Афиканский роман

Иван Иваныч, который молчал весь вечер, не рискуя принародно общаться с гостем на тарабарском языке, под занавес посмел себя проявить: "Мусье Мустаки, сильвупле, пуркуа нон лезетюд?"[17] Лариса утаила издёвку и придала вопросу приемлемую форму. «Les intérêts nationaux ont dicté la situation»,[18] – сосредоточенно пояснил алжирский администратор.

Земфира Наумовна извлекла из сумки магнитофон – и он запел беспредельным голосом Шарля Азнавура. "Я объявляю белый танец", – провозгласила Земфира Наумовна на русском и французском языках и ангажировала месье Мустаки. Илья Борисович что – то сказал жене, затем подошёл к Ларисе и полушутя – полусерьёзно склонил перед ней свою рано побелевшую голову. Лариса очень любила танцевать, а под Шарля Азнавура – особенно. Она положила узкие кисти рук на начальственные плечи и прониклась чувством абсолютного покоя. "Ну что – очень плохо?" – шепнул шеф миссии на витиеватое ушко. "Пока терпимо", – шепнула в ответ почти что счастливая девушка. "Завтра приходите к нам в гости. Мы с Татьяной Игоревной будем очень рады". Илья Борисович улыбнулся Ларисе такой вдохновенной улыбкой, что утончённая девушка не могла на неё не ответить. "Хорошо, приду", – улыбнулась глазами Лариса и положила голову на крепкое мужское плечо.

"Который год я учу месье Мустаки танцевать по – европейски", – напомнила о себе Земфира Наумовна, когда танцующие вернулись к застолице. Алжирский гость уступил старшей переводчице своё место и слонялся по комнате, как неприкаянный. "Месье Мустаки интересуется национальным вопросом в Советском Союзе", – продолжала гнуть свою линию Земфира Наумовна. "И что же вы ему рассказали?" – официальным тоном спросил Илья Борисович. "Не беспокойтесь. Я рассказала чистую правду. В нашей стране все нации имеют равные права. Существуют национальные учебные заведения, печать, радио, телевидение и так далее. Короче говоря, в Советском Союзе нет таких ущемлённых наций, как кабильская". "А разве кабилы ущемлены в правах?" – засомневалась Лариса. "Это ни к чему", – вмешался Илья Борисович.

"Je suis ivre mort",[19] – пожаловался Ларисе месье Мустаки. «Moi aussi»,[20] – поддержала его отзывчивая девушка. «Что он сказал?» – вытянул шею Иван Иваныч. «Сказал, что мертвецки пьян», – перевела для него Лариса. "Товарищи! – как на собрании, выступил Иван Иваныч. – Мусье Мустаки устал. Уже одиннадцатый час. У него большая семья, и дети его заждались… " «Именно это я хотел сказать, – повысил голос шеф миссии. – Мы не смеем задерживать уважаемого гостя. От имени всей миссии выражаю уверенность в том, что сегодня мы совместными усилиями заложили прочный фундамент хороших взаимоотношений. Лариса, будьте добры, переведите мои слова месье Мустаки». Алжирский представитель с пафосом поблагодарил всех присутствующих за истинно русское гостеприимство и пригласил «grands spécialistes russes»[21] к себе домой на кускус. «Я вас провожу?» – предложил помощь Илья Борисович. Но месье Мустаки почему – то выбрал в провожатые Ларису. Когда девушка открыла ему дверь, она поняла, почему. На лестничной площадке месье Мустаки перестал хранить в желудке адскую смесь и выплеснул её на свежевымытые ступени. На первом этаже захлопали входные двери. Всем своим видом Лариса показала, что ничего особенного не произошло, и, пошатываясь, вернулась к столу. Она убедилась в том, что праздник не утихал, а, напротив, разгорался с новой силой. «Земфирочка, включайте свою музыку, – кокетливо попросила Зоя Львовна. – Я объявляю белый танец. Илья Борисович, можно вас пригласить?» Но Земфира Наумовна поступила наперекор хозяйке. От её сложных манипуляций магнитофон затрясся и разразился зажигательным «Распутиным». Лариса не заметила, как ноги вынесли её на середину комнаты. Сначала тело забилось в конвульсиях, потом угомонилось и дало волю рукам; ноги вышли из повиновения и стали выделывать сногсшибательные колена. Лариса больше не воспринимала своё тело: может быть, умерла и улетела на небо? а может быть, растворилась в танце, как сахар в чае?

Магнитофон умолк на полуслове – и девушка упала с неба на землю. В комнате повисла грузная тишина. Лариса, как обнажённая маха, лежала под раздевающими взглядами ошеломлённых мужчин и женщин. Первые воспламеняли её тело огнём влечения, а вторые жгли душу чёрной завистью. Ларисе почудилось, что это продолжалось целую вечность. Когда вечность истекла, шеф взорвал тишину звучными рукоплесканиями. Его примеру последовал Иван Иваныч. "Ребёнка разбудишь!" – Зоя Львовна обхватила мужа железной хваткой. "Я думаю, пора расходиться, – скуксилась Земфира Наумовна. – А ты неплохо танцуешь, девушка. Заходи – вместе потанцуем. Ничего, что я на ты?" "Пожалуйста", – ответила Лариса, а внутренне содрогнулась от ужаса: "Господи, куда я попала? Зверинец какой – то! Хотя… как я могла забыть? Это не зверинец, это профтех – что ещё хуже. Профтех – он и в Африке профтех".

"Великолепно танцуете, – шеф измерил взглядом хрупкую девичью фигуру. – Научите?" "Могу прямо сейчас", – взмахнула руками Лариса. "Сейчас уже поздно. Лучше завтра. Ждём… Жду", – понизил голос Илья Борисович – и удалился по – английски вслед за молчаливой супругой.

Девушка ещё долго разбиралась в своих переживаниях: неги, конечно, не было, но не было и следа былой брезгливости. А что же всё – таки было? Не подлежало сомнению то, что каждую клеточку организма наполнило изумительное торжество победителя. Это было ни с чем не сравнимое чувство. "Триумф лучше любви", – убедила себя Лариса, выпила, не закусывая, рюмку водки и, стараясь не расплескать, понесла свою победу в тесноватую комнату. Завтра в девять ноль – ноль она, как штык, должна быть на рабочем месте.

"Уже сегодня", – спохватилась Лариса – и отдалась воле освежающего, бодрящего сна.

5

На рабочем месте её поджидал Морис. Он подался навстречу девушке, жадно вобрал в себя изысканный аромат её духов и томным взглядом впился в порозовевшее от замешательства ухоженное лицо. Лариса отшатнулась от пылкого африканского мужчины и отгородилась от него показным равнодушием.

"Bonjour, Monsieur",[22] – бесстрастно поздоровалась девушка.

"Enchanté, Mademoiselle",[23] – страстно ответил Морис.

Он приблизился к Ларисе вплотную, обеими руками бережно взял её правую руку и испробовал прозрачную кожу лёгким поцелуем. Потом оторвал губы, выдержал паузу – и запечатлел поцелуй на бугорке ладони. Мозг неукоснительно требовал от Ларисы отдёрнуть руку и возмутиться. Повинуясь рационализму, девушка спрятала руки за спиной и приготовилась к отпору. На иконописном лице Мориса выделялись большие чёрные глаза и припухлые алые губы. Мужчина заглянул в изнывающую душу – и девушку до глубины души пронизал загадочный, как сказка Шахразады, обволакивающий взор. Властным движением Морис завладел рафинированной ручкой и стал покрывать её заразительными поцелуями. Каждое прикосновение сопровождалось в жаждущем любви теле оглушительным ударом грома. Побитое тело обмякло, стало послушным и уступчивым. Лариса пыталась не смотреть на яркие мужские губы. Мозг стремился образумить потерявшую стыд девушку, но ни за что на свете она не хотела отказаться от неизреченного наслаждения, которое сконцентрировалось внизу живота.

"C’est tout pour aujourd’hui, bijou",[24] – отпустил девушку африканец, отошёл в сторону и залюбовался делом своих рук и губ.

За этим занятием его застал Иван Иваныч. "Кескесэ?"[25] – недоверчиво покосился он на молодых людей. «Ça va, Monsieur Ivan, ça va bien»,[26] – утешительно произнёс Морис и что есть силы потрепал русского наставника по терпеливому плечу. Иван Иваныч перевёл взгляд на Ларису. «Всё о’кей. Обмениваемся опытом», – туманно объяснила находчивая переводчица. "У[27] Смаил?" – поинтересовался у Мориса Иван Иваныч. «Il va venir»,[28] – отмахнулся от него практикант.

"Лариса, сегодня целиком подтвердилось, что занятия начнутся не скоро. Мы с Морисом пойдём в мастерскую, поможем Андрею Владимировичу. А у вас будет достаточно времени, чтобы изучить телевизионные термины. И почему этому не учат в институте?" – развёл руками Иван Иваныч. "Всему научить невозможно, – как маленькому, пояснила Лариса. – А почему вы позволяете кабилам амикошонствовать?" "Ами… чего?" – наморщил лоб Иван Иваныч. "Распускать руки", – доходчиво интерпретировала девушка. "Что бы понимала! Это политика, девчонка! Мы все здесь дипломаты!" – Иван Иваныч раскрыл рот и стал хватать воздух, как выброшенная на берег рыба. Вспомнил, что он – человек, выпрямился – и пулей вылетел из аудитории. Морис с интересом посмотрел на русских, ухмыльнулся – и последовал за Иван Иванычем.

"Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала", – услышала Лариса внутренний голос. "Не кричи. Это что такое?" – чуть не оглохла девушка. "Это твоя совесть", – торжественно объявил голос. "Ты что имеешь в виду?" "Не понимаешь? Чем ты лучше Иван Иваныча?" "Да как ты смеешь? У меня… это… любовь". "Разве ты его любишь?" "Кажется, нет… Конечно, нет, – наконец, образумилась Лариса. – Хорошенькое начало рабочего дня. Пора бы приступить к делу. А над тем, что произошло, придётся поразмыслить на досуге". Переводчица устроилась за одним из столов, разложила словари, записи своей предшественницы и погрузилась в захватывающий мир знаков, символов и значений. Натренированный мозг работал, как превосходно налаженный механизм.

Через полчаса Лариса ощутила укол в затылок – и хорошо запомнившееся блаженство внизу живота. Она обернулась – и взгляд наткнулся на сексапильного практиканта. Кабильский красавец зачаровывал девушку своей неудержимой похотью. "Меня так ещё никто не соблазнял, – скрепя сердце признала Лариса. – Русские мужчины так не умеют". Она понимала, что должна что – то предпринять, но не нашла ничего лучше, как закрыть глаза. «Bijou»,[29] – призывно произнёс коварный искуситель, послал предмету любви чарующий поцелуй – и, разминая руки, временно отступил в мастерскую. «Чтоб тебе пусто было!» – в сердцах воскликнула девушка – и заколыхалась от чувственного дуновения, как рожь – от порыва ветра. «Так не годится, – Лариса открыла глаза, мобилизовала все силы и умственные способности. – Как там говорит Иван Иваныч? В чужой стране мы – дипломаты? Надо перевести разговор внутрь себя. Что же делать? Как э т о м у противостоять? Даже пожаловаться некому. Попробую себя уговорить. Это же Африка – источник рабов. Морис – представитель порабощённого народа. Я для него – белая женщина. Он для меня – дремучий дикарь. Всё. Уговорила. Теперь можно продолжить работу».

Через следующие полчаса девушка опять почувствовала укол в затылок и, как следствие, – всеобъемлющее бессилие. Решила не отзываться, собралась в комок и в неимоверном напряжении дождалась ухода чародея.

"Bonjour, Mademoiselle. Ça va?"[30] – место Мориса без задержек занял Смаил.

"Как же они любят эту сову", – насторожилась девушка. Однако никакой эротики она в себе не обнаружила, облегчённо вздохнула и второпях откликнулась на приветствие, рассчитывая отдохнуть в разговоре.

Это был реальный план: Смаил оказался располагающим собеседником. Из разговора с ним Лариса уяснила, что он – холост, но в любой момент готов жениться; что его отец – зажиточный человек и имеет собственный бутик; что у них в доме есть даже цветной телевизор; что он сам хорошо зарабатывает ремонтом радио и телеаппаратуры. В благодарность за доверие девушка рассказала о себе всё, что нашла нужным рассказать.

"Etes – vous athée, Mademoiselle?"[31] – осторожно спросил юноша.

"Oui, Monsieur",[32] – подтвердила принципиальная девушка.

Её ответ вызвал у Смаила такой бешеный блеск в глазах, что бедная переводчица снова оробела. "Бог мой, и этот туда же", – уныло подумала Лариса. К счастью, скоро выяснилось, что её опасения были преждевременными, ибо в глазах Смаила загорелся факел веры. Битый час он приобщал Ларису к тайнам ислама. В довольно корявых выражениях убеждённый мусульманин разъяснял заблудшей атеистке, что Аллах есть дух со всеми вытекающими последствиями. Расслабленная девушка была способна подтвердить самое невероятное. На этом удовлетворённый Смаил объявил диспут закрытым, вновь превратился в усердного практиканта и, покинув Ларису, пристроился к "grands spécialistes russes".[33]

Пока суть да дело, рабочий день подошёл к концу. Лариса ни на секунду не задержалась в аудитории. Она вдохнула спёртый воздух Центра, поперхнулась и зажала нос. "Там, в горах, воздух чистый и свежий", – воспарила мыслью переводчица. Горы были совсем рядом – рукой подать и притягивали Ларису, как магнит железо. Не долго думая, девушка поправила причёску – и пошла на встречу с природой. Лариса с детства боялась высоты, но Атласские горы её не страшили. Они напоминали экзальтированной москвичке родные Ленинские горы, только покрытые не липами да берёзками, а оливками и фисташками. Лариса бодро вышагивала по долговечному асфальту, иногда мимо проходили приветливые люди и проезжали не менее приветливые автомобили. Внимание девушки привлекли забавные шарики, которые облепили линии электропередач. Она восторгалась ими, как ёлочными украшениями, пока не извлекла из памяти, что их применяют, чтобы провода не провисали.

Время шло незаметно и дошло до того момента, когда у Ларисы разыгрался аппетит. "Меня же приглашал к себе Илья Борисович, прибавлю шагу, там и поем", – задумала самонадеянная девушка. И она угадала: к её приходу Татьяна Игоревна приготовила чайный стол – с камамбером в придачу.

"Пейте, пейте, – угощала хлебосольная хозяйка. – Кладите побольше сахара. Удивительное дело: он здесь не сладкий. Хорошо ещё, что не солёный. Пейте и рассказывайте о своих первых алжирских впечатлениях". "Нормальные впечатления", – уклончиво ответила Лариса. Преодолела сомнения и добавила: "В горах очень красиво и вольготно по – домашнему".

" А вы откуда знаете?" – полюбопытствовал доброжелательный хозяин. "Я только что оттуда". "Вы хотите сказать, что вы одна гуляли в горах?" "Вот именно". Илья Борисович сдвинул брови – и преобразовался в грозного начальника. "Вы знаете, что такая самодеятельность не приветствуется?" "Кем не приветствуется?" "Как?..И м и, конечно". "Вы можете назвать закон, который я нарушила?" "Неужели вы никогда не слышали, что существуют неписаные законы?" "Они что – передаются из уст в уста, как народные сказки? Вы меня не убедили. Я буду гулять, где мне захочется". "Лариса, милая, подумайте над тем, что я вам сказал, или за вас подумают другие".

Атмосфера так накалилась, что, казалось, её могла разрядить только молния. Намереваясь предотвратить грозу, Татьяна Игоревна овладела разговором: "Ларочка, разрешите задать один вопрос: как складываются ваши отношения с Иван Иванычем и Зоей Львовной?" "Неважно складываются". "Мы с Ильёй Борисовичем так и поняли. Вы можете на нас положиться. Мы кое – что узнали о них от своих знакомых. Склочники и интриганы. С ними надо быть начеку. Иван Иваныч вообще метил на место Ильи Борисовича". "А вот это лишнее, – остановил супругу шеф миссии. – Таких, как эта парочка, в профтехобразовании полным – полно. Там собираются одни неудачники". "Но ведь ты – не неудачник", – оспорила мужа Татьяна Игоревна. "Это потому, что мне удалось дослужиться до начальника. На правах шефа я бы не советовал Ларисе замыкаться в себе. Вы общаетесь с Земфирой Наумовной?"

"Не общаюсь, потому что не имею желания". "Напрасно. Она могла бы поделиться с вами опытом". "Мы как будто сами с усами". "Да… Интересная вы девушка… Не думал… Надо вас ломать". "Попробуйте. Но гнуться я не собираюсь". "Илья, – опять вмешалась в разговор Татьяна Игоревна, – по – моему, ты заблуждаешься. Ларочка, а вы у м е е т е танцевать. Скажу без ложной скромности: я тоже кое – что умею. Хотите, спою свою любимую? Вы любите "Кармен"?" «Обожаю». "Тогда слушайте".

Не щадя голоса, Татьяна Игоревна устроила для Ларисы импровизированный концерт. Илья Борисович, затаив дыхание, внимал искусству своей даровитой супруги. По истечении часа Лариса поняла, что ей пора уходить, иначе хозяева начнут тяготиться её присутствием. "Я вас провожу", – распорядился Илья Борисович. "Как хотите", – подчинилась Лариса. "Кстати, а где вы собираетесь есть?" – спросил напоследок заботливый шеф, ловко справляясь с хитрыми дверными замками. "Пока не знаю. Наверное, буду готовить". "Я здесь такой же новичок, как и вы. С приглашением месье Мустаки мы допустили оплошность – как выяснилось, он в Центре ничего не решает. А вот столовая у него, говорят, отличная. Ну, приятных сновидений, мадмуазель". Илья Борисович оглянулся на покинутый стол, убедился в отсутствии жены, командирским жестом притянул Ларисину руку и смачно чмокнул в ладонь. Девушка оторопела – и не заметила, как очутилась на лестничной площадке. Наверху зашипел до боли знакомый надтреснутый голос: "Лариса, а мы с Иван Иванычем тебя заждались". Лариса молча прошла в свою конурку мимо хмурого, как туча, преподавателя. Всем телом она ощутила, насколько измоталась за беспокойный день. Девушка надёжно заперлась, потом открыла окно и впустила в комнату смуглую алжирскую ночь. Она накинулась на Ларису и облапила её изящную фигуру. Девушка оторопела – в который раз за длинный день! "Свет мой, зеркальце, скажи, не пора ли мне замуж?" – задала вопрос красная де´вица, подробно изучая своё зеркальное отражение. Не получив ответа, Лариса вытянулась на узкой кровати и, силясь не спугнуть объятия ночи, застыла в ожидании экзотического сна. Сон не заставил себя долго ждать. Лариса увидела Атласские горы, усеянные огромными кактусами. Под одним из кактусов лежала раненая чайка. Красивый худой кабил с развитыми плечами подобрал окровавленную птицу. Без сомнения, это был Морис. Он стал покрывать птицу поцелуями, и раны зажили одна за другой. Чайка взмахнула крыльями – и превратилась в прекрасную девушку. Морис протянул к ней руки – и красавица, как заворожённая, пошла в его объятия.

6

Звонок резанул по ушам, как железо по стеклу. Лариса вскочила с кровати и воззрилась на будильник. По неизвестной причине стрелки показывали не восемь часов, а только семь. «Очень кстати», – подметила девушка и стала лихорадочно одеваться. «Ты что делаешь?!» – во всю мочь закричал внутренний голос. «А что?» – с наивным видом спросила Лариса. «Чему тебя учили всю жизнь? Не дарить поцелуев без любви!» «Поцелуи, предположим, можно, но далеко заходить нельзя». «Ты зачем сюда приехала?» «Отстань!» Лариса погасила внутренний голос стаканом холодной воды из холодильника и принялась наводить красоту. Она потратила на макияж гораздо больше времени, чем прежде, но до начала рабочего дня оставался ещё целый час. «Час удовольствий», – блаженно улыбнулась девушка – и устремилась на призыв африканца.

Он ждал её, сгорая от нетерпения. "Vous m’attendez?"[34] – ничуть не удивилась Лариса. «Certainement»,[35] – сдавленным голосом подтвердил Морис. Он долго не мог попасть ключом в замочную скважину, с усилием преодолел досадное препятствие – и посмотрел на девушку снизу вверх. Нервно покусывая ненакрашенные губы, Лариса не сводила с него красноречивых глаз. Морис моментально успокоился и размашистым шагом направился в складское помещение. Девушка кинулась в него, как в омут головой. «Belle mouette»,[36] – восхищённо произнёс Морис. «Почему – чайка?» – по – русски спросила Лариса, ахнула и перевела на французский: «Pourquoi?»[37]

"Могла не спрашивать, – прорезался сердитый внутренний голос. – Лариса в переводе с греческого означает «чайка». "Мы здесь не одни", – опять по – русски сказала девушка и на этот раз воздержалась от перевода. Вместо этого она приструнила голос совести внутренним взглядом и всем телом потянулась к неотразимому соблазнителю. Правда, тянуться далеко не пришлось, поскольку помещеньице было малюсеньким и любовники дышали друг другу в лицо. Ласковой рукой Морис провёл по налитым округлым грудям, затем умелыми губами прижался к надушенным коралловым губкам. "Tu sens bon",[38] – обдавая зноем, пробормотал африканец и стал исследовать белоснежную Ларисину кожу бесстыжими, остервенелыми губами. Зажмурившись, девушка не сопротивлялась ни малейшим движением. Она доверилась непередаваемому чувству, боясь ненароком его упустить. Африканец отстранился от Ларисы и унял сердцебиение. «C’est Monsieur Ivan qui arrive»,[39] – уведомил девушку чуткий любовник, аккуратно, чтобы не размазать тушь, поцеловал её закрытые глаза, с благодарностью выговорил: «Merci, bijou»[40] и, потирая руки, поспешно покинул место запретной любви. «Иди уж», – услышала девушка смирившийся внутренний голос, медленно открыла глаза, оправила юбку и с независимым видом вошла в аудиторию. Она тут же нарвалась на тревожный взгляд Иван Иваныча, но сумела подавить страх и беспечно ответила на его приветствие. Алжирский практикант победоносно взглянул на русского преподавателя и, насвистывая триумфальный марш, вышел отдышаться на улицу. Лариса деловито подошла к Иван Иванычу и… помертвела от ужаса, который пылал в его глазах. Потрясённый мужчина сосредоточенно смотрел на вырез её кофточки. Зардевшаяся девушка взглянула на интересующее Иван Иваныча место – и тоже испугалась: без всяких сомнений, внимание преподавателя привлёк свежий синяк – трудноизгладимый след жгучего поцелуя. На лице Иван Иваныча появилась страдальческая гримаса.

"Лариса, о н женат, у н е г о трое детей", – чуть не плача, пролепетал уничтоженный мужчина. "А мне какое дело!" – с апломбом произнесла строптивая переводчица, вызывающим жестом поправила на груди кофточку и танцующей походкой прошествовала к своему рабочему столу.

Увлёкшись прекрасными французскими словами, Лариса впала в состояние интеллектуального экстаза. "К сожалению, он не имеет ничего общего с экстазом физическим", – с горечью подумала девушка. "Окстись! Что за бред ты несёшь!" – заорал внутренний голос, как холодным душем, обдавая Ларису оздоровительными словами. "Он говорит правду. Я, наверное, больна. Надо остановиться, пока не поздно". Девушка, сжав кулачок, собрала в него всю имеющуюся волю; так и просидела со стиснутыми пальцами до конца рабочего дня.

"Лариса, вы идёте?" – простонал убитый горем Иван Иваныч. "Иду", – нетвёрдо ответила девушка, испытывая неловкость не то за саму себя, не то за потерявшего себя мужчину. Но уходить она почему – то не спешила.

"Чего я жду? Или кого? Какая я всё – таки тряпка", – осудила себя Лариса, но с места не тронулась. "A demain, Mademoiselle",[41] – послышался за спиной волнующий голос Мориса. Девушка задрожала от возбуждения и потеряла контроль над телом. "Je t’aime, bijou,[42] – вдохнул пленительный голос в игрушечное ушко. – Demain à huit heures, n’est – ce pas?"[43] Морис тщательно разжал кукольные пальчики и осыпал поцелуями беззащитную ладошку.

Очнувшись от гипноза, девушка предприняла попытку сосредоточить мысли и углубиться в себя. "Может быть, я его тоже люблю?" – стала копаться в своих чувствах Лариса. "Не ври хоть себе! – вознегодовал внутренний голос. – Разве ты не видишь, что он тебя соблазняет?" "За кого ты меня принимаешь? Конечно, вижу", – оскорбилась девушка. "Тогда проветри себе мозги". "И где же я возьму ветер?" "Не знаю, где. Да хоть в Атласских горах". "А вот это хорошая мысль", – похвалила Лариса свою беспокойную совесть и понесла в целительные горы разгорячённую, бесшабашную голову.

Не прошло и часа, как путаные мысли распутались, горячая голова охладилась, а забарахлившее сердце восстановило нормальный ритм. "Ты его не любишь. Пошли его к чёрту", – вдалбливал в девичью голову настойчивый внутренний голос. "Хорошо, ты меня убедил", – раздражённо согласилась Лариса. "Что ты сказала?" – преградила путь Земфира Наумовна. "Пустяки", – небрежно ответила девушка – и только теперь обнаружила, что ноги сами довели её до дома и выставили на обозрение старшей переводчицы. "А с кем это ты разговариваешь?" – старалась разузнать Земфира Наумовна. "Сама с собой, – необдуманно ляпнула Лариса. – Делюсь впечатлениями о прогулке в горах". "Да ну? Ну, ты даёшь! Может, заглянешь на огонёк?" "Разве что на огонёк", – скорчила рожицу Лариса. Земфира Наумовна провела коллегу в свою комнату, которая мало отличалась от Ларисиной клетушки. "Мои татары по обыкновению дрыхнут", – доверительным тоном произнесла старшая переводчица. Не трудно было догадаться, что под "моими татарами" она подразумевала преподавателя автомобильной секции Фархада с женой и двумя маленькими детьми. "Это какие – то психованные дети, – разоткровенничалась Земфира Наумовна. – У них руки всегда на одном месте. Разве здоровые дети будут держать руки на одном месте?" Ларисе стало гадко, и она переместилась ближе к выходу. "Ты куда?" – вытаращила близорукие глаза старшая переводчица – и только теперь рассмотрела на Ларисином лице скрытую неприязнь. "Кто бы мог подумать: без году неделя! – набросилась старшая переводчица на младшую чуть ли не с кулаками. – Ты что о себе возомнила? В горах она разгулялась! Да ты знаешь, что за такое бывает?"

Лариса не стала затевать ссору и, проглотив оскорбление, выскочила из скандальной квартиры.

7

Когда Морис опять навестил её во сне, она проявила недюжинную силу воли и оттолкнула его подальше от себя. Будильник постарался разбудить девушку в семь часов утра, но она приглушила сводника подушкой, заткнула берушами уши – и чуть не опоздала на работу. «Как раз вовремя», – успокоил Ларису явно обрадованный Иван Иваныч. Скорбные морщинки у уголков его рта бесследно исчезли, и лицо расплылось в счастливую улыбку. Лариса беззаботно поздоровалась с преподавателем и на всякий случай заглянула в складское помещение. Тело Иван Иваныча сделало рывок вперёд, но разум приковал его к полу. В сумерках девушка столкнулась с Морисом, который не находил себе места. Сильными руками он стиснул упругие ягодицы, а похотливыми губами добрался до сочных сосков. Лариса с удовольствием размахнулась, задела не удержавшиеся на полке радиодетали и влепила навязчивому дикарю увесистую оплеуху. Морис мгновенно угас, опустил на лицо девушки обиженные глаза и прикусил свои пухлые губы. «А глаза у него с поволокой», – между прочим подумала Лариса, ловко устранила непорядок в одежде и показалась преподавателю в превосходной форме. Иван Иваныч, который не мог не слышать звона пощёчины, стоял как вкопанный. Он придирчиво осмотрел Ларису, остался доволен её наружностью и стал дожидаться виновника своего торжества. Морис был похож на казанскую сироту. При виде побитого любовника у девушки от жалости закололо сердце. «Так ему и надо. Дикарь!» – помог Ларисе внутренний голос. Переводчица порывисто схватила словари и стала шумно перелистывать страницы. Теперь настала очередь русского преподавателя праздновать победу над алжирским практикантом. «Але дан ателье»,[44] – нараспев произнёс ликующий Иван Иваныч, хлопнул Мориса по геркулесовскому плечу и увёл в соседнюю мастерскую.

"Тебе, небось, приятно, что из – за тебя дерутся мужчины?" – спросил беспардонный внутренний голос. "Мели, Емеля, твоя неделя", – махнула рукой Лариса. "Ещё один на твою голову", – самовольно высказался голос. Но на этот раз он просчитался: явился не один, а целых двое. Из – за Смаила выглянул не типичный кабильский мужчина лет тридцати. Он был не красивый и не худой. "Кто бы мог подумать – у них и такие бывают", – с удивлением подметила Лариса. «Такой» представился, как преподаватель автодела по имени Шаабан, и плотоядно втянул воздух орлиным носом. "Бог мой! Они здесь что – все сексуально озабоченные?" – съёжилась ершистая девушка.

Шаабан перевёл циничный взгляд на Смаила и, скаля зубы, проговорил развязным тоном: "Vous avez reussi à vous caser dans ce petit coin".[45] Смаил застеснялся, как дореволюционная курсистка, и подавился ответом. Между тем алжирский преподаватель, принюхиваясь к девушке, как хищник к добыче, сообщил честной компании, что уик – энд он планирует провести в Бужи, и пригласил желающих к нему присоединиться. «Si on vous laisse partir»,[46] – добавил он, обращаясь к бесправной переводчице. «Pourquoi pas?»[47] – взвилась Лариса, решив во что бы то ни стало доказать аборигену свою независимость. Девушка отдавала себе отчёт в том, что её самодеятельность, образно выражаясь, не приведёт шефа в буйный восторг. Тем не менее она рассчитывала его уломать, действуя через Татьяну Игоревну.

Досидев, как на иголках, до окончания работы, Лариса рысью рванула в Атласские горы, где ей легко дышалось и хорошо думалось. Не снижая темпа, она два часа носилась по горам и на таких же скоростях добежала до дома. Там, как в засаду, засел Иван Иваныч. С места в карьер он известил взбудораженную девушку, что шеф миссии ждёт их обоих к шести часам.

"Чего это вдруг?" – вслух огрызнулась Лариса, а про себя решила: "На страх врагам я воспользуюсь случаем, чтобы реализовать свой план".

Однако во вражеском стане девушка насмотрелась столько страхов, что до прожектов дело не дошло. Когда в шесть ноль – ноль пунктуальная переводчица перешагнула порог «нехорошей» квартиры, её встретила леденящая душу тишина. Лариса всмотрелась в кислые физиономии – и учуяла концентрацию вражьей силы. "Мы вас заждались, голубушка", – подтвердил её догадки сумрачный Илья Борисович и указал девушке на место. "Что у вас случилось?" – спросила Лариса – просто для того, чтобы что – нибудь сказать. "Она ещё спрашивает! – взорвалась, как бомба, подогретая заранее Земфира Наумовна. – Не знаем, как к тебе… (она поискала в памяти подходящее русское слово, не нашла и воспользовалась французским) aborder.[48] Собрались, чтобы вправить тебе мозги".

"Не надо горячиться, Земфира Наумовна, – повернул разговор Илья Борисович. – Лариса, дело в том, что вы неправильно начали… своё пребывание за границей. Вам необходимо подкорректировать своё поведение". "Что вы имеете в виду?" – сквозь зубы процедила обвиняемая. "Иван Иваныч, мы вас внимательно слушаем", – в голосе начальника зазвенели металлические ноты.

"Лично я не наблюдал…ничего недопустимого", – вымучил из себя страдающий преподаватель. "Андрей Владимирович, а у вас нет никаких замечаний?" "Оставьте его в покое. Андрей не вылезает из мастерской сутками и занимается только работой", – ответила за мастера его подруга жизни.

"В таком случае придётся мне, – Илья Борисович взял со стола простой карандаш и погладил мизинцем его глянцевую поверхность. – Лариса Вячеславовна – девушка, конечно, одарённая, но… чересчур самостоятельная. А мы ведь все здесь… " "Знаю: как космонавты в космическом корабле", – прерывистым голосом перебила начальника младшая переводчица и сама не заметила, как вскочила с уготованного ей стула. "Да она – ненормальная! – вскричала старшая переводчица. – Она сама с собой разговаривает. Разве нормальный человек будет сам с собой разговаривать?"

У Ларисы подкосились ноги – и она опустилась на стул, потом вскочила вновь – и ринулась к спасительной двери. Сотрясаясь от рыданий, она безрезультатно звякала дверной задвижкой. Как с того света, прозвучал загробный голос Татьяны Игоревны: "По – моему, вы перегнули палку. Надо было по – другому: добрее, что ли". Наконец Лариса сообразила нажать на дверную ручку, дверь с треском раскрылась – и девушка вырвалась на свободу. Минуя зловредную Зою Львовну, Лариса влетела в свою комнатку, камнем упала на кровать и в неудержимых слезах провела остаток вечера и половину незаметно наступившей ночи. Истерзанная горем девушка закрыла пальцами ослепшие от слёз глаза – и затрепетала от чудесного, неземного света. Свет исходил от нимба над головой Мориса. Любовник склонился над девушкой и дотронулся прохладными губами до её раскалённого лба. "Так легче?" – спросил он по – русски. "Да", – не раскрывая рта, ответила Лариса. Морис приложил свои живительные губы к искусанным до крови девичьим губам и держал их до тех пор, пока кровь не высохла и раны не зарубцевались. "А сердце?" – с надеждой спросила Лариса. Любовник перенёс поцелуй на левую грудь девушки, и она перестала слышать разбушевавшееся сердце. "Так хорошо", – покорилась Лариса. "Сейчас будет ещё лучше", – пообещал Морис и обнажил её живот для поцелуев. Изнемогающая от неги девушка слабо возроптала, но мужчина закрыл ей рот повелительными губами. Больше Лариса не сопротивлялась плотской любви: для этого не было ни силы воли, ни желания.

8

Будильник упорно молчал, но Ларису это не смутило. Она проснулась ровно в семь утра, а в восемь уже вовсю занималась колдовской любовью.

"Je vais t’attendre toujours, bijou",[49] – дышал ей в ухо изголодавшийся мужчина. Лариса училась отвечать на наступательные порывы любовника: она искала жаркими губами его ненасытные губы, расстёгивала рубашку и целовала волосы на его груди. Девушка млела от рассчитанных движений опытного мужчины и с большой неохотой отнимала от себя его руки, сползающие ниже живота. «Pourquoi, bijou? – недоуменно спрашивал африканец, сжимая пружинистые груди. – Tu en sera contente».[50]«Non»,[51] – через силу отвечала девушка, изнывая от желания.

Поглощённые друг другом любовники прослушали оглушительный стук в дверь. "Пора травае[52]", – донёсся из другого мира слезливый голос Иван Иваныча. Морис досадливо скривился – и припал к трепещущей груди. Девушка с усилием оторвалась от бесподобного любовника и, не заботясь о внешнем виде, стремительно вступила в аудиторию. Иван Иваныч стоял как в воду опущенный. Он молча смотрел на Ларису, испытывая муку мученическую. «Морис там?» – задал он неуместный вопрос. «А где же ему ещё быть? – подняла голос переводчица. – И можете передать своему шефу, что уик – энд я проведу в Бужи… вместе с алжирским преподавателем». Внезапно лицо Иван Иваныча покрылось красными пятнами, а глаза полезли на лоб. «Зачем же шефу?! – вне себя закричал измученный мужчина. – Я знаю, кому передать! Я всё… передам! Как вы, вместо того, чтобы работать…общаетесь с алжирцами!» Иван Иваныч хотел ещё что – то добавить, но ему помешал возникший перед глазами алжирский практикант.

"Je suis là, Monsieur Ivan",[53] – разглядывая свои руки, сообщил любовник. Иван Иваныч замялся, а Лариса горделиво заняла рабочее место. По громкому шлепку она догадалась, что на этот раз Морис как следует ударил русского преподавателя. Торжествующий практикант встряхнул хорошо поработавшими руками, пометил взглядом многострадальный затылок и, вслед за сникшим преподавателем, направился в мастерскую.

"Мог бы не напоминать – это лишнее", – выговорила соблазнённая девушка, почёсывая заколдованный затылок. "Тебе не совестно?" – не выдержал внутренний голос. "Нисколечко, – боевито ответила девушка. – Я – свободный человек, что хочу, то и делаю".

"Опять пойдёте в горы?" – вкрадчиво поинтересовался густой бас. Поскольку Ларисина совесть басом не разговаривала, значит, это был кто – то другой. Лариса вскинула вопрошающие глаза – и столкнулась с шефом миссии. "Если бы он только знал, что здесь недавно произошло", – усмехнулась про себя переводчица. "Да, пойду. А что? Вы хотите меня запугать?" – взъерепенилась непокорная девушка. "Да нет. Вам надо бояться не меня, а вашего преподавателя", – безразлично сказал Илья Борисович, взял в свои большие ладони холёные ручки и стал – по очереди – целовать надушенные для любовника пальчики. "Этого мне ещё не хватало!" – попыталась уклониться Лариса. Шеф силой удержал непослушные пальчики и продолжал безостановочно их целовать. "Нет, так, как Морис, он не умеет", – невольно сравнила Лариса, двумя ногами наступила на большой мужской ботинок – и освободила свои зацелованные руки. Илья Борисович изучающим взглядом посмотрел на неподвластную девушку. "Я не хочу", – объяснила ему Лариса. "Тогда я пошёл", – с сожалением произнёс шеф и повернулся спиной к переводчице. "Илья Борисович, – окликнула Лариса. – Скажите: почему я должна опасаться Иван Иваныча?" "Потому что он – композитор", – бросил шеф из – за своей угловатой спины. "Кто?" – икнула переводчица. "Никогда не слышали? Оперу пишет, девочка. Я ухожу. Похоже, мне здесь делать больше нечего". "Зато он ко мне не пристаёт!" – хотела крикнуть Лариса в невозмутимую спину шефа. Благодарение богу, своевременно одумалась, закусила острый язычок – и в три погибели нагнулась над словарём.

В таком неудобном положении она просидела за работой два часа – до самого прихода Шаабана. Когда не типичный кабил повторил своё приглашение, Лариса пожалела о том, что сболтнула сгоряча и не подумав. Но, как известно: слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Отступать было некуда, и девушка приняла вызов: "Я докажу этому неандертальцу, что я – сама себе хозяйка". "А я разделяю мнение шефа: ты совсем ещё зелёная, – заклеймил Ларису внутренний голос. – Разве таких можно пускать в Африку?"

Девушка поставила совесть на место и стала готовиться к поездке в Бужи. Она выбрала самое красивое платье и натёрла до невыносимого блеска туфли на высоких каблуках. Таким образом Лариса собиралась ослепить город своей красотой.

Предприятие удалось на славу, так как соперницы встречались не часто; кроме того, наиболее скромные скрывали красоту под белоснежными вуалями. Лариса представила на себе сей экзотический вид одежды: "Оригинально, но в Союзе меня, пожалуй, не поймут". Она перестала рассматривать женщин и уделила внимание мужчинам. Действительно среди них было много красивых и мало полных. К тому же, то там, то здесь попадались чернокожие, а иногда – даже подшофе. Вскоре Лариса сама испробовала алжирского "зелёного змия". Шаабан угостил её вкусным, пряным алжирским пивом, которое вызывало у аборигенов сильную реакцию. "Хотела бы я увидеть хоть одного русского, окосевшего от этого лимонада", – саркастически подумала подгулявшая девушка. Не откладывая в долгий ящик, Шаабан последовал примеру некоторых соотечественников – допился до чёртиков и стал приставать к переводчице. "Вот это мне знакомо, – вспомнила советская девушка, отвергая притязания пьяного мужчины. – Кстати, он меня ничуточки не возбуждает. Слава тебе, господи! А то я начала думать, что превратилась чёрт знает во что! Выходит, Морис – особый случай". "Это тебя никоим образом не оправдывает!" – рассвирепел внутренний голос. "А я не собираюсь ни перед кем оправдываться. Я совсем не жалею о содеянном".

Обуздав Шаабана, Лариса предложила ему временно поработать гидом. Кабил без колебаний согласился заплетающимся языком. Он не без труда поведал туристке, что Бужи, или Беджаия, некогда жил за счёт туризма и сельского хозяйства, а сейчас это – конечный пункт нефтепроводов из месторождений в Сахаре. Главным в городе считается порт, который осуществляет вывоз нефти и железной руды. Кавалер возил свою даму в такси по крутящимся улицам, скатывающимся вниз – к обольстительному синему морю. "Этот город похож на одалиску Матисса", – заключила ярая поклонница фовизма – и, ойкнув, пригорюнилась: "По – моему, я становлюсь слишком сексуальной". "Не казни себя так, – сжалился внутренний голос. – Лучше посмотри по сторонам". Лариса доверилась совести – и тотчас заметила цепкие взгляды наэлектризованных мужчин, бьющее током африканское солнце и дурманящий олеандровый аромат. Она взглянула на подрагивающие ноздри Шаабана, которые, расширяясь, ловили её флюиды, и вникла в его невнятную речь. Оказалось, что кабильский преподаватель ругал русских за то, что они из скупости никогда не ездят на такси. Лариса сразу отрезвела и терпеливо разъяснила алжирскому товарищу, что советские люди не привыкли к таким высоким ценам на такси. "Больше я с ним никуда не поеду", – обиделась за державу патриотка и настояла на досрочном возвращении в Сиди – Аиш.

9

Как только Лариса шагнула в прихожую, она натолкнулась на Иван Иваныча. Преподаватель стоял, как пригвождённый к позорному столбу, и, судя по всему, томился ожиданием. «Лариса, нас с вами опять вызывает шеф, – угрюмо проговорил Иван Иваныч. – Если не хотите, мы туда не пойдём». Лариса вспомнила приснопамятную проработку, которая стоила ей нервного потрясения. «Нет, я не хочу», – с жаром ответила девушка. «Пусть будет по – вашему, – окончательно расстроился Иван Иваныч. – Отдыхайте с дороги, а я сам всё улажу».

В ту же минуту Лариса почувствовала, как её тело налилось свинцом. Тяжело передвигая пудовые ноги, она доковыляла до недосягаемой постели и с большими предосторожностями устроила своё неподатливое тело. Девушка не то спала, не то дремала – вплоть до душераздирающего звонка, который в самом деле чуть не разорвал ей сердце. Она услышала сначала гулкие шаги Иван Иваныча, а затем – громовые раскаты его голоса: "Мы с Ларисой никуда не пойдём… Имеем полное право: нам надо работать". Громоподобный преподаватель подошёл к её двери – и ударил, как в колокол. "Войдите", – выдавила из себя девушка. Дверь растворилась со страшным скрипом – и всю комнату заполнила огромная масса Иван Иваныча. "Я смог договориться с шефом!" – прокричал во всю ивановскую гигантский мужчина. "Не кричите, пожалуйста", – Лариса зажала уши пылающими ладонями. "А я не кричу. Вы хорошо себя чувствуете?" – прогромыхал Иван Иваныч. Ларисе привиделось, что у неё лопаются барабанные перепонки. Преподаватель мелким шажком приблизился к невменяемой девушке и положил на потный лоб мясистую, губчатую ладонь.

Лариса дёрнулась, как от удара электрического тока, – и из её полыхающих глаз хлынули горячие слёзы. Иван Иваныч стремглав бросился бежать в гостиную, где в шкафу лежала бесценная аптечка. Вернулся он через минуту вместе с валерьянкой и со своей женой. Зоя Львовна забегала вокруг больной девушки. Она совала ей в рот успокоительное и клала на лоб холодное полотенце. "А Зоя Львовна – хорошая женщина", – оценила поступок Лариса, прежде чем вступила в благодатное сонное царство.

"Как бы мне не опоздать на работу", – взволновалась сонная девушка и приготовилась пробудиться. "Ne t’en fais pas, bijou. Je vais te réveiller à temps",[54] – раздался бархатный голос Мориса. Он взял на руки драгоценную любовницу и принялся укачивать, как ребёнка. Ларисе было очень хорошо в ручной колыбели. На радостях она проспала бы работу, но аккуратный любовник разбудил её вовремя, как обещал.

Лариса стряхнула оцепенение – и никого не увидела рядом с собой. Она совсем забыла про нездоровье и думала только о счастье, которое таилось в тесном складском помещении. Окрылённая предвкушением любви, девушка порхнула к заветной цели и… замерла от изумления: Мориса не было и в помине. Неудачливая переводчица прождала желанного практиканта целых двадцать минут. Тело было насыщено сладострастием, как наливное яблоко – сладким соком. Лариса превратилась в изваяние, стараясь удержать переполнявшее её чувство. Она с благоговением вспоминала мужские руки, которые нежили её во сне. Но… видение развеялось от первого грубого прикосновения. Африканец больно сжимал её плечо и сверлил отточенным взглядом. "Qu’est – ce qui te prend?"[55] – встрепенулась задетая за живое девушка. «Qu’est – ce que tu as fait à Bougie?»[56] – наступал на неё взбешённый мужчина. «Ça ne te regarde pas»,[57] – в тон ему ответила девушка. «Tu te trompes. Ça regarde tous»,[58] – продолжал нападать озлобленный любовник. «Et pourquoi? Explique – moi bien»,[59] – начала догадываться легкомысленная любовница. «Tu sais que les espions intéressent tous»,[60] – неуклюже объяснил ревнивец.

Такого разворота событий Лариса никак не ожидала. Она запрокинула голову и захохотала заливисто и безудержно, дразня дикаря безукоризненными зубами. Этот звенящий, как капель, смех зажёг не одного хладнокровного мужчину. Что же говорить об африканце? Он набросился на слабую женщину с первобытной силой и взял её жёстко и со знанием дела. Облизав крепкие девичьи зубы, любовник захватил кровавыми губами шаловливый вкусный язычок и долго сосал его, как леденец. Лариса чувствовала себя виноватой и без боя сдалась разъярённому мужчине.

Она стонала от сладостной страсти и умоляла Мориса её простить. Но… чем податливее становилась девушка, тем больше распалялся мужчина. Не выдержав, Лариса вскрикнула от резкой боли, когда любовник прикусил её нежный сосок. Кипя от возмущения, девушка забарабанила кулачками в непробиваемую мужскую грудь. "Lâchez – moi!"[61] – призывала восставшая любовница, обращаясь к рассудку своего неистового партнёра. Взглянув в обезумевшие глаза Мориса, Лариса поняла, что её вопли – как глас вопиющего в пустыне. Из последних сил она сдерживала хваткие мужские руки, которые беззастенчиво орудовали в запрещённых зонах. Когда же по швам затрещала её новомодная юбка, девушка во всё горло стала звать на помощь. Ветхая дверка тут же распахнулась, и в затуманенном взоре любовника появилась осмысленность.

Когда Иван Иваныч втиснулся в греховное помещение, Лариса обеими руками держалась за потрёпанную юбку, а Морис потирал ушибленные руки. "Кескесэ?"[62] – проговорил изменившийся в лице преподаватель. «Ça va, Monsieur Ivan»,[63] – успокоил его непроницаемый практикант. "Ça va, Monsieur Ivan,[64] – сымитировала поруганная переводчица. – Мужчины, выйдете, пожалуйста". Иван Иваныч потянул за рукав оскандаленного любовника и вывел его из видавшей виды комнаты.

Оставшись одна, Лариса долго наводила марафет и справлялась с нахлынувшими на неё противоречивыми чувствами. Приведя в относительный порядок свой туалет и свои чувства, переводчица занялась служебными делами. Временами она ощущала на затылке испытующий взгляд, который, впрочем, утерял былое воздействие. Заслонив кулачком уязвимое место, Лариса заставляла себя вчитываться во французский текст.

"Хорошо работается, мадмуазель?" – снова незаметно подкрался шеф миссии. Галантным жестом он протянул Ларисе свою руку, прося у неё ручку для поцелуя. Девушка с ненавистью отшатнулась от настырного мужчины. "Ну – ну, не буду, не буду, – смирился Илья Борисович. – Значит, отделяемся от коллектива?" "С чего вы взяли?" – натурально сыграла Лариса. Около шефа миссии, как гриб из – под земли, вырос Иван Иваныч.

"Вчера мы очень много работали и поэтому не смогли прийти на собрание", – заступился за переводчицу непредсказуемый преподаватель. Шеф бросил на него из подлобья мимолётный взгляд. "Вы, как я погляжу, взяли шефство над переводчицей?" – шутливо спросил Илья Борисович. "Ну… да… " – промычал в ответ Иван Иваныч. "Я вполне самостоятельная единица!" – вспылила Лариса. Пропустив мимо ушей её слова, шеф помрачнел и изменил тон на противоположный: "Иван Иванович, я от всей души приветствую вашу инициативу. Не останавливайтесь на полпути. Я уверен, что начинающей переводчице есть чему поучиться у толкового педагога.

Засим разрешите откланяться. Извините, дела". "Что это значит? – я вас спрашиваю", – вскинулась Лариса, когда шеф миссии скрылся из поля зрения. "Ничего плохого не значит. Я только хотел вам помочь". Лариса собралась было ответить на одолжение остротой, уже сложила губки бантиком – и вдруг за спиной Иван Иваныча увидела неугомонного Мориса.

"Какая же я всё – таки неблагодарная свинья", – осудила себя самокритичная девушка, выразила благодарность добросердечному мужчине и поспешила вернуться в притягательный мир перевода. Размеренный трудовой ритм был нарушен единственный раз – из – за непереносимого любовника. "Бывшего любовника", – разорвала связь униженная девушка. В течение нескольких минут она терпела на затылке его надоедливый взгляд. В конце концов не вытерпела и развернулась к практиканту всем телом. "Vous dites?"[65] – убийственным тоном спросила девушка. «C’était votre chef, n’est – ce pas?»[66] – вращая глазами, спросил Морис. «Сertainement»,[67] – удостоверила Лариса.

"Qu’est – ce qu’il voulait?"[68] – допрашивал брошенный любовник. «Il voulait m’embrasser»,[69] – выпалила греховодница. «Et vous?»[70] – сжал зубы африканец. «Et moi, j’ai refusé de lui obéir»,[71] – миролюбиво выговорила девушка. «A qui? A votre chef?»[72] – ошалел алжирский практикант.

Ларисе стало смешно до слёз, но она прикинула в уме – и удовольствовалась выразительным взглядом. "До чего ты смешон. И что я в тебе нашла?" – издевательским тоном произнесла девушка. "Vous dites?"[73] – нахохлился африканец. «Ce n’est rien»,[74] – хмыкнула Лариса, собрала свои вещи – и отправилась на прогулку в горы. По утвердившейся традиции променад привёл её в норму, девушка почувствовала прилив энергии и, напевая "A toi… ",[75] с новыми идеями повернула домой.

По дороге ей попытались – таки испортить настроение. Когда Лариса достигла первого этажа, на её пути стала старшая переводчица. "Сумасшедшая!" – закричала Земфира Наумовна – и, как циркуль, раздвинула ноги. Но Ларису не так – то просто было вывести из себя. Сделав вид, что ничего неординарного не произошло, она обогнула злоречивую женщину и с песней Дассэна вошла в новую жизнь.

Из прихожей хорошо просматривался Иван Иваныч, который корпел над учебниками. Лариса обезоруживающе взглянула на трудоголика и вторично поблагодарила за участие. Усиленно раскинула мозгами и добавила в той же тональности: "У меня возникли проблемы с переводом. Не мешало бы разобраться в телевизионных премудростях". "Рад помочь", – душевно пообещал Иван Иваныч. "Может быть, прямо сейчас и начнём?" – предложила обнаглевшая переводчица. "Конечно, конечно", – расчувствовался преподаватель.

Тридцати минут хватило воспрянувшей духом девушке, чтобы переодеться, перекусить и приспособиться к собеседнику. "Напрасно вы отказываетесь от столовой, – пожурил переводчицу старший товарищ. – У мусье Мустаки очень хорошо поставлено дело". "Завтра же и начну", – неожиданно послушалась неподатливая девушка. Плавая в диодах, триодах и катодах, Лариса искала спасательный круг, за который можно было бы удержаться. Поразмыслив, она надумала выплыть с помощью химии, в которой очень прилично разбиралась.

"А почему вы преподаёте стажёрам химию? Они её разве не проходили в школе?" – наметила тему хитроумная девушка.

"Представьте себе, нет, – оседлал любимого конька словоохотливый педагог. – Я вам уже говорил, что наши стажёры – самые грамотные. Но вот химию они совсем не знают. Они даже никогда не слышали про таблицу Менделеева".

"Я на собственном опыте убедилась в том, что телевизионная наука – самая сложная", – потрафила преподавателю переводчица.

"Это смотря для кого, – честно признался правдолюбец. – Морис, например (он запнулся на один миг), предпочитает иметь дело с блоками. Посмотрел, как я вожусь с ламповыми радиоприёмниками, – и схватился за голову: "Мусье Иван, вузэтфу![76] Это тёмный лес".

"В Алжире хорошее телевидение: французские фильмы показывают. Но у нас, конечно, лучше", – не преминула вставить идейная девушка.

"Вы, Ларисочка, ещё молоденькая и плохо знаете жизнь, – начал издалека Иван Иваныч. – У нас, конечно, хорошее телевидение, но в Америке намного лучше".

Лариса с интересом разглядывала несоветского человека. С самого детства – и в школе, и в семье, и в институте – её приучали к мысли, что она живёт в лучшей на планете стране Советов. В её родной стране, к сожалению, ещё встречаются отдельные недостатки, но в ближайшем будущем они обязательно сведутся к нулю. Лариса допускала мысль, что на советском телевидении не всё благополучно, но не до такой же степени!

"А вы знаете, что в Америке сто телевизионных каналов?" – подстегнул девушку Иван Иваныч.

"Не может этого быть!" – вскипела пламенная патриотка, ушей которой ни разу не коснулся ни "Голос Америки", ни даже "Би – Би – Си".

"Ларисочка, неужели вы не убедились в том, что я вам желаю добра?"

"Убедилась", – не покривила душой настрадавшаяся девушка.

"Так слушайтесь же меня! Я вас, как родную дочь, плохому не научу".

"И чему вы меня научите?" – подалась вперёд запутавшаяся переводчица.

Иван Иваныч напустил на себя величавость. Лариса, превозмогая неверие и антипатию, приготовилась приобщиться к науке… но педагог вдруг умолк на полуслове. Девушка проследила за направлением его взгляда – и он её привёл к подслушивающей Зое Львовне.

"Марш отсюда!" – цыкнул на жену Иван Иваныч.

"И не подумаю, – забрюзжала сварливая женщина. – Воркуете, как два голубка?"