Помоги проекту - поделись книгой:
У границы Кешана и Стигии, у отрогов гор, что скрывают в своем сердце большой город Алкменон, стоит маленький городишко — Куранак. Больше половины жителей в нем — стигийцы, хотя считается, что он расположен на территории Кешана. Городок этот торговый, но какой-то невеселый; не бывает там, ни разудалых ярмарок, ни праздников, ни особенно оживленного обмена товарами. Купцы проезжают его быстро — торопятся попасть в Птейон или Сухмет. Но все, же чужаки здесь не редкость, и в городе имеются целых два постоялых двора.
На одном из них, том, что похуже и поближе к окраине города, сидели тем вечером сразу двое постояльцев: огромного роста варвар со смоляными волосами и синими глазами и невысокий, верткий, смуглый человечек, который даже в помещении не стал снимать с себя доспеха.
Варвар больше слушал, время от времени вставляя «хм!», а человечек говорил без умолку. Видимо, о чем-то любопытном для своего собеседника болтал он, потому что киммериец ни разу не прерывал его, не заревел «клянусь Кромом, ты меня утомил!» — или что-то в этом роде. Хотя трактирщик поначалу ожидал именно этою.
С облегчением убедившись в том, что оба его постояльца, несмотря на полную противоположность характеров, сошлись вполне по-дружески и что вина им хватит еще на половину ночи, когда их, вероятно, сморит сон, трактирщик удалился на покой.
А собеседники остались возле очага и продолжили свою беседу.
Второй путешественник был стигиец. Поначалу, когда они с киммерийцем только-только встретились на этом постоялом дворе, они страшно не понравились друг другу.
— Стигиец? — проворчал варвар, трогая свой меч, рукоять которого высовывалась из-за могучего плеча.
— Варвар? — прищурился стигиец, поводя плечами особым образом, так что все пластины, нашитые на его кожаный доспех, угрожающе зазвякали, а различные амулеты и подвески на поясе забренчали, точно ковши в посудной лавке во время сильного ветра.
— Лучше уж быть варваром, чем жить в Стигии, среди «цивилизованных» людей, — фыркнул киммериец. — Не будь я Конан-Амра, если мне когда-нибудь захочется осесть в этой отвратительной стране!
— Говори почтительнее о моей родине! — разозлился маленький стигиец и повыше задрал нос. Черты его смуглого лица были довольно приятные, правильные и тонкие, большие темные глаза влажно блестели, широкие гладкие брови выглядели так, словно их специально смазывали маслом.
— Еще чего! — заявил Конан. — Всем известно, что Стигия — берлога злобных колдунов и обиталище отвратительных демонов. Ничего хорошего не может быть родом из Стигии.
— Да, в Стигии много магов, — отозвался молодой стигиец. — Но не одни только маги населяют эту землю, можешь мне поверить! Кто, по-твоему, возделывает стигийские поля? Кто ловит рыбу? Кто производит тонкие стигийские ткани, режет по кости и дереву, создает изящные украшения?
— Кто? — заинтересовался Конан. И тут же ответил сам себе: — Вероятно, какие-нибудь несчастные рабы, которых вы вывозите из Черных Королевств или пригоняете с севера.
— Можно подумать, в других странах нет рабов! — задиристо возразил стигиец. — Нет, в нашей стране, поверь мне на слово, много достойных людей. Другое дело, что наши маги действительно преуспели в черных науках и иногда от них нет никакого житья…
— Ладно, — вдруг согласился Конан. — Ты мне нравишься. Странный ты тип.
— Мое имя — Гирадо, — представился стигиец. — Я родился в Луксуре и с детства люблю его башни и таинственные улицы. Знаешь, приятель, там ведь очень красиво.
— Да. А еще — жутко, так мне говорили ребята, которым удалось унести оттуда ноги, — сказал Конан.
— Иногда «жутко» — часть понятия «красиво», — задумчиво отозвался Гирадо.
— Слишком сложно для меня, — проворчал Конан. — Давай лучше ужинать.
За ужином они подружились окончательно. Гирадо оказался замечательным собеседником. Он очень много знал, побывал в десятках городов, проник — как казалось, слушая его рассказы, — в сотни тайн, и обо всем имел собственное мнение.
Он был воином. Конан впервые видел воина-стигийца и не уставал дивиться этому зрелищу. Во-первых, Гирадо был вооружен с головы до ног: на нем был, как уже упоминалось, доспех из очень плотной кожи, с нашитыми медными пластинами, во многих местах помятыми и пробитыми, — очевидно, этот доспех не раз побывал в бою; на левой руке стигиец носил маленький круглый щит, за спиной у него висел лук, на бедре — колчан, за поясом — шесть кинжалов в ножнах, а чуть ниже — короткий и широкий меч, какими пользуются пехотинцы. Имелся еще длинный меч, но он остался лежать в комнате, где остановился путник, вместе с остальными его нехитрыми пожитками — колючим одеялом из верблюжьей шерсти, котелком, связкой черного вяленого конского мяса и седлом с уздечкой. От своего оружия стигиец даже не подумал избавиться, когда спускался вниз, к очагу, где намеревался плотно пообедать перед сном.
Конан исподтишка разглядывал многочисленные амулеты, которыми стигиец был увешан. По мнению варвара, выглядело это крайне глупо. С другой стороны, низкорослый воин происходил из Стигии, а там знают толк в колдовстве. Возможно, этот парень понимает, для чего ему быть, точно красавица из гарема, с головы до ног в побрякушках.
Они ужинали и разговаривали, а потом, когда с мясом и хлебом было покончено, принялись за вино и уничтожили немалое его количество. Гирадо рассказывал о своих подвигах. Несколько раз ему удавалось уничтожить монстра. В Стигии, по его словам, полным-полно монстров, и он, Гирадо, взялся их изводить.
— Сейчас у меня охота на дичь покрупнее, — признался он, наконец, после шестого или седьмого увесистого бокала местного хмельного напитка.
Конан вопросительно поднял бровь.
По другую сторону границы, в Стигии, в сумрачном лесу Вио шла тайная и страшная жизнь, о которой до поры никому не было известно. Там сохранилось в неприкосновенности племя человекозмей, которых называли с'тарра. Они умели передвигаться с огромной скоростью, подобно своим прародителям-змеям, когда те неслись прямо на добычу, но, в отличие от предков, не ползали на брюхе, но ходили прямо, высоко подняв маленькую узкую голову. Их тела, тонкие и гибкие, чуть извивались при ходьбе — это помогало им удерживать равновесие. Маленькие красные глазки злобно блестели из-под капюшонов. С'тарра носили широкую одежду без рукавов с низко опущенными капюшонами — это позволяло им скрывать свой истинный облик и чувствовать себя уверенными.
Даже в своем лесу они не любили обнажать головы. Между собой они разговаривали, быстро шипя и высовывая дрожащие раздвоенные языки. Их речь была примитивной, но хорошо служила им. Эти существа были созданы в незапамятные времена одним могущественным магом. Давно уже погиб этот маг и забылись его имя и деяния, но зловещее племя змеелюдей продолжало населять лес Вио. С'тарра почти не размножались; если случалось самке отложить яйца, то их берегли как зеницу ока. Половина змеенышей так и не вылуплялась — они были мертвы изначально, и яйца постепенно протухали. Из оставшихся многие погибали, едва разорвав кожистую скорлупу — их убивали солнце, влажность, ветер. Но десяток явившихся на свет развивался и вскоре вырастал в холодных, сильных, беспощадных магических воинов. С'тарра были созданы идеальными слугами волшебника. Утратив господина, они тосковали, смутно осознавая причину своей тоски. Жизнь их не имела смысла. Они поддерживали ее лишь потому, что это также было заложено в их природе.
Наконец кое-что переменилось. На окраине леса Вио четверо магов выстроили четыре башни. Об этом мало кому было известно. Здешние края почти необитаемы. Земля неплодородна, поэтому крестьяне не приходят сюда со своими быками и плугами. Среди местных растений нет ни шелковицы для того, кто умеет выделывать тонкие шелковые ткани; ни папируса — для умеющих творить письменные принадлежности. Ничего такого, что привлекло бы сюда посторонних людей. Идеальное место для уединенных занятий магией. Именно так решили четверо братьев-магов, сыновей Мутэмэнет.
— Ты не знаешь о Мутэмэнет? — блестя глазами, торопливо шептал молодой стигиец, в то время как Конан неспешно поглощал вино, бокал за бокалом, и с удовольствием слушал. — Это была исключительная женщина. Мага. Она знала заклинания из десятков магических книг. Никто даже не подозревал, сколько ей зим. Говорят, больше тысячи… Во всяком случае, не меньше пятисот. Как она была красива! Длинные черные волосы. Она разбирала их на сотни прядей и кончик каждой пряди помещала в длинную золотую колбочку, а саму прядь перевивала жемчужными нитками. Глаза она красила темно-синей краской, брови покрывала перламутром, на щеках рисовала красные спирали, а губы…
— Погоди, — перебил вдруг Конан. — Ты описываешь не женщину, а настоящую лавку с пахучими мазями. И еще говоришь, что она была красива. Не вижу я что-то красоты.
— Понимаешь, она ослепляла…
— Ты видел ее?
— Нет, но мне рассказывали…Кроме того, мне показывали ее портреты…
— Где? В колдовской школе?
— Можешь смеяться надо мной, сколько тебе влезет, — надулся молодой стигиец. — Нет, я видел ее портреты на рынке в Луксуре.
— По медяку за штуку? — презрительно фыркнул варвар.
— По три… Какая разница! Будешь перебивать, и насмешничать — вообще ничего больше тебе не скажу.
— Сдается мне, речь сейчас пойдет о сокровищах, — сказал варвар проницательно. — Поэтому не буду я больше перебивать тебя. И смеяться не стану. Прости, братец.
— То-то же, — примирительно улыбнулся стигиец. — Ладно, я буду тебе рассказывать так, как рассказывали эту историю мне, а ты слушай и помалкивай. Скоро начнется самое интересное.
Мутэмэнет породила на свет четверых сыновей. Никто не знает, кем был отец этих отпрысков. Поговаривали, будто бог Сет или бог Апоп. Во всяком случае, кто-то очень неприятный. Но она умела обольстить могущественное существо мужского пола, раздразнить его естество и получить желаемое.
Знаешь, Конан, — добавил стигийский воин, — на том же луксурском рынке до меня доходили совсем другие слухи… Будто бы отцом всех этих великих сыновей великой маги Мутэмэнет был какой-то безвестный конюх. Красивый малый и совсем безродный, но храбрец и великий охотник до женщин, будто бы прекрасная мага увидела его, выглянув в щель между занавесями своих носилок, когда тот оглаживал лошадь, и сказала сама себе: хотела бы я быть этой лошадкой! А парень услышал, как знатная дама высказывает такое пожелание… Результат тебе понятен. Четверо сыновей.
Она родила их одного за другим. Они — четверня. Можешь себе представить? Говорят, Мутэмэнет не захотела тратить лишнего времени на вынашивание каждого ребенка по очереди и магическим способом сделала так, чтобы все ее дети родились, так сказать, в один присест.
Разумеется, она применила могущественную магию. Не знаю уж, в какой книге она это нашла. И не могу тебе точно сказать, что это было: напиток, заклинание, волшебный предмет… В общем, укладываясь на ложе любви с бравым конюхом, мага применила свои чары, и семя зачатия разделилось на четыре части. Такая вот ей пришла фантазия.
— А куда потом делся конюх? — заинтересовался Конан.
— Неизвестно. Может быть, она его съела.
Был такой слух, что Мутэмэнет умеет превращаться в змею. Одни говорили — в крылатую, другие — в огненную. Во всяком случае, в одной своей ипостаси эта женщина — монстр.
— Такая женщина в любой ипостаси — сущий монстр, — проворчал Конан. — Я бы ее зарубил, не раздумывая.
Кожа у нее медная, — сказал Гирадо. — Это точно. Общепризнанный факт. Впрочем, поговаривают, что конюх, отягощенный дарами, уехал из Стигии и теперь процветает не то в Офире, не то в Зингаре. Повезло парню.
— Наверное, до сих пор плюется и на женщин смотреть не может, — предположил Конан.
Гирадо пожал плечами.
— Вот уж это — точно не наша с тобой забота. Итак, предприимчивая мага родила сразу четверых сыновей. Но, то ли она ошиблась в расчетах, когда применяла во время зачатия свою магию, то ли это входило в правила игры — не знаю уж, да только каждый из ее сыновей принадлежал только одной стихии: старший — земле, второй — воде, третий — воздуху, четвертый — огню. Вся магия, которая была им подвластна, имела отношение только к одной из стихий; да и характер, телосложение, способности — словом, все было несколько однобоким.
Один был плотный, черноволосый, туповатый и упрямый. Второй — синюшный, отечный, с выпученными голубыми глазами, неопределенный, со странными приступами гнева, которые сменялись глубокой меланхолией. Третий — совершенно белый, как червяк, с длинными и истонченными конечностями, с хрупкими костями, огромным ртом и раздутым животом. Этот обладал, кроме всего прочего, неприятной особенностью испускать газы. Противный тип, ничего не скажешь. Погодой повелевал, как божество, но во всем остальном… И очень капризный.
— А огненный? — заинтересовался Конан.
— Чернокожий и огненно-рыжий, как ты понимаешь, всегда кипящий злобой и яростью, любитель уничтожать, ломать, крушить. Всегда шел напролом.
Эти четверо деток доставляли своей матери немало трудных минут, но она умела с ними справляться. Потому что, в отличие от них, Мутэмэнет была цельной личностью.
Не думаю, чтобы она много времени потратила на обучение их магическим искусствам, потому что они сами по себе были произведениями магического искусства. Она использовала их в собственных целях. Только не спрашивай меня, каковы эти цели были. Я не умею проникать в тайные мысли людей, даже если это великие маги, о которых судачит вся Стигия. Но уверяю тебя, Мутэмэнет ничего не делала просто так.
На краю леса Вио, который они выбрали ради уединенности, эти существа по приказу своей матери возвели четыре башни и стали учиться там повелевать стихиями. Прошло немало лет, прежде чем с'тарра, обитавшие в глубине леса, прослышали о новых соседях и начали задумываться о том, нужно ли им подобное соседство.
С одной стороны, людям-змеям требовался властелин, истинный маг, который направил бы их темные силы в нужную сторону. Они желали подчиняться.
С другой… С другой стороны, слишком долго они прожили, не зная над собой никакой власти, совершенно свободными, сами себе господа и повелители. Они отвыкли подчиняться.
Единственный господин, чью волю, они выполняли охотно — так сказать, в силу своей естественной природы, — давно уже умер. А чего ожидать от новых магов? Не будут ли распоряжения этих неизвестных новых господ глубоко противны всей сущности с'тарра?
Ответов на свои вопросы они не получили. И затаили глубокую темную злобу. Нет, им не нужны по соседству маги с их башнями. Они не желают служить каким-то непонятным магам четырех стихий.
Маги, насколько было известно с'тарра — а этим существам, несмотря на всю их примитивную, полуживотную природу, о магии и чарах известно, поверь мне, очень многое! — имеют обыкновение вторгаться в природу магических, искусственно созданных существ и изменять их по собственному усмотрению. История о том, как были изменены змеи, осталась в памяти с'тарра как нечто удивительное, страшное и болезненное. Им не хотелось повторения.
Им хотелось тихо жить в своем уединенном лесу, вдали от всех, и выводить немногочисленное потомство. От магов слишком уж много шума и беспокойства.
А затем им на ум пришла еще одна мысль. Надо тебе сказать, что мысли у с'тарра всегда простые, но сильные и определенные. Так мыслят все животные. Сначала они видят добычу, потом выискивают способ напасть на нее, а когда определено и то, и другое — нападают, больше ни на что не отвлекаясь. Так же поступили и с'тарра. Они пожелали возвести вокруг своего леса большую стену и наложить на нее заклятие, чтобы никто не осмеливался пересечь эту границу. Для чего им необходимо было изгнать магов и завладеть теми волшебными предметами, которые наверняка имеются в четырех башнях.
И в одно страшное утро все четверо сыновей Мутэмэнет вместе с их прекрасной и ужасной матерью проснулись от странного звука. Все кругом шипело и шелестело, как будто вся листва опала со всех деревьев, какие только растут в Стигии, и прилетела шуршать под стены башен. Ради этой БИТВЫ ВСЕ с’тарра расстались со своими плащами и явили солнечному свету свои тела, покрытые грубой сероватой чешуей. Они неустанно подкапывали — башни, некоторые лезли наверх, вооруженные кинжалами и собственными острыми зубами.
— Как ты думаешь, они ядовитые? — спросил Конан, задумчиво ковыряя ножом в зубах.
— Зубы с'тарра? Почти наверняка! — убежденно отозвался молодой стигиец. — В общем, не стану тебе пересказывать все мысли, которые посетили в эти часы головы нападающих, равно как и мозги пяти магов, засевших в башне…
— Да уж, избавь меня, пожалуйста, от этих рассуждений, — согласился Конан. — Что меня интересовало меньше всего на свете, так это сложные соображения, которые терзают извращенный ум какого-нибудь колдуна. По мне так, всем им место в преисподней Зандры. Лично я так и поступаю.
— Как? — не понял Гирадо.
— Отправляю их в преисподнюю, — объяснил Конан. — Говорю тебе, это самое лучшее местечко для всякого мага.
— Ну, я как человек, который видит свой долг в уничтожении монстров… — начал стигийский воин, однако киммериец перебил его:
— Я уже понял, что ты победил парочку монстров. Продолжай рассказ. Когда ты, наконец, перейдешь к самому главному?
— А что, по-твоему, самое главное?
— Ну, сокровища, разумеется! Ты ведь собираешься наложить лапу на какой-нибудь крупный красивый камешек? Или они закопали там монеты?
— Знаешь что, давай-ка все по порядку. Сперва я расскажу тебе все, что знаю, а потом уже будем решать, стоит ли вообще ввязываться в это дело, — рассудительно проговорил Гирадо.
— Сдается мне, ты уже в него ввязался, — заметил Конан.
— Может быть… Но у меня, возможно, есть на то свои причины, — не стал отпираться Гирадо.
— У меня тоже есть причины, — сказал Конан. — И главная из этих причин — я очень
люблю деньги.
— А для чего тебе деньги? — полюбопытствовал молодой стигиец.
— Для всего! — отрезал киммериец. — Я люблю красивых женщин, люблю, чтобы они были красиво одеты, чтобы от них хорошо пахло, чтобы на пальцах у них блестели побрякушки и чтобы эти красивые женщины меня ласкали! Я люблю хорошую еду, добрых лошадей, мне нравится оружие… Да мало ли для чего могут потребоваться деньги! — рассердился он вдруг, сообразив, что стигиец, слушая его, улыбается все шире. — Ты вздумал надо мной насмехаться, а?
Ты полагаешь, что ты, такой цивилизованный, сумел бы распорядиться деньгами лучше?
— Возможно, — сказал Гирадо. — Но у меня другая причина. В этом рубине…
— Ага! — хищно возликовал Конан. — Итак, речь идет о рубине. Большом?
— Очень. В этом рубине Мутэмэнет прячет душу моего брата.
— Ну надо же! А с рубином ничего не случится после того, как мы извлечем эту душу? — забеспокоился Конан. — Может быть, освободив душу твоего брата из заточения, мы испортим камень, и он не будет больше стоить ни гроша?
Однако увидев, какое лицо сделалось у его собеседника, Конан перестал смеяться. — Я тебя понял, — сказал он серьезно. — Тебе нужен рубин. Мне он тоже нужен. Когда мы покончим с Мутэмэнет, ее змеенышами и этими зверолюдьми, то заберем камень и поделим его поровну. Тебе — душу, мне — все остальное.
— Я расскажу тебе все по порядку, — опять проговорил стигиец. — И тогда уже будем решать, кому что достанется. Дело куда сложнее, чем тебе кажется, с'тарра были повсюду. Когда маги поняли, что дело плохо, было уже поздно. Кругом они видели оскаленные пасти и обнаженные кинжалы. Башни дрожали и шатались, с'тарра в силу своей полузмеиной природы отлично умеют копать норы. Они вгрызались в землю, прорывали в ней сотни ходов. Все кругом тряслось и дребезжало. Не было никакого смысла сражаться с врагом магическими средствами — это только ускорило бы падение башен.
Поэтому маги поступили иначе.
Они заперлись каждый у себя и принялись призывать к себе на помощь духов своей стихии. Все вокруг башен пришло в движение — облака, деревья, поднятые в воздух ветки, огненные смерчи… Нам с тобой даже трудно себе представить, что там началось. Из Башни Воды под огромным напором вылетели, разламывая стены, водные духи. Мощные струи разрывали кладку, скреплявшую камни, как будто это была бумага, и устремлялись ввысь. На гребне этих фонтанов восседали странные полупрозрачные существа с перепончатыми лапами и выпученными глазами. Каждое из них вооружено трезубцем. Из их груди вырывалось странное, утробное пение, от которого — можешь мне поверить! — стынет кровь в жилах любого живого существа.
Башню Огня охватил столб пламени. Сперва он устремился ввысь, к небу, но затем изогнулся и опустился к подножию башни. Точно согнутый указательный палец, он преследовал и придавливал к земле расползающихся с'тарра. Там, где он прикасался к их плоти, оставалась только лужица черной дымящейся жидкости. Вся трава вокруг была выжжена, а среди облаков быстро понесся густой темный дым.
— Представляю себе, как там воняло! — сморщился Копан. — Ненавижу змей и всех их змеиных божков!
— Я бы на твоем месте не радовался, — остановил его стигиец. — Расправляясь с человекозмеями, маги вызвали сюда, в наш мир, куда более отвратительных существ. Лучше бы уж все оставалось как есть. По крайней мере, тогда каждый сидел в своем лесу или замке и никого не трогал, а теперь все они свободно разгуливают по юго-восточной Стигии, и нет от них спасения.
Из Башни Воздуха с бешеной скоростью начали вылетать различные предметы. Как будто из огромной невидимой пращи кто-то запускал в нападающих подсвечниками, креслами, ложами для отдыха, табуретами, подголовниками, статуями — словом, всеми предметами обстановки, какие только попадались. Так сражались духи воздуха.
Что касается Башни Земли, то здесь тоже было на что посмотреть. Из-под невысокой скалы, на которой она стояла, вдруг послышался низкий угрожающий гул. Сразу вслед за тем в воздух взметнулись большие камни, куски слежавшейся земли и обломки скалы. Они поднялись наверх и начали кружиться, медленно складываясь в огромных великанов.
Эти великаны были медлительны и не слишком умны, но там, где их гигантская стопа опускалась на землю, оставалась глубокая вмятина, и немалое число нападающих размазаны были по траве.
— И снова — жуткий запах! — хмыкнул Конан. — Твой рассказ, дружище, явно нуждается в том, чтобы его спрыснули благовониями. Как насчет красавицы Мутэмэнет, от которой, судя по твоему описанию, так чудесно пахло помадами и притираниями? Чем она занималась, пока ее глупые сынки крушили все вокруг, призывая на помощь духов подвластных им стихий?
Поделиться книгой: