Фрегат Его Величества ' Сюрприз'

Когда он вернулся на палубу, от спрятавшегося за возвышенной местностью на западе солнца остался только ободок, а с правой скулы надвигался мыс Мола. Ветер посвежел, стал порывистым, моряки вычерпывали воду: обогнуть мыс представлялось нелегким делом, не исключено, что придется взяться за весла.

Если он не ошибся в расчете времени, внешние батареи они должны были пройти еще при свете, чтобы французский флаг был хорошо различим, а во внутреннюю гавань войти, когда уже стемнеет. Джек скользнул взглядом по развевающемуся триколору, по сигнальным флажкам, которые Бонден уже разложил у фалов, и взял румпель.

Времени для сомнений не оставалось, его целиком поглотила необходимость решать насущные проблемы. Мыс в белой пене прибоя приближался стремительно: его надо было обогнуть, а малейший просчет приведет к тому, что водовороты за мысом могут развернуть их или снести под ветер.

— Пора, Бонден, — скомандовал он, завидев семафорную станцию. Набранные флаги взметнулись вверх и развернулись, сделавшись хорошо видными. Взгляд Обри метался от моря и надутого паруса к высотам, где под напором бриза реял испанский стяг. Если их сигнал правильный, стяг приспустят. Ни шевеления там, наверху, ничего, и с такого расстояния голо, как на доске. По-прежнему ничего, и вдруг флаг дернулся: вниз и снова вверх.

— Подтверждение, — сказал Джек. — К шкоту. У фалов стоять. — Матросы были на местах, поглядывая то на небо, то на надутый парус. Встав потверже и стиснув губы, он навалился на румпель: канонерка ответила тут же, ее подветренный фальшборт все глубже погружался в пену. Ветер был галфвинд, она кренилась все больше и больше, и вот с левой скулы открылся замок Сент-Филипп. Широкая полоса белой пены, отмечавшая границу действия полного ветра, находилась в четверти мили впереди, судно прошло сквозь нее, врезавшись в спокойную воду с подветренной стороны мыса и встало на ровный киль.

— Довольный Джон, прими руль, — сказал капитан. — Бонден, веди корабль.

Берега, образующие вход в гавань, опрометью бежали навстречу друг другу, и там, где они почти соединялись, находилась узкая горловина с мощными батареями на каждой стороне. В некоторых казематах горели огни, но снаружи было достаточно света, чтобы наблюдатель мог заметить офицера, стоящего у руля — зрелище не слишком обычное. Ближе, еще ближе: и вот канонерка медленно проходит через горловину, настолько впритирку, что можно забросить галету в жерло сорокадвухфунтовок у самого уреза воды. В сумерках раздался голос: «Parlez-vous français?[7]», — и смех. Кто-то другой крикнул: «Hijos de puta[8]». Впереди раскинулось широкое пространство с лежащим в доброй миле справа по носу госпитальным островом, где размещался лазарет. Из-за вершин холмов падали последние отблески солнечного света, наполняя гавань багровыми, переходящими по краям в черное тенями. Поверхность воды по временам покрывалась рябью из-за долетавших снаружи порывов трамонтаны; порывы иногда бывали сильными — там, позади огней, которых становилось все больше — виднелась впадина между холмами, куда такой вот шквал загнал в девяносто восьмом «Агамемнона», положив его на бок.

— Парус на гитовы, — скомандовал Джек. — Достать весла.

Он не отрываясь смотрел на госпитальный остров, пока от напряжения не заслезились глаза. Наконец, от него отвалила лодка.

— Всем молчать, — сказал он. — Ни окликов, ни разговоров. Вы меня поняли?

— У правой скулы шлюпка, сэр, — на ухо шепнул ему Бонден.

Джек кивнул.

— Когда я взмахну рукой так, — произнес он, — выдвигайте весла. Махну еще раз — давайте ход.

Суда медленно сближались, и хотя ум Джека был так холоден и ясен, как только можно было желать, он поймал себя на мысли, что дыхание у него перехватило, и ему пришлось приложить усилие, чтобы сделать вдох.

— Ohé, de la barca,[9] — окликнули их со шлюпки.

— Ohé, — отозвался он и помахал рукой.

Шлюпка подошла к борту, уцепилась крюком, человек с нее совершил отчаянный прыжок на поручни. Джек схватил его за руки и вытащил на свет. Заглянул в лицо: Марагалл. Шлюпка отвалила. Он со значением кивнул Бондену, взмахнул рукой и проводил Марагалла в каюту.

— Как он? — шепотом спросил Обри.

— Жив…все еще там… они поговаривают о переводе. У меня нет сообщений, ничего не получил, — лицо у него было напряженным и бледным, но он растянул его в подобии улыбки и продолжил, — значит, вы вошли. Без проблем. Вам следует встать у старой продовольственной пристани: они вам выделили самое поганое место, поскольку вы «француз». Слушайте: у меня есть четверо проводников, и церковь будет открыта. В половине третьего я подожгу склад Мартинеса у арсенала — Мартинес донес на него. Это позволит моему другу, офицеру, передвинуть войска: к трем часам в радиусе мили от дома не останется ни солдат, ни полиции. Двое наших, что работают там, будут у церкви, чтобы показать вам дорогу в дом. Все правильно?

— Да. Сколько человек там сегодня?

— С судна окликают, сэр, — сказал Бонден, просовывая внутрь голову.

Они повскакали с мест, Марагалл пристально всматривался в темноту. Огни Маона окружали мыс, на их фоне, в сотне ярдов впереди обрисовывался черный силуэт фелюки. С фелюки снова окликнули.

— Спрашивает, как там, снаружи, — прошептал Марагалл.

— Дует сильно, впору брать рифы на марселях.

Марагалл прокричал что-то по каталански, и фелюка исчезла за кормой, растворившись во мгле. Вернувшись в каюту, он утер взмокшее лицо и буркнул:

— О, если бы у нас было время, больше времени. Сколько человек? Восемь, и капрал. Скорее всего, все пятеро офицеров и переводчик, но полковник может еще не прийти. Он играет в карты в цитадели. Каков ваш план?

— Высадиться небольшими отрядами между двумя и тремя часами, добраться задворками до Санта-Анны, овладеть задней стеной и садовым домиком. Если он там, тут же назад, тем же путем. Если нет, пересечь патио, взломать дверь и обыскать дом. По возможности тихо, и вернуться на канонерку. Если не выйдет, отходим через пригороды: у меня шлюпки в Кала-Блау и Раули-Крик. Можете достать лошадей? Нужны деньги?

Марагалл резко затряс головой.

— Дело не только в Эстебане, — сказал он. Если не освободить других заключенных, мы уличим его — раскроем, и одному богу известно скольких еще вместе с ним. Кроме того, некоторые из них — наши люди.

— Понимаю, — произнес Джек.

— Он и сам сказал бы вам то же, — настойчиво прошептал Марагалл. — Это должно выглядеть как освобождение всех заключенных.

Джек кивнул, не отрывая глаз от кормового окна.

— Мы почти вошли. Поднимемся на палубу.

Старая продовольственная пристань приближалась, и вместе с ней вонь гниющих отходов. Они миновали ярко освещенное здание таможни, и темное пространство позади него. Карантинный катер окликнул их, разворачиваясь. Марагалл ответил. Через несколько секунд Бонден негромко скомандовал: «Весла на воду», и аккуратно подвел канонерку к темному грязному причалу. Пришвартовавшись к двум тумбам, они оказались в тишине, нарушаемой со стороны штирборта плеском воды, а с другой — отдаленными звуками города. За каменным причалом простиралась обширная свалка, за ней — заброшенный заводик, канатная мастерская и корабельная верфь, обнесенная покосившимся забором. Два невидимых кота выясняли отношения среди мусора.

— Вы меня поняли? — настаивал Марагалл. — Он сказал бы в точности то же самое.

— Это логично, — отрезал Джек.

— Он сказал бы то же самое, — повторил Марагалл. — Вы представляете, где находитесь?

— Вот церковь капуцинов. А там — Санта-Анна, — ответил Обри, кивнув в сторону башни. Она вздымалась над ними, над дальним концом гавани, так как стояла на холме, круто уходящем вверх, начинаясь в центре города, так что эта часть Маона находилась высоко над уровнем моря.

— Мне нужно идти, — сказал Марагалл. — Вернусь вместе с проводниками. Помните, умоляю вас, помните, что я сказал: освободить нужно всех.

Было восемь часов. Они завели верп, ошвартовав канонерку кормой к причалу, и, держа весла наготове, затаились в этой захламленной пустыне. Джек распорядился, чтобы команда, разбившись по шестеро, принимала пищу в крошечной каюте, остальные тем временем отдыхали под полупалубой: только один огонь, минимум шума, никакой суеты.

Как легко переносят они ожидание! Негромкий говор, приглушенный стук костей, толстый китаец похрапывает, как боров. Они могут позволить себе положиться на всеведущего вождя, в руках которого все: детальный план, мудрость, знание местности, преданные союзники. А Джек не может. Каждую четверть часа звон церковных колоколов разносился над Порт-Маоном, среди них выделялся мощный рокочущий звук Санта-Анны, который так часто слушал он в том самом садовом домике вместе с Молли Харт. Еще четверть часа, полчаса. Девять. Десять.

Он обнаружил, что видит Киллика.

— Три склянки, сэр, — проговорил тот. — Джентльмен вот-вот вернется. Вот кофе и ломтик бекона. Хоть кусочек проглотите, сэр, бога ради.

Как и все моряки, Джек мог спать и просыпаться в любых широтах и в любое время дня и ночи, он владел так же выработанным за годы войны навыком выскакивать из глубокого сна в готовности тут же идти на палубу, но теперь все было иначе — он не только проснулся и был готов идти на палубу — он стал другим человеком: холодное отчаяние ушло и он стал другим человеком. Теперь вонь причала стала запахом грядущей битвы, уступила место резкому аромату пороха. Он с жадностью поглотил пищу и отправился на бак, чтобы при свете лунного серпа поговорить со своей командой, теснившейся под полупалубой. Они поразились, увидев его в таком расположении духа, столь разительно отличавшегося от свирепой замкнутости во время подхода к берегу, но поражало их и то, что колокола отбивают час за часом, а они ждут, и Марагалла все нет.

Было уже почти два, когда с причала донеслись шаги.

— Прошу прощения, — произнес он, отдуваясь. — Заставить людей в этой стране шевелиться… Вот проводники. Все в порядке. В три у Санта-Анны? Я буду там.

Джек улыбнулся.

— В три. Удачи, — сказал он. Потом повернулся к стоящим в тени проводникам. — Куатро групос, синко минутас каждая, ясно? Довольный Джон, потом Ява-Дик. Бонден, ты замыкающий. — И вступил, наконец, на берег — на твердый, неподатливый грунт — после месяцев, проведенных в море.

Ему казалось, что он знает Порт-Маон, но после пяти минут блуждания по темным сонным улицам, слыша только, как шаркают коты в подворотнях, да один раз — как шикнули на ребенка, понял, что заблудился. И потому, миновав низкий вонючий тоннель и оказавшись на хорошо знакомой маленькой площади у Санта-Анны, был страшно изумлен. Дверь церкви была приоткрыта; они потихоньку вошли внутрь. В боковой часовне горела свеча, рядом с ней стояли два человека с белыми платками в руках. Они прошептали что-то проводнику — священнику, или человеку, одетому как священник — и подошли поближе, чтобы поговорить с ним. Джек не понимал их, но уловил несколько раз повторенное слово «фок», а когда дверь снова открылась, заметил на небе алый отсвет. По мере того, как проводники приводили новые группы, церковь наполнялась плотной массой молчаливых людей, пахнущих смолой. Снова отсвет. Он вышел посмотреть: горело за гаванью, дым, подсвечиваемый снизу красным, быстро относило к югу. Пока Джек глядел, послышался крик: пронзительный вопль, внезапно стихший. Он донесся из дома, расположенного где-то неподалеку.

Торопливо пересекая площадь, появился отряд Бондена.

— Слышали это, сэр? Ублюдки взялись за дело.

— Тише, ты, чертов дурак, — тихо выругался Джек.

Часы зашипели и пробили три. Из тени вынырнул Марагалл.

— Идем, — сказал Джек. По площади на угловую улицу, вверх по улице, вдоль длинной белой стены, туда, где к ней прильнуло фиговое дерево.

— Бонден, ну-ка, подсади, — он залез наверх. — Кошку!

Зацепив якорь за ствол, Обри скомандовал:

— Перелезаем здесь, осторожно, — и спрыгнул во двор.

Вот и садовый домик: в окнах свет, внутри длинной комнаты три человека стоят у дыбы; один в штатском сидит за столом, пишет; к двери прислонился солдат. Офицер, который кричал, наклонившись над дыбой, отодвинулся в сторону, чтобы ударить снова, и Джек разглядел, что на земле, распростершись, лежит не Стивен.

За спиной слышался глухой стук — это его люди перелезали через стену.

— Довольный Джон, — прошептал капитан, — ты со своими заходишь с другой стороны, от двери. Ява-Дик — к освещенной арке. Бонден, со мной.

Снова вопль, высокий, нечеловеческий, невыносимый. В комнате поразительно красивый молодой человек повернулся и с торжествующей улыбкой посмотрел на остальных офицеров. Его воротник и мундир были расстегнуты, он что-то сжимал. Джек выхватил шпагу, открыл окно: лица обратились к нему, недоумевающие, потом испуганные и изумленные. Три длинных скачка; стараясь удержать равновесие и яростно сжимая эфес, он наносит удар юнцу и по возвратной стоящему рядом офицеру. Комната мгновенно наполняется: диким шумом, метаниями, ударами, стуком падающих тел, криками последнего из офицеров; стул и стол ломаются под гражданским и двумя повисшими на нем матросами — приглушенный вопль. Солдат выскакивает за дверь: оттуда доносится звериный вой, и тишина. Безумное, нечеловеческое лицо человека на дыбе, все в каплях пота.

— Отвяжите его, — приказал Джек. Когда путы ослабили, человек застонал и закрыл глаза.

Они ждали, прислушиваясь: хотя до них четко доносились голоса трех или четырех солдат, спорящих о чем-то на первом этаже, и мелодичный свист сверху, больше никакой реакции. Громкие голоса — убеждающие и увещевательные — звучали на одной и той же ноте.

— Теперь в дом, — произнес Джек. — Марагалл, где здесь караулка?

— Первая дверь слева после арки.

— Вам известны имена кого-нибудь из них?

Марагалл посовещался с людьми с платками.

— Только Потье, капрал, и Норманд.

Джек кивнул.

— Бонден, помнишь дверь в лицевой стене патио? Поставь на ее охрану шесть человек. Довольный Джон, твой отряд остается здесь, во дворе. Ява-Дик, ты отвечаешь за обе стороны от двери. Парни Ли идут со мной. И тихо, тихо, поняли?

Он пошел через двор: его башмаки громко стучали по мостовой, сзади доносился мягкий топот ног. После секундной остановки, чтобы оглядеться, он крикнул:

— Потье!

В то же мгновение, словно эхо, сверху донесся крик: «Потье!», и свист, прекратившийся было, продолжился. Снова прервался: «Потье!» — уже громче. Спор в караулке стих, там прислушались. Опять: «Потье!»

— J'arrive, mon capitaine,[10] — откликнулся капрал. Он вышел из комнаты, что-то говоря внутрь нее, пока не закрыл дверь. Стон, приглушенный хрип, и тишина.

— Норманд, — позвал Джек, и дверь снова распахнулась. Но на этот раз наружу высунулась угрюмая, озадаченная, почти подозрительная физиономия. Увиденное заставило человека захлопнуть дверь.

— Отлично, — заявил Джек и обрушил на нее все шестнадцать стоунов своего веса. Дверь распахнулась внутрь, дрожа от удара, но с этой стороны забитого телами окна остался лишь один человек; его свалили на пол одним махом. Крики во дворе.

— Потье, — донеслось сверху, и свист двинулся вниз по лестнице, — qu'est-ce que ce remue-ménage?[11] В свете большого фонаря под аркой Джек разглядел офицера: веселого, румяного офицера, в прекрасном настроении и отлично сидящем мундире. Такого офицера, что Джек на мгновение замер. Дютур, без сомнения.

Лицо Дютура, готового было засвистеть снова, исказилось недоумением; рука зашарила в поисках шпаги, но ее не было.

— Хватай его, — сказал Джек стоящим рядом матросам. — Марагалл, спроси у него, где Стивен.

— Vous êtes un officier anglais, monsieur?[12] — спросил Дютур, не обращая внимания на Марагалла.

— Отвечай, раздери бог твою мерзкую душу! — взревел Джек, задрожав от ярости.

— Chez le colonel, — ответил офицер.

— Марагалл, сколько их еще осталось?

— Это единственный, кто оставался в доме: он говорит, что Эстебан в комнате полковника. Полковник еще не вернулся.

— Идем.

Стивен видел их приближение в своем бесконечном бреду: они бывали в нем и раньше, но никогда вместе. И никогда в таких тусклых красках. Он улыбнулся Джек, но лицо его бедного друга было таким озабоченным, белым, страдальческим. Но когда руки Джека коснулись пут, улыбка Стивена сменилась почти пугающей гримасой: яростная вспышка боли заставила две отдаленные реальности слиться воедино.

— Полегче, Джек, дорогой мой, — прошептал он, пока они осторожно усаживали его в мягкое кресло. — А теперь не дадите ли мне чего-нибудь попить, бога ради? А, Марагалл, улыбнулся Стивен, глядя через плечо Джека, — valga'm Deu.

— Довольный Джон, очистить комнату, — сказал Джек, приходя в себя. Некоторые из заключенных поднялись наверх, двое уже решительно двинулись на Дютура, в ужасе забившегося в угол.

— Этому человеку нужен священник, — промолвил Стивен.

— Мы должны убить его? — спросил Джек.

Стивен кивнул.

— Но сначала он должен написать полковнику… Ведите его сюда. Скажем, получил очень важную информацию: американец признался… Это не может ждать. Не имеет права: очень важно.

— Скажите ему, сэр, — обратился Джек к Марагаллу, обернувшись через плечо; на лице у него по-прежнему застыло выражение сострадания. — Пусть напишет эту записку. Если полковник не придет через десять минут, я засуну его в эту машину.

Марагалл подвел Дютура к столу, сунул ему перо в руку.

— Он отказывается, говорит, его офицерская честь…

— Его что? — рявкнул Джек, разглядывая штуковину, с которой они сняли Стивена.

Крики, борьба, шум на лестнице.

— Сэр, — произнес Бонден, — этот малый хотел войти через главную дверь. — Двое моряков втолкнули в комнату человека. — Боюсь, заключенные помяли его на лестнице.

Они смотрели на умирающее, мертвое уже тело полковника. В замешательстве Дютур вырвался, сбил лампу и прыгнул в окно.

— Пока пытается бежать, — сказал Стивен, когда Ява-Дик прибыл с докладом. — О, все-таки слишком, слишком… Джек, что дальше? Увы, я не в состоянии даже ползти.