перед нами с согнутой спиной и уводя нас все глубже и дальше в лабиринт залов и ходов. И в этом лабиринте с каменных сводчатых потолков свешивается запыленная паутина, похожая на дырявые серые паруса, расставлены древние рыцарские доспехи, которые шевелятся, когда мы не смотрим на них.

Если по правде, мне не удавалось думать об этом в шутливом тоне. Я просто уговаривал себя — на первых порах с некоторым успехом, — а на самом деле я уже почти находился во власти панического страха, что это произойдет на самом деле, как только я войду в эту огромную дверь. Видение было абсолютно абсурдным, но с тех пор, как я попал в это странное место, происходила масса абсурдных вещей. Казалось, Грайсфельден находился где-то на краю света или совсем рядом от него. Возможно, логика здесь уже не работала и, возможно, чувство, что в темноте за дверью притаилось нечто, не было абсурдным.

Нет, конечно, все это ерунда. Это просто истерика. Настоящая, старая, клиническая истерика. Не больше и не меньше.

Чтобы доказать себе самому, что я смелый, я стремительно направился к двери и даже, опередив Элен и Эда на последней ступеньке лестницы, первым вошел в дверь.

Помещение, в которое я попал, было не таким темным, как я ожидал. Яркий свет автомобильных фар, попадавший в помещение, рассеивал мрачную темноту зала, и хотя света было немного, однако достаточно для того, чтобы было очевидно, что Цербер остался Цербером, не превратился в носящего фрак дворецкого из шоу ужасов. Видно было немного, однако ощущение простора и звонкое, распространяющееся вдаль эхо наших шагов говорили о величине помещения, возможно, это был далеко уходящий туннель или галерея, которые часто бывают в старых крепостях или господских замках. Может быть, и в старых монастырях такое бывает? Я должен был признать, что я ничего об этом не знаю, и я решил при случае спросить об этом Марию.

Через некоторое время мои глаза привыкли к тусклому освещению внутри, и я стал различать некоторые детали помещения. Зал был очень большим, как я и предполагал, и, казалось, был совершенно пуст. Цербер направился к широкой, уходящей в темноту лестнице, которая находилась на противоположной стене зала и вела наверх, однако прошел мимо и открыл дверь, которую до сих пор в темноте не было видно. Из двери в залу упал желтый свет, и я увидел, что пол, по которому мы шли, был выложен черно-белыми плитами в шахматном порядке. В воздухе слегка пахло гарью, но не свежей гарью, а так, как пахнет я помещениях, в которых долгие годы топят каменным углем печи или открытые камины.

Юдифь, которая тем временем как-то незаметно снова присоединилась ко мне и шла рядом, вдруг ускорила шаг, как будто она боялась, что Цербер закроет дверь за собой и оставит нас одних без помощи в этом ватном мраке.

И, хотя эта мысль показалась мне глупой, все же и я ускорил шаги, поскольку, само собой, мне просто не хотелось отстать и оказаться у двери последним или вовсе оторваться от компании.

Я все еще пытался как-то притворяться перед самим собой.

И, тем не менее, я оказался последним, кто следом за Юдифью вошел в дверь, причем так старался не отстать, что чуть не натолкнулся на ее спину. У меня практически не было конкретного представления о том, что мы встретим там, за дверью, но, тем не менее, я был разочарован. За дверью не было ничего необычного — всего лишь большая, почти пустая кухня, обставленная в стиле пятидесятых или шестидесятых годов, если то, что там имелось, еще можно было называть обстановкой. Большая часть мебели была вынесена, и на линолеумном полу оставались лишь светлые прямоугольные следы, обрамленные темными грязными пятнами. Из обстановки осталась лишь допотопная, огромная газовая плита, такая сомнительная, что я вряд ли рискнул бы воспользоваться ею, даже если бы она была запакована в упаковку производителя и снабжена сертификатом безопасности, а также огромный двухстворчатый холодильник, который выглядел старым только на первый взгляд: он был выполнен в дизайне пятидесятых, но был новехонек. В нескольких шагах от двери стоял громоздкий дощатый стол с раздвижной столешницей, за который могли бы вполне легко усесться двенадцать персон. При этом было лишь восемь сидячих мест: вокруг стола стояли дешевые пластиковые стулья, которые сейчас увидишь почти в каждом сквере возле больших торговых центров и в кафе под открытым небом.

— Уютненько, — сказал Эд. — Я под впечатлением. Не ожидал такого роскошного приема.

— Садитесь, — коротко сказал Цербер. — В кофейнике есть кофе. Я сейчас вернусь.

— Не так быстро, — стремительным движением Эд преградил ему дорогу. — Что все это значит? Мы что, ехали сюда только для того, чтобы попить кофе?

Цербер сдвинул брови и сделал шаг навстречу Эду, но тот не сдвинулся с места. Я спросил себя, насколько далеко могут зайти оба, чтобы не отступить от своих ролей. Надеюсь, не до печального конца. Хозяин гостиницы, все-таки бывшим хиппи, который, несмотря на свою напускную грубость, никогда не зайдет так далеко, чтобы применить силу, а манера Эда выделяться была такого рода, за которой обычно скрывалась довольно очевидная трусость.

— Я ничего не знаю, — сказал Цербер. — Я должен был вас только привезти, это все, что я знаю. Кто-то должен о вас позаботиться.

— Кто-то?

— Я понятия не имею, кто, — ответил Цербер. — Я, также как и вы, был знаком только с этим Флемингом. Наверное, кто-то должен приехать.

— А вы? — спросила Элен. — Что вы собираетесь делать?

— Сейчас я принесу ваш багаж, — ответил Цербер с явной заносчивостью. — Но лишь в том случае, если вы ничего не имеете против. Однако, если хотите, можете сами затащить сюда свои пожитки.

— Ну ладно, — быстро сказала Юдифь. — Горячий кофе — это как раз то, что нам сейчас нужно. Можно?

Вопрос был обращен к Эду, который непонимающим взглядом уставился на нее, однако потом медленно отошел в сторону, как только Юдифь подошла к нему, да так решительно, что не было никакого сомнения, что она не остановится. Отступая от Юдифи, Эд тем самым освободил дорогу для Цербера, и это, несомненно, было не случайно. Хозяин гостиницы вышел, Юдифь отодвинула пластиковый стул от стола, уселась, все остальные последовали ее примеру. Сел и Эд, но он был последним, некоторое время он еще бравировал своим негодованием.

На столе рядом с маленькой микроволновой печью стоял хромированный кофейник, пластиковые стаканчики и ложки, а также упаковка тростникового сахара и банка с сухими сливками. Юдифь взяла кофейник, налила два стаканчика кофе и поставила кофейник на середину стола. Одну порцию кофе она взяла себе, не добавив ни сахара, ни сливок, другую поставила передо мной. Эд бросил на нее гневный взгляд и взял кофейник, однако ничего себе не налил, а просто схватился за него обеими руками.

— Ну и как же теперь быть? — вызывающе спросил он. — Я имею в виду, что мало того, что мы оказались тут как в каменном веке, единственное человеческое существо в этих катакомбах, кроме нас, мало чем отличается от обезьяны, как же нам теперь разобраться, что делать дальше?

Мария, которая села на другом конце стола, пропустив между нами и собой два лишних стула, сердито наморщила лоб, но ей не хватило времени накопить запас смелости, чтобы дать Эду отпор, хотя было видно, что ей бы этого очень хотелось. Как только Эд глянул в ее сторону, она опустила глаза и, казалось, готова была провалиться сквозь землю или слиться с окружающей средой, как хамелеон. Она, как и многие люди ее сорта, в совершенстве владела психологической мимикрией, которая служила ей защитой.

— А я предлагаю вот что. Нужно просто порождать, пока приедет кто-то, кто нам все объяснит, — сказал Стефан. — Рано или поздно этот Флеминг явится.

— Флеминг? — Я с удивлением посмотрел на Стефана. — Хотел бы я на это посмотреть.

Мой вопрос сбил Стефана так же, как меня — его слова, потому что он ошарашенно смотрел на меня пять или даже десять секунд, потом пожал плечами и продолжал в очевидно рассерженном тоне:

— Я надеюсь, что нам все как следует объяснят. А то меня все это уже начинает смешить.

— Смешить? — выдохнул Эд. — Я бы не стал называть смешными события, произошедшие после нашего приезда.

— Однако это именно так, — упорствовал Стефан. — Я уже сказал это однажды и продолжаю настаивать: все, что случилось здесь, это какая-то инсценировка, не особенно удачная. Как спектакль во второсортном театре, балаган какой-то.

— Я очень об этом сожалею, — раздался голос от входной двери. — Я никогда не позволил бы себе испугать вас или рассердить. Однако дела, к сожалению, пошли слегка… не по плану.

Мы все обернулись к двери. Краем глаза я увидел, как испуганно вздрогнула Юдифь, а Стефан пораженно наморщил лоб, не удивлюсь, если за этим он пытался скрыть настоящий ужас. Все остальные просто смотрели на вошедшего.

Все это произошло очень быстро, и я видел все лишь краем глаза, не так подробно, как мне хотелось бы, а мне очень хотелось повнимательнее вглядеться в лицо мужчины, который появился в дверях и приближался к нам медленными, странными, неуверенными шагами.

— Право, я не хотел вас напутать, — повторял пожилой человек. — Мне очень жаль. И добро пожаловать в Грайсфельден.

Он приближался к нам. Его плечи были опущены, и это показывало, что он уже порядочно стар. Он был одет в темно-серый костюм-тройку, явно сшитый на заказ, однако видавший лучшие времена, и передвигался слегка шаркающей походкой, которая придавала ему вид совершенно ветхого, жалкого старца, хотя он в действительности таким не являлся. У него было худое, изборожденное морщинами лицо, но очень живые глаза и руки, которые когда-то были очень сильными, как лапы животного, да и сейчас еще производили впечатление очень сильных, несмотря на то что были совсем исхудавшими, состоявшими только из костей и жил, обтянутых кожей, из-под которой выступали голубые вены. Слева под мышкой он зажимал старомодную картонную папку, которые раньше использовали в конторах, а из нагрудного кармана его жилетки торчал черный с золотом колпачок авторучки «Монблан». После того как он педантично закрыл дверь за собой, он сделал еще несколько шагов по помещению, прежде чем резко остановился и начал нервозно осматриваться. И хотя я знал, что это вовсе не так, все равно он выглядел удивленным, как будто мы были самым невероятным, что только он ожидал здесь увидеть. Он выглядел почти беспомощно.

— Добрый вечер, — наконец сказал он.

Ему никто не ответил. Старик выглядел слегка разочарованным — он что, ожидал, что мы, как школьники, хором ответим «Добрый вечер!»?

Новичок откашлялся, пару секунд переминаясь с ноги на ногу, а затем начал демонстративно извиняться:

— Я должен извиниться за опоздание, однако…

— Хорошо, хорошо, — прервал его Эд. — Кто вы?

От неожиданности пришелец заморгал. На его лице возникло растерянное выражение.

— Я… ах… да, конечно, извините, — замямлил он. — Как нехорошо с моей стороны. Пожалуйста, извините, но я…

Он остановился. В это мгновение он выглядел таким беспомощным, что я почти пожалел его. Эд неодобрительно поджал губы, однако воздержался, слава богу, от замечаний, а Элен многозначительно подняла левую бровь и ограничилась этим.

— Фон Тун, — сказал чужак. — Господин фон Тун, можно без «фон». Мы же уже не в девятнадцатом веке, правда?

Эд закатил глаза.

— Да, — сказал он, — ну и кто…?

— О, да, конечно, — фон Тун, нервно переминаясь с ноги на ногу, чуть не выронил свою папку. — Я… ну… являюсь, то есть являлся, ассистентом господина Флеминга. Сначала Флеминга-старшего, а затем и Флеминга-младшего. Я был, ну, так сказать… — он подыскивал нужные слова.

— Мажордом? — предположил Эд, наморщившись.

Фон Тун выглядел еще более смущенным и беспомощным, но на этот раз он нашелся значительно быстрее.

— Управляющий делами, это будет точнее всего, — ответил он. — Господин Флеминг-младший поручил мне сопровождать его в этом путешествии. Первоначально он хотел прибыть сам, но это невозможно, к сожалению. Поэтому я постараюсь его заменить. Хотя я должен был понять, что…

— Стало быть, вы именно тот, кто нам, наконец, объяснит, что все это значит, — прервал его Стефан.

— По меньшей мере, я постараюсь, — ответил фон Тун. — Однако я сам… знаете ли, я уже три года на пенсии и помогаю только иногда, когда в канцелярии возникает необходимость, и…

Элен снова закатила глаза, а Юдифь, казалось, с большим трудом сохраняет самообладание. Однако у меня этот фон Тун вызывал лишь сострадание. Мягко говоря, от этого старика не приходилось многого ожидать. Пока он мялся и напряженно (и совершенно напрасно) подыскивал слова, я быстро встал, обошел стол и протянул ему руку.

— Думаю, мы должны сначала познакомиться, — сказал я. — Меня зовут Горресберг. Франк Горресберг.

— Я знаю, — фон Тун ответил на мое рукопожатие с неожиданной силой. — Я проинформирован. В материалах, с которыми меня ознакомил господин Флеминг, находились ваши фотографические снимки и краткие биографии.

Так, так. Фотографические снимки, значит. Я даже не могу вспомнить, где я в последний раз слышал это выражение.

— Мы хотели бы узнать нечто совсем другое, — ворчливо сказал Эд. Я, не обращая на него внимания, подхватил фон Туна свободной левой рукой под локоть, не выпуская его правую руку, и попытался усадить его на один из пустых стульев рядом с Марией. Он не сопротивлялся, но не сел, а положил на стол свою папку и тяжело облокотился обеими руками на спинку пластикового стула. Тонкая спинка стала гнуться под его весом, он выпустил ее и слегка испуганно выпрямился.

— Пожалуйста, господин фон Тун, — сказала Элен. — Мне не хотелось бы быть невежливой, но…

— Я понимаю, — фон Тун нервно закивал, то протягивая руку к своей папке, то снова ее отдергивая. — Хорошо. Я попытаюсь вам объяснить, насколько это возможно, — он снова откашлялся. — Позвольте узнать, о чем вам успел сообщить господин Флеминг?

— Практически ни о чем, — сказала Юдифь.

— Мы знаем только, что мы можем разбогатеть, — добавил Эд.

— Ну, как минимум, двое из вас, — ответил фон Тун. — А может быть, и больше.

— Как это понимать? — мрачно спросил Эд.

Фон Тун казался еще больше потерянным. Его руки мяли спинку садового стула, но, несмотря на это, у меня было чувство, что он втайне благодарен Эду за этот вопрос. Я редко встречал кого-либо, кто был бы так потерян, как этот господин в этот момент.

— Я вижу, что я должен объясниться, — вздохнул он, садясь на стул и одновременно доставая из своей папки стопку компьютерных распечаток. Другой рукой он достал из внутреннего кармана маленькие очки без оправы, которые он раскрыл ловким взмахом и водрузил на нос. — Канцелярия «Флеминг и сын» обслуживает по меньшей мере четыре поколения семьи Зэнгер, которые в прошлом имели владения здесь, в Грайсфельдене. Кто-нибудь из господ уже когда-нибудь слышал фамилию Зэнгер?

Все, кроме Марии, отрицательно покачали головами. Мария слегка кивнула, словно бы выражая мягкое согласие, лишь бы не подать виду, что она не понимает о чем речь.

— Зэнгер? — Юдифь наморщила лоб. — Где-то я слышала эту фамилию.

— Цербер нам говорил что-то о нем, — сказал я.

— Институт Зэнгера, — пояснила Мария в своем учительском тоне. — Так назывался интернат, который был расположен в этом здании. — Потом она наморщила лоб: — А кого, собственно, вы называете Цербером?

— Нашего замечательного шофера, — ответил я. — Хозяина той гостиницы.

— Карла, — кивнула Мария. Она попыталась подавить улыбку, но это ей не слишком удалось. — Я еще не слышала этого прозвища, но мне кажется, оно подходит ему.

— Да, это правильно… я имею в виду институт, — фон Тун снова взял инициативу разговора в свои руки. — Кроме всего прочего семья Зэнгеров отремонтировала этот монастырь, и благодаря их щедрым пожертвованиям здесь располагался около трех десятилетий интернат для особо одаренных учеников.

— Как интересно, — сказал Эд. — А мы-то здесь при чем?

Конечно, подумал я, если речь идет об Эде, то он тут ни при чем. Интернат для особо одаренных и Эд — вещи несовместимые.

Словно прочтя мои мысли, Эд повернул ко мне голову и коротко и враждебно взглянул на меня. Я ответил ему самой дружеской улыбкой, на какую только был способен, и снова повернулся к фон Туну:

— В письмах вашей канцелярии что-то было написано о каком-то завещании.

Элен смерила меня почти презрительным взглядом, но мне было все равно. Моя реплика не имела ничего общего с моей жаждой денег (по крайней мере, почти), я просто хорошо знал людей типа фон Туна, чтобы понимать, что мы так будем сидеть здесь до завтрашнего утра и слушать историю семейства Зэнгеров, если никто не вмешается.

— Да, совершенно верно, — сказал фон Тун в слегка разочарованном тоне. Он перебирал пальцами стопку бумаг, однако глядел в совершенно другую сторону. — Как я уже сказал, наша канцелярия представляет интересы семьи Зэнгеров вот уже четыре поколения — или представляла, если быть совсем точным.

— Представляла? — спросил Стефан.

— Последний член семьи Зэнгеров скончался уже более десяти лет назад, — сказала Мария.

На этот раз я был не единственным, кто с удивлением посмотрел на нее. Только фон Тун нисколько не удивился, а, наоборот, был доволен.

— В тысяча девятьсот девяностом году, если быть точным, — сказал он. — Клаус Зэнгер был последним членом семейства Зэнгеров, по крайней мере, последним представителем этого рода по прямой линии.

— Ну и что же мы тогда здесь делаем? — спросил Стефан.

— Клаус Зэнгер оставил огромное состояние, — ответил фон Тун. — В данный момент я не располагаю полной информацией о точном размере капитала. Но речь идет… об очень значительном состоянии.

— Ладно, сойдемся на том, что мы говорим о довольно больших деньгах, — предложил Эд. — Вы ведь не стали бы нас сюда приглашать из-за цены ужина в Макдоналдсе, правда?

— Нет, — ответил фон Тун. — Конечно же нет.

Он выглядел смущенным. Я был совершенно уверен, что само понятие Макдоналдс он слышал в первый раз.

— А почему вы не можете нам дать сейчас полную информацию? — вклинилась Элен.

— Как я уже сказал, я должен кое-что пояснить, — ответил фон Тун. — Прямая линия Зэнгеров окончилась со смертью Клауса Зэнгера, но на этом наши полномочия не закончились. Господин Флеминг-младший был не только адвокат, но и нотариус, и в этом качестве он имел полномочия по исполнению завещания.