— Спиро, у нас проблема,— сознался он.
Это было все равно что сказать английскому догу: «Гулять!» Спиро весь подобрался, и глаза его сузились.
— Говорить мне, мистеры Ларри,— отозвался он низким рокочущим голосом; должно быть, такие звуки предшествовали извержению вулкана Кракатау.
— Так вот,— продолжал Ларри,— это касается моей матушки.
Лицо Спиро побагровело, и он сделал шаг вперед.
— В чем дела с вашими матушки? — тревожно спросил он, не скупясь на множественное число.
— Понимаешь, она собирается снова выйти замуж,— сказал Ларри, спокойно закуривая сигарету.
Мы затаили дыхание. Из всех дерзких поступков, какие когда-либо совершал Ларри, этот был самым чудовищным, грозящим непредсказуемыми последствиями.
Спиро окаменел, уставившись на моего брата.
— Ваши матушки хотеть снова выходить замужи? — недоверчиво прохрипел он.— Сказать мне, кто эти мужчины, мистеры Ларри, и я разделаться с ними. Можете не беспокоитесь.
— И как же ты с ним разделаешься? — поинтересовался Лесли; обладатель огромной коллекции пистолетов и охотничьих ружей, он предпочитал мыслить категориями убийства и разрушения, а не милосердия и гуманности.
— Как меня учить в Чикаго,— грозно произнес Спиро.— Цементный башмаки.
— Цементные башмаки? — повторила за ним Марго, заключив, что разговор касается новейшей моды.— Это еще что за обувь?
— Понимаете, мисси Марго, вы хватать эти ублюдок, извините за выражение, и совать его ноги в два ведра с цементом. Когда цемент затвердеть, вывозить его в море на лодке и бросать за борты,— объяснил Спиро.
— Разве можно так поступать! — воскликнула Марго.— Он не сможет плавать. Он утонет.
— Что и требуется,— терпеливо растолковал ей Ларри.
— Какие вы все жестокие,— сказала Марго.— Это отвратительно. Это же убийство, самое настоящее убийство. И вообще, я не желаю, чтобы на
— Ты забываешь про маму,— заметил Ларри. Глаза Марго расширились от ужаса.
— Пусть только кто-нибудь приблизится с цементом к маме! — воскликнула она.— Предупреждаю: я сразу вызову полицию!
— Бога ради, Марго, замолкни,— сказал Ларри.— Никто не собирался топить маму. К тому же мы не можем осуществить остроумный маленький эксперимент Спиро за отсутствием кандидата. Понимаешь, Спиро, мама всего лишь выразила пожелание, так сказать, предаться любовным утехам. Но пока не решила, с кем именно.
— Когда она решить, мистеры Ларри, вам дать мне знать, и мы с Теодоракисом надевать на него цементный сапоги, о'кей?
— Но мне казалось, мы хотим помочь маме снова выйти замуж,— заметила Марго.— Если Спиро станет надевать цемент на ноги каждого мужчины, на кого она поглядит, он же будет массовым убийцей вроде Джека Потрошителя, и мы никогда не сможем выдать маму замуж.
— Верно,— согласился Ларри.— Ты, Спиро, просто будь начеку, ладно? Не принимай никаких решительных мер, только держи нас в курсе. А главное — ни слова маме. Она болезненно воспринимает разговоры на этот счет.
— Мои губа на печати,— отозвался Спиро.
На несколько дней мы позабыли об одиночестве мамы, у нас и без того хватало дел. В местных деревнях проходили празднества, в которых мы всегда участвовали. К стволам деревьев привязывались караваны ослов (родственники селян прибывали издалека, некоторые за десять километров). Струящийся между оливами дым благоухал горящим древесным углем, жареной телятиной и отборным чесноком. Вино было красным, точно кровь убиенного дракона, и лилось оно в стаканы с таким мурлыкающим, ласковым и заговорщическим бульканьем, что невозможно было отказаться от добавки. Лихие пляски включали высокие прыжки и хлопанье по ляжкам. На первом же из празднеств Лесли задумал перепрыгнуть через костер, напоминающий чрево Везувия. Он потерпел неудачу, и прежде чем был подхвачен расторопными руками, основательно обжег свою корму. Пришлось ему дня два сидеть на надувной резиновой подушке.
Как раз во время одного такого праздника Ларри вывел из веселящейся толпы маленького человечка в чистейшем белом костюме, с красным с золотом шейным платком и с изысканной панамой на голове. Ботинки на его крошечных ногах переливались блеском, точно надкрылья большого жука.
— Мама,— сказал Ларри,— я привел замечательного человека, который жаждет познакомиться с тобой. Профессор Еврипид Андротеоматакоттопулос.
— Очень рада познакомиться,— нервно вымолвила мама.
— Я счастлив, мадам Даррелл,— сказал профессор, припадая к ее руке холеными усами и бородкой, которые скрывали снежной пеленой нижнюю часть его лица.
— Профессор не только известный гурман, он взыскательный исполнитель кулинарных шедевров.
— Полно, мой мальчик, вы преувеличиваете,— возразил профессор.— Не сомневаюсь, мои скромные опыты на кухне — ничто перед подлинно римскими пирами, на которых, как мне говорили, председательствует ваша матушка.
Мама всегда плохо представляла себе разницу между римским пиром и римской оргией. В ее представлении это были синонимы, подразумевающие щедро накрытые столы, возле которых полуголые мужчины и женщины между супом и десертом предавались занятиям, для коих лучше подходила спальня.
— А теперь,— сказал профессор, садясь рядом с ней,— могу я просить вас рассказать мне все, что вам известно про местные травы. Это правда, что здесь не используют лаванду?
Использование трав, как отлично знал Ларри, было одной из любимых тем мамы. Видя, что профессор живо интересуется и хорошо разбирается в этом предмете, она охотно включилась в гастрономическую дискуссию.
Позднее, когда был съеден последний кусочек розового мяса в хрустящей корочке, когда была выпита последняя бутылка вина и затоптано пульсирующее сердце каждого костра, мы погрузились гуськом в старый, верный «додж» и поехали домой.
— Мы
— Хакиопулос,— откликнулся Спиро.
— Вот именно. Но у этого профессора такая длинная фамилия, конца не видно, как у гусеницы. Правда, это все же лучше, чем называться Смитом или Джонсом,— вздохнула мама.
— А в кулинарии он знает толк, несмотря на фамилию? — осведомился Ларри.
— О, мне было страшно интересно,— ответила мама.— Я пригласила его на обед завтра вечером.
— Отлично,— сказал Ларри.— Надеюсь, ты заручилась дуэньей.
— О чем это ты толкуешь? — спросила мама.
— Ну как же, это твое первое свидание, все должно идти по правилам.
— Ларри, что за глупости ты говоришь,— с достоинством произнесла мама, и после этой ее реплики в машине до самого дома царила тишина.
— Ты в самом деле думаешь, что этот человек подходит для мамы? — озабоченно спросила Марго на другой день, пока мама хлопотала на кухне, готовя всякие вкусности для гостя.
— Почему бы нет? — отозвался Ларри.
— Ну, начать с того, что он такой старый. Ему не меньше пятидесяти,— подчеркнула Марго.
— Мужчина в расцвете лет,— небрежно заметил Ларри.— Иные и на девятом десятке обзаводятся детьми.
— Не понимаю,— жалобно сказала Марго,— почему ты ко всему обязательно примешиваешь секс. И вообще, он грек. Она не может выйти замуж за грека.
— Почему? — возразил Ларри.— Гречанки запросто выходят замуж за греков.
— Это совсем не то,— ответила Марго.— Это их личное дело. А мама англичанка.
— Я согласен с Ларри,— неожиданно вступил Лесли.— Он явно состоятельный человек — два дома в Афинах, один на Крите. Что из того, что грек. Тут уж ничего не поделаешь, и ведь мы знаем очень славных греков — возьми хоть Спиро.
— Она не может выйти за Спиро,— горячилась Марго.— Он женат.
— А я и не сказал, чтобы она за него выходила, просто отметил, что он славный грек.
— Все равно, я против смешанных браков,— настаивала на своем Марго.— От таких союзов рождаются дублоны.
— Квартероны,— поправил ее Ларри.
— Ладно, как бы они ни назывались,— сказала Марго — не хочу, чтобы у мамы были такие дети. И не хочу отчима, фамилию которого невозможно выговорить.
— Когда они поженятся, сможешь называть его по имени,— заметил Ларри.
— А какое у него имя? — подозрительно осведомилась Марго.
— Еврипид,— ответил Ларри.— Сокращенно — Рип, если хочешь.
Было бы слишком мягко сказать, что профессор в тот вечер произвел на нас плохое впечатление. Когда стук копыт и звон бубенцов возвестил, что коляска с гостем въехала на ведущую к нашему дому извилистую дорожку среди олив, мы услышали голос профессора прежде, чем увидели его. Он распевал очень красивую греческую песню о любви. К сожалению, ему явно никто не говорил, что он начисто лишен музыкального слуха, а если и говорили, он не поверил. Профессор пел очень громко, возмещая качество звука количеством. Мы вышли на веранду встретить его, и когда коляска остановилась перед крыльцом, тотчас стало очевидно, что наш гость явно перебрал вина. Прямо из коляски он упал на ступеньки крыльца, разбив при этом, увы, три бутылки вина и горшочек с приправой чат-ни, приготовленной им для дамы. Элегантный светло-серый костюм был спереди весь залит вином, так что профессор больше всего походил на человека, чудом уцелевшего после страшной автомобильной катастрофы.
— Он пьян,— сообщил возница на случай, если мы этого не заметили.
— Надрался, как сапожник,— заметил Лесли.
— Как два сапожника,— поправил его Ларри.
— Это ужасно,— сказала Марго.— Мама не может выходить замуж за греческого пьяницу. Папа был бы решительно против.
— Выйти за него замуж? — удивилась мама.— О чем это вы?
— Просто мы подумали, что он внесет немного романтики в твою жизнь,— объяснил Ларри.— Я ведь говорил тебе, что мы нуждаемся в отчиме.
— Выйти за
— Вот видите,— торжествующе заявила Марго.— Я же говорила, что она не пойдет за грека.
Тем временем профессор успел снять забрызганную вином фетровую шляпу, поклониться маме и уснуть, лежа на ступеньках крыльца.
— Ларри, Лесли, вы безобразно себя ведете,— сказала мама.— Поднимите этого пьяного дурня, положите обратно в коляску и скажите кучеру — пусть везет его туда, где подобрал. И чтобы я больше его не видела.
— Где твое романтическое чувство? — воззвал Ларри.— Как мы можем снова выдать тебя замуж, если ты будешь вести себя так недружелюбно? Малый всего лишь выпил стаканчик-другой.
— И чтобы я больше не слышала эти дурацкие разговоры о моем новом замужестве,— твердо произнесла мама.— Я
— Мы только пытались помочь тебе,— обиженно сказал Лесли.
— Пока что помогите мне избавиться от вида этого пьяного идиота,— ответила мама и зашагала обратно в дом.
Обед в тот вечер был отменный; знал бы профессор, что потерял! Правда, застольная беседа текла довольно вяло.
На другой день мы отправились купаться, предоставив уже не так воинственно настроенной маме бродить по саду с ее каталогом семян. Вода в море была такая теплая, что освежиться можно было, только отплыв подальше от берега и нырнув на глубину полутора-двух метров. Искупавшись, мы простерлись на земле под оливами; соленая вода, высыхая, разрисовывала кожу нежными белыми узорами.
— Знаете,— заговорила Марго.— Я тут подумала... Ларри недоверчиво поглядел на нее:
— В самом деле?
— Я подумала, что мы просчитались с профессором. Он не подходит маме.
— Да ведь я только дурачился,— лениво протянул Ларри.— Я вовсе не хочу, чтобы она снова выходила замуж, просто мне показалось, что она сама так настроена.
— Хочешь сказать, что это была
— Конечно. Когда женщина в ее возрасте принимается всюду сажать страстоцвет, сразу все ясно, разве нет? — сказал Ларри.
— Но ты только представь себе, что было бы, выйди она замуж за этого профессора! — воскликнула Марго.
— А что было бы? — подозрительно осведомился Лесли.
— Так ведь ей пришлось бы ехать с ним жить в Афины,— ответила Марго.
— Ну и что?
— А кто бы тогда готовил для нас? Лугареция?
— Не дай Бог! — горячо произнес Ларри.
— Помните ее суп из каракатиц? — спросил Лесли.
— Прошу тебя, не напоминай,— взмолилась Марго.— Все эти глаза, которые плавали там, укоризненно глядя на нас,— уф!..
— Почему бы нам тоже не поехать в Афины и не жить там вместе с ней и этим Эрисиполусом или как его там? — предположил Лесли.
— Не думаю, чтобы ему на склоне лет понравилось заполучить четверку чужих детей,— сказал Ларри.
— В общем, по-моему, мы обязаны как-то отвлечь маму от мыслей о замужестве,— заключила Марго.
— Уж очень она настроена,— возразил Ларри.
— Значит, надо ее перестроить,— сказала Марго.— Будем следить, чтобы соблюдала нормы приличия, не давать ей слишком часто встречаться с мужчинами. Будем за ней присматривать.
— Так ведь она вроде ничего такого не делает,— неуверенно заметил Лесли.