Помоги проекту - поделись книгой:
Створки, укрепленные на прочных, широких петлях, распахнулись. Из ящика потянуло трупным запахом, будто его не открывали добрую сотню лет. Он выглядел пустым, пока кто-то из офицеров не включил фонарь, направив луч внутрь.
Эф протянул руку, и его затянутые в несколько слоев материи пальцы ушли в черную жирную землю. Земля была приятно мягкая, словно порошок для кекса, она даже как-то льнула к пальцам. Ящик был заполнен ею на две трети.
Нора отступила на шаг.
— Похоже на гроб, — сказала она.
Эф вытащил пальцы, стряхнул с них землю и повернулся к Норе, надеясь, что она улыбнется, но улыбка так и не появилась.
— Несколько великоват для гроба, разве нет?
— Зачем кому-то понадобилось перевозить через океан ящик с землей? — спросила она.
— Везли не землю, — ответил Эф. — В ней что-то лежало.
— И как же ты объяснишь, куда это «что-то» делось? Здесь ведь тотальный карантин.
Эф пожал плечами.
— Так же, как мы объясняем все, что произошло на этом самолете. То есть никак. Доподлинно известно лишь следующее: в грузовом отсеке стоит незакрепленный и незапертый контейнер, грузовая накладная на который отсутствует. — Он повернулся к остальным. — Нам нужно взять образцы грунта. В земле хорошо сохраняются разные следы. Например, следы радиации.
— Вы думаете, — подал голос один из офицеров, — что смертоносный агент, который был применен против пассажиров…
— Находился в этом ящике? Лучшая версия из всех, которые мне доводилось сегодня слышать.
— Эф? Нора? — послышался в наушниках голос Джима, находившегося снаружи.
— Что такое, Джим? — отозвался Эф.
— Мне только что позвонили из инфекционного отделения Медицинского центра Джамейки. Уверен, вам захочется сразу же помчаться туда.
Медицинский центр Джамейки
Больничный комплекс Джамейки находился всего в десяти минутах от аэропорта Кеннеди, если ехать по скоростному шоссе Ван-Вик. Он был одним из четырех нью-йоркских медицинских центров, включенных в Программу планирования готовности к биотеррористическим действиям, и служил важным звеном Системы синдромного мониторинга. Всего несколько месяцев назад Эф вел здесь семинар в рамках проекта «Канарейка», поэтому он хорошо знал, как пройти в изолятор воздушной инфекции на пятом этаже.
На двустворчатой металлической двери был большой рельефный ярко-оранжевый трилистник — знак биологической опасности, указывавший на реальную или потенциальную угрозу для клеточных материалов и живых организмов. Предупредительная надпись гласила:
Возле двери стоял стол, за которым сидела дежурная. Гудуэдер предъявил свое удостоверение ЦКПЗ, но женщина и так узнала Эфа: она хорошо помнила учения по биозащите, которые проводила здесь «Канарейка». Дежурная встала, чтобы провести Эфа в отделение.
— Что случилось? — спросил он.
— Я хотела бы обойтись без театральных эффектов. — Женщина приложила свой пропуск к сканеру, открывая металлические двери. — Но вы должны все увидеть сами.
Им открылся довольно узкий проход, главную часть которого занимал сестринский пост. Отодвинув синюю занавеску, дежурная пропустила Эфа в просторный вестибюль, где на больших подносах лежали контактные принадлежности: халаты, защитные очки, перчатки, бахилы и одноразовые респираторы N95. Здесь же стоял большой круглый бак для мусора, на который тоже был нанесен красный знак биологической опасности. Респираторы N95 отфильтровывают 95 процентов частиц размером от 0,3 микрона и выше. Это означает, что они защищают человека от большинства воздушных вирусных и бактериальных патогенов, однако против смертоносных химических соединений и ядовитых газов эти средства бессильны.
После скафандра, в котором Эф работал в аэропорту, респиратор, хирургическая шапочка, очки, халат и бахилы не казались ему надежной защитой — он чувствовал себя едва ли не голым. Облачившаяся в такой же наряд дежурная с силой надавила на плунжерную кнопку, открывающую внутреннюю дверь изолятора, и Эф почувствовал, как его потянуло в проем, словно заработал вакуумный насос: в изоляторе поддерживалось давление ниже атмосферного, так чтобы воздух мог только входить внутрь, но ни в коем случае не выходить, — ни одна вредоносная частица не должна была вырваться наружу.
В изоляторе вправо и влево уходили коридоры, а напротив двери размещался центральной пост. Эф увидел там ноутбук в пластиковом чехле, интерком для связи с внешним миром, дополнительные средства защиты; рядом стояла каталка, на которой были разложены лекарства и средства неотложной помощи.
Больничный покой состоял из восьми небольших боксов. Восемь боксов высшей защиты на два с четвертью миллиона жителей Куинса. У специалистов есть такой термин: «буферная емкость». Он означает способность системы здравоохранения быстро расширить свои возможности, чтобы адекватно удовлетворить нужды населения в случае широкомасштабного бедствия. Население только одного Нью-Йорка составляет 8,1 миллиона человек, и оно продолжает расти. А больничных коек в Нью-Йорке около шестидесяти тысяч, и число их постоянно уменьшается. Проект «Канарейка» был создан в надежде хоть немного подправить эту удручающую статистику; он преподносился как некий промежуточный, «политически целесообразный» этап на пути к более эффективной системе борьбы с биологическими угрозами. В ЦКПЗ видели в этой целесообразности «оптимистическое начало». Эф предпочитал иную характеристику: «магическое мышление».
Следом за администратором он вошел в первую комнату. Это не был бокс высшей защиты — ни воздушного шлюза, ни стальных дверей; самая обыкновенная больничная палата с кафельным полом и лампами дневного света. Эф сразу же обратил внимание на спасательную капсулу, прислоненную к боковой стене. В сущности, спасательная капсула — это не что иное, как носилки одноразового использования в виде прозрачного пластикового ящика, весьма похожего на стеклянный гроб. Снаружи на капсулу навешиваются кислородные баллоны, по бокам есть круглые отверстия, к которым крепятся пластиковые рукава, заканчивающиеся перчатками. Сейчас капсула была пуста, рядом валялись пиджак, рубашка и брюки, разрезанные хирургическими ножницами. Тут же лежала тульей вниз фуражка пилота — на околыше виднелась эмблема авиакомпании «Реджис»: крылатая корона.
В центре палаты в шатре из прозрачного пластика стояла больничная койка с металлическими перилами. Возле шатра размещалось контрольное оборудование. Тут же возвышалась капельница, увешанная мешочками с жидкостями. Постельный набор состоял из зеленой простыни и двух больших белых подушек. Изголовье кровати было приведено в вертикальное положение.
На койке сидел, положив руки на колени, капитан Дойл Редферн. Он был бос, из одеяния на нем имелась только больничная сорочка с завязкой сзади, и выглядел он вполне живехоньким. Если бы не канюля, вставленная в вену, и не искаженное гримасой исхудалое лицо — с тех пор, как Эф нашел его в кабине экипажа, пилот, похоже, сбросил килограммов пять, — его можно было бы запросто принять за обычного пациента, ожидающего осмотра.
Капитан с надеждой посмотрел на подошедшего к нему Эфа.
— Вы из авиакомпании?
Эф покачал головой. Он ничего не понимал. Прошлой ночью этот человек лежал на полу кабины и, закатив глаза, жадно хватал ртом воздух; он был явно при смерти.
Пилот поменял положение тела, и тонкий матрас под ним скрипнул. Редферн поморщился, словно ему было неудобно сидеть.
— Что произошло на самолете? — спросил он.
Эф не мог скрыть разочарования.
— Я ехал сюда с надеждой услышать ответ именно на этот вопрос.
Эф стоял перед рок-звездой Габриэлем Боливаром. Тот сидел, нахохлившись, на краешке кровати, как черноволосая горгулья в больничной сорочке. Без своего фирменного жуткого грима он выглядел удивительно симпатичным. Свалявшиеся волосы придавали ему вид человека, которому жизнь далась нелегко.
— Ну и похмелье, — пробормотал Боливар.
— Еще какой-нибудь дискомфорт ощущаете? — спросил Эф.
— Да выше крыши! — Боливар провел рукой по своим длинным черным волосам. — Я тебе так скажу, чел: никогда не летай коммерческими рейсами! Вот простая мораль всей этой истории.
— Господин Боливар, скажите, что последнее вам запомнилось при посадке?
— Какая посадка, чел? Я серьезно. Большую часть полета я налегал на водку с тоником. Так что посадку точно проспал. — Он прищурился. — Как насчет демерола,[23] а? Может, когда привезут тележку с напитками?
Эф увидел перекрестья шрамов на голых руках артиста и вспомнил, что Боливар любил полосовать себя на сцене — это была его фишка.
— У нас возникли некоторые проблемы с идентификацией багажа пассажиров.
— Тут все просто. У меня с собой ничего не было. Никакого багажа, только мобильник. Чартерный самолет сломался, и я попал на этот рейс буквально в последнюю минуту. Разве мой менеджер вам не сказал?
— Я с ним еще не говорил. Меня особо интересует большой ящик.
Боливар уставился на Эфа.
— Это какой-то тест? Проверка умственных способностей?
— В грузовом отсеке. Старый ящик, частично заполненный землей.
— Понятия не имею, о чем речь.
— Вы не везли его с собой из Германии? Такие люди, как вы, могут коллекционировать подобные вещи.
Боливар нахмурился.
— Это же игра на публику, чел. Гребаное шоу, спектакль. Готический грим, жесткие тексты. Набери меня в «Гугле» — сразу узнаешь, что мой отец был методистским священником. Единственное, что я коллекционирую, так это кисок. И раз уж о них зашла речь, когда я, черт побери, смогу отсюда выйти?!
— Мы должны сделать еще несколько анализов, — ответил Эф. — Хотим отпустить вас совершенно здоровым человеком.
— А когда мне вернут телефон?
— Скоро, — пообещал Эф, направляясь к выходу.
Дежурная о чем-то спорила с тремя мужчинами перед входом в изолятор. Двое из них — верзилы, каждый на голову выше Эфа — явно числились телохранителями Боливара. В третьем — невысоком, с портфелем в руке — все выдавало адвоката.
— Господа, это режимная зона, — заявил Эф.
— Я здесь для того, чтобы мой клиент, Габриэль Боливар, был немедленно освобожден, — важно сказал адвокат.
— Господин Боливар проходит обследование. Он будет выписан при первой возможности.
— И когда это произойдет?
Эф пожал плечами:
— Через два дня, может, через три, если все будет хорошо.
— Господин Боливар потребовал освобождения под ответственность его личного врача. Я не только представляю интересы господина Боливара, но и уполномочен вести его дела в случае полной или частичной недееспособности моего клиента.
— Кроме меня, к этому пациенту никто допущен не будет, — ответил Эф и повернулся к дежурной: — Распорядитесь, чтобы здесь немедленно выставили охрану.
Адвокат выступил вперед.
— Послушайте, доктор, я не очень хорошо знаком с карантинным правом, но, как мне представляется, для того, чтобы держать кого-либо в медицинском изоляторе, необходим приказ президента. Кстати, мог бы я посмотреть на упомянутый приказ?
Эф улыбнулся.
— Господин Боливар ныне — мой пациент. Он выжил в катастрофе, повлекшей массовые человеческие жертвы. Если вы оставите номер своего телефона старшей сестре, я сделаю все возможное, чтобы вы получали своевременную информацию о ходе выздоровления господина Боливара. Разумеется, с его согласия.
— Слушай, док. — Адвокат непринужденно положил руку на плечо Гудуэдера, и Эфу это очень не понравилось. — Я могу добиться своего быстрее, чем это сделает суд. Мне стоит только мобилизовать бешеных фэнов. Хочешь, чтобы толпа готок и прочих уродов устроила демонстрацию протеста перед больницей? А потом они ввалятся сюда и будут носиться по этим коридорам, пока не прорвутся к своему кумиру.
Эф смотрел на руку адвоката до тех пор, пока тот не снял пальцы с его плеча. Гудуэдеру необходимо было повидаться еще с одним выжившим — Энселом Барбуром, программистом из Бруклина.
— Послушайте и вы меня. У меня совершенно нет времени на пустые разговоры. Поэтому позвольте задать вам несколько прямых вопросов. Болеет ли ваш клиент заболеваниями, передающимися половым путем, о которых мне следовало бы знать? Есть ли сведения об употреблении им наркотиков? Я спрашиваю лишь потому, что, если мне потребуется заглянуть в его историю болезни, она… Знаете, эти вещи, случается, попадают совершенно не в те руки. Вы же не хотите, чтобы полная история болезни вашего клиента стала достоянием прессы, верно?
Адвокат изумленно уставился на Эфа.
— Это закрытая информация. Ее разглашение — уголовно наказуемое деяние.
— Сулящее вашему клиенту массу неприятностей. — Эф выдержал паузу, глядя в глаза адвокату, чтобы до того дошло. — Я хочу сказать, вообразите себе — кто-то вывешивает в Интернете на всеобщее обозрение вашу историю болезни.
Адвокат потерял дар речи, а Эф обогнул двух телохранителей и был таков.
Джоан Ласc, партнер в юридической фирме, мать двоих детей, выпускница Суортмор-колледжа,[24] жительница Бронксвилла, член «Молодежной Лиги»,[25] сидела на поролоновом матрасе своей больничной койки в изоляторе, все еще в этой дурацкой больничной сорочке, и строчила карандашом на обратной стороне матрасного чехла. Она строчила, но при этом изнывала от нетерпения так, что у нее сводило голые пальцы ног. Поскольку мобильный телефон Джоан не вернули, ей пришлось унижаться и прибегать к угрозам, чтобы получить хотя бы грифельный карандаш.
Она уже собралась вновь позвонить, когда открылась дверь и в палату вошла медсестра. Джоан мгновенно включила улыбку из серии «сейчас вы у меня запляшете».
— Привет, ну вот, наконец-то. А то я уже начала беспокоиться. Как зовут доктора, который сюда приходил?
— Он не работает в нашей больнице.
— Понимаю. Но я спросила, как его зовут.
— Доктор Гудуэдер.
— Гудуэдер. — Джоан накорябала на чехле фамилию. — А имя?
— Доктор, — с вымученной улыбкой ответила медсестра. — Для меня у них у всех одно и то же имя — Доктор.
Джоан сощурилась, словно не зная, правильно ли она расслышала последнюю фразу Поерзала на жесткой простыне.
— И его прислали сюда из Центра по контролю заболеваний?
— Полагаю, что да. Он распорядился сделать несколько анализов…
— Сколько еще людей выжило в катастрофе?
— А никакой катастрофы не было.
Джоан улыбнулась. Иногда приходилось притворяться, что английский — твой второй язык, иначе тебя просто не понимали.
— Я спрашиваю вот что: сколько еще людей не погибло на борту рейса семьсот пятьдесят три, прилетевшего из Берлина в Нью-Йорк?
— В этом крыле отделения, помимо вас, еще три человека. А теперь по назначению доктора Гудуэдера я возьму у вас кровь и…
Джоан на секунду отключилась. Единственная причина, по которой она еще оставалась в этой тошнотной палате, была проста: разыгрывая из себя больную, Джоан хотела собрать как можно больше информации. Однако игра приближалась к концу. Джоан Ласc была специалистом по деликтному праву, а «деликты», если кто не знает, — это гражданские правонарушения, служащие основанием для возбуждения иска. Й вот картина: самолет, полный пассажиров, терпит аварию; все погибают, кроме четырех человек; и одна из этих четырех — виртуоз деликтных исков.
Бедная компания «Реджис эйрлайнс»! Для них все было бы куда проще, если бы выжил кто-нибудь другой.
Сестра принялась перечислять назначения, но Джоан оборвала ее:
— Мне нужен экземпляр моей истории болезни, полный список уже проведенных лабораторных анализов и их результаты…
Поделиться книгой: