Самый счастливый мертвый мальчик

— Это никогда не приходило мне в голову. Понимаешь, Сэм, не обижайся, но когда тебя здесь нет, это не значит, что я только и делаю, что сижу и жду твоего визита. Например, два дня назад я уворачивался от стрел в Эдо, когда кучка вояк пыталась уничтожить сегунат Токугавы. До этого я провел неделю с капитаном Немо, исследуя подводные развалины.

— Так… ты в порядке? Точно? Не скучаешь… и не страдаешь от одиночества?

Он еще раз сжал ее руку, потом отпустил. Эльфы в Каминном зале снова что-то пели высокими голосами, свет от Двух Деревьев манил и завораживал. Голоса, казалось, принадлежали самой долине, ночи, лесу, и реке, поющим в унисон.

— Скучаю? Нет, особенно когда я думаю об альтернативе. Не волнуйся обо мне, Фредерико, — у меня всегда есть куда пойти, чем заняться и кого повидать. Я самый счастливый мертвый мальчик во всей вселенной.

На самом деле его волновало не то, что Сэм с кем-то встречается, его волновало другое, он подумал, что даже готов из-за этого срочно связаться с родителями. Или она пока держит это втайне от всех? На самом деле, неясно даже, кто герой ее романа — мужчина или женщина. Сэм всегда вышучивала такие разговоры и злилась из-за подобных вопросов, словно бы Орландо стал относиться к ней иначе, если б она пролила свет на свои сексуальные наклонности. Не так важно, что она встречается с кем-то или что она изменилась. Он любил ее, действительно любил и хотел, чтобы она была счастлива, не важно как именно. Его вдруг отчаянно взволновало, что он не станет взрослым, хотя он всегда допускал, что так может случиться, в его-то пиковой ситуации. Думая об этом, он ощутил что-то вроде озноба. Конечно, здесь годы для него проходят так же, как и в реальном мире, но можно ли назвать приобретение жизненного опыта взрослением?

«Может быть, чтобы по-настоящему взрослеть, следует быть живым. Может быть, надо делать что-нибудь из реальной жизни: валять дурака на вечеринках, путешествовать, разбить в кровь коленки, влюбиться или просто… просто позавтракать. Может быть я никогда по-настоящему не изменюсь. Я всегда буду только лишь симом четырнадцатилетнего подростка. Всегда».

Он отогнал от себя эту отвратительную мысль. Пора было отправляться к родителям, отвертеться от семейного ужина не удалось бы даже в лучшие времена.

На самом деле, это несправедливо: быть мертвым и все же обязанным тащиться домой с визитом. Не то чтобы он не любил Конрада и Вивьен. На самом деле он так сильно любил их, что иногда это было трудно вынести.

Он сделал глубокий вдох, что отчасти являлось метафорой, — во всяком случае, он чувствовал, что делает глубокий вдох, — и тогда вспомнил, что мама и отец, по-видимому, собрались удивить его сегодня вечером. Они попросили его связаться с ними по обычному каналу связи, а не использовать настенный экран.

— У Конрада есть для тебя сюрприз, — объяснила мама. Она улыбнулась, но выглядела не слишком радостно, словно чего-то опасалась.

Орландо и раньше видел у нее такое выражение лица: в день его одиннадцатилетия, когда Конрад подарил ему велосипед. Никто, даже сам Орландо, не сумел сказать отцу, что его кости слишком хрупкие, а мускулы слишком слабы, чтобы даже думать о катании на велосипеде. Конрад Гардинер настаивал, что его сыну следует использовать любой шанс быть нормальным человеком.

Когда в последний год он оказался постоянно прикованным к постели, они в конечном итоге избавились от этого велика, чтобы освободить место в гараже для медицинского оборудования, воздушных фильтров и кислородных подушек. Конечно, он никогда не ездил на этом велосипеде. Прогерия, смертельная болезнь, которая разрушала и со временем сожрала его предыдущую жизнь, превращала детей в трясущихся стариков и затем убивала их, обычно до того, как они достигали подросткового возраста.

Когда связь была установлена, Орландо поинтересовался, почему он не может общаться с ними обычным способом, через стенной экран. Ему это нравилось, потому что так не чувствовалось особого отличия от стандартного вызова типа «сын — родители», как если бы он находился в школе, в другом штате, а не существовал в виртуальной вселенной.

«Может быть, Конрад поменял свой старый экран на одну из этих штучек с пространственным обзором? Не так давно он говорил о намерении приобрести такое устройство на твердых кристаллах».

Соединение произошло, и он видел своих родителей, которые повернулись к нему. Как всегда, в первые минуты встречи, глаза его матери наполнились слезами. Его отец широко улыбался с выражением на лице, похожим на гордость. Было что-то необычное в том, как они оба выглядели; некоторое время он пытался понять, в чем дело.

«Я смотрю через другое устройство, — решил он. — Я угадал, у них новый экран». Но если его родители действительно купили новый модуль, вдруг подумал он, они установили его в столовой, а не в гостиной, как раньше; он мог видеть старый дубовый буфет за их головами и плакат с французскими танцовщицами, отплясывающими канкан, который долгие годы украшал стену в гостиной.

— Привет. Что это — новый экран?

Не раздумывая, он поднял руку и послал маме воздушный поцелуй, как он всегда делал — выглядело по-дурацки, конечно, но если ты физически не можешь дотронуться до чего-либо, следует что-то придумать — и какая-то тень устремилась вслед за его рукой. После нескольких лет существования без тела он не смог не вздрогнуть. ЭТО замерло, и его взгляд сместился туда, где должна была находиться виртуальная рука.

Это и была рука, но заканчивалась она не обычной симуляцией. Вместо этого она, казалось простиралась дальше и виднелась там, перед экраном, и таким образом действительно висела перед его глазами: зловещего вида, гладкая, красно-коричневая, сделанная из чего-то похожего на блестящий пластил. Наполовину забыв о своем бестелесном состоянии, он потянулся потрогать ее. Рука тоже вытянулась, уходя из поля его зрения, как если бы это была собственная ладонь, подвластная Орландо. Заинтригованный и встревоженный, уже догадываясь, что происходит, он попытался заставить пальцы руки согнуться, как сделал бы с одной из своих виртуальных ладоней. Пальцы сжались. Но это были не пальцы одного из его симов, более того они находились не в сети, а в столовой Конрада и Вивьен в реальном мире!

— Черт возьми, что это?!

— Тебе нравится? — Его отец одобрительно кивал головой, так он обычно делал, когда кто-нибудь пробовал его домашнее пиво в те давние времена, когда у них еще бывали гости.

«Что ж, — подумал Орландо, — теперь, когда меня нет, они по крайней мере могут принимать гостей».

— Нравится? Что это? Механическая рука, приделанная к новому экрану?..

— Это не новый экран, это целое тело. Понимаешь, ты можешь быть здесь. Внутри дома, с нами. Когда захочешь.

Орландо обнаружил другую руку. Он согнул ее, свел две ладони вместе, взгляд сместился, явив ему цилиндрический, свекольного цвета торс и пристыкованные к нему нога.

— Тело?

— Мне следовало подумать об этом раньше, — сказал отец. — Не знаю, почему я этого не сделал; твой компьютерный агент, бывало, появлялся в таком маленьком теле с механическими конечностями, чтобы свободно перемещаться по дому, помнишь? Я долго размышлял, прежде чем нашел устройство, которое может делать такую работу. Это дистанционно управляемое тело, его использовали для каких-то поисковых операций — думаю, первоначально оно было сделано для Антарктики, может быть, военными или бог знает кем. Я нашел коллекционера подобных штучек и купил тело. Мне следовало лишь снабдить его конечностями — вроде ладоней с пальцами, внизу на ногах. — Было видно, что он слегка нервничал. Когда он волновался, он всегда начинал говорить лишнее. — С ними лучше карабкаться, двигаться по льду и так далее. Удивляюсь, что они не снабжены лыжами или гусеницами или может быть…

— Конрад, — сказала Вивьен, — прекрати. Я не хочу слышать о ладонях на ногах. Это… меня пугает.

Она бросила быстрый взгляд на Орландо, который был ошеломлен и порядком озадачен.

— Как… как я выгляжу?

— Лицо, — быстро сказал отец. — Так и должно быть, но нам следует изменить сигнал оттуда, с твоей стороны. Я не хотел портить сюрприз, поэтому сейчас на лицевом экране находится весь маленький Орландо целиком.

— Я еще не до конца врубился… Думаете, я способен… передвигаться в этом?

— Да, давай! — Конрад просиял. — Двигай! Ты можешь ходить по всему дому!

— Если он не хочет, тогда не надо, — сказала мама.

Орландо напряг мышцы — то есть послал мысленный приказ напрячь мускулы, как принято в реальном мире (и лучших виртуальных мирах). Мультяшные пальцы вытянулись и крепко ухватили столешницу. Он подтянул под себя ноги и встал, меняя ракурс зрения, но это вышло не совсем синхронно. Теперь он слышал характерный звук — постоянный слабый всхлип фибромоторов, сжимающих и расслабляющих мускулатуру.

— Тебе помочь?

— Нет, Конрад. Все в порядке.

Он встал и сделал несколько качающихся шагов, затем перевел взгляд вниз, на ноги — огромные, овальные ступни, как ботинки Микки Мауса. Иметь такое уродливое тело было очень странно и непривычно: тела Орландо в сети обладали нормальной реакцией, так словно были его собственным телом, и делали его быстрым, сильным и гораздо более ловким, чем он когда-либо был в реальной жизни.

Он не был в ванной комнате со времен своей смерти. Интересно, пожалуй даже удивительно было передвигаться по всему старому дому, вновь вернуться к нему, но Орландо не был уверен в своих чувствах. Он посмотрел на свое отражение в зеркале — страшная тощая и нелепая фигура. Лицевой экран показывал тело Орландового сима целиком, поэтому он выглядел как один из гигантских японских роботов-монстров с человеческим чипом, размещенным в голове. Он сжал изображение так, чтобы видно было только лицо, и вдруг (хотя это было отнюдь не его настоящее лицо — никто, включая самого Орландо, не видел его истинного лица с тех пор как тело его было кремировано) все происходящее сделалось еще более реальным и пугающим.

«Вот этого он хотел для меня? Эту… штуку?» Он знал, что Конрад хотел как лучше, что его родители только старались сделать его присутствие в их жизни более реальным, физическим, но он не имел представления, долго ли сможет находиться внутри этого трубообразного пластикового пугала.

Он посмотрел на лицо, которое использовал, общаясь с родителями, — лицо тинэйджера, соответствующее его возрасту, сделанное при помощи материалов судебных отчетов, смоделированное на основе снимков собственного черепа и соединяющее (заключающее) в себе некоторые черты отца и матери. «Лицо подростка, каким оно и должно быть, — подумал он. — Торчит на этой штуке как леденец на палочке».

Орландо вел себя как нельзя лучше. Он просидел весь ужин, честно стараясь сосредоточиться на том, что рассказывали родители о друзьях и родственниках, об их занятиях и мелких проблемах; но он чувствовал себе еще более одиноким, чем всегда.

Сервомускулы были неповоротливы, а манипуляторы менее подвижны, чем он ожидал: он дважды уронил стакан и почти своротил стол, когда вставал после обеда.

— Мне нужно будет уйти ближе к ночи, — сказал он.

— У тебя все в порядке? — спросила мама. — Ты, кажется, чем-то подавлен?

— Все хорошо. У меня собрание в Дроунз-клубе.

— Это то место в Англии в двадцатых годах прошлого века, о котором ты нам рассказывал? — спросил Конрад. — Это интересно. Не ты ли говорил, что там была война?

— Что-то вроде.

Было бы весьма затруднительно рассказывать родителям про Джона Дреда и про те ужасные разрушения, которые он произвел в многочисленных мирах Сети Иноземья в те недолгие дни, когда правил системой подобно злому божеству.

— Сим-мир восстанавливается, но мы предоставляем им самим возможность разобраться со своими проблемами, вместо того чтобы стереть с лица земли все, что там происходит, и начать цикл заново, поэтому наблюдения там продолжаются. Адаптации — как после лесного пожара, изменившего экосистему. Очень прикольно. — Он заметил их озадаченные лица. — Прикольно? Это значит забавно. Нетрадиционный способ позабавиться.

— Ты так много обо всем этом знаешь, — сказала мама. — Эта всеобщая сеть. Ты так хорошо ее изучил. И ты упорно трудишься, чтобы достичь чего-то… — Вивьен Феннис хотела было сказать что-то вроде «в твоем ужасном положении», но, конечно же, она была слишком давним другом Орландо, весьма сообразительна и очень добра, чтобы разрушить образ «мамы, гордящейся сыном», в котором сейчас находилась, — …достичь в твоей жизни в новом мире. Новая вселенная. В это так трудно поверить и почти невозможно постичь.

— У тебя теперь первоклассное научное образование, — подхватил Конрад. — Пускай оно не подтверждено дипломом. Жизненный опыт дорогого стоит, не так ли? Может быть, когда-то…

— Все это должно остаться втайне: я, Сеть Иноземья, все. Если хоть что-нибудь станет известно, начнутся суды и тяжбы по поводу того, кому принадлежит Сеть. Это будет стоить триллионы — повлечет за собой происки военных с целью создания сверхнового оружия, по крайней мере вероятность этого велика. Вы это знаете. — Орландо постарался на корню задушить отцовские фантазии, придушить их надо было обязательно: Конрада с регулярностью раз в несколько месяцев обуревали безнадежные дурацкие планы и один из них, видимо, воплотился в тело красно-коричневого робота. — Знаешь, скорее всего мне не придется больше жить в настоящем мире. Мне очень жаль. Я желал бы прожить здесь взрослую жизнь и осуществить все то, что вы хотели для меня.

Он перевел дух и обнаружил, что сердится, хотя не хотел этого. Ну почему все продолжают строить в отношении него смехотворные планы? Он более или менее ожидал этого от родителей, но то, что Сэм не до конца его понимает, все еще сильно задевало Орландо.

— Не беспокойтесь обо мне. Вы правильно сказали, Сеть — это новая вселенная и я один из тех, кто ее исследует. Я счастлив.

Счастлив или нет, он почувствовал, что не может дышать. Он вел себя как следует, был весел, когда прощался, даже позволил отцу и матери обнять тело робота, хотя это было странное и непривычное ощущение, вероятно даже для Конрада. Орландо было все труднее преодолевать скверное настроение. Кресло, в котором сидела его механическая, оболочка, едва не опрокинулось после того, как он перестал оживлять робота. Вырваться из этого ужаса, из этой скрипящей тюрьмы на свободу сети было подобно разрешению наконец снять с себя колючий, вызывающий чесотку свитер, подаренный к Рождеству, после того как тетушка, облагодетельствовавшая тебя этим даром, убирается, наконец, восвояси.

Ему надо было убить полчаса до встречи в Обществе Путешественников. Орландо задумчиво брел по улицам Лондона в мире П. Г. Вудхауса.[2]

До появления Дреда этот сим-мир представлял собой маленький сияющий мир неповзрослевшего веселья. Лондон, где беднота содержалась надлежащим образом, а беззаботные богачи были заняты весьма важными вещами, например, поедали вкусные завтраки и прятались от драконоподобных тетушек (которые могли появиться неизвестно откуда и испортить вышеупомянутый завтрак), не говоря уже о других невинных способах времяпрепровождения и развлечениях. Нынешний Лондон стал совсем другим местом. Являясь приверженцем какой-то социалистической чуши, которую едва ли мог вообразить самый параноидальный тори, Джон Дред сперва взбаламутил, а потом вооружил городской рабочий класс — слой в мире Вудхауса не слишком многочисленный, но и не вполне отсутствующий. Орда, состоящая в основном из садовников, дворецких, парикмахеров, посыльных, горничных и кэбменов взяла штурмом убежища верхушки общества, осаждая и атакуя богачей в их особняках, кенсингтонских квартирах и клубах. По слухам, распускаемым безумными анархистами, огню были преданы целые кварталы. Но слухи оказались не вполне слухами, и несколько факелов попало в руки знатоков своего дела, так что поджоги все-таки были. Произошли массовые убийства и публичное истребление классовых врагов — классовая принадлежность жертв зависела от того, на чьей стороне в данный момент находилась власть, — но благодаря беззаботно-доброжелательной природе Вудхаусовского мира даже злобное влияние Дреда быстро ослабело сразу после того, как закончилось его прямое присутствие. Все же, когда Селларс и Кунохара несколько недель спустя появились в этом мире, чтобы ликвидировать последствия интервенции Дреда, город был ввергнут в странное сумеречное состояние, этакую комбинацию разрушенного после бомбежек Лондона с неуправляемым беззаконием раннего елизаветинского возрождения и ощущал прикосновения странных теней, которые цеплялись за город в XIX веке во времена Джека Потрошителя.

Керзон-стрит в эти дни была заполнена лошадьми и фургонами, так как всего несколько машин уцелело во время Неприятности — имелось в виду уже упомянутое царство террора, — и Орландо приходилось смотреть под ноги, пока он двигался по направлению к Гайд-парку. Лагеря сквоттеров, которые появились здесь в первые несколько недель после переворота, стали более-менее постоянными поселениями и с наступлением прохладного вечера везде горели костры. Специально идти гулять в парк не стоило — голодные и замерзшие люди давно истребили местных белок и водоплавающих птиц из Серпентина и срубили на растопку большинство прекрасных старых деревьев. Благополучное население, кое полагало, что теперь, когда Неприятность закончилась, можно возобновить прогулки верхом по Роутен Роу, обнаружило, что, хотя лошадиное мясо могло прийти в парк на собственных копытах, покинуть его оно могло только находясь внутри чьего-нибудь желудка.

Однако, если кто-то и мог не обращать внимания на собственную безопасность, прогуливаясь в эти дни в Гайд-парке, то это был Орландо Гардинер — скромный системный полубог.

«И чего я так дергаюсь? Конрад и Вивьен хотят как лучше. Почему им так тяжело угодить? В конце концов я для них только ребенок, у которого ничего не сбудется обычным нормальным образом, как они надеялись, — ни выпускного вечера, ни девушки, ни женитьбы, ни внуков…» Но сколько бы он ни думал об этом, он не чувствовал ничего кроме ужаса и негодования из-за того, что ему придется таскать то дурацкое управляемое тело. Вместо того чтобы заставить Орландо ощутить себя более естественно и непринужденно, оно, напротив, увеличило дистанцию между его старой и новой жизнью, как будто реальный мир стал какой-то чужой планетой, ядовитой окружающей средой, куда он мог вступить лишь одетый в лязгающее тело робота. Тот факт, что реальный мир был для него именно таким, причем уже в течение трех лет, не имел значения, пока он только звонил своим родителям по телефону; он мог наполовину притворяться, что проводит год в Африке благодаря одному из благотворительных фондов, но теперь страсть Конрада к определенности собиралась нанести серьезный удар по самообладанию Орландо, с таким трудом восстановленному.

Да и разговор с Сэм на самом деле его сильно задел. Он не хотел быть тем, кто никогда не вырастет, никогда не изменится, что бы ему ни пришлось пережить. Это было хуже, чем тело робота, это — как по-настоящему умереть. Он будет чем-то вроде призрака.

«Призрак в мертвом мире. Ничто не меняется: ни я, ни мир».

Он свернул через парк к Доувер-стрит и клубу. Шайки юных бандитов толпились у костров, сжигающих мусор, распевая издевательские серенады своим противникам. Таким образом они настраивались на драку, которая на местном бандитском слэнге именовалось почему-то «читай-пиши».

«Они имеют право выбора, — напомнил он себе. — Это не мое дело. Все равно я не могу торчать здесь все время и разнимать их всех».

Он посмотрел на гогочущих парней в шарфах и перчатках без пальцев, в помятых шляпах. Шустрые, как мальчишки у Диккенса. Некоторые открыто носили заточенные ножи и бритвы. В соответствии с моралью этого сим-мира их нынешние шалости ничуть не хуже, чем закидывание снежками викариев или толстых дядюшек, но даже это очевидное доказательство определенной гибкости нравов, дозволенных системой, не меняли чувств Орландо. Они могли приспособиться к высокому уровню местного хаоса, но эти хулиганы, в сущности, являлись теми же примитивными персонажами, какими они были в мирах ранних версий. Становилось очевидным, что, в полном соответствии с туманными предсказаниями Селларса и Кунохары, со смертью старой оперативной системы из Сети Иноземья исчезла определенная глубина реальности, этакий флер непредсказуемости. То, что было оставлено, было все еще невероятным, но в конечном итоге — безжизненным.

«Неудивительно, что все постоянно спрашивают, что со мной. Дело даже не во мне, проблема в Сети. На самом деле ничего не происходит, а если и происходит, то это как дикорастущий плющ в саду — на новом витке все повторяется вновь и вновь. Это не эволюционирующая вселенная, а гигантская сломанная игрушка, и даже если она представляет собой самое совершенное творение из того, что когда-либо было создано искусственно, она никогда не будет развиваться как живой реальный мир».

Его не так уж сильно угнетало отсутствие других людей, он знал, что симы, населяющие различные миры, изумительно разнообразны и самодостаточны, их интерактивные программы настолько гибкие, а их базовые легенды настолько исчерпывающи, что в большинстве случаев невозможно узнать о них что-нибудь такое, что позволило бы разглядеть нестыковки в их почти совершенном соответствии данному миру. Но Орландо знал, что они не настоящие и это было большей частью проблемы. Он был самой могущественной личностью в этой карманной вселенной теперь, когда Селларса нет, а Хидеки Кунохара слишком часто отсутствует, что также нарушало равновесие между ним и обитателями миров.

«Да, вот кто я, — осознал он. — Я не Арагорн или одинокий бродяга, я на самом деле супермен, как сказала Сэм. Я один такой в этих мирах, и я потрачу свою жизнь, работая для людей, чье существование кратковременно, и они никогда не будут для меня настоящими людьми. И все это будет длиться очень долго, потому что я способен жить вечно».

Впервые с тех пор как он возродился в системе Орландо ощущал свое возможное бессмертие скорее как бремя, чем как дар судьбы.

Собрание уже началось, но несколько опоздавших все еще бродили по Мемориальному салону Бертрама В. Вустера — музею, посвященному, как полагал Орландо, бывшему члену Дроунс-клуба, который был затоптан толпой взбесившихся вокзальных носильщиков во время Неприятности. Орландо взял кока-колу и уселся у дальней стены комнаты. Поначалу его заказы по части напитков ставили в тупик барменов, но потом вмешался владелец клуба, и теперь бутылочка сиропа и сифон с содовой ожидали его, когда бы он ни зашел.

Он бывал здесь только на ночных собраниях, потому что мир Вудхауса не являлся одним из любимых миров Орландо и он никогда бы не заинтересовался вступлением в клуб, будь он жив, но Общество Путешественников — это совсем другое.

— Прежде чем мы пригласим сюда сегодняшнего оратора, — говорил председатель, — у нас есть несколько дел. Мы должны рассмотреть сообщения, присланные членами Общества, которые не смогли присутствовать сегодня вечером, но которые тем не менее хотят поделиться важной информацией.

Председатель, сэр Реджинальд де Лимо, в свои тридцать с небольшим был красивым мужчиной, поджарым, с ястребиным носом и загорелой кожей, что в этом мире характеризовало его либо как рабочего, либо как искателя приключений. Рабочим он, ясное дело, не был.

— Проход между Христианской Византией и Страной Игрушек более не безопасен. В Стране Игрушек беспорядки, какие-то вооруженные люди захватили магазин, где находилось управление порталом, и превратили его в свою штаб-квартиру. Меня уведомили, что это деревянные солдаты, поэтому, если вы не являетесь термитами, предполагается, что теперь вам следует избегать этого пути. — Несколько членов клуба вежливо рассмеялись. — Направляющиеся туда могут воспользоваться лесными воротами, которые охраняют группы, симпатизирующие свободным путешественникам. Еще на тему проходов: у нас есть сообщение о новом проходе, открытом в Бенине, в оазисе как раз внутри города…

Пока де Лимо продолжал делать объявления, Орландо потягивал колу и изучал его поведение. Орландо было интересно, какая часть индивидуальности председателя была сохранена в данном персонаже. Де Лимо был одной из теней Жонглера, базирующейся на копиях, которые были сделаны с Феликса Жонглера, создателя Сети Иноземья в те времена, когда старый миллионер планировал жить вечно в пределах вереницы миров Сети, как бог, правящий этими мирами. Жонглер действительно достиг бессмертия, также как и многие другие, всесильные и полностью аморальные члены Братства Грааля, но не таким образом, как все они надеялись.

Вместо того чтобы выполнять задачи, для которых они были предназначены, — а именно служить информационной базой для обеспечения бессмертия и возрождения членов Братства, эти копии размножились и просочились в систему. Никто не знал, сколько их было и что с ними произошло дальше; с той поры не существовало надежного способа отслеживать индивидуальные симы в громадной сети. Одна из причин, по которой Орландо Гардинер в соответствии со своей ролью хранителя Сети вступил в Общество Путешественников, то что он не мог иначе следить за различными клонами членов Братства Грааля, многие из которых, казалось, вовлечены в клуб принудительно, что могло быть сделано по подсознательным мотивам.

Орландо сначала удивляло, что Кунохара и Селларс, два человека, которые лучше всех разбирались в системе Иноземья, не сделали ни единой попытки уничтожить эти остатки сетевой деятельности первых создателей, но они указали ему на то, что даже если все эти тени-копии смогут быть найдены и идентифицированы, то сами по себе они виновны в происходящем не более чем дети вора в наследственной нечестности, и что даже наименее симпатичные из оригиналов (членов Братства Грааля) ничуть не хуже отвратительных симличностей, являющихся первоначальными обитателями некоторых миров. Хозяева Братства Грааля были опасны лишь потому, что обладали богатством и силой, а также способностью контролировать Сеть, находясь вне ее (что делало их особенно опасными). Внутри сети эти клоны и имитации начали свое существование с определенными отклонениями, внезапно обнаружившимися в большинстве инкарнаций, однако некоторые обладали поразительным стремлением стать порядочными гражданами. Наблюдая за работой председателя Общества, Орландо думал, что эта версия Жонглера, сэр Реджинальд де Лимо, кажется, находится где-то посередине между этими типами: вспыльчивый и явно амбициозный, но, несомненно, не негодяй.

Еще одно наследство, дарованное теням Грааля и некоторым подобным им сущностям, созданным прежней операционной системой, — некоторые из них базируются на реальных личностях, друзьях и знакомых Орландо, как, например, англичанин Пол Джонас, — заключается в том, что только они одни из всех сим-душ в сети могли относительно свободно путешествовать по сетевым мирам или хотя бы знали о существовании других миров за пределами сим-мира, в котором они жили. В отличие от Орландо эти путешественники не понимали, кто они такие или в какой вселенной они живут, но они обладали свободой мысли, что отличало их от остальных симов. Именно они были наиболее близки Орландо в эти дни. Сидеть у стойки бара в Дроунс-клубе после собрания Путешественников, слушать смешные истории и невероятные байки членов Общества было почти что счастьем, он понял это когда-то в таверне Срединной страны среди искателей приключений.

И конечно же, эти бродяги-по-мирам приносили крупицы информации, очень ценной для Орландо. Он мог быть смотрителем вселенной, по могуществу равным богу, но он не мог потушить каждый придорожный костер в четырех сотнях разных миров.

Когда председатель закончил свои сообщения, объявленный докладчик взобрался на трибуну и начал описывать находки, сделанные им в недавней экспедиции. Этот джентльмен, как оказалось, провел много времени в Трое и Ксанаду, двух сим-мирах, которые Орландо хорошо знал, поэтому он позволил себе отвлечься. Он так прогрузился в мысли о том, как снова связаться с Сэм, что какое-то время не замечал, что некто несколько раз многозначительно покашливал у него за спиной, а теперь похлопывает его по плечу.

— Мистер Роланд? С вами настоятельно хотят побеседовать. — Стучавший по плечу оказался владельцем Дроунс-клуба. Высокий малый, с бесстрастным лицом по имени Дживс, по слухам был до Неприятности кем-то вроде дворецкого, но теперь поднялся очень высоко и, по нынешним нестабильным временам, очень быстро. — Вы слышали меня, мистер Роланд?

Орландо понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, под каким именем он здесь известен.

— Да-да, простите. Кто-то хочет видеть меня?

Может быть, это снова Бизли, вырядившейся во что-то экстраординарное — например, в шлем игрока в крикет или в облике крестного отца? Но агенту не разрешалось связываться с ним напрямую, только когда Орландо был в Ривендейле, служившем ему убежищем от всего остального мира. Трудно было расслабиться и наслаждаться игрой теней и света и мирным пением эльфов, когда ты получаешь по четыре-пять вызовов в час от агента со скрежещущим голоском и манерами бывалого бруклинского таксиста.

— Посетитель, сэр, — сказал Дживс, слегка поклонившись. — Юная леди. Весьма привлекательная, смею заметить, но, кажется, она… немного смущается. Я взял на себя смелость проводить ее в одну из комнат для отдыха. Знаете ли, некоторые старые члены клуба даже теперь питают предубеждение против появления здесь женщин. Прошу прощения, что прервал ваши размышления. Она сказала, что дело конфиденциальное и, как ей кажется, не терпит отлагательств…

Орландо посмотрел на поджатые губы мужчины, его высокий интеллигентный лоб. Дживсу не полагалось знать, кем на самом деле являются Путешественники — внешне они представляли собой обычную, ничем не примечательную группу искателей приключений и авантюристов, которые раз в месяц собирались в Дроунс-клубе, — и уж, естественно, некому было намекнуть ему об истинном происхождении Орландо Гардинера, но владелец клуба всегда относился к Орландо с большим почтением и неким блеском в глазах, будто подозревал, что Орландо был вовсе не тем, кем казался. Орландо, в свою очередь, часто задумывался, не был ли новый хозяин клуба и сам из Путешественников, из нераскрытых. Если так, то он отыскал отличное местечко, чтобы спрятаться, — прямо под носом у Общества.

Он сделал в уме пометку: провести расследование по поводу миляги Дживса, когда у него будет немного свободного времени, и сосредоточил внимание на происходящем в комнате. Члены Общества затеяли вежливую и нудную дискуссию о целях новой экспедиции. Орландо знал, что они будут мусолить эту тему по крайней мере полчаса и, вероятно, не завершат обсуждение в этом месяце. Экспедиции требовали серьезного вложения средств, а те Путешественники, кто имел независимые доходы в одном сим-мире, редко мог перемещать ценности или материальные ресурсы из одного мира в другой. Фактически, единственным по-настоящему ценным и полностью перемещаемым капиталом были знания, и это одна из причин, по которой члены Общества ценили свое пребывание в нем превыше всего, за исключением собственных жизней. Он поднялся, решив, что сегодня вечером уже не произойдет ничего такого, о чем он не сможет узнать позже, в баре.

Дживс проводил его до двери комнаты отдыха и скользнул прочь по коридору, бесшумный, как кот-ворюга. Орландо вошел в уютную комнату и едва не столкнулся с молодой женщиной, одетой в блеклое платье, которая грелась у огня камина. Только когда он протянул руку, чтобы поздороваться, он понял, что стакан с колой все еще у него в руках.

— Простите, — сказал он, пристраивая стакан на узкую каминную полку. — Меня зовут Роланд. Мне сказали, что вы меня искали.

Она была хорошенькая, как и говорил Дживс, слегка болезненного вида, с широко распахнутыми глазами, темные вьющиеся волосы и стыдливый румянец на щеках только подчеркивали полупрозрачную бледность кожи. Она испуганно встретила его пристальный взгляд, как если бы в следующую секунду он мог ударить ее или, хуже того, посмеяться над ней.

— Возможно, я ошибаюсь. Мне сказали… я так поняла, что человек, которого я разыскиваю, может быть здесь. Мне назвали имя Роланд. Я ищу Орландо Гардинера. — Она вглядывалась в его лицо, будто была близорукой или искала знакомые черты в недавно встреченном дальнем родственнике; потом ее лицо вытянулось. — Но вы — не он. Я никогда не видела вас раньше.

Он был изумлен, услышав свое настоящее имя, произнесенное вслух, и почти в равной степени — высказанным утверждением, что он вовсе не он, но звук ее голоса укрепил его предположение, когда он видел ее раньше. Эта молодая женщина была еще одной тенью Эвиаль Жонглер: либо одной из подлинных копий мертвой дочери Феликса Жонглера, либо вариантом личности, сфабрикованным по этим копиям в последние дни существования оперативной системы. Подлинная Эвиаль была мучительно влюблена в англичанина Пола Джонаса и, конечно же, большинство копий, которые были сделаны с живой Эвиаль после ее встречи с Джонасом, сохраняли эту страстную влюбленность. В бесчисленном количестве обликов они внезапно возникали во время метаний Джонаса по Сети Иноземья, иногда ободряли его, иногда активно преследовали, в иные моменты — судорожно вымаливали любовь и понимание.

Но никто из них никогда ничего не хотел от Орландо, и он понятия не имел, почему одна из них теперь его разыскивает, особенно под его настоящим именем.

— Вы говорите, что не видели меня прежде. — Он жестом предложил ей сесть; она, казалось, была готова удрать при малейшем шуме, как кролик, и его это забавляло. — Мне следует с этим согласиться, я также не узнаю вас. Однако мне известен некто по имени Орландо Гардинер, и я могу передать для него сообщение. Можете ли вы рассказать мне о вашем деле?

Орландо понял, что происходящее начинает «доставать» его. Он начинает разглагольствовать как один из персонажей этого сим-мира.

— О, вы… вы знаете его? — Она воспрянула духом, но лишь слегка, словно ей объявили, что вместо пытки ей будет дарована легкая милосердная смерть. — Где я могу найти его?