– Из Франции.
Он еще не успевает закончить, а я уже понимаю – врет. Скорее всего он соотечественник.
– Интересно, что сейчас делается на том свете, – говорю я. – В России.
– Вас это и впрямь интересует?
– Угу, – с некоторым удивлением отвечаю я.
– У вас остались дети?
– Нет.
– Тогда вообще непонятно, какое вам дело до того света…
Я перестаю ему отвечать – и он скоро замолкает. Через час. Или через месяц. Трудно понять, время здесь субъективно. То ли наш разговор, то ли мое молчание – но сосед перестал транслировать слова. Некоторое время его уговаривали. А потом кинули мимо него обводку. Это неудобно, но ничего не поделаешь. Теперь он все время молчит, мой недобрый сосед.
– Алло… – говорит сосед справа.
– Алло, – повторяю я.
– Двести два. Сорок три вперед…
– Двести один. Сорок два вперед…
– Я понял. Все будет хорошо. Нас ждет чудесный новый мир. Мы простим друг друга и все будет хорошо. Надо только надеяться и верить…
Я повторяю чужие слова – отчетливо, старательно, бездумно. Это все равно не те слова, что были сказаны, и не те, что дойдут до адресата. Глухой телефон неумолим. Но я стараюсь. И думаю про хрупкие осколки слов, которые мы так беспомощно несем через вечность. Ведь это все не случайно? Это должно что-то значить? Не пытка, не насмешка, не равнодушие – но что тогда?
И мне кажется, что я начинаю понимать.
Если Он говорил с нами – а мы равнодушно повторяли слова, пока они не превращались в свою противоположность. Если мы умели только повторять, а не слушать…
Может быть, Ему захотелось, чтобы мы поняли – каково это?
Наверное, это все-таки когда-нибудь кончится. Если к горе, которую не может перелететь орел, раз в сто лет будет приходить мудрец и проводить по горе шелковым платком, то она сотрется раньше, чем закончится малая часть вечности.
Но рано или поздно даже вечности приходит конец.
Интересно, что я скажу, когда ожидание кончится и настанет мой черед предстать перед Ним?
Наверное, я просто кивну и скажу: «Алло!»