Пока варилась каша

— Хаоцзильно? — задумчиво пробормотал китаец. — А… Хаоцзи ла! Ну да, ну да…

Не обращая на них внимания, Чесотка, извиваясь, как припадочная ящерица, утерявшая к тому же хвост, полз и полз к источнику и вскоре достиг цели: в углу пещеры — а теперь Джейсон видел, что находятся они явно под землей, да и многие камни и камешки, некоторые весьма острые, встретившиеся на пути, были тому порукой, — в естественную монолитную чашу из косого обрубка трубы струилась непрерывно столь желанная вода.

Чесотка опустил в чашу руки, потом голову — вода была приятно холодной, пожалуй, невероятно приятной, чертовски приятной, восхитительной. Самой восхитительной из того, что встретилось Джейсону за последние сутки.

— Много не пейте, мистер, — услышал он голос китайца. — Нельзя сразу много.

«А то я не знаю», — ответил бы Чесотка, если бы у него было время размениваться на мелочи. Он осторожно, крохотными глотками пил. Не пил — впитывал. Еще чуть-чуть — и все. Пока все.

— А много их еще… ну этих, хунху?.. — продолжала тем временем Мэгги.

— Есть, есть, — охотно отвечал китаец. — Но не так много. Исчезают. Батарейка садится. Ну да.

— Где мы вообще? — спросил, усевшись рядом с источником, Чесотка. Отер ладонью с губ драгоценные капли и привычно поскреб нос. — Куда нас занесло?

— Это Пэнлай. Планета, — так же охотно сообщил китаец. — Владения великого императора Синь-цзуна.

— А он — сэн Лун, — кивнула на китайца Мэгги. Девушка вполне оправилась и даже улыбалась. Эх, молодость! Дальше-то что?

— Я — Лун, — глубоко кивнул, практически сидя поклонился китаец. — Ну да. Но не Сэн. Лун Вэнь-чжэн. Такое имя.

— А, бросьте, — махнул рукой Чесотка. — С этой пацанвой запросто свихнешься, пока жаргон их сраный разберешь. Объясняю, — продолжил Джейсон, видя на морщинистом лице Луна недоумение. — Сэн — это такое умное сокращение от сэнсэя.

— Сэнсэй, ну да, ну да, — мелко, с пониманием закивал китаец. — Сяньшэн по-нашему. Учитель. Наставник. Старший. Еще: хаоцзильно.

— Ха! — Чесотка почувствовал, что на глазах оживает. — Послушали бы вы, как они ругаются!.. Это вы нас сюда затащили?

— Так, — снова склонил голову китаец. — Вы были… Очень плохо. Очень. Почти мертвые.

— Спасибо, дружище, — машинально поблагодарил Джейсон, хотя вовсе не был уверен, что нынешнее их с

Мэгги положение заслуживает благодарности: ведь они в дикой заднице, наверху песок, и еще неизвестно, есть ли на Пэнлае что-нибудь, способное покинуть орбиту планеты. — Мы у вас в долгу.

— Нет-нет, — протестующее выставил вперед ладошки китаец. — Никакого долга. Ну да. Я сделал правильно.

— Еще бы! — рассмеялась Мэгги: маячившие в воображении Джейсона мрачные перспективы застрять черт знает где и, возможно, навсегда перед ней, похоже, пока не открывались. — Вы нам конкретно похэлпали, сэн! Мы не дотянули бы до ночи…

— Нету ночи, нету, — замотал головой Лун. — Никогда.

— То есть? — удивился Чесотка. Он привык, что ночь обычно бывает. — Почему это? С какой стати?

— Три солнца, — разъяснил спаситель. — Всегда светло. Так.

— Цзибафак… — возмущенно изрекла явно недовольная таким оборотом событий Мэгги и тем повергла китайца в очередной лингвистический ступор.

— Хреново… — протянул Джейсон и повернулся, чтобы еще немного хлебнуть вкусной воды. Три солнца — это до фига, конечно. Явный перебор. — А как до космодрома добраться? До ближайшего? — У Чесотки была очень хорошая страховка, и в случае наличия на планете нормальных средств связи любитель овец еще мог поправить пошатнувшиеся дела. То есть элемент надежды затеплился.

— Тоже нету, — тут же развеял иллюзии Лун.

— А как же вы тут?.. — округлила голубые глаза Мэгги. И запнулась.

— А вот так, — ответил за китайца Джейсон и мрачно оглядел темную пещеру. — Мы по ноздри в дерьме, милая. Так, господин Лун?

— Нет-нет, — возразил китаец. — Рядом нету. А вообще есть. Корабли. Летают. Ну да.

— Нам очень надо, — поспешно сказал Чесотка. — Мы потерпели аварию. Хочется к людям.

— Нас же должны искать… — протянула Мэгги и уставилась на Джейсона. — Нас спасут!

Тот лишь хмыкнул. Искать — держи карман шире. Кому нужен какой-то грузовик, старый к тому же, загруженный разными двуногими атавизмами, трясущимися над крупным рогатым скотом? Нет, потеряв связь, они, конечно, пришлют кого-нибудь. Наверное. Скорее — не кого, а чего. Что. Прилетит автоматический зонд, зафиксирует в вакууме небольшое скопление окаменевших рогов и копыт и отправит рапорт: так, мол, и так, грузовик «Моисей-17» безвозвратно накрылся. Потом планетку быстро осмотрит — ничего нет, сплошной песок, штрих-коды не отзываются — ага, на таком-то расстоянии! — стало быть, никто не уцелел. Еще и снимки пошлет, сволочь бездушная. Безнадега.

— К востоку есть поместье гуна Чэня, — задумчиво сказал Лун. Похоже, чин тоже проникся проблемами спасенных. — Большой гун. Милостивый. Поможет.

— Далеко? — прикидывая, сколько еще выдюжит на своих двоих под целыми тремя солнцами, спросил Джейсон.

— Восемь ли, — кивнул чин. — Четыре километра. Ну да.

— Дойдем, — решил Чесотка, посовещавшись с носом.

— Зонтик дам, — добавил Лун. — Большой. От солнца.

Некоторое время все молчали: Мэгги, пораженная обстоятельствами, пыталась осмыслить происходящее; Джейсон молчал, прикидывая, куда бы налить побольше воды про запас, и для начала как следует намочил огромный клетчатый платок и повязал себе на шею; а о чем молчал китаец Лун — поди догадайся.

— Ладно… — Джейсон поднялся и попробовал ходить: получалось. Ощупал пистолет: на месте. Поднял с каменного пола жилет, встряхнул, достал обрубок сигары (Чесотка всегда резал сигары пополам, так их выходило ровно в два раза больше) и вставил в рот. Сигара была самая настоящая, из Санта-Гаваны. На табаке и виски Джейсон никогда не экономил. — Мы тут у вас поторчим еще немного, если можно, а потом двинем к этому гуну.

— Ну да, ну да, — усиленно закивал чин. — Надо отдыхать. И закусить. Сейчас! — Лун резво вскочил и исчез в темноте.

— Мы влипли, да? — тревожно спросила Мэгги, когда Чесотка опустился рядом с ней на матрац. — В ноль задвинулись?

— Пока еще нет, — успокоил ее Джейсон. Он бы много чего мог сказать племяннице. Например, что она должна радостно скакать на одной ножке, потому как их не расхреначило вместе с остальными, а потом им свезло приземлиться, а не болтаться между звездами, печально глядя на показания счетчика оставшегося кислорода. Или что Мэгги следовало бы облобызать китайца Луна в обе щеки, потому что он вполне бы мог равнодушно пройти мимо, а не затаскивать их бессознательные тела на собственном старческом горбу в эту во всех отношениях приятную пещеру. Но Чесотка ничего не сказал, а лишь чиркнул зажигалкой и раскурил сигару.

— И что теперь?..

— Посмотрим. Не понимаю, как на этом Пэнлае можно…

Джейсон словно споткнулся.

Вот это слово. Как на этом Пэнлае можно… Ну как же его? Да что за черт! На языке вертится, а не дается. Ерунда какая-то. «Как на этом Пэнлае можно…» — напряженно попробовал Чесотка еще раз про себя, но вновь не преуспел. Нужное слово как будто испарилось из его нехитрого лексикона. Будто его оттуда стерли.

Не иначе как последствия теплового удара.

Откуда-то вынырнул чин, прижимая к груди целую кучу неясных в сумраке предметов, но, когда Лун выставил их на пол, принесенное само собой сложилось в невысокую спиртовку, при виде которой у Мэгги отвисла челюсть: еще бы, где теперь такую древность увидишь, да она и не поняла сразу, что это за штука такая, — широкую кастрюльку, три большие фарфоровые пиалы и несколько бумажных свертков. Добродушно улыбаясь, чин установил кастрюльку на спиртовку, вывалил в нее содержимое одного из пакетов, сбегал к источнику за водой и плеснул в кастрюльку, ловко запалил и отрегулировал огонь, добыл из недр халата металлическую ложку на очень длинной ручке и полностью отдался приготовлению пищи.

По пещере поплыли слюноточивые запахи.

Джейсон понял, что хочет есть.

— Отдыхайте, отдыхайте, — предложил, непрерывно подсыпая в кастрюльку из других пакетов, Лун и жестом обозначил, как именно он предлагает отдыхать: лечь на матрас и расслабиться. — Скоро будет еда.

Чесотка как-то сам по себе прилег.

Откуда в пещере берется свет? Странно: вроде бы никаких очевидных дырок в потолке не наблюдается. Ламп тоже не видно. Однако же — слабое, непонятного происхождения сияние исходило… от стен, что ли? Или прямо из воздуха?..

И тут Лун Вэнь-чжэн повернулся к нему и сказал…

5

Впервые зулу Мэгги Мэй попробовала в интернате. В интере.

Интер, кстати, совсем неплохой был. Небольшой, уютный — в отдельном просторном блоке с собственным искусственным садом и даже с бассейном под псевдоюжным голо-небом, на сто тридцать первом уровне пятого магистрального массива Пан-Европы, как раз над давно ушедшими под квазибетонные своды водами древнего пролива Ла-Манш. Неплохой и потому недешевый. До этого Мэгги кантовалась гораздо ниже, на сорок пятом уровне, безо всякого бассейна и в комнате на четверых, а когда звездная чета Мэев принялась лихо рубить настоящие деньги, девочку перевели на сто тридцать первый. На самом верху этого гребаного пятого массива, на двухсотом уровне, было, правда, еще круче, еще шикарнее, но там обитали уж и вовсе избранные подростки, даймонд кидс, родственники которых могли каждый год выкидывать на их содержание стоимость малой яхты, с гиперприводом, но без особых прибамбасов — кучу денег, короче. В золотом блоке два раза в неделю кормили настоящей пищей, не искусственной, а очень даже естественной, то есть той, которая совсем недавно еще бегала, мычала или, там, крякала, курлыкала, кудахтала и испражнялась таким же настоящим, вонючим и осязаемым, дерьмом. Но Мэгги к кускам мяса с кровью была удивительно равнодушна, ей, в общем-то, было по фигу, что конкретно есть, лишь бы вкусно, особенно мороженое с наполнителем из ягод гуа с Марса, такого она могла сожрать пять порций кряду; и когда ее переселили к детям богатых, Мэгги с неделю даже комплексовала и плакала в подушку — ведь внизу остались все подруги, куклы-матрешки, да и к земле, к Земле там было несравнимо ближе, чем на этой верхотуре. И хотя что на пятом уровне массива, что на тридцатом, что на сто тридцатом — хрен узнаешь, сколько сотен метров отделяет тебя от истощенного, напичканного уплотнителями мертвого грунта, Мэгги каждую минуту ощущала, что вознеслась над планетой еще выше и стала ближе к невидимым из-за силового щита звездам. Нечто врожденное, наверное, на уровне инстинктов или природного умения видеть в темноте лучше, чем другие.

Так что Мэгги росту благосостояния родителей не обрадовалась — по большому, так сказать, счету. В частности, же, у нового положения были свои преимущества: например, совершенно отдельный личный бокс с пищевым синтезатором, свой кибер-куб для входа в сеть — предполагалось, что питомцы интерната будут использовать его исключительно в учебных целях, обращаясь, так сказать, к богатейшим хранилищам данных планеты, — ага, как же! нашли даунов! — а также гораздо более удобная кровать с аж пятнадцатью режимами релаксации. Страшно даже подумать, какие кровати у этих, которые сверху, у золотых деток. Не кровати — а сплошные чипы и мемо-кристаллы, наверное. Мэгги однажды попыталась просочиться наверх, посмотреть, что и как, но была довольно быстро изловлена служебным дроидом; вниз, однако, пускали.

Прочие обитательницы уровня отнеслись к появлению новенькой подчеркнуто равнодушно, а некоторые — даже презрительно. Еще бы: они-то все были из семей, где богатство исправно циркулировало и приносило регулярные плоды из поколения в поколение, а тут — на тебе, какая-то пигалица с медным ноуз-рингом в ноздре, вчера еще вообще никто, а сегодня тоже лезет. Мэгги, однако, и думать не думала лезть куда-то, просто так сложились обстоятельства — против ее воли, но объяснять новым однокашникам что-либо совершенно не собиралась; и вскоре наследница Мэев осталась совершенно одна, среди рафинированно-утрированной холодной вежливости и в полной изоляции. Жизнь Мэгги осложняло еще и то несомненно важное обстоятельство, что многие из обитателей сто тридцать первого уровня уже перешагнули заветный рубеж совершеннолетия и прошли через долгожданную процедуру коррекции штрих-кодов, и местная заводила — тонкая и высокая как жердь девочка, вся с ног до головы в голо-тату да к тому же с мультицветным ирокезом на голове, по имени — ну конечно! — Сюзи, по сто раз на дню безо всякого повода козыряла платиновой кредиткой, а все прочие старательно вторили ее ужимкам, так что подчас и плюнуть было некуда — непременно в кредитку угодишь. Особо умные высверлили в углу кредиток дырочку и носили их на шее — и не иначе как на цепочке из сириусянского мимо-жемчуга. На жемчуг и кредитки Мэгги было плевать, а вот откорректированные штрих-коды корежили сильно. Взрослые!

Так Мэгги и загнила бы в этой атмосфере — и она уже вполне успешно начала загнивать, то есть в свободное от занятий время валялась на кровати, тупо пялясь в потолок и даже не включая кибер-куб на предмет подсоединиться к игровому серверу, — если бы однажды не встретила ушастого пацана по имени Зах. Так он представился: Зах, или Зак — с артикуляцией у ушастого было неважно — слова иногда вылетали из него слишком быстро и оттого налипали друг на друга. Мэгги как раз тусовалась у так называемой вакуумной — хотела с тоски покувыркаться с часик в невесомости, да там, как назло, резвилась Сюзи (и ее прихлебалы), как вдруг увидела на широком стекле, за которым ввиду вечера царил белесый сумрак, длинный лопоухий силуэт, повернулась — а за спиной стоит он, этот самый Зах, во всей красе: тощий, нескладный, руки в карманах широких черных и длинных, ниже колена, шорт с кучей шнурков и ремешков, на пронзительно зеленой майке надпись «Пигуфака»,[4] рожа круглая, довольная, зубы через один, уши как локаторы, нос ма-а-асенький, курносый — просто подарок какой-то. «Хай! — дружелюбно заявил подарок. — Трешься? Я Зах(к), нейбор ваш». — «Хай, — отвечала Мэгги. — Так, шпацирю». Зах шагнул к вакуумной, глянул в стекло и хитро мигнул. «Не, трешься. Ждешь, как те сифы сбэкают». Мэгги ему ничего не ответила, отвернулась — еще тоскливее стало из-за проницательности ушастого хмыря. «Поизай, — внезапно с искренним сочувствием в голосе хлопнул ее по плечу Зах. — Дубанем зулы? У меня хаоцзильная». Зулы Мэгги еще ни разу дубануть не выпадало, и она с интересом покосилась на Заха.

Через некоторое время они уже сидели в самом темном и укромном уголке местного псевдосада и увлеченно дубили зулу — один косяк на двоих. Зах оказался удивительно компанейским и простым в общении парнем, а может, тому способствовала впервые попробованная зула — да, скорее всего, именно она, — но уже после третьей затяжки Мэгги начала идиотически-радостно прихихикивать, жизнь сделалась легкой и удивительно приятной, а ушастый Зах показался давно знакомым, надежным приятелем. Более опытный в обращении с зулой Зах старательно зажимал Мэгги рот холодной ладонью, когда та начинала ржать в полный голос, и так они безмятежно колбасились среди цветущих полей иллюзорной, брызжущей жизнью Земли почти до полуночи — до тех пор, пока благословенная зула не иссякла и не зашуршали своими прибамбасами механические уборщики.

С тех пор Зах взял привычку наведываться в блок к Мэгги — ему уже сделали коррекцию, и, как совершеннолетний гражданин, он совершенно спокойно покидал соседний, на том же уровне, интернат для мальчиков. Мэгги — Зах звал ее Мэг — обрела в нем верного и всегда жизнерадостного друга, а Зах, неосознанно лелея свое юное либидо, испытывал искреннее удовольствие от расположения столь красивой девочки — да, Мэгги всегда отличалась правильностью черт и форм, — которой незаметно стал совершенно необходим.

В сущности, сам Зах был еще более одинок. Однажды он спросил Мэгги: «А твои челы — кто?» — и Мэгги отчего-то решительно брякнула: «Давно кончились», — хотя в то время Ричард с Симбой были еще очень даже живы. Зах же оказался натуральным сиротой, причем сиротой со стажем: все его родственники канули в катастрофе при втором сдвиге континентального шлейфа Новой Антарктиды, и мальчишку держали в престижном интернате за счет их совокупной пенсии. Но скоро эта лафа должна была кончиться. После пятнадцати Заху предстояло самому устраиваться в жизни — а на колледж пенсии ну никак не хватало, — так что ушастому любителю дубануть зулы светило болтаться в свободном полете, как контейнеру с радиоактивными отходами: отсюда выбросили и никуда не принимают. Пацан старался не думать о светлом будущем, он вообще жил сегодняшним днем, этот ушастый Зах. Оттого-то маек с надписью «Пигуфака» у него был целый ворох — всех цветов и фасонов, — и парочку Зах преподнес Мэгги, а она в ответ подарила ему один из трех своих ноуз-рингов, с голограммой в виде преследующего собственный хвост пятицветного дракончика.

Мэгги считала, что Зах помог ей выжить, и потому, когда он однажды предложил свинтить из интерната — «тайм вставать на ран, цзибафак, ты как, ин или аут?» — девочка согласилась не раздумывая.

6

Поместье Чэня выросло перед ними как из-под земли.

Еще вот, казалось, шагов сто назад ничего не было — и вдруг из знойного марева, наполненного хилыми песчаными вихрями, явились глазам толстая приземистая стена, и в стене — ворота, красные ворота, окованные металлическими пластинами, и с громадными бронзовеющими в косых лучах очередного уходящего солнца кольцами.

Это каким же здоровым надо быть, чтобы такое колечко приподнять да в ворота ударить?

Так подумал удивленный Чесотка, остановился и поскреб нос.

— Что? — спросила наскочившая на него Мэгги: по случаю поднявшегося ветра она укутала лицо платком почти до самых бровей, а выше начиналась старая соломенная шляпа, которой ее одарил щедрый китаец Лун, так что девушка двигалась практически на ощупь. А Чесотке песок не препятствовал: его вела вперед надежда — новые овцы. Неужели?

— Да вот, — указал свободной от зонта рукой Джейсон, наблюдая ворота. — Пришли, кажется.

— Задвиг! — облегченно прокомментировала племянница, плюхнулась на песок и сделала пару глотков из бурдюка. — Реально пришли?

Джейсон поглядел на нее. Забавно: в лучах заходящего и встающего солнц Мэгги отбрасывала целых две тени, одну длинную и вторую покороче. Нет, правильно он сделал, что не попил родственной крови.

— Я в этой пустыне в первый раз, — сообщил Чесотка. — Но если Лун не ошибся…

В воротах между тем отворилась невысокая, как раз в человеческий рост, калиточка, и некая фигура призывно махнула рукой: давайте, мол, сюда, чего расселись!

— Нам бы к гуну Чэню, — объявил Джейсон, когда они добрели до ворот. С ног до головы закутанный в белое страж калитки молча смотрел на них сквозь узкую щель. — Лун… Лун Вэнь-чжэн сказал, что господин Чэнь, возможно, будет так любезен…

— Лун Вэнь-чжэн? — прокаркал страж. — Проходите! — И отступил назад.

Войдя внутрь, Чесотка и Мэгги оказались в своеобразном предбаннике-междустенье: сзади высилась одна стена, а впереди — другая, и еще одни ворота, но если первая стена была потрескавшаяся, повидавшая виды, то следующая радовала глаз яркими красками росписи: вправо и влево тянулась по ней широкая полоса тесно переплетшихся меж собой драконов, и сверху над драконами блестела яично-желтая черепица. И у этой стены песчаные вихри словно ножом отрубало.

Поле, понял Джейсон.

Это правильно.

Полезно иметь защитное поле в такой дыре, как эта. Лишь окончательно свихнувшийся от хай-крэка полный идиот или пережаривший голо-симуляторами остатки мозгов кибер-скипер из-под Большого Бомбея торчал бы посреди пустыни, не накрывшись силовым колпаком. Вот ведь уроды — эти, из транспортной компании, в их вонючих спасательных челноках место для маленького генератора нашлось бы точно. Сэкономили, гады.

Страж выпростал из-под балахона руку с маленьким пультом, ткнул им в поле: образовался видимый глазу проем, и в него тут же с удовольствием хлынул песок, а потом махнул рукой: быстрее!

Чесотка ухватил Мэгги за локоть и шагнул в проем, страж мгновенно оказался рядом. Дырка в поле затянулась.

— Уф-ф-ф-ф… — выдохнул Джейсон. Под силовым колпаком было тихо, прохладно, легко пахло корицей и в то же время чем-то механистическим, неживым, будто совсем неподалеку функционировали неслабые машины. Если это и было так, то машины работали совершенно беззвучно — до ушей Чесотки доносилось лишь близкое журчание воды да нечто похожее на… ну да, совершенно определенно: на щебетание птиц!

Мэгги тоже услышала и недоуменно на анкла покосилась: с живыми птицами ей, само собой, сталкиваться не приходилось. Джейсон пожал плечами и взглянул на стража.

Тот распахнул очередную калитку в очередных воротах и жестом пригласил гостей следовать за собой. Похоже, парень в белом не любил трепать языком еще больше самого Чесотки, которого никто бы никогда болтуном не назвал.

— Тут что, в лайфе одни чины?.. — спросила неведомо у кого Мэгги.

— Пошли, — велел Джейсон и двинулся в темноту калиткиного проема.

Они миновали длинный, метров, наверное, в десять, с полукруглым сводом тоннель, в конце которого хорошо просматривалась длинная, обсаженная с двух сторон деревьями каменная широкая дорожка, ведущая к красному дому с резными дверьми, и только в конце пути Чесотка сообразил, что это, собственно, все и были ворота. То есть стена, опоясывавшая поместье, соответственно имела десять, или около того, метров в толщину. В тоннеле было даже холодно: толстые глыбы камня да защитное поле делали свое дело.

— Цзибафак… — восхищенно присвистнула Мэгти, когда они выбрались на свет.

Журчание воды стало ближе.

Джейсон полностью разделял ее восторг, однако же ругаться не стал, хотя Тэнк Соммерс, наверняка уже покойный, на его месте нашел бы что сказать. Потому что вокруг расстилался зеленый сад — куча разлапистых деревьев, в листьях которых виднелись спелые плоды, а справа — справа с невысокой искусственной горки низвергался карликовый водопадик, и вода, попетляв причудливо между крупными камнями, вливалась в небольшое озеро почти круглой формы, а над озером круто выгнулся игрушечный мостик с ажурными перилами. На мостике, спиной к пришедшим, стоял, заложив руки за спину, некий человек в пурпурном халате с широким поясом и созерцал двух неизвестной Чесотке породы пичуг, которые увлеченно обсуждали свои птичьи дела на нависшей над озерцом ветке. Человек был невысок, на его широкие плечи ниспадали длинные, перехваченные золотистой лентой седые волосы, прислоненная к перильцам, ждала тросточка со странно изогнутой рукоятью.

Страж весьма почтительно кашлянул, и стоявший на мосту обернулся.

Птички, будто поняв, что на них больше не любуются, снялись с ветки и улетели прочь.

— Приветствую вас! Я — Чэнь Чжун-чжэн. — Человек взялся за трость и степенно, слегка прихрамывая, стал спускаться с моста. — Старый Лун всегда посылал ко мне хороших людей. — Остановился перед Джейсоном. — Вы ведь хорошие люди?

— Ну… — Чесотка замялся: никто никогда не задавал ему подобного вопроса, и Джейсон внезапно понял, что не знает, как отвечать этому пожилому китайцу с длинным благородным лицом, которое совершенно не портили весьма редкие и тоже седые усы и борода. Китаец между тем терпеливо ждал и в свою очередь внимательно Чесотку разглядывал. — Мы… Мы скорее хорошие.

— Верняк! — поддержала его Мэгги. — Мы гиперкульные челы, у которых случился небольшой трабл. Наш, пигуфака, шип накрылся, — пояснила племянница и мило улыбнулась Чэню, демонстрируя старательно вычерненные верхние резцы.

Насчет гиперкульности Чесотка не был так уж уверен, потому как все еще продолжал обдумывать проблему своей хорошести. Одно он знал совершенно точно: сад, в котором обитал старикан с палкой, все эти фрукты и птички, а также водопад с озером его несказанно обрадовали. И не только потому, что оазис сей располагался посреди самой большой пустыни, которую ему только доводилось видеть, но и оттого, что это была та самая живая природа, к ненавязчивому единению с которой Джейсон всегда по мере сил стремился.

— Да, — сказал он более уверенно. — Мы, пожалуй, хорошие.

Чэнь удовлетворенно прикрыл веки.

— Молодость спешит, — погрозил он, улыбаясь, пальцем Мэгти, — опыт не столь категоричен, — кивнул он Чесотке. — Лю, вели накрыть в саду. Я приму гостей близ утуна.