Помоги проекту - поделись книгой:
– Хохол урод и быдло уголовное, и даже то, что он женат на Маринке, его не делает лучше, – констатирует Виола.
Та-ак, опять я зазевалась…
– Я хотела у тебя спросить вот что… Как ты думаешь, Маринка вернется? В смысле – сюда, домой, вернется?
Я не думаю – я точно знаю, что этого никогда не будет. Мы обсуждали эту тему в Турции летом, Маринка плакала и жаловалась на забугорную жизнь и на то, что путь домой отрезан навсегда благодаря во многом Хохлу.
– Нет, они никогда не вернутся.
Виола выпускает облако дыма, задумчиво смотрит поверх моей головы.
– Знаешь, за что я тебя терпеть не могу?
Мне абсолютно все равно, я уже решила для себя, что в следующий раз остановлюсь не у нее, а у Даши, в городе, в ее маленькой квартирке с видом на набережную. Так что Виолины излияния мне до лампочки, если честно. Но ей надо выговориться, я это вижу.
– Ты появилась, и наши отношения с Маринкой пошли на спад. Она почему-то стала доверять тебе больше, чем мне.
А что тут удивительного? Маринка живет по самурайскому кодексу, согласно которому спасший обязан спасенному (могу, конечно, соврать, но, кажется, она так говорила). И потом – я никогда не лезла к ее мужикам, ни к кому из них. В отличие от Веточки. Я знаю, что Маринке было ровно, если, конечно, это не касалось Малышева, а вот связь с Хохлом ее абсолютно не беспокоила, и если сам он этого стыдится, то Маринка всегда хохочет и подначивает мужа. И есть еще кое-что… Я не ищу выгоды от дружбы с ней. Мне это не нужно. И не потому, что я такая хорошая, – нет, просто у нас совсем другие отношения. Я никогда не попрошу денег, а она не предложит, зная, что обидит меня этим. Вот и весь секрет, собственно.
– Как ты ухитрилась так быстро влезть к ней в душу, к ней, которая вообще никогда с женщинами отношений не поддерживала? Я была ее единственной подругой!
О, ну вот, в вас и заговорила ревность, Виола Викторовна! Еще бы!
– Вет… ну к чему эти разборки, а? Что нам делить? У вас с ней – одно, у нас – другое. Не бывает одинаковых отношений ни в любви, ни в дружбе. Ведь так?
– Так, – кивает со вздохом Ветка. – Кофе еще будешь?
– Давай…
Глаза уже режет от дыма, но я получаю удовольствие от запаха кофе, смешанного с сигарным ароматом.
– Хочешь, я тебе погадаю?
Мой взгляд, видимо, сказал ей все, и Виола смеется:
– Ну и правильно. Я сама не люблю тех, кто пытается заглянуть в свое будущее. Все равно ведь ничего не поправишь, так какой смысл?
Н-да, и это говорит человек, регулярно «посещающий» чужие головы с целью узнать, что там творится! Смешно, однако…»
Дочитав фразу, Коваль фыркнула. Но ее смешок относился вовсе не к мыслям Маши о Ветке, а к ее словам о «Господине Хозяине». Успешно завоевавший кресло мэра города Бес, по всей видимости, не терял времени даром и развернулся на полную катушку. Марина не сомневалась в том, что родственничек использует свое нынешнее положение на всю мощь. Воспоминания о Гришке сразу вернули ее на грешную землю – буквально неделю назад к ней явился человек с тем самым письмом от дорогого Григория, где содержалась скромная просьба – дать ему взаймы круглую сумму. Сперва это письмо позабавило Марину – ну, Бес в своем репертуаре – имея возможность залезть в городской бюджет, старается соблюсти приличия, а потому пошел по проторенному пути – основательно потрясти жену брата, что он пытался сделать не раз и не два, но почти всегда безрезультатно. Благо, в руках у Гришки всегда есть пара козырей, какой-нибудь компромат на Марину или что-то еще по мелочи. И все бы ничего, если бы не приписка мелким почерком: «А то придется огорчить твоего сына, хоть мне это глубоко противно, ибо племянник он мне». Именно эта фраза вывела Коваль из себя. Родственничек пустил в ход тяжелую артиллерию. Только Бес мог позволить себе шантажировать ее этим знанием. Хохол всегда предупреждал ее о том, что, усыновив мальчика, она приобретает дополнительный мощный рычаг воздействия на себя – ибо чем же еще шантажировать женщину, как ни единственным сыном, но позволить ребенку своего любимого мужа Егора Малышева пойти по детдомам Марина не могла.
Разумеется, денег ей было не жаль, хотя она прекрасно понимала, что «взаймы» для Беса – просто красивое слово, не более. Однако его попытка приплести сюда Грегори – Егорку – решила дело не в пользу Гришки. Коваль собиралась раз и навсегда отучить зарвавшегося родственника от подобных фокусов, только пока не придумала как.
Хохлу, зная его взрывной характер, Марина не сказала ни слова о письме, решив справиться самостоятельно – так бывало не раз.
«В город мы все-таки с Геной съездили. Ветер немного стих, и мы погуляли везде, где хотели. Сколько всего тут связано с Маринкой! Столько мест, принадлежавших ей раньше, мест, что построил Малышев, где происходило что-то знаменательное для нас…
Нащелкала целую флешку фотографий. Хотя, если честно, не очень понимаю, зачем это нужно. Припадки мазохизма, не иначе. Но это не мое дело – попросили, я сделала.
С Виолой простились почти по-родственному, обнялись. Она даже слезу утерла».
Дальше шли приветы и краткое перечисление последних новостей от самой Маши. Коваль отодвинула от себя ноутбук и сжала пальцами переносицу. Хохол, сидевший в кресле напротив, обеспокоенно посмотрел на жену:
– Мариш, ну что ты?
– Я чувствую себя жуткой сволочью, Женька… Я заставляю человека бросить семью, ребенка, работу – и ехать к черту на рога ради моей прихоти.
– Ну, ты ведь знаешь, что Мышка не из тех, кто будет делать то, чего не хочет, – пожал плечами Хохол и потянулся к пачке сигарет.
– Знаю, но… Ты ведь понимаешь, что ею движет в данном случае, да? – она встала и нервно заходила туда-сюда по комнате.
– Маринка, ты так и не научилась избавляться от чувства вины. Ну, выяснили ведь все, и Мышка, по сути, сама была виновна в том, что тогда случилось. Говорил ей сто раз – не выходи никуда одна, бери охрану. Специально к ней двух парней приставил – так ведь нет, поперлась, подставилась! Так что еще пусть спасибо скажет, что отделалась синяком и легким испугом.
Марина развернулась и уперла в Хохла свой «фирменный» взгляд из-под челки:
– Вот ты умный! Ты – умный, а я дура! Да просто счастье, что тогда все обошлось, что мы успели, а Ашот и его зверьки нагрузились герычем под завязку и мало что соображали! А если бы?.. И тогда – как мне жить? На мне и так слишком многое висит, и ты это знаешь не хуже моего!
Хохол затушил окурок в пепельнице, поймал Маринину руку и притянул жену к себе:
– Все, успокойся. Что ж мы постоянно ворошим прошлое-то? Ведь сейчас у нас все в порядке…
– В порядке, – эхом откликнулась Марина, думая о своем.
В данный момент ее занимал вопрос, как избавиться от угрозы разоблачения в глазах сына. Он еще маленький и может просто не принять такую новость – Коваль хорошо помнила, как Грегори нашел свое свидетельство о рождении на русском языке и из него узнал, что Хохол ему не родной отец. Марина вспоминала о том времени, как о сущем кошмаре – столько усилий ей пришлось приложить, чтобы побороть в мальчике протест и попытку оттолкнуть Женьку от себя. И вот теперь – очередная угроза.
Конечно, у нее был соблазн переложить хотя бы часть ответственности на мужа, рассказать ему и попробовать вместе решить, что делать, но она привыкла полагаться в таких щекотливых вопросах только на себя, не доверяя никому, даже самому близкому человеку.
Однако она недооценила Хохла – как обычно, впрочем. Он все эти дни ждал, когда же она заговорит с ним о письме Беса, которое успел прочитать, – Марина забыла его на столе в кабинете, а Женька, забредший туда в поисках ее же пачки сигарет, нашел послание и, разумеется, прочел. Подозрительность Хохла в отношении жены всегда зашкаливала за все разумные пределы, а потому он не видел в своем поступке ничего неприличного и недостойного. Он мог, конечно, припереть Марину к стенке и заставить сказать правду, но решил выждать время и проверить, скажет ли она сама.
На самом деле Хохол уже принял кое-какие меры, хоть и опасался гнева жены, который непременно обрушится на его голову, – слишком хорошо он знал эту красивую женщину, чтобы обольщаться на ее счет, – но ему все-таки было важно, чтобы она сама,
– Мариш, скоро у Грегори уроки закончатся, может, мы его встретим? – схитрил Хохол, и Марина, встрепенувшись, согласно кивнула:
– Да, пожалуй. Мы так давно не были нигде втроем.
– Тогда собирайся.
Когда она вышла из кабинета, Хохол, вздохнув, вынул мобильник и набрал номер. Ему долго не отвечали, но спустя какое-то время в трубке раздался щелчок, и хриплый мужской голос заговорил по-русски:
– Да, братан, чего хотел?
– Здорово, Митрич. Ну что, как там с моим делом-то? Двинулось? – Хохол закурил, присев на край стола и придвинув к себе тяжелую бронзовую пепельницу.
– Двинулось, Жека. Сегодня прямо у школы срисовали мои парни человечка. Неприметный такой человечек, обычный лох-обыватель. Но у моих-то глаз на таких набит. Короче, Гришкин это казачок, я тебе отвечаю. Крутится, осматривается, каждого пацана взглядом щупает. Ты гляди там со своей кралей, как бы чего с мальцом вашим не вышло.
В трубке послышался надсадный кашель, и Хохол, дождавшись паузы, поинтересовался:
– Как здоровье-то, Митрич? Слышу – не ахти?
– Какое там… последние деньки дотягиваю, все легкие уж выплюнул. Потому и взялся помочь тебе по старой памяти, как тогда ты на киче за меня впрягся.
Хохол не любил вспоминать ту историю, когда ему пришлось одному держать оборону против семерых подручных пахана, чтобы не дать им зарезать несправедливо обвиненного в краже камерного «общака» Митрича. С тех пор довольно влиятельный в определенных кругах Митрич считал себя его должником и старался, как мог, отквитать этот долг. Находясь в чужой стране, Хохол был очень ограничен в возможностях, а потому обратился за помощью именно к нему, чтобы никакая информация не просочилась к Бесу. Старик прислал в Бристоль не просто своих людей – он прислал собственных сыновей, и это говорило о том, что он прекрасно понимает, насколько важна Женьке конфиденциальность.
Разговор с Митричем почему-то взбудоражил Хохла. Он решил не брать с собой в школу Марину, а уехать быстро и тихо, пока она красится и одевается. Внутри у него зашевелилось что-то, похожее на огромный кусок льда, и это ощущение он сразу вспомнил – последний раз испытал его в тот день, когда их джип расстреляли на дороге два мотоциклиста и Марина едва не погибла. Собственно, с этого все и закрутилось – именно тот день стал началом новой жизни.
– Нет, поеду один! – решительно проговорил Женька, стараясь как можно тише спускаться по лестнице, и вышел во двор.
«Геленваген» стоял в гараже, Хохол быстро открыл ворота, прыгнул в машину и завел двигатель. Когда полуодетая Марина выглянула на звук мотора из окна спальни, джип уже удалялся вверх по улице.
– Это еще что за финты?! – разозлилась Марина, хватая мобильник и набирая номер Женьки.
Его телефон молчал, что взбесило Коваль еще сильнее. Внезапно ее осенила догадка:
– Черт… а ведь он узнал! Узнал про письмо Беса и про его угрозы! Черт, черт, черт!!! – она в бессильной ярости ударила кулаком в зеркальную дверцу шкафа и разбила ее. Из разрезанной руки хлынула кровь, и вид ее слегка отрезвил разъяренную женщину. Она пошла в ванную, достала из шкафчика перекись и бинт, кое-как остановила кровь и наложила повязку.
– Что мне делать, господи?! Как мне быть, а?! Ведь он сейчас таких дров наломает, что мало не покажется! – простонала Марина, опускаясь на пол в ванной.
Хохол изо всех сил старался не нарушать правил, но это давалось ему с огромным трудом. Мысль о том, что с маленьким Егоркой может случиться что-то ужасное, заставляла его то и дело превышать скорость. Вот и здание школы – трехэтажный дом из красного кирпича, обнесенный низенькой оградкой. Откуда-то из-за него доносились веселые детские крики – видимо, на футбольном поле, расположенном позади школы, шла игра. Хохол перевел дыхание и закурил, заглушив двигатель. Урок должен закончиться через десять минут – стало быть, еще есть немного времени. Он вышел из машины и оглядел парковку. В самом дальнем углу небольшой площадки стоял старенький битый «Пежо», и именно он почему-то не понравился Женьке. Он вразвалку приблизился к машине, однако в салоне никого не было. Оглядевшись по сторонам, Хохол вынул из кармана финку, с которой никогда не расставался, и аккуратно вскрыл замок. Беглый осмотр салона ничего не дал, но в пепельнице обнаружились два окурка от «Явы».
– Есть! – пробормотал Хохол, выбираясь из машины. – Вот же лох, прости меня, господи, – кто ж такие косяки-то порет? Неужели Бес пожалел дать бабла на пачку английских сигарет или хотя бы просто импортных? Все зло в мире от лохов.
Удовлетворенный не подведшей его интуицией, Женька направился к крыльцу школы. «Сейчас возьму Егора – и домой. Маринка орать будет, конечно, что без нее умотал, но ладно – пусть. Лишь бы этот деятель не успел раньше меня».
Звонок прогремел прямо над головой Хохла, и тот поморщился от резкого звука. Из кабинетов в коридор потоком хлынули дети всех возрастов, и Женька начал высматривать в этой бурной реке своего Егорку. Когда же он увидел сына, внутри все похолодело – рядом с мальчиком, крепко держа того за руку, шел незнакомый мужчина в джинсовом костюме и темных очках. Егорка доверчиво заглядывал в лицо спутника, а тот что-то говорил, чуть склонив к нему голову.
– …твою мать! – вполголоса ругнулся Хохол по-русски, чем вызвал недоуменные взгляды двух учительниц, мимо которых как раз проходил. – Не успел, не успел, елки!
Незнакомец обернулся, и Женька, повинуясь старому инстинкту, укрылся за первой же дверью.
– А вот и заказчик, – раздалось за его спиной по-русски, и он резко развернулся, машинально выхватывая финку. – Спокойно, Хохол, свои.
В кабинете за партами сидели двое парней, похожих как две капли воды и одинаково одетых. Хохол перевел дыхание – это были сыновья Митрича, близнецы Слава и Саня.
– Напугали, черти, – буркнул он. – Видали, что творится? Как этот хрен моего пацана вычислил, а?!
– Не кипи, Жека, – остановил его один из близнецов. – Явно Бес снабдил кента фоткой. Сейчас все тихо разрулим. Нам ведь главное, чтобы малец не испугался. Действовать будем так…
Через пять минут Хохол скачками несся к парковке, думая только об одном – успеть до того, как незнакомец посадит Егора в машину. Успел он как раз вовремя: мальчик вместе с провожатым уже шел по парковке.
– Эй, кентяра! Тормозни на секунду, базар есть! – рявкнул Хохол, и незнакомец развернулся, моментально перехватив Егорку за капюшон куртки.
– Папа! – Егорка рванулся навстречу отцу, но незнакомец крепко его держал. – Пусти, ты чего? Это мой папа!
– Стой на месте, Хохол! Стой и не двигайся, иначе головенку твоему выродку отверну! – в руке у незнакомца блеснуло лезвие десантного ножа, которое он приставил к горлу мальчика.
Хохол замер.
– Егорка, сынок, не шевелись и не бойся, – велел он, стараясь говорить как можно спокойнее. – Слышь, кентяра, давай так: ты пацана отпусти – и сам уйдешь целым.
Незнакомец расхохотался:
– Ага, отсюда уйду – а дома меня Бес достанет. Нет, Хохол, не проканает. Пусть твоя баба деньги сюда привезет, какие должна, а я пацана не трону. И не скажу ему того, что собирался.
– Она ничего ему не должна. А Бес твой – шакал поганый, ребенком прикрылся, – сплюнул Хохол.
– Ну, тогда будет по-моему. Хотя выбор есть – могу интересную сказку ему рассказать… Хочешь интересную сказку, выродок? – незнакомец встряхнул замершего бледного Егорку за капюшон. – Или просто по горлу – вжик! Выбирай, папаня. И звони своей красавице, пусть шевелится. Мне мокруха тоже не нужна – да еще ребенка, западло это.
Хохол чувствовал, как от напряжения болят все мышцы, как в голове что-то щелкает и разрывается от невозможности кинуться и задушить глумящегося над ним урода. Нельзя – там мальчик, он и так очень напуган… Краем глаза Женька увидел, как на заборе парковки появился один из близнецов с пистолетом в руках. В тот самый момент, когда парень нажал на курок, Хохол в прыжке успел подмять под себя Егорку и закрыть ему глаза.
– Папа, папа, ты что, мне ведь больно! – верещал под ним мальчик, стараясь выбраться, но тело Хохла стало неожиданно ватным, и он сам не мог понять, что происходит. «Ну, не в меня же он попал», – пронеслось в голове, а потом стало тихо и темно.
– Вы не беспокойтесь, мэм, с вашим мужем все в порядке. Сердечный приступ – ну, в его возрасте это объяснимо, учитывая обстоятельства. – Щеголеватый красавец-доктор в начищенных до блеска ботинках от «Гуччи» протянул сидевшей перед ним в кресле Марине пластиковый стаканчик: – Выпейте, это поможет.
Коваль опрокинула в себя содержимое стакана, даже не спросив, что там. Полчаса назад ей позвонили из больницы и попросили срочно приехать. В такси она не находила себе места, курила, не обращая внимания на робкие протесты водителя, и даже послала его по-русски, чего тот, конечно, не понял, но по тону догадался, что терпеть табачный дым придется.
В палату к Хохлу ее проводил этот самый красавчик, отрекомендовавшийся кардиологом. Женька лежал, подключенный к кардиомонитору, лицо его было бледным, а рядом на стуле, сжавшись, как воробей, сидел заплаканный Егорка.
– Грегори, мальчик мой! – Марина кинулась к сыну, обняла его и погладила по голове.
– Мама! Мама, это я виноват… я виноват, что папа… – зарыдал Егорка, начисто забыв главное правило, внушаемое ему отцом с пеленок: «мужчины не ревут, как телки». – Я пошел с тем дядькой… Он сказал, что его прислал дядя Гриша… я пошел с ним… а потом…
– Т-с-с-с, все, хватит! – перебила Марина, поняв, что у мальчика вот-вот начнется истерика. – Мы поговорим об этом позже. Сейчас главное – чтобы папа поправился.
Она оставила сына и присела на край кровати, вглядываясь в мертвенно-бледное лицо мужа. «Дурачок ты мой… Уже старый, а все дурачок. Опять закрыл меня собой, опять спас. Мне не хватит жизни, чтобы отблагодарить тебя…»
– Маринка… – вдруг хрипло проговорил Хохол, и Коваль вздрогнула. – Все… в порядке… он… он… не успел… не сказал…
– Да-да, я поняла, – перебила она, закрывая ему рот ладонью. – Ты поправляйся, а потом решим, как нам обезопасить себя от Беса.
Хохол кивнул и закрыл глаза.
«Мне придется сказать Егору… Придется сказать ему, что я не родная мать, – иначе всегда будет кто-то, кто захочет нас этим шантажировать. Да, я скажу. Непременно скажу, но не сейчас, не сегодня. Пусть отойдет от шока. Скажу. Так надо».
Еще никогда в жизни Марина Коваль не была так уверена в правоте принятого ею решения…
Поделиться книгой: