Филипп Стил

С противоположной стороны гроба послышался голос:

— Это Финги? Что за чертовщину вы приволокли?

— Ваши планы и снаряжение, сэр, — хрипло ответил Финги. — Мы не могли приехать завтра. Так что решили справиться с этим делом сегодня ночью.

Филипп услышал, как хлопнула дверь, чьи-то шаги заскрипели по снегу у самого его лица.

— И в чем это вы привезли, Финги? — раздался тот же голос.

— В гробу, сэр. Только в него ваши вещи и влезли. Он валялся у нас без дела с тех пор, как в нем свезли на кладбище Мак Ви. Может, вы его потом пустите в дело, — захихикал он. — Ей-богу, пустите, хо-хо-хо!

Через секунду гроб подняли. Филипп почувствовал, что его поднимают на ступеньки, волочат через порог, потом гроб неожиданно поставили на нижний конец.

— Нет, нет, не так, — заметил Ходжес.

(Филипп был уверен, что с Финги говорит именно начальник строительного отряда. )

— Поставьте его вон туда, в угол.

— Ни боже мой! — возразил Финги, хрустя суставами пальцев. — Знаете, мистер Ходжес, я не трус, но, по-моему, нужно почитать покойников, а также ящик, в котором находился покойник. Вот тут написано на красном ярлыке:» Этим концом кверху «. И, стало быть, так надо. Не хочу, чтобы мне потом являлись привидения, хо-хо-хо!.. — Он подошел вплотную к ящику. — Я сниму этот ярлычок, мистер Ходжес. На черта он, раз в ящике лежат только бумаги да вещи?

Если бы не повязка, стягивающая ему рот, Филипп, весьма вероятно, не смог бы удержать изумленное восклицание: так неожиданно было то, что случилось в следующее мгновение. Когда ярлык был оторван, его ослепил яркий свет. Прямо против его глаз оказалась узкая щель в четверть дюйма шириной и шесть дюймов длиной. Он увидел комнату. Седобородый великан, тот самый, что подстерег его в засаде, стоял на пороге, как будто бы собираясь выйти. Финги стоял подле него. А позади них, ближе к ящику, как бы ожидая их ухода, стоял Ходжес, начальник строительных работ.

Как только те двое вышли, Ходжес вернулся к столу, стоявшему в центре комнаты; Филипп сразу же заметил, что лицо Ходжеса пылает и что он сильно возбужден. Он присел к столу, порылся в каких-то бумагах, стремительно встал, взглянул на часы и принялся шагать по комнате.

— Стало быть, она идет, — пробормотал он злорадно. — Стало быть, она-таки идет. — Он снова взглянул на часы, поправил перед зеркалом галстук и с тихим смехом потер руки.

— Красотка сдалась, — продолжал он, окинув беглым взглядом ящик. — Вовремя, вовремя!

Раздался легкий стук в дверь. Ходжес бросился открывать ее. На мгновение Филипп увидел божественное лицо, лицо той женщины, которую он видел два часа назад в Ле-Па, которое обратилось к нему с мольбой накануне вечером, лицо, которое улыбалось ему с фотографии и теперь, казалось, было покрыто маской холодного ужаса. Только глаза пылали на нем, и эти глаза, казалось, искали Филиппа в узкой щели в стенке гроба.

Ходжес шагнул вперед, протянул руки. Женщина повернулась, тихий всхлипывающий вздох сорвался с ее уст.

Еще один шаг, и Ходжес обнял ее, но она отстранилась и жестом показала ему на стул подле стола.

— Садитесь, — сказала она ему тихо. — Садитесь и слушайте!

Показалось ли это Филиппу или действительно ее глаза обратились с мольбой к ящику в углу? Его сердце неистово билось. Последнее слово было явно предназначено ему.

— Сядьте, — повторила она, ибо Ходжес мешкал. — Сядьте вон там, я сяду здесь. Прежде… прежде чем вы прикоснетесь ко мне, я хочу с вами договориться. Позволь те мне сказать все и слушайте. СЛУШАЙТЕ!

Опять это» слушайте» по адресу Филиппа. Ходжес опустился на стул. Посетительница села прямо напротив, лицом к Филиппу. Она скинула мех с плеч и сняла меховую шапочку, так что свет большой висячей лампы озарил ее чудесные волосы и мертвенно-бледные щеки, на которых Филипп еще так недавно видел яркий румянец.

— Мы должны договориться, — повторила она, не сводя глаз с Ходжеса. — Я готова пожертвовать жизнью ради него, ради моего мужа, а вы требуете, чтобы я пожертвовала еще большим. Я должна быть уверена в том, что вы меня не обманываете.

Ходжес перегнулся через стол, как бы собираясь заговорить, но она перебила его.

— Слушайте! — крикнула она, и пламя начало медленно разливаться по ее бледным щекам. — Вы, и никто другой, уговорили его ехать сюда, когда несчастный случай отнял у нас наш маленький домик в Мэрионе! Вы предложили ему работу, и он принял ваше предложение, веря в вас, как в друга, и он все еще думал, что вы друг, когда я уже знала, что вы предатель, замышляющий разбить его и мою жизнь. Он не хотел слушать меня, когда я старалась возбудить в нем подозрения, говорила ему о моем отвращении к вам. Он верил вам, готов был вас защищать! А вы… вы…

Молодая женщина, охваченная волнением, вцепилась руками в край стола. В течение нескольких секунд она задыхалась, не в силах выговорить ни слова, потом заговорила вновь, дрожащим от скрытой ярости голосом.

— А вы… вы преследовали меня, как змея, отравляли мне каждый час моего существования, потому что он верил в вас, а я не смела открыть ему глаза! И я скрывала от него… до того часа, когда вы в его присутствии явились в нашу хижину и осмелились обнять и поцеловать меня. Тогда… тогда я рассказала ему все, и он бросился за вами вслед и убил бы вас, если бы к вам не пришли на помощь. И за это я люблю его еще больше! Но я ошиблась. Я должна была тогда убить вас!

Она разразилась рыданиями. Быстрым движением Ходжес вскочил на ноги и подбежал к ней. Его лицо пылало, губы кривила улыбка. Но еще быстрее поднялась жена Торпа, и Филипп увидел из своей тюрьмы, как бурно вздымалась ее грудь и как грозное пламя разгорается в ее глазах.

— О, вы прекрасны! — услышал он голос Ходжеса.

С криком, в котором звучала страсть и дикое торжество, Ходжес обхватил ее руками. В эту минуту кровь побежала по жилам Филиппа диким пламенем. Он снова увидел лицо женщины, напряженное, бледное, искаженное смертельным ужасом; он увидел ее отчаянную борьбу, он услышал ее сдавленный крик, вырвавшийся из ее груди.

Впервые он сделал попытку освободиться, чтобы крикнуть сквозь плотную повязку, стягивавшую ему рот. Гроб заколебался и чуть не упал. Изнемогая от тщетных усилий, абсолютно беспомощный, он снова прильнул лицом к узкой щели. В отчаянной борьбе волосы женщины распустились и рассыпались по плечам. Ее руки тянулись к горлу Ходжеса. Потом одна из них скользнула вниз к груди, и почти одновременно раздался страшный грохот. Ходжес со стоном отшатнулся и повалился на стол.

Одну секунду жена Торпа стояла неподвижно, потрясенная происшедшим, глядя на распростертое у ее ног тело, потом медленно, точно перед лицом безжалостного судьи, повернулась к гробу. Револьвер выпал из ее ослабевших пальцев. Ни один мускул не дрогнул в ее лице, когда она медленно прошла в другой конец комнаты, взяла там небольшой топорик и принялась им сбивать крышку гроба, в котором был заключен Филипп. Ни сомнения, ни страха не было на ее лице в тот момент, когда крышка упала и Филипп очутился перед нею. Лицо его, такое же бледное, как у нее, было искажено ужасом и возбуждением. Она спокойно сняла повязку с его рта, развязала ремни на руках и ногах и отступила на шаг, не произнося ни слова, прижимая руки к груди, ожидая.

Первое, что он сделал, он опустился на колени подле Ходжеса и приложил ухо к его груди. Потом он поднял голову. Женщина склонилась над ним. Она не отвела глаз, когда их взгляды встретились.

— Он умер, — сказал он спокойно.

— Да, брат мой, он умер.

Она говорила почти шепотом, но то, что она сказала, проникло в самую глубь его души.

— Сестра моя, — произнес он, почти не соображая, что он говорит. — Моя…

— Или ваша жена, — продолжала она, положив ему руку на плечо. — Или ваша жена… Как она должна была поступить, по-вашему?

Ее голос, мягкое прикосновение ее руки заставили его на мгновение перенестись в далекую хижину на севере и вспомнить тот трагический час, когда он чуть не убил человека за гораздо меньшее преступление. Эта женщина боролась и убила, спасая собственную честь, спасая своего мужа. Его сестра… его жена… Как должны были бы они поступить? Был бы он доволен, если бы миссис Беккер, та, которую он любил, так защитила свою честь, как эта женщина?

Он поднялся, пытаясь восстановить себя против этой женщины, против того, что свершилось на его глазах.

— Теперь я понимаю, — сказал он. — Вы доставили меня сюда, чтобы я мог слышать все, что тут говорилось, и свидетельствовать в вашу пользу. Но…

— Что вы! Я ничего подобного не имела в виду! — воскликнула она, как бы предвидя все, что он скажет. — Я думала, что если он обнаружит перед вами всю свою подлость, если он узнает, что через вас всему миру станет известно, как он пытался разрушить мой семейный очаг и как он предлагал свободу моему мужу взамен… Но вы видели, вы слышали, вы понимаете! Он не посмел бы настаивать, если бы он знал, что все это станет известным, и мой муж будет освобожден. Но теперь…

— Вы убили его, — сказал он.

В его голосе не было ни сочувствия, ни сострадания. То был холодный, бесстрастный голос носителя закона, и женщина закрыла лицо руками. Он надел шапку, затянул пояс и мягко тронул ее за плечо…

— Вы знаете, где находится ваш муж? — спросил он. — Я разрешу вам провести с ним ночь.

Она просияла.

— Да, идемте.

Они вышли из хижины, старательно заперли дверь, и женщина повела его в темноте к зданию без окон в сотне ярдов от квартиры Ходжеса.

— Это лагерная тюрьма, — прошептала она. Человек в огромной медвежьей шубе сторожил вход в тюрьму.

— Вот приказ инспектора, — сказал Филипп, протягивая ему письмо Мак-Грегора. — Я беру на себя попечение об арестованном. Миссис Торп проведет с ним ночь.

Через несколько секунд дверь распахнулась, и женщина вошла в тюрьму. Уже уходя, Филипп услышал ее сдавленный рыдающий крик и изумленный возглас мужчины. Потом дверь тяжело захлопнулась, и наступила тишина.

Пять минут спустя Филипп вновь стоял над трупом Ходжеса. Странная перемена произошла с ним. Его лицо пылало румянцем, а белые зубы скалились в злобной усмешке, когда он прикрывал труп простыней. На стене висели брюки и рабочая куртка Ходжеса. Он быстро надел их поверх своего платья, нахлобучил на голову шляпу Ходжеса и вторично покинул хижину.

На этот раз он подошел к тюрьме с задней стороны, часовой все еще расхаживал перед дверью. Он был так плотно закутан в шубу, что не услышал крадущихся шагов Филиппа. Когда он повернулся, он увидел дуло револьвера в двух-трех футах от своего лица.

— Руки вверх! — скомандовал Филипп. Ошеломленный часовой безмолвно повиновался.

— Если вы повернетесь, если вы хоть пикнете, я убью вас! — грозно промолвил Филипп. — Опустите руки и держите их за спиной, вот так. — С быстротой и ловкостью, приобретенными под руководством сержанта Моди, он связал руки часовому ремнем, которым недавно был связан сам, и заткнул ему рот тряпкой, действие которой так долго испытывал на себе.

Он еще раньше заметил, в каком кармане держит часовой ключи от тюрьмы. Забрав ключ, он приказал последнему лечь в снег, связал ему ноги и открыл тюремную дверь.

В камере горел свет. Два бледных лица повернулись к нему, когда он вошел. Мужчина лежал на койке, а женщина, по-видимому, только что встала, так как одна ее рука все еще обнимала его плечи, а другая покоилась на его щеке, словно она гладила его до появления Филиппа. Ее дивные расширенные глаза посмотрели на него удивленно и недоверчиво. Он подошел к столу и улыбнулся. Жена Торпа с криком вскочила на ноги.

— Тсс! — шепнул Филипп, указывая на дверь.

Торп тоже встал. Не говоря ни слова, Филипп подошел и протянул ему руку. Еще ничего не понимая, пленник подал ее. Так они стояли в течение секунды, один улыбаясь, а другой застыв от изумления. Вдруг за ними раздался сдавленный крик. Филипп обернулся. Женщина стояла, освещенная лампой, простирая к ним руки. И никогда, даже на озере Бен, Филипп не видел женщины более прекрасной, чем жена Торпа в это мгновение.

Как ни в чем не бывало он подошел к столу, на котором лежали несколько листков бумаги, перо и чернила.

— Ваша жена, возможно, еще не рассказала вам, что произошло сегодня ночью. Но она расскажет о том, и очень скоро. А теперь — слушайте.

Он достал из внутреннего кармана записную книжку и начал писать.

— Меня зовут Стил, Филипп Стил из Северо-Западной конной стражи. В Чикаго у меня есть отец, Филипп Эдвард Стил. Отправляйтесь к нему со всей скоростью, на которую способна собачья упряжка и поезд, и передайте ему эту записку. Я пишу в ней, что ваша фамилия Джонсон и что ради меня он должен помочь вам стать на ноги и устроить человеческую жизнь вам и самой благородной маленькой женщине, которую я когда-либо встречал. Вы меня поняли, Торп?

Он поднял глаза. Жена Торпа стояла рядом со своим мужем, обняв его и глядя в его лицо. Филиппу казалось, что они только что сыграли финал драмы, которую он видел год назад.

— Вы должны сделать мне одно одолжение, Торп, — продолжал он. — Я только Филипп Стил из Северо-Западной конной стражи, но у меня есть кое-какие деньги, так что вы не думайте, что я обездоливаю себя, отдавая вам вот эту небольшую наличность. Когда-нибудь вы мне отдадите, если вам захочется. А теперь живо одевайтесь. Ваши друзья, те, что привезли меня из Ле-Па, наверно, находятся где-нибудь неподалеку с санями. Завтра мне, конечно, придется пуститься за вами в погоню. Но если вы поторопитесь, то, мне кажется, едва ли удастся поймать вас.

Он встал и взял шляпу, оставив на столе деньги и записку. Женщина потянулась к нему, мужчина, все еще оглушенный и растерянный, сделал несколько шагов вслед за ним. Он увидел, как женщина простерла к нему руки и посмотрела на него взглядом, который врезался ему в память на всю жизнь.

В следующее мгновение он открыл дверь и исчез.

Глава VIII. ЕЩЕ ОДНО ПИСЬМО ФИЛИППА

Сидя подле связанного часового, Филипп видел, как Торп и его жена через минуту вышли из тюрьмы и исчезли во мраке. Тогда он втащил в тюрьму часового, запер дверь и, оставив ключ в замочной скважине, вернулся в хижину Ходжеса, чтобы переодеться.

И только когда он вновь склонился над недвижным трупом, ему стала ясна вся чудовищность его поступка. Но он не испугался и не испытал раскаяния в содеянном. Он потушил свет, спокойно набил свою трубку, начал разбираться в том, что произошло, деталь за деталью. В сущности, он поступил так, как подсказывала совесть. Ходжес получил воздаяние по заслугам, а он сам, Стил, спас двоих людей.

Он не мог, однако, не понимать, что Мак-Грегор никак не предвидел подобной трагедии, и что в глазах закона он был виновен в активном содействии бегству двух лиц, которым в случае поимки грозила страшная кара. Но они не будут пойманы! Он мрачно усмехнулся в темноте. Ни один житель Вескуско не может объяснить происшедшее. Он был уверен, что часовой не узнал его и принял таинственного освободителя за одного из друзей Торпа. А Мак-Грегор…

Филипп опять усмехнулся, подумав о том, какие уничтожающие для инспектора документы находятся в его руках. Их огласка повлечет за собой немедленное увольнение Мак-Грегора, если не более суровую репрессию. Он без утайки расскажет инспектору все, что произошло в хижине.

Так он сидел в темноте над трупом, и мысли его вновь обратились к черепу мсье Жаннета, Беку Номи, прелестной женщине с озера Бен. И когда он подумал о миссис Беккер и ее флирте с Номи, вновь он вспомнил ее лицо, и вновь его захлестнула волна сладостной истомы, как тогда у походного костра. «Если бы она улыбнулась мне, а не Беку Номи, — спрашивал он себя, — обвинил бы я ее так же строго?»И как бы в ответ на этот вопрос перед ним возникло бледное, напряженное лицо полковника, и он хрипло рассмеялся.

Еще несколько часов пробыл Филипп в хижине Ходжеса. А на заре он прокрался в лес и вернулся в лагерь, заявив, что ночь он провел в Ле-Па. Только через час обнаружилось, что Ходжес убит, часовой связан, а Торп и его жена скрылись. Филипп немедленно провел дознание и с авторитетным видом заявил, что Торп, вероятнее всего, бежал на Север. В полдень он отправился в погоню.

В двенадцати милях к северу от Вескуско он повернул под прямым углом на запад, проехал пятнадцать миль и вновь повернул — на этот раз к югу. Только через три дня он появился в Ле-Па, где узнал, что следы Торпа и его жены затерялись окончательно. Два дня спустя он вошел в канцелярию Мак-Грегора. Инспектор рванулся к нему со стула.

— Вы привезли их, Стил? — крикнул он. — Вы привезли их после убийства Ходжеса?

Филипп протянул ему измятый клочок бумаги.

— Вот вам последние инструкции, сэр, — ответил он спокойно. — Я выполнил их абсолютно точно.

Мак-Грегор прочел бумажку, и лицо его покрылось мертвенной бледностью.

— Господи! — прохрипел он.

Он шатаясь вернулся к креслу, упал в него и закрыл лицо руками. Плечи его содрогнулись, словно он плакал. Прошло несколько минут, прежде чем он отнял руки от лица, и в эти минуты Филипп, низко наклонившись к нему, рассказал все, что случилось в хижине в Вескуско. Он не сказал только, что именно он обезоружил часового и освободил Торпа и его жену.

Наконец Мак-Грегор поднял голову.

— Филипп, — сказал он, сжимая руку молодого человека обеими руками, — когда она была еще крохотной девочкой, а я здоровенным девятнадцатилетним верзилой, я любил ее, она единственная женщина, которую я когда-либо любил. Понимаете? Я почти гожусь ей в отцы. Она никогда не была предназначена мне. Но такие вещи случаются иногда. И когда она пришла ко мне с мольбой о пощаде, я чуть было не сдался. Потому-то я и избрал вас, предостерегал…

Он замолк. Рыданья рвались из его груди.

— И в конце концов вы сдались, — сказал Филипп.

Инспектор в течение секунды смотрел на него, потом заговорил:

— Это было десять лет назад, в тот день, когда ей исполнилось семнадцать лет. Я тогда подарил ей маленький альбом в серебряном переплете и на его первой странице написал те самые слова, которые спасли ее и ее мужа. Вы понимаете теперь, Филипп. Это была ее последняя ставка, и она выиграла ее.

Он слабо улыбнулся и вновь уронил голову на стол.

— Вы не одиноки в ваших горестях, Феликс Мак-Грегор, — мягко сказал Филипп. — Вы тогда спросили меня, могу ли я противостоять чарам женской красоты. Да, могу, потому что одна-единственная женщина заполнила мою душу, женщина, которая не принадлежит мне и никогда не будет моей — неугасимая любовь сжигает меня, любовь, о которой никто не должен знать. Вот почему я недоступен чарам женской красоты. И никогда, никогда, Мак-Грегор, я не спрошу, где она и что с ней, с этой женщиной, женой Торпа.

Мак-Грегор молча протянул ему руку.

Рукопожатием они скрепили свой союз, и Филипп вернулся в казарму и принялся писать письмо тем двум, которым он помог бежать на юг. Он писал большую часть дня и адресовал письмо своему отцу. Уже близился вечер, когда вошел Моди со свежеполученной почтой.

— Вам письмо, Филь, — сказал он, — выглядит так, словно оно побывало на войне.

Филипп взял письмо и издал тихий свист. С первого взгляда было видно, что оно совершило необычное путешествие. Оно было испачкано и истерто по краям, а на обороте конверта он прочел надпись чернилами: «Озеро Бен». Его пальцы дрожали, когда он вскрывал конверт. И по мере того как он читал, его дыхание учащалось. Сначала он был бледен, как измятая бумажка в его руках, потом краска возбуждения залила его щеки.

Вот что он прочел:

«Дорогой Филипп Стил!

Мы сегодня получили ваше письмо и череп. К счастью, я находился в комнате Изабель, когда она его читала, иначе могло случиться нечто ужасное. Вы жестоко наказали ее, дорогой Стил, и ее, и меня, но я заслужил это наказание еще в большей степени, чем она. В тот самый день, после того как Изабель вышла из-за стола, она потребовала, чтобы я вам все объяснил. Но когда я вернулся в столовую, вас уже там не было; я подождал час, а потом пошел в вашу хижину. Вы знаете, почему я вас в ней не нашел. Стил, Изабель — не жена мне, а дочь.

Миссис Беккер намеревалась поехать со мной из Форта-Черчилла, и в этом смысле мы и писали агенту на озеро Бен. Но потом наши планы изменились. Миссис Беккер уехала в Лондон на пароходе, а Изабель поехала со мной. Шутки ради, она решила первые несколько часов нашего пребывания на озере Бен выдавать себя за… Ну, да вы понимаете! Шутка зашла слишком далеко. Когда она встретила вас и Бека Номи, шутка чуть было не превратилась в трагедию. Те несколько минут у камина Изабель использовала, чтобы проверить Бека Номи. Прежде чем вы присоединились к нам, она подошла ко мне и сказала шепотом, что Бек Номи — подлец и что она накажет его в тот самый вечер. И тогда же она поняла, что имеет дело с отъявленным негодяем, а в вашем лице — с благороднейшим человеком. И до тех пор, пока она не увидела, какое впечатление произвело на вас ее поведение, она ни о чем не догадывалась.

Вы знаете, что случилось. Она выбежала из комнаты, охваченная ужасом и стыдом. Когда я потом вернулся и сказал, что нигде не мог вас найти, она была безутешна. Она проплакала всю ночь. Я рассказываю вам все это потому, что моя дочь — самое драгоценное, что у меня есть на свете, и потому, что она чистое и честное дитя. Не могу вам передать, какое впечатление произвели на нее ваше письмо и череп. Простите нас, простите меня. Когда-нибудь мы еще встретимся.

Сильвестр Беккер».

Точно во сне, Филипп поднял с пола разорванный конверт. Что-то выпало из него на стол. Маленький пучок фиалок, засушенных между страницами книги. И когда он поднес цветы к лицу, он увидел, что стебельки их перевиты одним-единственным золотистым волосом.